Война с Арменией.

15 декабря 18 г. Тифлис. Утро.

Война не объявлена, но есть война!... Сейчас иду напутствовать наши части, отправляющиеся на фронт.

Опять на фронт!

На самый тяжёлый и ответственный фронт… Боюсь, что этот фронт может стать могилой грузинской и армянской демократии… Но я верю, что этот фронт скоро умрёт. Хочу верить!.. Он разобьётся о твердыню нашей солидарности и он умрёт…

Сегодня выступает наша славная, закалённая 1-ая горная батарея, весь конный дивизион и часть мотоциклетно-пулемётной команды. Это первый отряд народной гвардии… Подготовляем резервы…

Горе…

16 декабря 18 г. Тифлис. Ночь.

В полночь выступает наш кадровый батальон с Симоном во главе. Александр едет с ним. Завтра двигаюсь я с резервным тифлисским батальоном и с пулемётной командой Шарадзе…

Всё ставим на ноги, мобилизуем резервы, бьём в колокола!.. Провинция дружно и радостно отозвалась на наш призыв. В обществе твёрдое, деловое настроение. Есть энтузиазм… А с фронта дурныя, печальныя вести! Один бронепоезд взорван, два же других отрезаны и дерутся вместе с оставшейся пехотой. Судьба отряда Арчила неизвестна, а Володя с отрезанными броневиками… Воронцовка взята и отряд генерала Цицианова уничтожен!.. Надо спешить и спасать. И мы спасём! Я это знаю…

У нас крупныя потери, ибо враг вероломно и гнусно напал…

Позор и горе. Позор и горе вам!..

17 декабря 18 г. Тифлис. Вечер.

Лида играет Чайковского и мою любимую «На Альпах». Играет просто, но с душой, с настроением… И на меня нападает тихая, озарённая грусть. Вспоминается Петербург, наша светлая, уже разбитая троица и наши милыя, несравненныя сёстры… Вспоминается многое. И крепнет грусть…

Через час – вместе с крупным эшелоном я выезжаю в Садахло. Александр уже там…

Отрезанные отряды вышли из Ахталы, но броневики остались там и погибли… Враг очень вероломен, но мы скоро проучим его… Видит Бог, что мы не хотели этой войны. Более всех не хотел ея я! Но нам её навязали. И мы взялись за меч! И меч наш победит…

Демократия с нами.

Сегодня я выступал в парламенте и мне устроили шумныя овации… Вспомнился злополучный Сейм и моё выступление в нём накануне падения Батума. Тогда тоже были овации… Но тогда был и позор поражения!.. Теперь я принесу радость победы…

А Лида вся ушла в музыку… И эта музыка даёт мне новую веру и новую решимость… Как хорошо жизнь и как отвратительна война!..

18 декабря 18 г. Садахло. День.

Опять Садахло!.. В третий уже раз… Приехали сюда генерал Ахметелов, полковник Джиджихия и я. Здесь встретились с генералом Цулукидзе и ждём Александра. Александр с особым батальоном занимает высоты над Ламбало… У Цулукидзе довольно дряблый, поношенный и усталый вид. Ведь он разбит!..

Народную гвардию сосредоточиваем на Екариненфельд. Большой Ной решительно сказал нам: «Не связывайте себя задачей спасения броневиков. Наши рабочие сделают новые. Спешите в Екатериненфельд и защитите Воронцовское направление!»… И мы выполняем эту задачу. Наш эшелон я оставил в Сандаре. Сегодня он выступает на Екатериненфельд. Особый батальон снимаем в Ламбало и тоже спешно перебрасываем в Екатериненфельд… Будет бой и победа!..

Вчера выпол глубокий, рыхлый снег. Сейчас кругом повсюду много снега. Будет кровь. И алая кровь обагрит этот белоснежный покров.

Да, будет много крови… Снег вновь пошёл. Пушистый, крупный снег… Наш поезд тронулся. Едем в Сандар – к эшелону… Скоро бой.

И победа!..

19 декабря 18 г. Екатериненфельд. Разсвет.

Вчера весь день шёл снег. Давно, давно я не видел такого глубокаго и красиваго снега… Будет тяжёлая и холодная война. Очень холодная!.. Здесь уже сосредоточены наши крупныя силы. Подходят новыя части… В Екатериненфельде нас встретили Сандро и Георгий Химшиев. Они с нетерпением ждали нас и наш приход окрылил их. И мы подшучивали над Сандро по поводу его последней телеграммы: «Спешите на помощь! Быть может говорю с вами в последний раз». Сандро посмеивается, ворчит, сердится…

Завтра переходим в наступление. На Болнис – Хачин. Расколотим врага. Я это знаю…

Екатериненфельд великолепная деревня. Большая, богатая, культурная и красивая. Улицы очень стройныя, освещены электричеством и всюду водопровод… Во многих домах играют на пианино!..

Когда наша деревня достигнет этой высоты?! Слишком долго придётся ждать…

19 декабря 18 г. Екатериненфельд. 11 часов утра.

Только что закончился бой… Тяжёлый, неожиданный и чудный бой!.. Одиночные выстрелы ещё слышны в отдалении… Они умолкают. Это наши преследуют бегущаго, разбитаго врага…

Я очень, очень устал!.. И все мы страшно устали…

Мы победили, но дорого заплатили за победу… Убили дорогого, несравненнаго и неустрашимаго Сандро! И многих ещё убили… Горе, тяжёлое, неутешное горе овладело мною… И радость славной, исключительной победы убита страшными потерями…

Я и Александр остались живы и победили. Одна пуля пронзила полушубок Александра в спину, но сам Александр остался невредим… Сандро же был ранен в самую грудь, в сердце!.. И смерть была мгновенна… Счастливая смерть…

Много было жертв… Мы подбираем убитых и груда их растёт… И всё это славные ребята, наши лучшие товарищи… Своею смертью они спасли страну… Эти безымянные герои…

Это был смертный бой. И он решал нашу судьбу, судьбу грузинской демократии. И потому мы должны были победить… Права на поражение мы не имели… Надо было умереть или победить!.. И многие умерли, но победили…

Враг ночью со всех сторон окружил нас. Рано утром он перешёл в общее наступление, ворвался в деревню, захватил все восемь наших орудий и установил в высоких домах пулемёты… Первые выстрелы раздались в шесть часов утра. Многие из нашего штаба ещё спали… Выстрелы всех разбудили, мы схватились за оружие и выбежали к своим уставшим батальонам… Никто не знал, в чём дело… Некоторые утверждали, что это случайная перестрелка на сторожевке… Но скоро затрещали пулемёты и застонали орудия… Лениво, с интервалами… Всё стало вдруг ясно… Создалось тяжёлое, роковое, почти безвыходное положение… Надо было или позорно сдаться торжествующему врагу и, ценою собственнаго позора и гибели страны, спасти себя, или же ринуться в отчаянный бой и в победе найти собственное спасение и спасение всей страны.

