Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Ребёнок - Ангел






Славочка был очень аккуратненький. Он любил светлую одежду. У него всегда была рубашечка нежно-бирюзового цвета, и когда он надевал эту рубашечку – у него и глаза становились какого-то непонятного цвета: и бирюзовые, и синие, и зелёные – я даже сама не понимала, какого они становились цвета. Я всегда говорила: «Славочка – как виноград». У него были огромные голубые глаза, они были разных оттенков, – и поэтому я говорила: «Ну, чем-то они на виноград похожи». Славочка всегда был чистенький. У него всегда был с собой чистый носовой платочек, он любил носить беленькие брючки и светлые кроссовочки у него были. Зубки он всегда лечил сам. У него все зубки были всегда чистенькие, и рот его был в полном порядке. Он чистил тщательно зубки и постоянно их проверял у врача – у него всегда всё было залечено и запломбировано им самим. И когда меня однажды врачи похвалили и сказали – «первый раз видим такой ухоженный ротик у ребенка, вот это молодец, мама!» – я подумала: да… это молодец отрок! Потому что врачи в первый раз увидели такое. И увидели отрока такого. Он был очень послушным и пунктуальным. Если я ему сказала: «Славочка, приди в шесть» - он придет в шесть. Хочется, или не хочется ему играть – он все равно придет. И у него было такое свойство: он никогда и ничего сам не возьмёт – он ждал. Вот, например, как-то утром мы сели завтракать, нарезано было всё на столе, чтобы бутерброды сделать. Он сидит. Отец с раздражением его спрашивает: «Славочка, ну всё уже приготовлено, ты что, сам себе не можешь бутерброд сделать?» А он только вниз глаза опустил, сидит на стуле, переминается, смотрит на отца и ничего ему не говорит. Отец ему снова говорит: «Ну что ты сидишь? Делай себе бутерброд. Чай стынет». А он опять молча, сидит. И я тогда догадалась. Я ему сказала: «Славочка, ты хочешь, чтобы я тебе сделала бутерброд?» Он сказал: «Да мамочка». И так извиняюще отцу говорит: «Когда мамочка это сделает – оно вкуснее». Такой вот он был: холодильник никогда не откроет – из холодильника без спросу ничего не возьмёт – я просто удивлялась, наблюдая за ним со стороны. Подойдет, бывало к холодильнику, постоит, в окошко посмотрит… Я говорю: «Славочка, ты есть хочешь? Давай я тебе бутерброд сделаю» - «Хорошо мамочка». Я тогда еще раз переспрашиваю: «Может ты что-нибудь поесть хочешь?» - «Нет, нет, нет!» - он всегда по три раза говорил. И я посмотрела – что ему дашь – то он и кушает. Поэтому, мы с ним про еду практически вообще не говорили, потому что ему было как-то все равно: что ему положишь, то он и ест. Он никогда и ничего не просил: ни в еде, ни в одежде, ни в чем. И я один раз подумала: ну как это так, как это ребенок может никогда ничего не просить, - думаю – дай-ка я его испытаю. Я ему сварила кашу овсяную: не посолила её, не заправила, а просто поставила эту кашу и всё – думаю – будет, Славочка есть её, или не будет? Я всё аккуратненько разложила на столе, как он любил: салфеточку положила, ложечку – всё чистенькое, всё блестит и он ест эту кашу. И вот он её ест и вида, ну никакого не показывает. Но ведь её есть невозможно! А он её ест. Съел он эту кашу. Я ему говорю: «Славочка, каша вкусная?» - «Да, мамочка». Я говорю: «Славочка, ну тогда я тебе её еще завтра сварю». И тут он на меня поднимает свои огромные изумленные глаза – в них такой испуг – и говорит: «Не надо, не надо мамочка!» Вот так. И с той поры я его уже не испытывала. Я как-то спросила его: «Славочка, может, ты что-то любишь? Может тебе что-то хочется покушать?» А ему было как-то всё равно. Но постовал он сам. Как пост начинался – он постовал сам. Он всё делал сам. Вот единственное, что он у меня попросил – это было, когда он уже заболел – он у меня попросил: «Мамочка, ты мне свари бульончик из курицы, чтобы он был прозрачный-прозрачный, и тоненько-тоненько нарежь сухарики, и их слегка поджарь». Вот это он у меня попросил. И ещё попросил, чтобы это всё было очень чистенько и прозрачно. И я сварила ему такой бульончик с курицей. А так, Славочка мясо не кушал, разве что только тогда, когда был в гостях, или, когда попросишь его, он, бывало, скушает кусочек курицы. Поэтому, при Славочке и мне было стыдно его есть. А бутерброды я в основном ему делала с масличком и сыром. И вот прозрачный бульончик ему нравился - это было, пожалуй, единственное, что он у меня попросил, когда болел. У него была своя расчёсочка, свой ножичек, своя вилочка – я не знаю, откуда в нем такая врождённая интеллигентность была? Она меня не раздражала. Я просто смотрела и удивлялась. И мне приходилось варить для него такой прозрачный бульончик, который, в принципе, я и не варила никогда. И у меня получилось – хотелось, чтобы ему было приятно.

