Съ предисловiем Е. П. ГЕГЕЧКОРИ

«Мы живём во время большой и

трудной агонiи; это достаточно объя-

сняетъ нашу тоску.»

А. И. Герцен

Посвящаю дорогимъ могиламъ

товарищей народногвардейцевъ

Авторъ

Тифлисъ

Государственная Типографiя

1920 г.

П Р Е Д И С Л О В И Е

«Тяжёлый Крест»!... Думается, что автор записок неправильно озаглавил мысли, чувства и переживания, зафиксированные в этих записках. Правда, через горнило тяжёлых испытаний пришлось Вл. Джугели и его соратникам пронести знамя нашей свободы и независимого существования нашей демократии; не мало терний и шипов было на их пути; слишком много ярких и тяжёлых, по количеству жертв, доказательств пришлось дать народной гвардии, прежде чем она завоевала всенародное признание и выросла в ту грозную силу, каковой она представляется в данный момент. Но зато, как почётна и велика задача, ей поставленная, и как блестяще она выполнена!

С чувством полного нравственного удовлетворения вожди народной гвардии могут обозреть обширное поле своей деятельности. Оно вспахано любящей рукой! Не упущена ни одна пядь без надлежащей и бережной обработки, и всходы получились великолепные! Не пришло ещё время писать историю нашей борьбы: мы продолжаем эту борьбу. Но одно и сейчас можем констатировать с несомненной очевидностью: если наша демократия осталась в стороне от той ужасной гражданской войны, в огне которой погибли и погибают все культурные ценности России, если в результате Великой Российской Революции демократия Грузии отстояла свои боевые позиции, если в процессе борьбы, наряду с разрушительной стихией создавались и крепли новые демократические организации, эти аванпосты для дальнейшей борьбы за социализм, если идея социализма в пределах нашей республики не только не скомпрометирована, но на глазах у всех она практически выявляет созидательные творческие силы, заставляя умолкать клеветы представителей буржуазного мира, - во всём этом огромная доля заслуги принадежит, конечно, народной гвардии и её вождям!

Есть в работе и организации народной гвардии один особенный момент, который мне бы хотелось подчеркнуть. Во всех революциях элемент преторианства играл большую роль. Красная армия в Советской России является наиболее ярким к тому доказательством. Но даже самые придирчивые критики народной гвардии не могут отметить в ней этот элемент!

Триумфально шествуя от победы к победе, шаг за шагом завоёвывая горячие симпатии к себе в рядах революционной демократии Грузии, народная гвардия оставалась неизменно верной строгим началам демократизма. Она как была, так и осталась тем скромным, по своим претензиям, фактором нашей политической жизни, который безграничное служение интересам народа возвёл в основной, незыблемый принцип своего существования. А сколько было в прошлом на этот счёт страхов, сомнений, а подчас и обидных заподазриваний?! И не только со стороны тех, кто занял по отношению к народной гвардии с самого начала враждебную позицию. И соблазн был велик! Но руководители народной гвардии и тут одержали блестящую победу. Победу, если хотите, более блестящую, чем на полях сражений, ибо она заключалась в том священном самоотречении, отсутствие которого создало раскол в рядах демократии России и ввергло её в пучину анархии.

«Тяжёлый Крест»!... Я понимаю, почему Валико говорит так. Это заглавие вполне отвечает тому настроению, которое доминирует в нём. Будучи безумно храбрым, десятки раз заглядывая в глаза смерти, он бросается в бой со всем пылом своего кипучаго темперамента. В моменты непосредственных столкновений он не знает колебаний. Но пусть никто не ищет в нём того специфическаго духа, какой свойственен профессиональным воякам. Для последних война, сражения и битвы это стихия, в которой они привыкают себя чувствовать, как в родной атмосфере. Они только и живут в такие моменты. Но тов. Валико чужд этому. Он берётся за меч лишь по необходимости, и когда уверен в правоте защищаемаго им дела. «Из Тифлиса передали печальную и жуткую весть: - Пишет он (стр. 77) – в Борчалинском уезде начались столкновения между армянами и грузинами. Это страшное известие меня глубоко печалит. Я не боюсь борьбы, но, ведь, это взаимная гибель!... Неужели будет война? Не хочется верить этому. Страшно поверить! Неужели два маленьких, несчастных, в страшных муках освободившихся народа сойдутся в смертельное бое и перережут друг другу горло?!» Страшное преступление совершилось. Разразилась война. Встал вопрос, быть или не быть нашей республике, и мы видим Валика Джугели, Алек. Дгебуадзе, Сандро Майсурадзе, Вл. Джибладзе и всю народную гвардию, как один человек, грудью ставших на защиту республики. И так всюду! За всё время существования гвардии! Автор этих строк должен засвидетельствовать, что более мирно настроенных деятелей, чем Валико Джугели, Александр Дгебуадзе и других деятелей гвардии он не знает в своей среде. Политика мирнаго разрешения спорных вопросов с соседями неизменно встречала в них самых ярых и энергичных сторонников. Но до грани, - когда затрагивались жизненные интересы трудящихся масс республики. Когда же противник бросал на чашу весов меч, наши борцы слетались на поля сражений, и враг получал достойный урок.

«А ведь, многие «безпочвенные интеллигенты» даже из числа товарищей – (к сожалению, есть и такие), пишет тов. Валико (стр. 75) – наверное, полагают, что к походной жизни меня влечёт авантюризм моей натуры».

Вряд ли найдётся, кто-бы думал так… Не авантюризм, а безграничная преданность интересам народа, вот что питает боевую мощь и глубокий моральный вес народной гвардии и ея вождей. Ещё не одно испытание лежит на нашем пути. Но мы можем с надеждой взирать на будущее, ибо знамя нашей свободы в весьма надёжных руках.

Е. Гегечкори

Н А Р О Д Н А Я Г В А Р Д И Я

Доклад в С. Р. Д. 11-го декабря 1918 г.

Товарищи! Прежде всего я благодарю вас от имени главнаго штаба и всей нашей народной гвардии за те приветствия, которые вы теперь направили по моему адресу. Я знаю, товарищи, что эти приветствия, направленныя по моему адресу, направлены по существу ко всей нашей гвардии, и мне, как одному из деятелей народной гвардии, кажется, что наша демократическая народная гвардия, сыгравшая определённую роль в жизни нашей демократии и в жизни нашего молодого государства, может быть достойной этих приветствий. Я вспоминаю вместе с вами, товарищи, прошлый год… Именно в прошлом году в этот день тифлисский вооружённый пролетариат ступил на решительный шаг. От успеха или неуспеха этого шага зависела дальнейшая наша судьба. Этот шаг, в той обстановке и в тех условиях, был шагом решающим. От срыва этого шага могла сорваться вся наша революция в Закавказском масштабе! Но именно потому, что этот рискованный шаг, опиравшийся на горсточку вооружённаго пролетариата, по существу своему опирался на весь Тифлисский пролетариат и на сочувствие всей Закавказской организованной демократии, этот шаг не сорвался и он дал положительные результаты. Теперь наша организованная демократия имеет ту вооружённую силу, силу истинно демократическую, которая ни на минуту не выпускает из рук своего красного знамени и не выпустит его до последнего издыхания. Завтра Тифлисская демократия будет иметь возможность видеть свою вооружённую гвардию и, сравнивая завтрашния наши вооружённыя силы с теми силами, которыя выступили в прошлом году для занятия арсенала, нам приходится сказать, что успехи, достигнутые организованной народной гвардией, громадны.