Спасение всех надежд!..

И мы ринулись в бой!.. С восторгом отчаяния и с несокрушимой решимостью… Был яркий морозный день… И вся природа была одета в белый, сверкающий наряд… Становилось бодрее и прибавлялась вера…

И загорелся бой! Прекрасный, неподражаемый бой… Все сражались с исключительной самоотверженностью, как обречённые. Место сражённаго товарища тот час же занимал его сосед, все думали только о победе и никто не подбирал убитых и раненых… Александр, Сандро и я были в первых рядах и своим примером увлекали других… Я был на левом фланге, немного правее – в центре бился Александр, а ещё правее сражался наш бедный Сандро. И все втроём мы наступали на наши пленённыя батареи…

Я был очень спокоен, так как видел зажжённый в гвардейцах святой огонь борьбы и знал, что они или победят, или умрут. Все умрут… И я вместе с ними…

Бой всё более разгорался… Вдруг прибежал гвардеец и говорит мне: «Сандро убит»… Горе пронзило моё сердце!.. Но не было времени для слёз… Эта ужасная весть быстро облетела ряды сражающихся, но не дрогнули эти ряды… Напротив! Ещё решительнее двинулись вперёд и непоколебимее стала их воля к победе…

Бой всё ярче разгорался… Снежный покров был в пятнах алой крови и во многих местах спокойно, как живые, лежали убитые… И падали новые трупы… Прибежал другой гвардеец и сказал: «Александра тяжело ранили!»… Страшно, судорожно сжалось сердце!.. Я понял, что и мне надо умереть и холодное спокойствие овладело мною… Я бегом прошёлся по нашему фронту и ободрял бойцов… Гремели орудия, трещали пулемёты, свистели пули… И вдруг я наткнулся на бездыханный труп дорогого Сандро… Он лежал навзничь, его потухшие глаза были полураскрыты и лицо как будто улыбалось… Я мысленно простился с ним… И обратился к гвардейцам: «Товарищи! Вы видите, убили нашего Сандро Майсурадзе. Его смерть зовёт нас к победе! У нас нет путей отступления! Только в победе наше спасение. Наш путь – вперёд!»… И я прокричал «ура!»… По всей линии прогремело дружное и звучное «ура!»… И гвардейцы с новой энергией двинулись вперёд… Раненые с трудом приподнимались, царапали руками снег и землю, некоторые кусали пальцы и тоже кричали «ура!»…

Мы выбили противника из ряда домов, захватили в плен несколько офицеров и много солдат. И когда с криком «ура!» мы ворвались на наши освобождённые батареи – там уже были Александр и Христофор, которые били в лоб противника…

Александр был невредим и мы обняли друг друга…

У наших орудий лежали убитые и раненые артиллеристы… Они исполнили свой долг!..

Теперь наша первая сотня под начальством славного Какуца Чолакашвили гонит бегущаго врага… Все гвардейцы страшно устали… Устал и я… Ноги подкашиваются…

Дорогой, незабвенный Сандро!..

Ты отомщён!.. И все оплакивают тебя… Но ты погиб смертью храбрых, избранных…

Счастливой смертью… Но тяжело, ужасно тяжело…

Ждём новаго наступления… Теперь мы готовы…

Сейчас говорим с Тифлисом…

Победа и смерть!..

Радость и горе!..

Страшное, безутешное горе…

19-го декабря 18 г. Ст. Сандар.

Я и Александр приехали в Сандар. Проведать наше снабжение. Ведь от снабжения зависит участь войны… А мы так оторваны от Сандара, от нашей базы… Сегодняшнее нападение армян хорошо было задумано. В случае его успеха весь наш отряд должен был погибнуть и участь кампании была бы решена… Но армяне слишком увлеклись своим успехом, они не рассчитали сил… Они переоценили себя и недооценили нас. Они не знали, что народная гвардия умеет умирать… Когда этого требуют интересы страны! И многие умерли в этом бою… Сандро, милый, незаменимый!.. Ты убил радость нашего успеха. Сейчас говорю с Садахло – с генералом Цулукидзе. Сообщаю о нашем успехе и потерях. Вчера и у генерала был маленький успех. Давно пора!..

19-го декабря 18 г. Екатериненфельд. Вечер.

Все мы страшно устали. Физически и нравственно. И мы рано располагаемся спать. И перед сном я подвожу итоги этому славному, но тяжкому дню… Кровавые итоги! Из всего отряда в 600 человек мы потеряли убитыми около 30 человек и ранеными более семидесяти. У противника одних убитых более ста! Колонисты собирают их и роют для них большую могилу. Взято нами в плен около ста человек. В том числе несколько офицеров во главе с маленьким, испуганным батальонным командиром. Кажется, шт.-кап. Саркисовым. Его взял в плен я с несколькими гвардейцами. Вместе с маленькими остатками разбитого батальона он укрылся в большом доме. Мы окружили его и заставили его сдаться. Он узнал меня и вспомнил Садахло.

- Товарищ Джугели, мы вместе там сражались! – говорит он.

Неблагодарные! Ведь тогда мы сражались для них, спасая их. Но это всё забыто!

И сколько жертв! Убиты два брата Крочи, два брата Саришвили, верный Парджанадзе и много других. Ранены Болквадзе, Гуджабидзе, Мухашауриа, Гигуца, Стуруа, Гомелаури и много, много славных, безстрашынх ребят.

Все наши части и все народно-гвардейцы работали дружно, хорошо. Выше всяких похвал! Милые, дорогие, родные. Я люблю вас.

20-го декабря 18 г. Екариненфельд. Утро.