У Славочки было такое свойство – если он где-то чуть-чуть на меня обиделся, ну даже капельку, потому что я иногда сама это делала, чтобы посмотреть: как же он себя поведёт, – он тогда говорил: «Ну, мамочка, мамочка!» Дальше он ничего не мог сказать. Он только поднимал глаза и говорил мне: «Моя ты дорогая», … и всё. Вот таким интересным был Славочка. Он был очень ласковым. Я постоянно от него слышала: «Мамочка, ты моя голубушка! Мамочка, ты моя дорогая! Ты моя синевая! Ты меня прости!»... Я столько услышала от Славочки нежных и ласковых слов, что, наверное, ни одна мать столько не слышала.

Еще Славочка был очень щедрым – он все был готов отдать и никакого пристрастия к чему-то такому земному у него вообще не было. У него не было никаких игрушек – они были ему неинтересны. А мы в то время были в Германии, там всего этого было много, и мы могли купить ему любую игрушку – он сам их не хотел. Ему не интересны были – ни танки, ни самолеты, ни машинки. У него не было пристрастия ни к игрушкам, ни к еде – он ничего не спрашивал и не требовал. И он все был готов отдать. Помню, когда мы уже приехали в Россию, мой муж достал в части апельсины. А тогда это было не так просто – всё было по талонам. Выложили мы эти апельсины, Славочка на них смотрит и говорит: «Мамочка, можно я тете Мадине отнесу апельсин?» Я посмотрела на апельсины и говорю: «Ну ладно, возьми». А апельсины то разные: есть большие – есть маленькие, есть целые – есть мятые. Славочка посмотрел-посмотрел на апельсины… и выбрал самый большой и самый хороший. Потом он на меня так посмотрел – дескать – что я скажу – я ничего не сказала. И тогда Славочка снова мне говорит: «Мамочка, а можно я еще один апельсин возьму?» Я говорю: «Можно». И он еще один самый хороший апельсин выбрал. Посмотрел потом на меня и говорит: «Спасибо, мамочка – моя ты дорогая!» И Мадина на всю жизнь запомнила, как была зима, и Славочка в этом своем советском пальтишке и армейской шапке к ней прибежал со счастливым личиком, и подал ей эти два апельсина. Она всегда плачет, когда вспоминает об этом. Славочка всегда выбирал самое хорошее и отдавал. Он был очень щедрый, но всегда спрашивал.

У Славочки в классе был мальчик – Вова Горшков. Он был один единственный мальчик, который пытался Славу обидеть. И когда я спросила Вову: «Вова, ты почему пристаешь к Славочке?» А он мне говорил: «Я не знаю, я не хочу!» И получается, что Вова плачет, не хочет, – но он всё равно к Славочке пристает. Вот это был единственный мальчик, который пытался Славу обидеть, и когда Славочка умер – он так сильно переживал, так горячо и горько плакал, горше всех ему было. Я не знаю где сейчас Вова Горшков и не знаю что с этим ребёнком, но помню что он одно время приставал к Славочке. И я помню, как тогда Славочка пришел домой и я ему сказала: «Славочка, - ты же у меня крепенький, ты что, не можешь ему сдачи дать?» А он говорит: «Мамочка, я хотел его ударить. Я уже поднял руку, и мимо его лица – говорит – я эту руку пронёс, потому что: мамочка, я не могу ударить человека!» Физической силы у него хватало, но он не мог ударить человека. И не только по лицу – он вообще не мог кого-то ударить. Он не мог.