На вооружение демократии с самаго начала Тифл. Совет Раб. Депут. обратил исключительное внимание, и главным образом, одна группа деятелей этого Совета – передовые рабочие г. Тифлиса! Но так как 1905 год и реакция 1906 и 1907 годов дали нам определённо отрицательные результаты в деле вооружения групп рабочих, когда эти вооружённые группы вырождались в группы экспроприаторов и анархистов, наши передовые тифлисские товарищи с большой осторожностью и с большой опаской относились к тенденции вооружения рабочих. Они боялись уроков прошлаго, которые доказывали отрицательность вооружения узких слоёв рабочего класса, и потому в первые дни революции, когда эта горсточка передовых рабочих Тифлиса и деятелей Совета заявила на заседании Совета о необходимости вооружения рабочих, - эта идея, встретив принципиальное сочувствие, практически не воплотилась в жизнь.

Но, по мере того, как с одной стороны побеждала революция, и с другой стороны, - на почве этой побеждающей революции, наростала новая контр-революционная сила, которая хотела сорганизоваться для того, чтобы нанести предательский удар революции в спину, идея вооружения рабочих получала всё большее распространение среди советских деятелей и находила почву среди широких масс тифлисскаго пролетариата. Я помню знаменательный день заседания Совета Рабочих Депутатов в тифлисской городской думе, когда товарищ Ал. Дгебуадзе предложил резолюцию о вооружении передовых рабочих и передового крестьянства и конфискации имущества контр-революционеров. Эта резолюция была принята почти единогласно и теоретически с этого дня можно считать начало вооружения демократии Тифлиса и организации красной гвардии Тифлиса. Но прошло слишком много времени, пока практически эта резолюция стала проводиться в жизнь. Что же касается источников вооружения, то того оружия, которое было необходимо, конечно, у нас не было. Арсенал ещё не находился в руках Тифлисскаго пролетариата. Арсенал находился в руках другой части демократии, в руказ Солдатскаго Совета Депутатов, и в то время Совет Солдатских Депутатов ещё не был объединён с Советом Рабочих и Крестьянских Депутатов. Солдатский Совет в то время вёл свою политику и не особенно доверял Совету Рабочих Депутатов.

Первое оружие мы получили из жандармского губернскаго управления. Когда в первые же дни революции Совет постановил арестовать всё жандармское управление, именно тогда мы раздобыли некоторое количество вооружения, и это оружие было свезено в караульный батальон. Этого оружие не хотели тогда передавать Совету Рабочих Депутатов, ибо, повторяю, боялись плачевных уроков прошлаго. Но когда Совет принял резолюцию о вооружении рабочих, этим оружием мы вооружили членов Совета, наших товарищей из среды рабочих. В это время в тифлисской советской группе образовалась маленькая горсточка товарищей, которая нашла свой первоначальный приют, в так называемой, милиционной комиссии, т.е. в комиссии для рекомендации милиционеров. Вот эта комиссия первоначально стала собирать всё конфискованное оружие. В дальнейшем эта комиссия объединяется с комиссией по охране порядке города Тифлиса и, с так называемой, комиссией общественной безопасности. Благодаря тому, что эти 3 комиссии объединились вместе, эта объединённая комиссия получила общее название Комиссии общественной безопасности. Именно в эту комиссию в первую очередь попали те товарищи, которые были не только сторонниками теоретического вооружения рабочих, но старались проводить и практически эту меру. Но повторяю, так как идея вооружения рабочих ещё не получила одобрения наших руководящих товарищей, этой маленькой группе, объединяющейся в Комиссии общественной безопасности, с трудом приходилось проводить организацию вооружения и очень трудно было достать достаточное количество вооружения. С большим трудом, с большими затруднениями этой комиссии, в которой, между прочим, работал и я, приходилось искать на всех перекрёстках вооружение. Я помню эти первые дни хлопотливаго и постояннаго искания оружия! Как только в комиссии получилось сведение, что в каком-нибудь месте находится один револьвер или одна винтовка, туда отправлялось несколько товарищей и с большим торжеством и триумфом приносилось в комиссию это оружие. Таким образом день ото дня, постепенно в наших руках накопилось оружие, но оружие это ещё не распределялось среди товарищей. Мы боялись отдавать его в чьи бы то ни было руки и, как скупые, сидели над этим оружием. Я помню долгие вечера, когда эта маленькая горсточка людей, собиралась в тёмной комнате во дворце и там любовалась тем оружием, которое с таким трудом приходилось собирать.Там чистилось старое оружие, старые патроны! Каждый патрон, каждая винтовка, бережно укладывались и подсчитывались. Так тянулось довольно долго. И несмотря на все старания, мы не смогли собрать более нескольких десятков револьверов и 150 разнаго оружия! Перед нами стал вопрос: - что нам делать в этим оружием, как его использовать? Мы решили раздать это оружие в надёжныя руки тифлисскаго пролетариата. Так как мы сами не решались на этот ответственный шаг, мы позвали несколько старых товарищей революционеров и долго обсуждали вопрос, как быть с этим оружием? Некоторые, наиболее опытные товарищи говорили, что этого оружия не нужно давать в руки рабочим, ибо оружие является величайшим соблазном, это оружие может увлечь эту горсточку вооружённых рабочих на совершенной нежелательный путь. Поэтому нам нужно учредить свой собственный арсенал, нужно иметь на учёте это оружие, точно также нужно иметь на учёте наших рабочих, которые в трудную минуту пойдут с оружием и в этот самый ответственный момент вооружить их. Но была и другая группа товарищей, которая говорила: если революции будет угрожать опасность, эта опасность придёт мгновенно, никого не спрашивая. Если мы, в этот самый миг величайшей опасности начнём искать свой арсенал и раздавать из арсенала это вооружение, конечно момент будет упущен и революция будет разбита. Поэтому эта группа наставала на том, чтобы раздать это оружие по рукам. В конце концов это собрание в тёмной дворцовой комнате, где присутствовал наш старый товарищ Сильвестр Джибладзе, не дало никаких результатов и мы не пришли ни к какому заключению. Но так как эта маленькая группа рабочих, работающая в Комиссии Общественной безопасности, всё же не хотела даром держать оружие и так как она имела надёжных товарищей среди рабочих, которые могли использовать это оружие, поэтому она на свой риск и страх решила раздать это оружие, и первую партию в количестве 40 винтовок различных систем, - русских, германских и турецких – отправили в Нахаловку. Это было 5 сентября 1917 г.! Это было нашим большим праздником, потому что, когда первую партию оружия отправили в Нахаловку, в самый надёжный рабочий район, товарищи, мы всё-таки боялись, что вступив на этот путь, не имея полнаго согласия и одобрения наший товарищей, что может оправдаться пророчество наших опытных товарищей, что эта раздача оружия может привести к такому же плачевному результату, как это было в прошлом, и вся ответственность за этот шаг тогда падёт на нас! Но всё таки мы решились на этот шаг, и впоследствии оказалось, что мы тогда были правы! Но, конечно, этих 40 винтовок и тех винтовок, которые мы раздобыли кустарным способом, было совершенно недостаточно для вооружения тифлисскаго пролетариата, и мы стали искать новых путей, более легальных и более широких для вооружения тифлисского пролетариата. Но, к сожалению, тогда мы нигде не могли найти этого вооружения. В это время к нам пришёл на помощь Центральный Исполнительный Комитет Зак. ж. д. В его складах оказалось до 300 старых берданок и винтовок; оружие это было передано нам, и мы продолжали распределять его по всем районам Тифлиса. Так. образом, составился первый кадр, так называемый, рабочей революционной вооружённой милиции. Опираясь на этот кадр, имею уже до 200 хорошо вооружённых рабочих, конечно, мы уже более уверенно чувствовали себя, как представители вооружённой демократии.

Мы стали действовать через Исполнительный Комитет и через наш Закавказский революционный центр. Товарищи, я припоминаю очень ответственное решение; именно: на одном из заседаний Тифл. Совета Рабочих Депутатов было постановлено одобрить план организации рабочей революционной милиции. Представителями Комиссии Общественной безопасности были избраны следующие лица: Владимир Джугели, Владимир Джибладзе, С. Птадзе, О. Шенгелия, Н. Кахиани, Александр Майсурадзе, Гахокия, Александр Дгебуадзе, З. Трапаидзе, Морозов, Корзюков. Таким образом, товарищи, в этом списке из 11 человек было 5 большевиков и один левый эс-эр. Когда составлялся такой список, мы его составляли, совершенно сознательно! Я знал, товарищи, что представители большевиков являются не только теоретическими сторонниками вооружения, но и практическими проводниками этой идеи. С другой стороны, я знал, что если будут только большевики руководить этим делом, они легко могут удариться в авантюризм. Поэтому мы, работавшие в этой комиссии, старались сочетать эти два элемента, которые могли друг друга нейтрализовать и дополнять – с одной стороны, умеренных меньшевиков, с осторожностью и опаской относившихся к вооружению, с другой стороны – крайних большевиков, которые могли удариться в авантюризм. Когда сочетались эти два начала и когда объединились в этой комиссии наши товарищи-рабочие, я должен сказать, что, у нас всё протекало очень гладко. Именно, те самые большевики, которые работали в нашей комиссии, которые до конца оставались большевиками – Корзюков и Трапаидзе, оказывали нам очень большие услуги, в особенности Трапаидзе. Даже в момент наибольшего разрыва с большевиками, когда большевики объявили войну, эти товарищи старались сглаживать острые углы и всячески избегать конфликтов…

Когда практически приходилось эту работу воплощать в жизнь, когда приходилось раздавать оружие на руки, конечно, мы не исходили совершенно из фракционных соображений, а всячески старались вооружить наиболее передовых рабочих, наиболее честных рабочих, которым был далёк и чужд всякий авантюризм. В частности, лично я, хотя был целиком на стороне большевиков, с большой опаской относился к вооружению большевиков, ибо тогда уже какое-то тайное чувство подсказывало мне, что если мы будем вооружать большевиков рабочих и эти вооружённые большевики рабочие будут преобладать, как вооружённая рабочая сила, мы легко можем стать на путь авантюризма, на путь гибели всей нашей революции. И в момент разрыва с большевиками, когда мы стали подсчитывать наши силы, оказалось, что из 400 – 500 вооружённых рабочих-большевиков оказалось только 100, и потому, что их было так мало, они не могли проявить никакой активности, они не могли создать того фермента, который окончательно взбудоражил бы и вывел на революционную арену тифл. большевитский гарнизон! Таким образом, эта комиссия в распоряжение которой было ассигновано первоначально 200 рублей и которой, в конце концов, всё же не дали автомобиля, эта комиссия работала по мере сил, и она создала ту рабочую гвардию, которую вы завтра будете наблюдать. Теперь, конечно, бюджет этой народной гвардии исчисляется не сотнями рублей, а многими десятками миллионов, и в распоряжении этой комиссии, т.е. Главнаго Штаба народной гвардии, находится достаточно количество автомобилей. Я сравниваю, товарищи, первые шаги в деле организации народной гвардии, вспоминаю я прошлый год, когда нам Исполнительный Комитет ассигновал 200 руб., и я припоминаю, что мы были страшно рады и очень счастливы в этот момент! Потом Тифл. городская управа отпустила в наше распоряжение 3000 руб. и мы думали, что счастливее нашей организации и богаче ея вы нигде не найдёте никакой другой революционной организации! Начав с этого малаго, по мере своих сил, комиссия сумела создать ту гвардию, которая с самаго начала отстаивала интересы демократии, здесь – в Закавказьи, и сумела преобороть анархию.

Получив из железнодорожных складов большое количество вооружения, мы всё же знали, что этого оружия слишком недостаточно. К тому же, это оружие и слишком устарело, с точки зрения современной техники. Поэтому, товарищи, мы обратились через Исполнительный Комитет в Краевой Совет Солд. Депутатов. И здесь очень большую услугу оказал нам тов. Евгений Петрович Гегечкори. Он пошёл навстречу нашему желанию и с его помощью мы получили наряд на 500 винтовок и 15 000 патронов. Мы разсчитывали получить 3-х-линейныя винтовки русскаго образца, но к сожалению, гг. генералы с ген. Лебединским во главе, которые всё ещё заседали в штабе, нам дали старыя винтовки швейцарского образца. Мы и их приняли с благодарностью! Когда мы явились за этими винтовками, артиллерийская команда, уже большевитски настроенная, не хотела нам выдать этих винтовок. Когда же мы привели к ним рабочих тифл. главных мастерских и когда тифл. рабочие сказали им, что они хотят вооружиться, эта команда согласилась выдать оружие. Получив и распределив эти 500 винтовок, мы окончательно стали на ноги и начали более смело говорить с нашими противниками, которых было не мало. Так как желающих вступить в народную гвардию оказалось больше и так как вооружения всё же не доставало, и многие рабочие отказывались брать устарелые винтовки «Ветерли», нам пришлось написать новый наряд на 2 000 винтовок. Когда наш наряд прошёл все инстанции, когда он получил утверждение и Исполн. Комит. и Краевого Центра, и штаба и когда мы с этим нарядом пошли в артиллерийскую комиссию, нам не дали этого вооружения. Нам сказали, - во-первых, вы вооружаете не всех рабочих, вы не хотитет вооружить большевиков, во-вторых, вооружите раньше нестроевыя команды тифлисского гарнизона, а потом вооружайте рабочих! Именно тогда большевики стали особенно усердно проповедовать среди Тифлисск. гарнизона, чтобы окончательно перевести его на свою сторону, необходимость вооружения нестроевых команд. Исполнительный Комитет всех нестроевых команд вынес резолюцию, чтобы их вооружили. Автомобильные команды и все прочие нестроевые команды вынесли резолюции с требованием вооружения! Когда нам артиллерийская команда резко и определённо отказала, мы сказали. «Если вы хотите борьбы, если вы бросаете нам вызов, мы не отказываемся от этого вызова и, знайте, мы силой возьмём это оружие»!...

Мы ушли оттуда и пришли в Комиссию Общественной безопасности. Тотчас же во все районы мы сообщили, чтобы немедленно они выставили свои вооружённыя силы и направили их во дворец. Когда со всех сторон подтянулись наши товарищи-рабочие и когда мы подсчитали все силы, которые должны были пойти на занятие арсенала, этих сил, к сожалению, оказалось слишком мало, - было всего 225 человек вооружённых, в то время, как Тифлисский гарнизон превышал 20 000 человек, и почти все эти 20 000 человек, были на стороне большевиков! Но так как возврата назад не было, ибо если бы мы даже не пошли на арсенал, большевики пошли бы на нас и взяли бы нас, нужно было взять арсенал, или погибнуть! Когда со всех сторон три малыя команды направились на арсенал, мы сразу поняли, что инициатива находится в наших руках, и потому мы можем и мы должны победить! Большевики от конт-рев. меньшевиков, конечно, такого решительнаго шага совершено не ожидали! Они растерялись и не могли мобилизовать всех своих сил и не могли сразу перейти в наступление. Мы ночью окружили со всех сторон арсенал. Тогда из всего Тифлисского гарнизона мы кое как могли набрать 30 солдат из 218 полка, несколько сот человек из груз. 1-го полка и с нами были юнкера второй юнкерской школы: - приблизительно нас было не более 500 человек. Но после полуночи эти 30 человек из 218 полка ушли от нас, солдаты перваго груз. полка с разсветом тоже ушли, точно также поступили юнкера! И остались только тифлисские рабочие, которых только что собрали и которые ещё не имели обмундирования! Я помню, как эти тифл. рабочие в холодную ночь стояли на своих постах. Они страшно продрогли и окоченели, но, ни один из них не покинул своего поста! Так мы стояли целую ночь, и когда разсвело, мы поняли, что победа на нашей стороне. Мы знали, что большевики не рискнут пойти на нас, ибо они уяснили себе, что они имеют дело не только с вооружённой силой, которая заняла арсенал, но и с теми рабочими, которые стояли за спиной вооружённых рабочих, и этим мы морально разбили большевиков! И когда мы разбили большевиков морально, конечно, в физическом нашем торжестве не могло быть никаких сомнений. Но одна группа большевиков всё же не хотела нам так легко уступить и эта группа с одним молодым вольно-определяющимся во главе, но одном грузовом автомобиле, захватив три пулемёта, направилась к нам в арсенал. Это было ночью. Здесь этот грузовой автомобиль, где было 3 совершенно готовых к бою пулемёта, которые могли бы быть в любой момент пущены в ход, был окружён нашими товарищами-рабочими, совместно с теми революционными интеллигентами, которые всё время были с нами, в частности с т. Ломтатидзе. Эти 3 пулемёта были захвачены нами! Это были те первые пулемёты, которые попали в руки народной гвардии, и эти пулемёты достались нам от большевиков!...

Когда эти пулемёты были взяты и когда с этими пулемётами были нами захвачены Николай Кузнецов и Коте Цинцадзе, большевики были окончательно деморализованы и стали посылать нам делегации и просили примирения. Когда, в конце концов, состоялось примирение, оно было на почве нашей победы, нашего торжества. После этого арсенал фактически перешёл в наши руки. 218 полк стал быстро ликвидироваться и тогда появилась страшная тяга солдат домой, и Тифл. большевистский гарнизон стал быстро таять. Через несколько дней после всего этого не осталось в Тифлисе ни одной крупной большевистской части.

Весть о взятии арсенала, где почти не было борьбы, где был убит только один солдат, эта весть о взятии арсенала быстро перенеслась на фронт и на фронте произвела большое впечатление. Взятие арсенала оберегло Тифлис от большевитских банд, дезорганизованных солдат, которые шли домой и имели желание завернуть в Тифлис, чтобы пошарить в нём. После вооружённаго выступления Тифл. пролетариата, они уже не имели никакого желания заворачивать в Тифлис, ибо знали, что встретят вооружённое противодействие рабочего пролетариата. Взятие арсенала окончательно оберегло Тифлис от разгрома. И после этого мы получили 2 000 винтовок! В это время ликвидировался 218 полк и в наше распоряжение поступило ещё 6 000 винтовок, и, таким образом в смысле вооружения мы были совершенно обезпечены.

Но мы знали, что этих винтовок совершенно недостаточно в современной войне, хотя бы и гражданской. Нам нужны были пушки, пулемёты, ибо опасность постепенно возрастала.

Я помню, товарищи, когда в первый раз в Бюро Исполнительного Комитета несколько нашлих товарищей очень робко поставили вопрос о приобретении наших собственных орудий, нашей собственной артиллерии, т. Ной Николаевич Жордания был не на шутку удивлён и он, улыбаясь, говорил нам: «На что вам пушки, что вы будете делать с пушками?» И теперь Н. Н. Жордания, я думаю, знает, на что нам нужны были эти пушки, как мы обращались с этими пушками и что мы этими пушками защищали (аплодисменты).

Таково, товарищи, было наше положение. Сами мы не доверяли своим собственным силам, сами мы не знали, что вооружение рабочих, вооружение революционной демократии может быть поставлено на прочную и широкую почву. Но именно в тот момент, когда мы ликвидировали солдатский российский большевизм, среди наших солдат большевизм получил распространение, и нашей народной гвардии, нашей вооружённой рабочей милиции, приходилось прилагать все усилия к тому, чтобы обезоружить эти большевитския банды. Начиная с пешаго Горийского полка, когда мы обезоружили охулиганившийся Горийский грузинский полк, до самаго последняго времени, нашей рабочей милиции, нашей красной и народной гвардии, почти ни разу не приходилось выпускать из своих рук своего оружия!

Здесь я перечислю вам те походы, в которых тифлисским вооружённым рабочим пришлось принять участие.

Прежде всего, товарищи, мы направились с нашим маленьким отрядом в Гори и обезоружили там, как я сказал, охулиганившийся Грузинский полк. Затем в Кутаиси обезоружили два полка, в Душети обезоружен был конный полк, который вступил на путь хулиганства, в Телаве – 8-й полк, в Садахло было целое сражение с татарскими бандами и, когда в момент сражения на эти татарския банды – войной пошли новые армянския банды, которые всё выжигали на своём пути, нам пришлось стать между двумя бандами и заявить армянам и татарам: «Если сейчас не примиритесь, если не прекратите эту ужасную, отвратительную борьбу между собой, мы направим своё оружие как против одних, так и против других». Таким образом, борьба и междоусобицы были прекращены с помощью вооружённых тифлисских рабочих.

Затем гвардия была направлена в Цхинвал. Вы, наверное, помните эти мрачные цхинвальские события, где были убиты дорогие наши товарищи Сандро Кецховели и Георгий Мачабели. В Цхинвалах около 2-х недель приходилось выдерживать борьбу с бандами, которые были спровоцированы большевиками. В этой борьбе мы потеряли несколько своих лучших товарищей.

После Цхинвала нам пришлось отправиться на самый тяжёлый и, быть может, самый постыдный фронт. Я имею в виду батумский фронт. Когда мы были в Цхинвалах и поспешно ликвидировали цхинвальские события, к нам из Тифлиса поступила телеграмма – в спешном порядке направиться в Батум! Но мы были далеко от железной дороги, и нельзя было так спешно мобилизоваться, чтобы вовремя поспеть в Батум. Наши части не успели подойти к Самтреди, когда мы узнали, что Батум уже пал! С этим моментом совпало возстание большевиков в Мингрелии и нам пришлось спешно броситься туда. Большевики доказывали несчастным крестьянам, что, собственно говоря, никакой войны нет, что турки не брали Батума, что меньшевики хотят завлечь крестьян в Батум, чтобы обезоружить их. Когда они узнали, что в Мингрелии собралась вооружённая группа крестьян в количестве 500 чел., которая направляется на защиту Батума, туда были посланы преступные агитаторы, вроде Шалвы Аскурава и Саши Гегечкори. Они говорили крестьянам: «Отправляйтесь в свои дома, выстраивайте свой фронт, не против турок, ибо таковых нет, а выстраивайте ваш фронт против меньшевиков». Вследствие этой агитации, вместо турецкого фронта мы поспешили в Мингрелию. Благодаря тому, что красная гвардия брала не только своим вооружением, но и своим моральным влиянием, нам быстро удалось ликвидировать мингрельскую анархию. Затем мы направились на батумский фронт и расположились вдоль реки Нотанеби. Но именно в тот самый момент, когда борьба разгоралась, мы получили известие о перемирии.

В это время новая преступная провокация получила распространеие в Сухумском округе. Те самые большевики, которые не хотели сражаться с турками, вооружились и собрали солдат для того, чтобы завоевать Сухум. Они взяли Сухум и разбили свой передовой пост на реке Кодор, чтобы переправиться через реку и разлить преступную волну провокации по всей Абхазии и Самурзакано и далее нанести удар в сердце революции – в самый Тифлис. Нам пришлось сняться с батумскаго фронта и направиться в сухумский поход. Вы знаете, что этот сухумский поход наша гвардия провела блестяще. Но мы не успели ликвидировать сухумских большевиков окончательно, ибо нас вызвали в Тифлис, которому угрожала большая опасность, - турки подошли на 60 вёрст к Тифлису! Как только мы приехали в Тифлис, мы сейчас же заняли позицию вокруг него. Тов. Ахметелов, который был тогда начальником обороны Тифлиса, может подтвердить вам, что вся тяжесть обороны Тифлиса лежала на тифлисских рабочих и на тех вооружённых крестьян, которых главный штаб народной гвардии вызвал из провинции. В тот самый момент, когда мы расположились вокруг Тифлиса и укрепляли свои позиции, турки вместе с татарами повели наступление и дошли до ст. Санаин. Именно в это время нам пришлось вести совместную борьбу с немцами, о которой здесь говорил тов. Бауер от имени немецких солдат.

Я помню эти дни, ибо я тогда был в этой экспедиции. Положение наше тогда было тяжёлое, ибо нас была маленькая горсточка. Было около 500 человек народной гвардии со своей артиллерией и около 300 солдат. Наши силы были ничтожны, в то время как окружающие нас татарския банды насчитывали тысячи. Говорили, что вместе с бандами есть регулярныя турецкия части. Мы подошли к р. Храм, за которой расположились татары и турки. Мы собрались перейти в наступление, хотя знали, что это очень рискованный и ответственный шаг, что наше наступление, несмотря на весь свой революционный энтузииазм, может легко разбиться, благодаря слабости наших сил. И вот тогда показались немецкие эшелоны. Увидев их, вместе с некоторой надеждой, мы почувствовали величайшую скорбь, - нам тогда не хотелось сражаться вместе с немецкими солдатами, тогда мы относились к ним, как к недругам. Но, вместе с тем, мы знали, что без этих немецких солдат придётся очень туго, и когда по выработанному плану немецким солдатам пришлось наступать через мост р. Храм вместе с нашими регулярными частями и когда народной гвардии нужно было самостоятельно наступать с праваго фланга, мы облегчённо вздохнули от сознания, что будем действовать самостоятельно и не будем находиться вместе с немецкими солдатами!

Конечно, это было тогда, товарищи! Теперь, когда произошла революция в Германии, когда народилась новая Германия, у нас другое отношение к ней. Но тогда была Германия Вильгельма, милитаристическая, страшная Германия, и тогда наша народная гвардия не хотела сражаться вместе с немецкими солдатами!

На р. Храм мы потеряли наиболее ценнаго, дорогого товарища Валико Шарашидзе, который являлся гордостью нашей артиллерии. Его потерял явилась величайшим ударом для нашего дела, главным образом, для нашей артиллерии.

Мы ещё не успели окончательно ликвидировать Борчалинскию экспедицию, как на нас стали наступать большевики со стороны Душета. Душетские повстанцы заняли весь Душетский уезд, разбили наши регулярные отряды около Натахтари и подошли к Мцхету. Положение было угрожающее. Я не знаю, многие ли верили тогда, что мы с честью выйдем из этого положения. Я тогда часто думал: - напрасно мы в этот труднейший момент нашей жизни ввели в правительство Н. Н. Жордания – в качестве главы нашего правительства. Но, быть может, именно благодаря тому, что во главе этого п-ства был вождь, которому мы до конца доверяли, наши ряды тесно сгрудились, и вы знаете, товарищи, что эта борьба дала положительные результаты. Мы в продолжении одного месяца совершенно ликвидировали душетския события. Несмотря на то, что Душетские повстанцы получали подкреплене со стороны Владикавказа и вооружением, и солдатами, и артиллерией, и пулемётами, - нам удалось окончательно и на голову разбить их. Я думаю, - это одна из наиболее славных, наиболее блестящих страниц истории нашей народной гвардии.

Но я говорю, пусть никто и, в первую очередь, наша народная гвардия, не думает, что она непобедима, как вооружённая сила. Мы разбивали не только благодаря тому, что мы были сильны оружием, а главным образом, благодаря тому, что морально мы считали своё дело правым! (Бурные аплодисменты). Когда мы подходили к крестьянам, спровоцированным большевиками, когда простые рабочие показывали им свои мозолистые руки и раскрывали свою рабочую душу, крестьяне сразу начинали узнавать своих друзей и недругов. В Душетском уезде некоторые мелкие дворянчики, увидав, что народная гвардия возстановила порядок, хотели воспользоваться положением и сказали крестьянам: «Вот пришла дворянская гвардия, вы должны платить все свои повинности, вы должны платить галу». И бедные крестьяне, не понимая всего, стали платить: но когда об этом узнала народн. гвардия, она направилась к крестьянам и дворянам и заставила дворян вернуть немедленно этим крестьянам всё отнятое у них. И тогда крестьяне поняли, что гвардия не является наёмницей дворянства. Когда мы пришли в Ахалгоры, в этот центр анархии и большевизма, мы в первую очередь позвали купцов, произвели осмотр складов и когда увидели, что имеется запасы соли, в то время как у крестьян ея нет, и когда узнали, что у купцов есть избыток товаров, мы конфисковали эти товары и передали в крестьянский демократический кооператив. Это, быть может, был самый сильный, самый решительный удар по большевизму! Мы большевикиов разбили не только как вооружённая сила, но, главным образом, как сила моральная! Если народная гвардия утратит эту силу моральную, если народная гвардия превратится только в вооружённую часть, конечно, в этот самый момент, народная гвардия похоронит себя.

После душетской экспедиции нам пришлось отправиться на Сочинский фронт. Сочинский фронт был для нас наиболее приятным, ибо я должен сказать – несмотря на то, что мы всегда честно и решительно боролись с большевиками и разбивали их, каждый из нас – и из руководителей, и из простых гвардейцев – всегда чувствовал в душе своей некоторый разлад. Когда мы с оружием в руках шли против большевиков, в рядах которых были бывшие наши лучшие, задушевные товарищи, в рядах которых сражались некоторые передовые тифлисские рабочие, конечно, каждому из гвардейцев приходилось тяжело и они убивали в себе великую боль и великую печаль, но всё же шли на борьбу, ибо знали, что этим спасается народное дело и дело революции…

Товарищи! Когда мы направились на Сочинский фронт, против Алексеева, когда против наших окопов выстраивались Алексеевские добровольческие окопы, там, конечно, разладу и печали уже совершено не было места! Мы знали, что перед собой мы имеем совершенно неприкрашенных контр-революционеров, которые хотят вырвать с корнем революцию, и потому каждый народногвардеец чувствовал там себя гораздо легче, гораздо бодрее. Несмотря на то, что мы там стояли целых три месяца, народная гвардия на том фронте не скучала, ибо знала, что имеет перед собой злейшего противника. Очень часто народногвардейцы сами обращались к нам и говорили: «Зачем нам так долго стоять перед врагом, перейдём лучше в наступление и будем сражаться с контр-революционерами».

Товарищи, я здесь не упоминал совершенно о частичных походах, о тех походах, которые вынесла на своих плечах Тифлисская народная гвардия и особый отряд Исполн. Комит., находившийся в отряде ген. Мазниева по Черноморскому побережью, и о тех экспедициях, которые вела провинциальная народная гвардия, ибо этих экспедиций было слишком много и перечислить их, конечно, было бы слишком затруднительно. Я перечислил лишь основные походы.

Товарищи! Вы знаете, что у народной гвардии слишком много врагов. Все враги новаго строя и друзья стараго режима, конечно, хотели найти те пути, с помощью которых можно было бы дискредитировать народную гвардию! Прежде всего, они пустили слух, что народная гвардия является наёмницей дворян и богачей. Но практикой, своей кровью, исполнение своего долга, своим красным знаменем народная гвардия разбила эту преступную провокацию. Потом стали утверждать, что красная гвардия является врагом солдат. Здесь опять-таки своей работой и своей кровью народная гвардия завоевала дружбу и доверие солдат, и теперь можно смело утверждать, товарищи, чтто если бы своевременно мы не создали народной гвардии, у нас совершенно не было бы наших регулярных солдат.

Товарищи, мы являемся врагами постоянной армии лишь в определённое время и лишь в определённых условиях. Но, мы знаем, что наше настоящее положение может быть спасено не только народной гвардией, но и регулярной армией, и эта армия должна быть демократической. Посколько строится демократическая армия, во главе которой находится надёжный демократический командный состав, постолько наша народная гвардия будет всеми силами способствовать строительству и росту этой демократической армии.

Следовательно, товарищи, клевещут и преступно клевещут те, которые хотят посеять вражду между народной гвардией и регулярной демократической армией. Мы знаем, что наша цель одна – и армия и гвардия служит одной, и той же демократической республике! До тех пор, пока жива гвардия, пока она не выпустит из рук своих оружия, она вместе с регулярной армией будет отстаивать великие принципы демократии и интернационализма!

И именно в интернационализме наша наиболее крупная сила, сила моральная. И я лично, и все товарищи, которые работали в нашей гвардии, с величайшей любовью относились к интернационалу! И во всех наших походах вы можете видеть не только грузин-гвардейцев, но вместе с грузинами – армян, татар, русских, которые с одинаковым самопожертвованием боролись с врагами революции! Бывали такие случаи: когда приходилось бороться против татар, в передовых наших рядах против татар боролись наши народно-гвардейцы татары. Когда приходилось бороться против каких-нибудь элементов национальных, элементы той же национальности в нашей гвардии, без колебаний участвовали в бою. Таким образом, мы не знали в своей среде ни эллина, ни иудея. У нас была одна объединяющая идея, идея человеческая, одна рабочая демократическая, всечеловеческая цель! И вокруг этой цели, без различия национальностей, на почве интернационала, мы все объединялись! Это давало блестящие результаты.

Я верю, что в дальнейшем интернационализм в наших рядах не только не будет ослабевать, но он будет той основой, на которой будет расти наша демократическая революционная гвардия. (Бурные аплодисменты).

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

20-е декабря 1908 г. Петербург.

…Людей давит и угнетает окружающая обстановка реальности. Скучно-серая недотыкомка вечно юлит и скулит перед нами. Сцепление явлений, сцепление вещей, сцепление людей – всё это окутано мраком неизведанности, всё это враждебно озирается на человека. Мир сущий, мир реальный весь одухотворён большой тайной, чудом. И очень часто эта тайна жизни так некрасива, она так пригнетает «царя царей», так играет им и издевается, что человеку приходится стать спиной к реальности и искать новой жизни. И растерявшийся человек спешит заменить нераскрытую тайну жизни, чудо ея – тайной воображения, чудом мечты. Особенно резко и остро проявляется это искание новаго чуда, новой, потусторонней жизни в моменты общественного надрыва, в тяжёлые моменты общественно-экономических кризисов и увяданий. Когда социально-политический горизонт реальной жизни заволакивается безпросветной пеленой свинцовых туч, когда всё юное, яркое и живое или безпощадно побивается, или-же остаётся в жуткой неподвижности и оцепении, словом – когда действительность перестаёт улыбаться ясной и манящей улыбкой, - разочаровавшемуся человеку приходится создавать фикции, приходится отворачиваться от сущаго мира и творить для себя новый мир мечтаний и грёз…

С другой стороны, - когда господствующий класс, пройдя все этапы своего яркаго дня, склоняется к закату, когда он достиг последних вершин своего социального бытия, дальше которых уже некуда идти, - этот класс уже не ищет новых горизонтов и новаго восхождения. Он старается испить чашу жизни до дна! И потому старый лозунг отмирающей аристократии: «После меня хоть потоп!» - становится символом веры этого общественного класса. «Лови все сладости жизни, лови моменты упоений, служи только своему Богу, своему я!» - постоянно слышали мы из среды этого класса…

Но мы воспитывались на суровых принципах общественнаго долга, нас учили приносить себя в жертву общему благу, и наши учителя не раз обагряли святой своей кровью жестокие мечи палачей. И теперь предлагают нам отказаться от яркой, героической, кровью взращённой традиции долга! Нам говорят: «Не я должен, а я хочу». Да, это блестящий, яркий красивый принцип и он должен приводить к такой-же богатой, яркой жизни. Это наш принцип! Но мы говорим: я хочу свести небеса на землю, хочу завоевать рай на земле. Я хочу стать Богом жизни, хочу уничтожить господство человека над человеком, господство вещей над людьми. Я стремлюсь к полной жизни. И вдали я замечаю яркие лучи этого жизненнаго переполнения, я устремляюсь к этим лучам. Но меня связывают цепи, цепи общественной несправедливости, и я стараюсь разбить их. Зачем возноситься на небо, когда я живу уже здесь, на земле. Для меня мир существует постолько, посколько я приемлю его, обнимаю, вмещаю в себя. И вся задача моя по отношению к себе сводится к безпредельному расширению этой вместимости, этого познания. И я стараюсь раскрыть мир, проникаю во все тайники его и верным ударом своего опыта, убиваю чудо. В этом – жизнь! Но лично я очень слаб, изолированность – мой злейший враг, поэтому я пользуюсь чужой силой, чужим познанием, чужим опытом. Я вхожу, как часть, в социальную среду и вхожу только потому, что иначе невозможно жить, потому что я хочу служить себе. Моё индивидуальное поле зрения ограничено – я расширяю его коллективными знанием. Моя изолированная сила слаба – я умножаю её социальной мощью. Мой индивидуальный мир очень беден, и я обогащаю его великой суммой общественной жизни! Но я не хочу быть вампиром, который только пьёт кровь. Я стараюсь свои бедные дары приносить на алтарь восходящей общественности. Я обогащаюсь, чтобы обогатить других! Это вновь обогащает меня. В это «моя мораль»! Если наш век так боится слов «долг, должен, жертва», то я не стану употреблять их. Я просто говорю: не сознание долга, а лишь верная оценка и правильный учёт! Я служу себе, я часто воскуряю фимиам своей личности, но служа себе, я прежде всего служу обществу, ибо только в обществе кроется моя сила, моя красота, моя гордость. Только в обществе и через общество человек поистине станосится царём-царей!

Но к обществу я не подхожу как к чему-то мёртвому, неделимому. Своим анализом я стараюсь раскрыть его, познать. И в современном обществе я начинаю познавать все начала. Я вижу верхи и низы, я замечаю его внутреннюю борьбу! Я начинаю понимать стихийный анархизм современности. И из анархии я стараюсь создать гармонию, из необходимости хочу создать свободу. И я борюсь! И в этой борьбе я нахожу свою свободу, своё освобождённое «я»… И в этой борьбе за конечную свободу и последнюю гармонию я иду рука об руку с тем общественным классом, который стремится к максимуму жизни. И опрокидывая препятствия, разбивая их, я творю свободу человека. Свою собственную свободу!...

5-е января 1909 г. Петербург.

Настроение упорно-суровое, замкнуто-бодрое… Читал сегодня Карлейля. Он учит поклонению героям. Какое раболепие! Какое безкрылье и какая крылатая фразеология. Учит преклонению, учит поклонению, учит рабству, что хуже этого?! Нет, надо учить всех быть героями и надо творить условия для этого. И сколько ненависти во мне к современному извращённому индивидуализму, к аристократическому культу личности! Эти господа жиреют на падали. С ними безпощадная борьба! Да, безпощадная…

«Падающего толкни!», - учите – вы, сытые! - Возседая на толпе, питаясь ея кровью, вы презираете её. Как безконечно счастлив был бы я, если бы у этой толпы, у этих падающих – хватило сил, чтобы увлечь и вас и меня в своём падении! Да, с вами борьба, непримиримая борьба, господа «гипербореи»! Ведь мы ещё встретимся?! «И по вашим могилам мы будем шагать»! Пролог может начаться завтра…

3-е апреля 1909 г. Петербург. Ночь.

Если нельзя несчастных сделать счастливыми, то нельзя-ли счастливых сделать несчастными… Ведь это тоже равенство!...

9-е марта 1917 г. Тифлис.

Совершается великое, творится чудо. Сегодня состоялась грандиозная манифестация артиллеристов. Говорили речи, много речей. Я выступал два раза от имени Исполнительного Комитета. Трибуны нам заменяли орудия. Но во мне нет былого восторга: точно я не верю в победу, боюсь за неё. И как странно! Творится великое чудо, народ осуществляет свою вековую мечту, но народ не снимает траура, не наряжается в яркие цвета. Может, причина этого – мировая война… И нет бурнаго восторга, мало энтузиазма. Революция эта почти без песен, почти без крови, почти без борьбы. В этом её сила и её слабость. Вернее слабость.

22-е мая 1917 г. Тифлис. Утро.

Вчера на меня с ожесточением набросились товарищи-большевики. Я пришёл на их собрание. Их раздражала моя простота, мои вопросы. Я говорил: всякая тактика должна исходить из учёта реальных общественных сил. Присутствие многомиллионной вооружённой армии связывает нашу тактику, ибо нет полнаго доверия к так называемой революционной армии. Я плохо верю в солдатский большевизм. Нужно во что бы то ни стало ликвидировать войну, демобилизовать армию и вооружить пролетариат и передовое крестьянство. Народ сознательно должен взять в свои руки власть. И тогда мы заговорим не о национализации земли, а о национализации всей промышленности, т.е. о социализме…

Большевики с большим недоверием начинают относиться ко мне.

5-е ноября 1917 г. Тифлис.

Горе! Горе всем нам. В Петербурге происходят грандиозныя события, и я весь на их стороне. Но я решительно против местных большевиков, которые хотят раскола внутри нашей организованной революционной демократии! И вчера они раскололи её. Они ушли из Исполнительнаго Комитета. Это меня возмутило и я жестоко обрушился на большевиков, в частности на Николая Кузнецова. Начинается борьба. Тяжёлая страшная борьба. И мы вместе погибнем.

Гибнет демократия…

16 февраля 1918 г. Тифлис.

Был на «Снегурочке». Прощальный бенефис Сабанеевой. Я теперь редко, слишком редко бывая в театре. Времени нет. Я весь отбился от «культуры» и целиком ушёл в революционную военщину. Вспоминается старое: Петербург, сёстры, друзья! Как всё это далеко и близко вместе с тем. И как много времени, как много событий с тех пор! А мой любимый дневник молчит. Давно молчит. Теперь он должен вновь заговорить…

Я верю в свою звезду… Меня очень любят дети и собаки. Это хорошо!...

25 февраля 1918 г. Тифлис.

Вчера, вечером, вернулся из Телава. Вернулся физически и нравственно разбитый. Я тотчас-же бросился на кровать и только теперь встал. Сейчас я спокоен, почти спокоен. Оглядываюсь на пройденные события и успокаиваюсь. Позавчера в этот самый час я был в бою. Пули так и свистали. Мы обезоруживали 8-й грузинский полк. И сражение длилось около трёх часов. Это уже четвёртый грузинский полк обезоруживается Тифлисской Красной Гвардией. Боже! Как охулиганились эти несчастные солдаты.

В Телаве со мной были Датико и Шалва. Шалва и теперь там с маленьким отрядом. Присутствие друзей меня радует, ободряет…

В бою был убит наш славный, неустрашимый Жоржик Мирзоев и ранен старый рабочий Леван Ласарашвили. Леван с первых же дней с нами. И бедный, дорогой Жоржик тоже неотлучно был с нами…

Неужели нам и впредь придётся сталкиваться с охулиганившимися полками? Как тяжело всё это. Тяжело, ибо в них видишь заблудившихся друзей своих. А без крови не обходится. Я всё время избегал крови и это мне почти всегда удавалось. Но в Телаве уже не удалось. Это первые жертвы Красной Гвардии.

Лично я, участвуя во всех походах Тифлисской Красной Гвардии, ещё ни разу не стрелял во время боя из своего великолепнаго карабина. Не хочется мне убивать людей… Но вчера нам пришлось разстрелять трёх преступников. Это наш первый разстрел. Их разстреляли у Телавского вокзала, на глазах у всех. И они упали, как подкошенные. Другого выхода не было. Мы не могли найти! Чтобы убить идею самосуда, надо было разстрелять преступников. А преступников судила вся Гвардия и представители телавских революционных организаций…

Спасая целое, приходится убивать часть! Оберегая многое, приходится отсекать малое! Оберегая общество, приходится иногда убивать личность! Я был сознательным сторонником разстрела, но самый факт разстрела произвёл на меня потрясающее впечатление: весь день я был совершенно разбит. Но теперь я вновь бодр. Я хочу быть твёрдым и решительным. Защищая интересы революции, я не буду знать колебаний.

Да здравствует Великая Российская революция и вечный покой всем жертвам ея!

28-е февраля 1918 г. Тифлис.

Печальная, хмурая годовщина Великой Российской революции. Сегодня мы вывели почти всю Красную Гвардию, и я был с ней. Говорили речи: Карл Чхеидзе, Исидор Рамишвили, Евгений Гегечкори, Войтинский, я и др. Настроение было бодрое, верующее. С песнями и знамёнами дефилировали по городу. И в заключение дня – печальная, трагическая новость: Эрзерум взят турками! Итак, новая война. Но мы ведь не хотели войны?! Ведь мы так мучительно и честно стремились к демократическому миру?! Но они нас хотят сделать рабами. Мы погибнем, но не будем рабами. И мы победим!

28-е февраля 1918 г. Тифлис.

Перечитываю старыя страницы моего дневника. Читаю письма далёких, далёких сестёр и друзей. Что с ними, где они? Так хочется видеть их, обнять…

«Сказка моя весенняя». Да, это была чарующая, несравненная сказка. Лучезарная, чистая, вершинная любовь! И как высоко мы умели взлетать!

«Горите, горите, Володя!» Писала мне Клавдия. «Горю, горю, со всех сторон горю». Быть может скоро догорю весь. А как хочется жить! Как люблю я светлую, ясную жизнь и как верю в неё! Ради нея я с восторгом сгорю… Я верующий и с верой умру! Если вспыхнет война, я весь уйду в неё. Я не переживу позора новаго порабощения, новаго унижения и уничтожения всей страны. Мы хотим быть счастливыми и гордыми.

Хотим и можем!

4-е марта 1918 г. Тифлис.

Эти дни у меня тяжёлое, траурное настроение. Эти дни мне хотелось одиноко плакать, чтобы никто не видел слёз моих. Эти дни я весь был разбит. Причина? Их было много. Наступление турок, полная дезорганизация национальных войсковых частей, тяжёлая рана дорогого Шалвы, разстрел 12-ти преступников в Вакэ, смерть беднаго, маленькаго Датико, хулиганизм большевиков, Сухумския события, неизвестность о судьбе родных! Вот все эти причины. Но теперь настроение проясняется: Шалва чувствует себя хорошо, разстрел 12-ти был одобрен всем Советом Рабочих Депутатов и наступление турок, кажется, будет остановлено… И как странно! Когда-то я был искренним другом турок, а теперь я их злейший враг. Времена изменились! Да, я всегда горячо любил и жалел дебную Турцию, которую рвали и терзали со всех сторон. Я ненавидел итальянцев за их Триполитанию, ненавидел Балканския государства за разгром Турции и помню, когда пришла весть о падении Адрианополя, я удалился на взморье и в великой тоске провёл там день. И весь день я ничего не ел. Я оставался туркофилом и за время мировой войны, ибо я знал, что разгром Турции равносилен гибели Востока. И потому стонала моя душа от турецких неудач. Но когда вспыхнула великая революция, когда мы выковали новые, возвышенные лозунги мира, когда Российская революция отреклась от всяих захватных целей войны, я стал пламенным патриотом Российской революции. И теперь душа моя безпомощно тоскую от внутренних и внешних неудач Российской революции. И я до конца, до последнего вздыхания, до последней капли крови буду охранять Российскую революцию… Ожидается грозная, ужасная война. И я с мольбою говорю: «Господи, если возможно, пусть минует нас чаша сия». Но если это невозможно, мы испьём чашу до дна и возродимся к новой, счастливой, светлой жизни! Через горнило величайших испытаний, через очистительный огонь тяжёлых жертв, окрепнет великий дух освобождённой демократии и умножатся, сомкнутся ряды ея.

30-е марта 1918 г. Тифлис.

Чаша испытаний, величайших несчастий не миновала нас! Возгорелась новая, ужасная война. Война с Турцией! Сегодня на вокзале я видел целые толпы беженцев. Завтра я с товарищами выезжаем на Батумский фронт.

Мы только вчера приехали из Цхинвал. Выехали мы туда вместе со славной нашей гвардией 19-го марта. Прямо из Садахло. В Садахло мы сражались с татарами. С тех пор мы в непрерывных боях. Мы кое-как ликвидировали печальную, тяжёлую Цхинвальскую трагедию. Мы торопились в Батум. Позавчера я сам выехал вместе с Андро Чиаберовым и Георгием Гаглоевым на народный митинг и там на митинге я записал следующее: «28-го марта. Мсхлеби. «Мало прожито, много пережито». С 20-го я всё время нахожусь на военном положении. Участвовал во многих битвах и, несмотря на «победы», мне всё время было тяжело. Грустен я и теперь. Происходит грустнейшая и гнуснейшая трагедия. Воюем с спровоцированным, с обманутым, с несчастным крестьянством, руководимым бывшими стражниками и хулиганствующими интеллигентами. Вандея?! Нет, более сложное, печальное и худшее! Сейчас мы на сходе осетинских обществ около Джава. Бедные, обманутые крестьяне! Как я люблю их и как мне их жаль. «Любя убить». Но быть может больше не придётся убивать?! Кажется нам всё это удастся ликвидировать мирно. Скорее же! Нас уже зовут в Батум. Там ждут нас более серьёзныя, кровавыя и тяжёлыя события. Я спешу туда и верю».

Да, мы ликвидировали Цхинвальские события, и народ понял нас. Теперь мы спешим на выручку Батума. И мы всего себя отдадим на пламенеющий алтарь свободы и отечества. А наши националисты нас обвиняли в нелюбви к родине. Особенно во мне они отрицали эту любовь! Но мы всегда были большими патриотами своей маленькой отчизны! Я любил и люблю Грузию пламенно, нежно, свято. Как жених свою возлюбленную! Но об этой любви я не кричал на всех перекрёстках. Теперь мы и жизнью и смертью докажем эту любовь…

Я вновь верю. Верю ещё глубже, ярче в наше торжество, в наше светлое, свободное будущее.

Я верю в звезду!...