Светает. Наш демократический штаб встаёт и собирается. Уже без милаго Сандро!

Прошла первая ночь.

Вчера к нам подошла рота федералистов. Поджидаем новыя части. И разобъём наглаго, преступнаго врага!

Вчера было много крови. И нашей и чужой! Снежный покров разукрасился цветами крови. И кровь милаго, дорогого Сандро здесь обагрила снежную землю. Слава ему! Он пал смертью храбрых в разгар боя, во время атаки. И как-то трагически не повезло ему! Мы берегли его. Мы ценили его организаторский талант и предпочитали оставлять его в тылу, хотя он всегда порывался на фронт. И теперь мы должны были отправить его в Тифлис для мобилизации резервов, для общей организации тыла. Но смерть предупредила! А мне и Александру пока везёт. Мы как почтовые кони плетёмся от станции к станции, идём из похода в поход, от победы к победе, и судьба благословляет нас. Сколько раз мы чувствовали дыхание смерти, но она отходила от нас. Вот и вчера – шальная пуля угодила Александру в спину, пронзила полушубок, но его даже не тронула! А около меня падали убитые и раненые, но меня пули щадили.

Вчера весь день я был спокоен. Даже в тот страшный момент, когда противник захватил все наши батареи, а убитые и раненые всё гуще покрывали снежное поле, - я был совершенно хладнокровен, ибо я верил в конечный успех! В крайнем случае, в случае нашего поражения я решил застрелиться. Не было бы смысла жить. Это я решил твёрдо! Ведь я ещё в своём юношеском дневнике с любовью записывал: «Счастье жизни и в том, что человек может сделать её как угодно короткой». В этом моё великое утешение. Ведь умереть – это так просто, легко и безопасно! Быть может безопаснее всего. И окаменело сердце! И это хорошо. Когда ежеминутно ждёшь собственную смерть, когда так часто умирают вокруг тебя, - привыкает сердце. Сердце одевается в постоянный траур. Вот и смерть незабвенного Сандро! Я его любил, как самого себя, ценил неизмеримо много, но я не плакал над его трупом. У меня не было слёз. Но была твёрдая решимость. И эта смерть нам дарует победу.

Пленённый противник производит тяжёлое, жалкое впечатление: он голоден и раздет! И эти несчастные, обманутые оборванцы хотели нас победить! Нет, этого не будет. Несмотря на то, что они отважно сражались!

Особенно много армянских трупов легло около винокуреннаго завода. Они наткнулись на пулемёты и роту Ломтатидзе. Началась жестокая, ожесточённая война! И несмотря на всё ожесточение этой преступной войны, у меня нет никакого озлобления против армян вообще. Многострадальный армянский народ я продолжаю любить и жалеть. Я это с радостью констатирую. И я приложу все усилия, чтобы щадить армянския деревни и смягчить жестокие нравы войны. Всеми своими силами я буду стараться приблизить конец войны! И как я презираю, как ненавижу войну! Она самая отвратительная, самая гнусная вещь в жизни! И мне приходится быть активным участником этой омерзительной вещи! В этом тоже трагедия. Да, я продолжаю любить несчастных армян, но искренне ненавижу преступную и роковую партию «Дашнакцутюн». Эта партия – злой гений армянскаго народа и в этой войне мы должны разбить этого гения. И тогда мы станем лучшими друзьями армян! Мы ведь всегда были их лучшими друзьями.

20 декабря 18 г. Около Арухло. Полдень.

Лежу на чистом, рыхлом снеге и мысли разлетаются. У мощного «Бенца» слетело колесо и наш славный Амбако усиленно приводит его в порядок. Александр в своей тёплой и чёрной шубе возится у автомобиля. В Сандар не удаётся попасть…

Завтра переходим в наступление и готовимся к нему. В Сандар прибывают новыя силы. Часть их направляется на Шулаверы. По всей стране необычайный подъём. А тут англичане и французы предлагают Армении отвести свои войска назад, «в исходное положение», и пойти на конференцию. Это равносильно полному фиаско дашнакцутюнской авантюры. Но примирение пока преждевременно. Мы должны нанести ещё несколько решительных ударов, мы должны сломить волю противника. Это окнчательно отрезвит армян. Это освободит армянский народ от гибельнаго дашнакцутюнского угара!

Завтра многое должно решиться. Я твёрдо верю в успех! Бедный, бедный Сандро! Как ты был нам нужен теперь и как мы осиротели без тебя!

‘

21-го декабря 18 г. Екатериненфельд. Раннее утро.

Готовимся к выступлению на Дагет-Хачин и Самшвилдо. Ночь была морозная, звёздная. День будет яркий, солнечный и засверкает снег!

Ночью к нам прибыло около пятисот человек. Теперь у нас достаточно сил и мы можем действовать решительнее. Главныя силы противника собраны к Болнис-Хачин. Но предварительно нам надо расчистить и обезопасить наш тыл. Надо покончить с Дагет-Хачином!

Завтра переходим в общее наступление. Сегодня военная прогулка.

Вчера мы отправили в Тифлис трупы наших героев. Сандро был с ними. У покойнаго друга было спокойное, решительное, слегка улыбающееся лицо; пуля пронзила ему сердце и смерть была мгновенна. Счастливая смерть!

Вчера я был на горной батарее. Бедные, осиротевшие мальчики! Как мне было жаль их! Во время боя у них убили и ранили всех старших товарищей и уцелевшие бедные мальчики всю тяжесть боя вынесли на своих плечах. Одна эта батарея потеряла около 20-ти человек! У юных артиллеристов очень усталый и несколько растерянный вид. Милые, дорогие мои! Я весь с вами.

Вспоминаю прошлый бой. Какое было отчаянное положение и как блестяще мы вышли из него. Правда, с огромными жертвами, но без жертв не покупается свобода народа. Временами я любовался нашими славными бойцами – любовался в бою! Все как будто преобразились и какое-то священное вдохновение снизошло на них. Наш Христофор в бою был безподобен. В обычной жизни он застенчив, вял и даже нерешителен. В бою же он преображается, становится ярким, неустрашимым и непоколебимым. Он «блещет гордой красотой». И не он один. Таких много, много: Георгий, Симон, Коля, Илико, Платон. Это все безымянные герои.

Хорошо!..

21 декабря 18 г. На реке Храм. Утро.

Наступаем на Дагет-Хачин. Подошли к непроходимым берегам реки Храм и обстреливаем противоположный скалистый берег из пулемётов. Наши горняшки настойчиво обстреливают покрытую снегом деревню. Противник занимает свой берег и, в свою очередь, метким огнём обстреливает нас. Пули злобно-жалобно жужжат над нами и заставляют машинально вытягивать шею. Весело и грустно!

Погода ясная, обворожительная. Снег блещет всема красками и я восхищён красотой.

21-го декабря 18 г. Там же.

Уже несколько часов идёт непрерывная артиллерийская, пулемётная и ружейная стрельба. Противник прочно засел в разселины причудливых скал и его очень трудно выбить. Он господствует над нами, и все наши движения ему видны. Сейчас он усиленно обстреливает нас, и пули, как мухи, жужжат около меня. Радостно и жутко.

Мы несколько раз спускались к реке, но форсировать её невозможно, так как берег противники неприступен. Мы отходили с потерями. Поэтому нам пришлось прибегнуть к обходу, и часть нашего коннаго дивизиона переправилась на левый берег. Мы отсюда видим все движения наших конников. Далеко на флангах едут дозорные и все они медленно продвигаются вперёд. Вот сейчас противник их обнаружил и стал учащённо обстреливать. Конно-гвардейцы спешились и мигом развернули цепь. Но их мало, очень мало. Они красиво и бодро наступают. Прекрасная картина! Всюду снег, и стройная линия чёрных точек движется по снегу!

Только что ранили в лицо нашего Гришу Цитайшвили. Несмотря на тяжёлую рану, он бодро шагает. Жаль его. Он очень ценен.

21-го декабря 18 г. Екатериненфельд. Ночь.

Дагет-Хачин ещё не взят. Я только что вернулся с позиции.

Я страшно, смертельно устал. Нет сил писать.

22-го декабря 18 г. Екатериненфельд. Раннее утро.

Штаб пробуждается. В комнате душно, грязно, но тепло. Мы совсем опростились! Публика спросонья оживлённо и ожесточённо спорит. Ахметелов и Джиджихия отрицают творческия силы русскаго народа, наш Яков Хараш и Химшиев решительно возражают и доказывают обратное. Я молчу, слушаю и соглашаюсь с последними. Александр резко вмешивается в спор и развивает материалистический взгляд на историю. С большим увлечением и серьёзностью. Я начинаю думать о вчерашнем дне. Он был очень неудачен, и мы не сумели преодолеть реки Храм. Но мы её преодолеем.

Должны преодолеть!

23-го декабря 18 г. Екатериненфельд. Раннее утро.

Вновь выступаем на Дагет-Хачин. С твёрдой, непреклонной решимостью его взять. И с несокрушимой верой! Я начинаю злиться.

Из Садахло дурныя, печальныя вести: наших там потрепали и мы отступили от Садахло. Но я не унываю! Чем больше неудач, тем больше воли и веры! А также и ожесточения. Да, к сожалению и ожесточения. И потому я так ненавижу войну! Она отвратительна и преступна.

23-го декабря 18 г. Каракент-Косляр. 10 час. утра.

Только что перебросились через реку Храм. Это был ловкий манёвр, и противник не успел предупредить нас. Сейчас тремя отрядиками двигаемся на Дагет-Хачин. Татары заполняют грязныя улицы деревни и с любопытством оглядывают нас. Они соблюдают «строгий нейтралитет», но всё их сочувствие на нашей стороне.

Отряды уже двинулись вперёд и пришли в соприкосновение с противником. Он уже открыл учащённую стрельбу. Наша конница, заходя справа, охватывает левый фланг противника, занимающаго окрестныя высоты. Особый батальон идёт в центре. Здесь я совершенно спокоен, но меня несколько тревожит Садахло-Шулаверское направление, ибо там нет ещё должной устойчивости. Если там создастся более прочное положение, здесь у нас совершенно развяжутся руки и мы быстро покатимся в Лори.

Судя по Дагет-Хачину, можно с уверенностью утверждать, что дашнакцаканы давно подготовляли это возстание. Они безжалостно втянули все армянския деревни в эту отвратительную войну, не считаясь ни с какими законами и правами войны. И потому эта война становится ещё более отвратительной и безобразной. И вся пролитая кровь падёт на головы преступных армянских политиков! Скоро расплата!

Всюду снег. Глубокий, рыхлый снег.

23-го декабря 18 г. Каракент-Косляр. Ночь.

Наши отряды стоят на снежных, холодных хребтах. Весь день шла упорная борьба и пришлось заночевать на снегу. Мы разставили секреты и объезжаем отряды. Сейчас Александр Джиджихия и я спустились к конному дивизиону. Офицера приютились в хате комиссара. Он нас угощает невкусным чаем. В хижине грязно, тесно, душно, но тепло. Мы отогреваемся, чтобы снова итти на позицию.

Армяне упорно оборонялись и отстояли Дагет-Хачин. Природа им помогала. Но завтра мы одолеем врага.

Весь день была чудная ясная погода, и мы красиво наступали по снегу. У нас несколько раненых и убит студент Рамишвили.

На позиции холодно, холодно. Сейчас надо выступать туда.

Мороз крепчает.

24-го декабря 18 г. На позиции. 4 часа утра.

Сидим на снегу у жалкаго, догорающаго костра. Холод проникает в кровь. Холодно, очень холодно, но всё же весело, легко. Всю ночь ходили по снегу. Чтобы не окоченеть. Ночью из Екатериненфельда к нам подошла славная рота Ломтатидзе с 6-ю пулемётами. Сегодня мы займём Дагет!

24-го декабря 18 г. На позиции. 6 час. утра.

Светает. Костёр наш догорел. Но уже стало теплее. Скоро переходим в наступление. Я разсчитываю часов в 11 занять воинственную деревню.

Сегодня Мазниев и Сумбатов наступают на Шулаверы. Помогай им судьба!

24 декабря 18 г. Высоты над Дагет-Хачином. 10 часов утра.

Занимаем господствующие высоты. Многочисленныя банды противника, упорно сопротивляясь, медленно, шаг за шагом, отходят к деревне. Но не отстоять им деревни! Обедаем в Дагет-Хачине! Мы промёрзли и изголодались.

24-го декабря 18 г. Над Дагет-Хачином. Час дня.

Последний вздох защитников Дагета. Наш правый фланг докатился до последней высоты. Уже показался купол белоключинской церкви.

Пули свистят и визжат. Некоторыя пролетают совсем близко или же вонзаются в снег у самых ног моих. Невольно вытягиваешь шею при каждом пролёте пули и сам же улыбаешься. Есть во всём этом какая-то дикая, жестокая, нелепая красота. Противник занимает великолепныя позиции и он господствует над нами. Все наши движения ему видны, он старается взять нас на мушку. У нас есть раненые. Александр и я весь день ходим по снежным холмам, впереди и около своих цепей. Армяне усиленно нас обстреливают, но всё неудачно. Видно, они плохие стрелки. Гвардейцы, видя нас расхаживающими под пулями, уговаривают ложиться. Они безпокоятся за нас. Александр в своей неизменной бурке. Он ясно выделяется на снегу, и армяне его старательно обстреливают. Почти с постояннаго прицела! Но он неуязвим, как чёрный демон.

Стрельба участилась. Пули злостно шипят и свистят. Наши пулемёты весело заливаются и по звуку выстрелов я различаю их системы. Особенно неугомонны наши лёгкие Люисы.

Со стороны Шулавер слышны глухие стоны оружий. Тот фронт меня больше безпокоит. Там идёт отчаянная борьба.

Борьба за жизнь, за республику, за демократию.

Мы победим!

25-го декабря 18 г. На берегу Храм. Под Каракент-Косляром. Утро.

Последний вздох Дагета оказался очень протяжным! Вчера весь день продолжалась жестокая борьба и к вечеру господствующая высота осталась за противником. При атаке предпоследней вершины у нас убили нескольких и ранили около 15 человек. Раненые держались великолепно, как герои. Всю ночь, почти без перевязки, они оставались на снегу – у костров. Я видел их печальныя улыбки, но не слышал стонов! Противник обороняется с большим ожесточением и отходит шаг за шагом. У него великолепные, глубокие окопы и несколько пулемётов. Профиль местности ему облегчает оборону, - сама местность почти неприступна. Но мы совершаем обход, заходя правым плечом. Ночью я и Александр спустились в Екатериненфельд и сейчас возвращаемся с горным взводом. Нужно окончательно разрушить это осиное гнездо! Это они убили студента Рамишвили, юнаго корнета Шенгелия и ранили многих наших товарищей, в том числе славнаго студента Орагвелидзе!

Вчера наша пехота хорошо наступала и дружно шла в атаку. Молодцы Симон и Георгий: они все время были впереди своих цепей! Меня и Александра весь день усиленно обстреливали, но всё сошло благополучно. Пули не задевали нас. За эти дни я устал, страшно устал! Настолько, что к вечеру вчера я уже не обращал никакого внимания на свист пуль.

И все гвардейцы ужасно устали. Почти голодные и холодные они два дня – и ночью и днём находятся на снегу.

25-го декабря 18 г. Дагет-Хачин. Вечер.

В 2 часа дня почти без выстрела мы вошли в Дагет-Хачин! В деревне никого нет. Все бежали, оставив свои пепелища на произвол судьбы. На наш произвол! Суровый, жестокий, преступный произвол.

Но такова война. Так отвратительна она.

26-го декабря 18 г. Дагет-Хачин. Утро.

Ночь провели в лучшем доме деревни. Кажется, в доме «тертера»… Воинственнаго «тертера», ибо многие гвардейцы категорически утверждают, что они видели в окопах священника и слышали его странную команду: «Компания пли!». Я с трудом верю в это. Вернее, мне не хочется в это верить…

Деревня Дагет велика и богата. Она была очень богата. Теперь она разорена и уничтожена! Боже! – какой ужас война и как она гнусна, как отвратительна. Вся деревня опустела, словно вымерла. Осталось лишь несколько дряхлых, жалких, несчастных стариков, которым уже нечего терять и некуда бежать. Осталось очень много всякаго скота и живности, брошенных на наш суровый произвол. Я видел одного древняго старика. Он был большого роста, с огромной седой бородой и необычайно красив. Он молча, угрюмо бродил по опустевшей деревне и был похож на старого Мойсея…

Наши измученные, проголодавшиеся и продрогшие народногвардейцы всю ночь отогревали свои окоченевшие члены и в страшном изобилии истребляли баранов, гусей и кур. За ночь уничтожено огромное количество всякой живности.

Да, деревня Дагет была богата. И она была очень сильна! До сих пор почти никому не удавалось её сломить и даже победители турки не вторгались в неё. Но нам пришлось вторгнуться, ибо она не приняла нашего мира. Она нагло отвергла наши предложения и обстреляла разъезды. Она слишком понадеялась на реку Храм и на свои кольцевые окопы. Она слишком доверилась преступным дашнакцаканам!

26-го декабря 18 г. Дагет-Хачин. Вечер.

Был в Екатериненфельде. Говорил с Тифлисом. Много новаго, интереснаго, хорошаго. Союзники недовольны нашей войной, ибо она роняет их престиж в Закавказье. И они своим вмешательством хотят прекратить войну. Очевидно, война скоро кончится.

А под Шулаверами борьба продолжается. Смертельная борьба! Кажется, наши начинают побеждать. Как жаль, что меня там нет. Быть может, я там был бы полезен.

Скоро и мы начнём наступать по всему нашему фронту, имея в центре Болнис-Хачин. Нам нужна скорая победа. Но как был я разбит и утомлён во время позавчерашнего боя! Были моменты, когда я совершенно равнодушно относился к свисту пролетающих пуль. Так я устал!

27-го декабря 18 г. Тифлис. Заседание парламента.

Утром я и Александр приехали с позиций. Вечером возвращаемся обратно. Для подготовки и нанесения решающаго удара! В Тифлисе много толков в связи с вмешательством союзников. В начале союзники держали себя высокомерно. Они вообразили, что находятся в своих африканских колониях! Но наша демократия всё сильнее заставляет их считаться с собой.

В парламенте скучно, нудно, грустно. Обсуждается вопрос о государственных праздниках и как-то странно-тоскливо слушать эти безцветныя, мёртвыя речи. А там борьба разгорается и льётся кровь. Там жизнь и смерть.

Спешу туда.

28-го декабря 18 г. Екатериненфельд. Полдень.

Опять в Екатериненфельд! Здесь я застал Анико, Бабулю и супругу покойнаго Кучико. Их присутствие среди нас и их внимательная заботливость меня очень трогает. Фронт должен ясно ощущать теплоту и любовь окружающей среды! Холодность и равнодушие общества губят, убивают, разлагают фронт. А фронт ведь очень чуток. Наши гости просили меня быть более осторожным, - щадить себя. «Раньше я не сказала бы вам этого, - говорит многозначительно супруга Кучико, - но теперь скажу: берегите себя для дела». Я знаю, что раньше, как с.-д-а, она не любила меня. И эта простая откровенность меня сильно тронула. Я несколько сконфузился и молча благодарил её.

Погода уже стала отвратительной. Нависли тяжёлыя, грязно-серыя тучи и оне нагоняют тоскую Как-то грязнится и тоскует душа от этих свинцовых туч! В такую погоду ни жить, ни умирать не хочется.

Сегодня в Сандарах Александр и я встретились с нашим Владимиром. Он работает на шулаверском фронте, он организует этот фронт. Он сильно похудел и, по-видимому, очень устал. И всё же он неутомим и страшно энергичен. Сегодня он поехал к Шулаверам. Там борьба продолжается. С новой энергией. И Владимир несёт фронту энергию эту. И Датико Сагирашвили тоже под Шулаверами. Он идёт с обходной колонной. Помогай им Бог!

Нужно понять психологию народной гвардии, и только поняв её – можно полюбить гвардию, легко с нею работать и побеждать. Правда, у народной гвардии есть свои недостатки и даже крупные, но ведь это детали! В общем – народная гвардия так же дурна и хорошо, как дурен и хорош наш рабочий класс, наша передовая демократия. Она просто унаследовала все достоинства и недостатки своего родителя!

Вот и всё.

30-го декабря 18 г. Екатериненфельд. 2 часа утра.

Вчера весь день провели в усиленной разведке. Сейчас выступаем на Болнис-Хачин. Там предполагаются крупныя силы противника и мы должны разбить их. У нас восемь орудий, тридцать три пулемёта и около тысячи штыков. Будем наступать со всей энергией и отвагой! Время не терпит.

Вчера был счастливый день: наши регулярныя и народногвардейския части разбили противника под Шулаверами. Взяли Шулаверы, захватили 4 орудия, 15 пулемётов и много всякаго добра. Эта весть окрылила и ободрила всех нас. Я всё время безпокоился за Шулаверский район. Теперь у нас руки развязаны. Теперь наш успех обезпечен.

30-го декабря 18 г. Пирамидальная вершина у Болнис-Хачина. Полдень.

До разсвета мы приближались к противнику. В 7 часов утра был открыт огонь. Противник занимает хорошия высоты и он обстреливает нас из орудий и пулемётов. Мы наступаем широким фронтом, охватывая фланги противника. На правом фланге наступают самтредцы, кахетинцы и федералисты, - в центре кадровый и тифлисский резервный батальон, слева заходит конный дивизион с гурийцами. Сейчас идёт артиллерийская дуэль. Артиллерия противника удачно обстреливает нас и одна наша батарея умолкает. Она должна переменить позицию.

День великолепный. С наблюдательнаго пункта открывается чудный вид и в бинокль можно видеть защитников Болниса. Они суетятся. Повидимому нервничают.

Я страшно голоден и устал. Надо быть на всех участках фронта и ноги едва меня слушаются.

Орудия гремят. Снаряды рвутся вокруг да около. Меня ужасно клонит ко сну.

31-го декабря 18 г. Над Болнис-Хачином. 4 часа утра.

Ещё темно. Эту холодную ночь весь наш отряд провёл на позициях – под открытым небом и на почти растаявшем снегу. Вчера весь день не прекращался бой, но нам не удалось взять укреплённаго Болниса. Сегодня во что бы то ни стало надо его взять! И мы его возьмём! Этого требует внешняя обстановка, этого требуют насущные интересы нашей страны! Согласно условиям перемирия, сегодня, в 12 часов ночи, должны прекратиться боевые действия. Итак – у нас остаётся слишком мало времени и много дел! И надо напрячь всю нашу энергию, надо оживить весь свой героизм. Наши войска уже взяли Дамио и Садахло. Теперь очередь за нами. И мы должны преподнести своему народу прекрасный новогодний подарок.

Постараемся!

Ночью к нам подошла конно-горная батарея Цагурия и маленькая рота Ильи Чачибая. Это хорошо.

31-го декабря 18 г. Над Болнис-Хачином. 11 часов утра.

Решительно наступаем на Болнис… Мы открыли беглый огонь из двенадцати орудий и трещат десятки пулемётов! И под прикрытием этого огня наша славная пехота пошла в атаку. Александр идёт с самтредцами и кахетинцами, наш храбрый Яков Хараш пошёл с тифлисцами. Сейчас решается судьба сражения, наша судьба!

Будет успех!

31-го декабря 18 г. Около Болниса. Час дня.

Наша атака была блестяща! Противник дрогнул и уже бежит, тщетно стараясь закрепиться на последней высоте. Сейчас Цагурия удачно отстреливает эту высоту. Мой Илико со своей ротой уже висит над Болнис-Хачином. Я написал ему - перейти в наступление. Молодец он.

Народная гвардия оправдала себя. Она блестяще выдержала сложный и тяжёлый экзамен. Я рад, доволен, как будто даже счастлив. Радостный конец новаго года. Что будет дальше?

Через несколько часов будем в Болнис. Это ясно. Все части ведут себя великолепно, выше всяких похвал.

Сейчас наши снова пошли в атаку. С криком «ура!». Молодцы!

1-го января 1919 г. Екатериненфельд. Утро.

С Новым годом! С ясным, светлым и радостным праздником. Какой великолепный день и какой большой, решительный успех! Вчера гвардия вела себя образцово. Такой молодецкой и решительной атаки у нас ещё не было. С криком «ура» и непоколебимой уверенностью в победе дружно пошли наши в атаку на вдвое сильнейшаго противника, занимавшаго сильныя позиции – и обратили его в паническое бегство! Правда – враг долго, упорно и хорошо сопротивлялся. Несколько раз он даже пытался переходить в контр-атаку, но в конце концов он должен был позорно бежать! И мы победили. Наши артиллеристы и пулемётчики работали идеально. Снаряды рвались в окопах противника, а пулемёты всё настойчивее захватывали его в свой огненный круг. И успех оказался полный! В Болнис-Хачин мы захватили пленных, пулемёты, военные склады, обоз и всякое иное добро. Орудия, к сожалению, были вывезены заблаговременно. Штаб так же рано и храбро бежал!

Болнис-Хачин тоже была большая и очень богатая деревня. Особенно много здесь добраго, стараго вина. И это опасно.

Мы победили. Хорошо быть победителем. И победитель должен быть великодушным. И надо смягчать горе побеждённых. Но это так трудно, почти невозможно. Это выше человеческих сил! Ибо в войне засыпает человек и пробуждается зверь.

Сегодня конец этой несчастной войне. И хотя жаль, что перемирие выплыло несвоевременно, ибо победа уже решительно склонилась в нашу сторону, но быть может это к лучшему. Ведь ничего нет отвратительнее, преступнее войны и даже победоносныя войны приносят несчастье! Поэтому всякую войну надо скорее изживать, убивать. А вопрос о границах решится не здесь и не этим путём. Но мы вынуждены были взяться за меч! И с болью в сердце, но с твёрдой уверенностью в успехе мы исторгли его из ножен! И мы доказали, что наше меч умеет побеждать. Лично для меня это доказательство наиболее ценно. Вопрос же о Лори отходит на третий план. И мы вели эту войну не против армянскаго народа, а лишь против воинствующаго изуверскаго армянскаго национализма, который своим ядовитым острием направлен против армянскаго народа. И если нашей победой мы хоть отчасти расшатали этот преступный национализм, - мы станем лучшими друзьями армянскаго народа.

1-го января 19 г. Сел. Квеши-Крепость св. Николая. Полдень.

Первый день перемирия. Погода дивная и видны далёкие горизонты. Мы выпрямляли нашу линию. Сейчас наша конница подходит к Табахмела. Нам видны ея стройныя движения, нам видны красивые пейзажи гор. Крепость очень старая, сильная и оригинальная. Она почти неприступна. Отсюда последний раз отстреливался от армян генерал Цицианов из одного спасённаго и чудом вывезеннаго орудия.

Выстрелов нет. Всюду тихо. А вчера в это время я несколько волновался. И когда мы пошли в атаку, огненное сомнение прожгло мне мысль: «А вдруг наши дрогнут?!». Но эта мысль лишь промелькнула и исчезла. Без следа!..

Сегодня к нам подошло около 1000 народногвардейцев из Шулавер, теперь они нам уже не нужны. Если бы они пришли раньше! Наша победа была бы полнее, сокрушительнее.

Квеши грузинская деревня.

1-го января 19 г. Сел. Табахмела. 5 часов вечера.

Наш конный дивизион стоит в Табахмела. Противника нигде не видно. Очевидно, он совершенно дезорганизован и бежит без оглядки! Психология побеждённых всегда жалка.

Теперь мы победили.

Табахмела грузино-армянская деревня. Все жители остались на местах. И я с удовлетворением вижу, что здесь грузины и армяне остались добрыми соседями.

2-го января 19 г. Екатериненфельд. Вечер.

Кошмар!.. Сегодня из своего маузера я убил одного народногвардейца. Он изнасиловал несчастную десятилетнюю девушку!.. Этого изверга я настиг на свежих следах преступления и я не мог себя сдержать. У меня не хватило сил. Мне страшно тяжело, мне мучительно-больно, но раскаяния во мне нет!.. Чаша терпения переполнилась до краёв. И иного выхода не было. Но как мне тяжело, как я несчастен!.. Под тяжестью принятаго креста я изнемогаю. Хватит ли сил? Или же буду раздавлен?! Я страдаю физически и нравственно. Я утомлён. Страшно утомлён!..

Сегодня к нам приехал военный министр. Мы его возили по вражеским позициям и показывали взятыя нами твердыни. Было светло и радостно. Мы были горды. И вдруг этот изверг убил во мне восторг, он убил моё настроение.

И тем настойчивее я проклинаю эту преступную войну, тем ярче ненавижу виновников ея!.. История никогда не простит армянским политикам этой войны и этой жестокой игры судьбою своего несчастнаго народа!

Никогда!..

3-го января 19 г. Воронцовка. 3 часа дня.

Я, Александр, Георгий Химшиев, полковник Иоселиани и доктор Цинцадзе в Воронцовке. В армянском штабе. Не удалось повидать полковника Тер-Никогосова и размежеваться. Я послал ему записку. Армянские офицеры угостили нас сладким чаем и хорошим мёдом. И мы с ними очень просто и очень мило беседовали. И было странно сознавать, что ещё два дня назад мы бились в смертном бою!..

Дух армянских офицеров уже был сломлен. Чувствовалось, что они побеждены. «Вовремя пришло перемирие, - сказал один из них, - мы уже хотели перебросить сюда карабахскую бригаду». Мы снисходительно улыбнулись и не захотели глумиться. Пусть себе тешатся карабахской бригадой.

4-го января 19 г. Екатериненфельд. Раннее утро.

Не спится. Тяжело и нудно душе. Устала голова. Товарищи всё ещё спят. Эти два дня были для меня очень мучительны. Тяжёлый камень сдавливает мне сердце, но твёрдое сознание неизбежности преступления облегчает, утешает меня. И тем не менее на преступление я ответил преступлением! Но это было неизбежно и в этом трагедия.

Да, не было иного пути! Слишком много я прощал; слишком долго мы были снисходительны; на многое смотрели мы сквозь пальцы. И бедный Сандро был прав, когда предлагал для примера разстрелять преступников. Тогда мы не сделали этого и теперь мне приходится расплачиваться! И страшно страдать. Но угрызения совести и раскаяния во мне нет! Совершенно нет!.. Извергов, насилующих десятилетных девочек, разстреливающих маленьких пастухов-татарчат или убивающих дряхлых, несчастных стариков, я и теперь буду наказывать смертью!.. А ведь беднаго дагетхачинскаго библейскаго старика тоже убил какой-то изверг. К несчастью, его обнаружить не удалось.

Но тем не менее мне очень тяжело!.. Мне стыдно, страшно и жутко за человека, за его безобразный звериный лик!.. И этот отвратительный лик выявился в этой войне во всей своей грозной омерзительности и именно в этом вся тяжесть и преступность этой войны. И потому так жестоко преступны виновники этой ужасной войны.

Вчера мы были в Воронцовке и видели несчастных, оборванных, безропотных армянских солдат. И забитых, неловких, сконфуженных армянских офицеров. Видели основной фундамент армянской армии! И я не уверовал в крепость этого фундамента. И я не чувствовал никакой ненависти, даже никакой неприязни к этим обманутым, страдающим людям. Наоборот – странное чувство жалости и сострадания коснулось меня. И тем острее я ощутил ненависть к виновникам войны.

6-го января 19 г. Тифлис.

Позавчера я приехал сюда. Мне было очень тяжело. Тяжесть креста превозмогла силы и я решил на несколько дней уехать от ужасов войны, от ужасных, гнетущих воспоминаний. Теперь я почти успокоился и хладнокровно расцениваю убийство преступнаго гвардейца. Да, я его должен был убить, так как он омрачил все наши радости, надругался над святая-святых и так как был неисправимым преступником! Я наводил о нём дальнейшия справки и узнал, что его природа давно была омрачена преступностью и ему не надо было жить. Не все имеют право на жизнь!.. Я его освободил от собственных его преступлений. И тем не менее мне было страшно тяжело.

Я часто, часто задумываюсь. Почему так безпощадно жестока судьба ко мне? Почему эти тяжёлыя камни обрушиваются на мою голову?.. Но я стараюсь скорее освободиться от этих мыслей и начинаю грустно улыбаться.

Путь на Голгофу – самый счастливый путь!..

Теперь я вновь в Тифлисе. В своей маленькой холодно-уютной комнате и я тихо, однако, детски радуюсь! Ведь я не думал, что вновь вернусь в эту комнату, я думал, что война сожжёт меня. Я вспоминаю своё прощание с этой комнаткой, с моими любимыми, давно забытыми и уже запылёнными толстыми книгами и с моим дневником! С грустью оглядывал я их и говорил: «Прощайте, прощайте, друзья!..» Но вышло «до свиданья». И это хорошо, это радует меня. Я смерти не боюсь, но умирать не хочется! К тому же я так мало жил. Ужасно мало! Для себя я почти не жил. Я всегда был мечтателем. Я возводил воздушные замки и умел красиво мечтать, но чаще всего знал гибнущия мечты и разрушенные, опустошённые замки!.. Похороны всегда сопутствовали мне и могилы друзей теснее замыкались вокруг. Если бы эти друзья были теперь живы, если бы они были сейчас со мной!.. Тогда бы я не думал о могилах и красочнее расцвели бы мечты. И сам я был бы сильнее, самоувереннее, смелее.

Но я вновь и вновь встряхиваю головой и прочь отгоняю тяжёлыя думы. Сегодня я хочу быть светлым, радостным! Ибо война – светло закончилась. И какое счастье, что эта война так быстро закончилась: в этом наша величайшая победа! И как ненавидел я вчера наших национал-демократов, которые выступали в парламенте за продолжение войны. Преступники! Они не знают всех ужасов войны. Не хотят знать.

Вчера и я выступил в парламенте.

7-го января (25 декабря) 19 г. Тифлис. Вечер.

Лида долго и мягко играла на рояли. Простая, доступная, красивая музыка. Мне она понятна и я наполняюсь ею. И успокоилась, улеглась душа.

Сегодня утром мы объезжали лазареты. Навестили больных и раненых воинов. С тяжёлым сердцем обходил я палаты! Бедный, славный, незаменимый Платон Гуджабидзе! Он страшно ослабел и очень изменился. Я его очень люблю и много ценю. Ужасно выглядит наш храбрый Гомелаури. Он ранен тяжело, но есть надежда, что останется жив. Слабая надежда. 19-го декабря мы вместе сражались, он со своим неизменным «Люисом» стоял около меня, но ему менее повезло, чем мне. А бедный, неутомимый и неустрашимый Гигуца уже скончался. В больнице. Страшно жаль этого смелаго, славнаго парня. Его ранили в Екатериненфельде 19-го декабря. Он стоял рядом со мной. Противник был в нескольких десятках шагов от нас. Гигуца вдруг вскрикнул и свалился. Он был ранен в бедро. И он промучился десять дней!.. В наших лазаретах около 1500 больных и раненых. Мы от имени главнаго штаба развезли им рождественские подарки и этим порадовали их. Они от души радовались и тихо благодарили. Бедные, несчастные и счастливые!.. И после всех этих лазаретов приятно было слушать музыку. Я замечтался, загрустил. Далеко, далеко уносились мысли, мечты. Думы о красоте жизни, о прекрасных красивых достижениях в ней и стало грустно-приятно.

Как красиво можно устроить жизнь, какое счастье сокрыто в ней и как некрасива, как изуродована она!.. Жизнь могла быть красивее музыки!.. И с наибольшей остротой я чувствую всю преступность войны!.. Разве нужна была нам эта несчастная война? Разве не мир и братство нужны нам? И чего хотят эти несчастные безтолковые национал-демократы? Разве на чужой крови можно строить счастье собственнаго народа?!..

Лида бросила играть. Тихо замерли последние аккорды и исчезли иллюзии, улетели мечты. Опять житейская проза, ординарная реальность и грязь. И сколько мерзости, пошлости, нечистоплотности внутри нас.

И должно начаться великое очищение.

Прежде всего самоочищение?..

31-го января 19 г. Екатериненфельд. Утро.

Я, Александр, полковник Джиджихия и Иоселиани едем в Тифлис. Закончили короткую и тяжёлую войну. Прощался с Екатериненфельдом, с этой культурной и счастливой деревней, с этой мечтой наших лучших друзей и нашего незаменимаго Сандро!..

Вчера я ездил в Болнис-Хачин.

Вся деревня опустошена! И ноет душа. Жестокая, суровая необходимость!..

Но теперь конец! Конец несчастной войне. Хочу отдохнуть!

Конец всем войнам!..