Когда летом было жарко, я думала: пусть Славочка поспит подольше. Но дольше семи часов утра ему поспать не давали, потому, что уже на двух скамеечках, как воробьи сидели ребятишки, и терпеливо ждали, когда Славочка проснется. Я выглядываю в окошко, а там сидит уже и Алёшка, и Вова, и еще кто-то, но все мальчики – и на меня застенчиво поглядывают. Они уже знали, что если я выглянула в окошко, - значит скоро выйдет Славочка. Потом, я поднимаю Славочку, он к ним выходит и они оживают. Они начинают с ним играть, а он им начинает говорить о Боге, он им рассказывает – кем они вырастут, в общем – всё, что они спрашивали – он буквально на всё отвечал. Отвечал обычно сразу, без всяких проблем. Он им всё рассказывал. И вот как-то один раз они играли на улице, и пошел дождичек. Они встали под навесиком, подождали, дождь прошел, и они сели на скамеечку. И… у Славы, как ребятишки мне потом рассказывали – от плеч, вокруг головы появилось большое, белое-белое сияние. Вначале ребятишки дрогнули, но дети – есть дети: они брали мелкие камешки и начинали их бросать через это сияние вокруг головы Славочки. Им было интересно - перелетит камешек, или нет? Это сияние вокруг головы Славочки, было, минут сорок. Долго. И говорят, что это было и жутко, и в тоже время красиво. Потому что одновременно ещё и радуга стояла на небе почти всё это время. Эта радуга была маленькая и низкая. Она постояла и отошла. А потом, спустя какое-то время, после дождя – появились еще три радуги. Обо всём этом ребятишки потом у себя дома рассказывали своим родителям, а их родители потом рассказали об этом мне. И после этого случая, который меня тоже напугал, я вторично повезла Славочку в Лавру. Но об этом речь будет впереди.

Был с детьми ещё один случай. У нас между домами есть небольшая поляночка, а тогда стояло жаркое лето, и было очень душно. И ребятишки пожаловались Славочке: «Слава, так жарко, так душно…». А он ничего им не ответил, но только там, где они играли – ветерок появился. Дети целый день на этой полянке играли – и целый день там был освежающий ветерок. Нигде его не было, а только у них на полянке, где они играли. Поэтому, ребятишки без Славочки вообще не хотели играть, - они его и с утра ждали, и в обед они его ждали, и вечером они к нам потихонечку стучали. Но они не тарабанили в дверь, потому что у детей появилось к Славочке какое-то благоговейное чувство, и они терпеливо ожидали, когда он сам выйдет. А если они и стучались, то очень-очень тихо, очень скромно. У меня было такое чувство, что они, как будто его берегли, как будто им было стыдно перед ним. И без него в тоже время они не хотели быть. Вот такое трепетное отношение у мальчиков было к Славочке.

А там, радом с этой детской полянкой росла березка двуствольная. Я раньше по наивности думала, что соловьи поют в любое время, потому, что примерно в семь часов утра Славочку постоянно будил соловей. Он так на этой березке громко пел, что иногда я не выдерживала, выглядывала и говорила: «Ну чего ты раскричался?» Я даже и не знала, что соловей – это ночная птица, и что поют они в основном по ночам. А потом, когда Славочки уже не стало – и соловья тоже не стало – он улетел и больше ни разу не прилетал. Один ствол у березы лопнул, а второй очень долго болел и чуть не засох, но сейчас опять зазеленел, и вроде как выжила вторая половина березки.

По утрам, когда Славочка уже болел, он не так резво вставал. А так, - он был мальчик резвый и стремительный: вот он только что позавтракал – раз, и уже на улице. Во время болезни он стал более медлительный, но зато к нему постоянно заглядывали птицы! Вот он просыпается, а они к нему уже заглядывают, особенно синички, – всё окошечко было ими усеяно. И они головки свои вытягивали и смотрели, и смотрели… И они не просто в окошко заглядывали – они смотрели туда где он лежал. На кровать его смотрели. Я даже как-то его спросила – «Славочка, они что, всё понимают? Они тебя, что ли ищут, я ничего не могу понять?»

Однажды был курьёзный случай. Стояла прекрасная погода, и мы с ним вышли погулять. Было много народу на улице. В «Кулинарии» мы купили со Славочкой булочек. Выходим из магазина с этими свежими, горячими булочками – и голуби прилетели. Откуда их столько прилетело – я не знаю? Плотным-плотным и довольно широким кольцом они обступили Славочку со всех сторон, а я совсем рядом была. Они его обступили со всех сторон так, что он выйти от них не мог. Их было действительно очень много. И вот они всё ходят и ходят – воркуют и воркуют вокруг Славочки. Люди от удивления все останавливаются и, улыбаясь, смотрят на нас и на этот «круг почёта». И людей всё больше и больше собирается. А Славочка такой сконфуженный стоит. Я уже думаю, что что-то надо делать и как-то надо Славочку выручать. И я просто обратилась к птицам, как к людям, потому, что было безвыходное положение. Я сказала голубям: «Вы чего его окружили, а ну – говорю – пошли, разошлись!..» Потом достала булочки, – думаю – сейчас покрошу им, и они пойдут за мной. А они на булочки вообще не обратили внимания – они сами расступились и Славочка прошёл, а они за ним пошли, и ещё какое-то время сопровождали его. Я удивлялась такому поведению птиц. И мелкие пташки тоже постоянно со Славочкой были. Вообще, при жизни Славы мелкие пташки постоянно заглядывали к нему в окно. А когда он несколько дней лежал в больнице города Челябинска, то возле его окон была настоящая битва между воронами и мелкими пташками. Люди от удивления высовывались из окон своих палат, потому что стоял сильный шум.

Помню, когда он заболел, мы пришли с ним в Чебаркульскую поликлинику. Была я, был Славочка, был отец, и кто-то еще с нами был. И когда мы уже зашли в больничный корпус, то вслед за Славочкой в здание залетела синичка, а вылететь обратно уже не смогла. Мы на второй этаж поднялись – и она полетела за нами, а там стёкла были очень большие и окна тоже. Сначала санитарка, видя страдания птицы, попыталась открыть окно, чтобы её как-то выпустить, но из этого ничего не получилось, так как все окна были наглухо закрыты. И когда синичка в последний раз безуспешно попыталась вылететь, то она так сильно ударилась об стекло, что просто замертво упала на пол, и санитарка уже пошла, взять совочек, чтобы эту птицу убрать. И в этот момент вышел Славочка из кабинета врача. Никто ему не говорил, что синичка лежит на подоконнике – все уже думали, что она умерла. И Славочка, грустный такой, ни на кого не глядя, вышел из кабинета врача, молча, подошёл к подоконнику, взял эту синичку, закрыл её в свои ладошки, подержал её немного, … а потом выпустил! И она куда-то вылетела. Такой вот был случай. Моего мужа это так поразило, что этот случай он никак не может забыть. Когда муж этот случай вспоминает – он очень расстраивается. Очень сильно расстраивается.

Славочка был настолько осторожным мальчиком, что он просто так не мог ничего сорвать – ни листочка, ни цветочка, – он старался всё обойти и ничего не трогать. По этой причине Слава даже в школу ходил по-особенному. Дети в основном шли в школу напрямик – по тропинкам и по траве, а он шел по краям домов, где был асфальт. И все это заметили и стали меня спрашивать: «А почему Славочка так ходит?» Пришлось мне его спросить: «Славочка, а ты разве не ходишь по тропинке?» А он смутился так, и такой смущенный мне говорит: «Мамочка, я траву боюсь помять – она же живая, мне ее жалко, я не могу на нее наступить». И поэтому никто не видел, чтобы он просто так на траву наступал.

Одно время у нас была собака, нам её подарили, когда мы уезжали из Германии. Наш особист взял у немцев в питомнике щенка овчарки и подарил его нам. Щенок был очень красивый. Этот человек назвал его Тунгусом. А Славочка звал его – Туночка. Всё лето Туночка был с нами на огороде, а зимой, мы ему носили еду в сарай, и он там у нас жил. У Туночки был очень хороший аппетит – это была самая настоящая породистая немецкая овчарка – очень большая и красивая собака. Славочка часто мне говорил: «Мамочка – я тебя так люблю. Я и папочку люблю. Я и Костечку люблю. Я и Туночку люблю. Я всех люблю, но - Бога я люблю больше!» Почти ежедневно я это от него слышала. И он всё ходил и благодарил Бога: «Слава Богу, Слава Богу, Слава Богу!..» И вот сейчас Славочки рядом нет, а я уже не могу так начать день, чтобы, проснувшись, не сказать: «Слава Богу!» И чем больше проходит времени, тем больше хочется это говорить.

Виктория Дмитриевна, наша соседка, мне недавно рассказала такой случай, а прошло уже много лет после кончины Славочки. Она говорит: «Иду я, а Славочка выходит на тропиночку и говорит мне: «Здравствуйте!» Она ему говорит: «Что ты здороваешься со мной? Ты же меня не знаешь». А сама – говорит – «стою и думаю: он так на ангела похож, как ангелочек!» И она не выдержала и говорит ему: «Какой ты хорошенький, прямо как ангелочек!» А он – говорит – весело и задорно так посмотрел на меня и говорит: «А я и есть ангел!». Она тогда сказала: «Ах, какой самоуверенный мальчик!» И он убежал. А вот сейчас он ей помогает. Очень сильно ей помог. И она сейчас плачет и говорит: «Если бы я знала, кому я говорила…»

 


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.007 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал