Глава 2 католическая церковь колонизует новый Свет

С первых же шагов испанцев в Новом Свете церковь стала одной из решающих сил завоевания новых стран. Не случайно конкистадоры, вступив на неизведанный берег, спешили водрузить здесь крест, развернуть коро­левское знамя и отслужить мессу. Этим символизирова­лась теснейшая связь между испанской короной и като­лической религией. Уходя в свое второе плавание к бе­регам Америки, Колумб получил королевские инструкции, в которых говорилось: «Король и королева... ничего так не желают, как возвеличить христианскую религию и привести многие народы к истинному богу... почитая дело распространения истинной веры более важным, чем какое-либо другое»[18].

Двенадцать монахов сопровождали Колумба в его вто­ром путешествии. Возглавлял этот первый отряд католи­ческого духовенства в Америке викарий Берналь Бойль, назначенный для этой миссии самим папой римским. С то­го времени каждую экспедицию непременно сопровождал хотя бы один, а как правило, — группа священнослужи­телей, и число их в Америке с каждым годом станови­лось все больше. Возрастала и роль католического духо­венства как идеологической и политической силы.

Впрочем, исключительно важная роль католического духовенства в истории завоевания испанцами Америки коренится в далеком прошлом самой Испании. Длившая­ся почти восемь веков Реконкиста проводилась испанца­ми под религиозными лозунгами священной войны против неверных, войны за христианскую веру. Реконкиста вы­глядела как нескончаемый крестовый поход, и в этих условиях католическое духовенство, естественно, приобре­ло огромную роль, стяжало несметные богатства. Всевозраставшее влияние церкви на умы многих поколений ис­панцев привело к массовому религиозному фанатизму в этой стране, не изжитому окончательно и по сей день. Именно поэтому папы римские считали Испанию самым прочным оплотом католической религии в Европе. И когда королевская супружеская чета — Фердинанд и Изабелла, получившие известность как «католические короли» (1479—1504), —совершила победоносный и последний в истории крестовый поход против мавританского государ­ства в Гранаде, полностью завершив изгнание мусульман с Пиренейского полуострова, она получила в награду от капы невиданную ранее привилегию — королевский па­тронат (покровительство) над церковью, т. е. право конт­ролировать назначение должностных лиц церкви.

Открытие и завоевание Америки флотом и военной силой «католических королей» сразу же стало рассмат­риваться Ватиканом как новый крестовый поход, ибо Америка представлялась обширной языческой страной, народы которой следует поскорее привести к христиан­ской вере. Это, между прочим, сулило католической церк­ви, и ее верхушке в Ватикане, перспективы расширения не только идеологического, но и политического влияния, а также новые богатства. Условия завоевания Нового Света диктовали необходимость централизации всех сил. Поэтому уже в 1493 г.— на следующий же год после от­крытия Нового Света — специальные папские буллы «да­ровали» Новый Свет «католическим королям» и обязыва­ли их провести там христианизацию индейцев. В сущно­сти, испанская корона получала исключительное право распоряжаться делами церкви в своих американских колониях, как уже приобретенных, так и тех, которые еще предстояло завоевать. В ближайшие годы после­довала серия папских булл, в которых так или иначе разъяснялся порядок покровительства испанской ко­роны католической церкви в Америке. Эта система фак­тического контроля над делами духовенства в колони­ях имела прецедентом «королевский патронат» в Гра­наде и носила то же название, но масштабы ее были гораздо шире. «Королевский патронат» в Новом Свете предоставлял испанской короне абсолютное пра­во назначать не только представителей высшего духо­венства — аббатов, епископов и архиепископов, но и священнослужителей, находившихся на более низких сту­пенях церковной иерархии. Вначале испанские короли лично производили эти назначения, а с 1574 г., при ко­роле Филиппе II, когда колонии в Америке расширились и административный и церковный аппарат там очень вы­рос и чрезвычайно усложнился, право назначать на низ­шие церковные должности получили некоторые вице-ко­роли, президенты, губернаторы и капитан-генералы. Проезд назначенных королем духовных лиц из Испании в Америку контролировался Советом по делам Индий, для чтения проповедей они получали специальную лицензию, не могли вернуться в Испанию без королевского позволе­ния, не могли отлучаться со своего поста без дозволения короля или вице-короля, не могли снимать с себя духов­ный сан, не объяснив королю причины этого.

«Королевский патронат» позволял также руководить всей миссионерской деятельностью, основывать церкви, которые поддерживались и контролировались государст­вом. А буллой от 16 ноября 1501 г. папа отдал навечно церковную десятину в колониях королям Испании с ус­ловием содержать все основанные там церкви[19]. Этот акт предоставлял испанским королям право экономического контроля над церковью, хотя на практике лишь очень малая часть десятины удерживалась короной. Так, чет­верть всего сбора шла епископу епархии, где эта десяти­на собиралась, четверть — совету кафедрального собора; две другие четверти делились на девять частей, из кото­рых только две поступали короне, а семь расходовались на строительство церквей, благотворительность и содер­жание низших чинов духовенства. Кроме того, королев­ская власть часто и в значительных суммах возмещала расходы церкви. При всем том право короля собирать и распределять церковную десятину имело весьма большое значение, «коль скоро концы завязок от денежного мешка церкви держало в руках государство»[20].

Впрочем, уже вскоре после завершения конкисты цер­ковь в американских владениях Испании превращается в самого крупного земельного собственника, эксплуататора миллионов индейцев, беспощадного ростовщика. К концу же колониального периода истории Латинской Америки богатства католической церкви здесь были несметными, доходы церкви превышали доходы самой короны. Совет­ский исследователь И. Р. Григулевич приводит данные о доходах духовенства в Мексике в конце XVIII в., сооб­щенные посетившим эту страну в тот период выдающим­ся немецким ученым и путешественником А. Гумбольд­том. Так, архиепископ Мехико получал годовую ренту в 130 тыс. песо, епископа — 110 тыс., Гуадалахары — 90 тыс., Юкатана — 30 тыс., Соноры — 6 тыс. В це­лом же в 1780 г. духовенство только в счет прямых до­ходов получило 22 млн. песо, в то время как доходы королевской казны в этой части американских владений короны составили 20 млн. песо[21].

Католическая церковь полностью разделяет с испан­ской короной всю ответственность за ограбление колоний в Америке, за беспощадную эксплуатацию миллионных индейских масс. Как отмечает И. Р. Григулевич, «вся философия конкисты, ее идеология, концепция завоева­ния индейцев и их обращения в христианство, их подчи­нение колонизаторам и нещадная эксплуатация — все это отвечало принципам христианства, которые всегда воплощал папский престол, служивший интересам власть имущих»[22].

Итак, в деле завоевания и колонизации Нового Света королевская власть и католическая церковь шли рука об руку. Уже в самом начале встал вопрос — как быть с туземцами, населявшими земли, необъятные земли, откры­вавшиеся с каждым новым плаванием, с каждым новым походом в глубь материка. В отношении к обитавшим здесь индейцам не было единодушия ни у светской вла­сти, ни у духовенства. В первый период колонизации испанцами Нового Света — несмотря на ханжеские на­ставления «католических королей» о добром, «отеческом» отношении к туземцам — практически безраздельно пре­обладала простейшая точка зрения при решении возни­кавших здесь социальных проблем: конкиста должна про­водиться насильственными методами, беспощадной вой­ной и угнетением; поскольку индейцы — существа «низ­шего сорта», то с ними надо обращаться как с дикими зверями — укрощать или уничтожать. А поклонение ин­дейцев «дьяволу», чуждым языческим богам еще усили­вало враждебность к ним испанцев, в которых поколени­ями взращивалось чувство религиозного фанатизма. Кста­ти, именно такой, замешанный на религиозном фанатиз­ме, «методологический» подход к проблеме индейцев был выдвинут одним из самых авторитетных юристов Испании середины XVI в., Хуаном Хинесом де Сепульведой, в его знаменитом диспуте с Бартоломе де Лас Касасом в ис­панском городе Вальядолиде[23].

С деятельностью католического духовенства связывает­ся еще один подход к проблеме взаимоотношений между аборигенами и пришельцами из-за океана, второй, «методо­логический» подход к индейцам как к объекту завоевания на первый взгляд более человечный, гуманный. Поскольку речь идет об обращении в христианскую веру, т. е. об обращении к «душе», то уже тем самым индеец «возво­дится» в ранг человека, приближается к испанцу-завоевателю. Это предполагало проведение колонизации с по­мощью мирных средств, учитывая и используя полезные для достижения основной цели элементы индейской куль­туры: обычаи, привычки, язык, даже древние языческие религиозные обряды и привычные культовые образы ме­стного населения. Стоявшие на этой точке зрения пред­ставители католической церкви сыграли определенную положительную роль в сохранении остатков индейской культуры после беспощадного и фанатичного истребления ее материальных проявлений — зданий, произведений искусства, письменности и т. д.— первыми конкистадора­ми уже хотя бы тем, что наиболее просвещенные, а зна­чит, и наиболее дальновидные представители духовенства выступили как защитники индейцев, носителей этой куль­туры, от физического истребления.

Бесспорен высокий гуманизм Бартоломе де Лас Ка­саса, первым сказавшего: индеец — человек. Самоотвер­женно доказывая, что нет рас высших и низших, что же­стокое порабощение американских народов нельзя оправ­дать никакими религиозными мотивами, Лас Касас одним из первых в истории человечества поднял голос против расовой и культурной дискриминации, в защиту челове­ческого достоинства всех рас и народов. Но эта вторая точка зрения на проблему взаимоотношений испанцев с индейцами, начинающаяся с Лас Касаса, воспринималась его последователями и претворялась на практике вряд ли в том гуманном содержании, как она понималась самим Лас Касасом и как это зачастую представляется истори­кам. В реальной же жизни, как правило, сначала шел вооруженный конкистадор, неся смерть и разрушение, за ним — монах, успокаивая, умиротворяя и приводя «в лоно истинной христианской веры» тех, кто остался в живых, чтобы сделать их покорными слугами завоевате­лей. Вторая точка зрения была более реалистической, бо­лее прагматической, она учитывала перспективу длитель­ного испанского владычества в Новом Свете. Она, нако­нец, диктовалась конкретными экономическими потреб­ностями не развития, а эксплуатации колоний. Варвар­ское истребление индейского населения, катастрофическое сокращение его численности создало проблему нехватки рабочих рук в рудниках и на плантациях, тормозило рас­ширение горного дела и полуфеодального сельского хо­зяйства.

Конкистадоры вполне отчетливо сознавали огромную важность идеологического закрепления результатов своих завоеваний. Эрнан Кортес, едва закончив кровавое завое­вание Мексики, пишет императору Карлу V (он же ис­панский король Карлос I) послание с просьбой как мож­но скорее послать из Испании монахов-миссионеров. В июне 1524 г. 20 монахов-францисканцев во главе с Мартином де Валенсия высадились на мексиканском бе­регу и босиком проделали долгое паломничество до самой столицы покоренной страны. И здесь Кортес, внушавший индейцам страх своей жестокостью, устроил торжествен­ную встречу этой кучке католических монахов, приняв их с нарочитой кротостью и смирением, что немало пора­зило созванных для этого случая индейских вождей[24].

Первыми в Новый Свет стали прибывать группы «чер­ного духовенства» — представители различных монаше­ских орденов. Наиболее многочисленными были фран­цисканцы, доминиканцы, августинцы — представители хорошо организованных орденов, прекрасно владевшие традиционными видами идеологического оружия. Именно они начали широкую миссионерскую деятельность по мас­совому обращению индейцев в христианскую веру. Позд­нее стали прибывать монахи-иезуиты, а также мерцедарии, бенедектинцы, кармелиты и другие. Номинально миссио­нерская и иная деятельность этих орденов в Америке направлялась их генералами, находившимися в Риме, но осуществлялась она под контролем испанской короны. В каждом вице-королевстве ордена имели своих генераль­ных уполномоченных, а после разделения вице-королевств на провинции — так называемых «провинциалов». Обшир­ным полем миссионерской деятельности монашеских орде­нов стало вице-королевство Новая Испания (Мексика), где испанская колонизация вообще имела более широкие масштабы и оставила более глубокий след, чем в других областях Америки. Уже к концу XVI в. здесь действова­ло около 1000 францисканцев, 600 доминиканцев, 800 ав­густинцев, 400 иезуитов и 450 монахов других орденов. К тому же времени ими было основано около 400 монастырей, являвшихся опорными пунктами миссионерской деятельности[25], и огромное число религиозных «братств», именовавшихся здесь «кофрадиас». Один из руководите­лей колонизации Новой Испании, Хуан Сумаррага, сооб­щал королю, что в 1524—1531 гг. одни лишь францискан­цы обратили в христианство 1 млн. индейцев[26].

Разумеется, Новая Испания была только началом. Дея­тельность католических миссионеров разворачивалась на огромных пространствах всего Американского континен­та — от территории нынешних США до южных районов Чили. Миссионеры с побережья Тихого океана пересека­ли Анды и выходили к верховьям Амазонки, с низовьев Параны они проникали во внутренние районы современ­ных Бразилии, Аргентины и Парагвая.

Методы колонизации, в сущности, были повсюду оди­наковы. Немногочисленные группы монахов-миссионеров обычно следовали за отрядами конкистадоров, а иногда шли вместе с ними в области, еще не «христианизирован­ные». По пути следования строились поселки миссии, центрами которых были, во-первых, собственно миссия, т. е. церковь с группой зданий вокруг для жилья мона­хов, иногда школы для индейских детей, а во-вторых, вооруженное укрепление — «пресидио», где мог распо­лагаться отряд испанских солдат. Строить все это застав­ляли индейцев, где добром, а где и силой. Такие поселе­ния-миссии становились центрами «христианизации» ок­рестных индейских племен.

По замыслам испанской короны такие миссии как бы обозначали «предел христианизации», а в сущности, гра­ницы владений Испании. Эта граница должна была про­двигаться в глубь страны каждые десять лет, на возмож­но большее расстояние, т. е. процесс должен был повто­ряться[27]. На деле это, конечно же, было невозможно. Зачастую в конце «условного десятилетия» само сущест­вование миссии оказывалось под вопросом, потому что или местоположение ее было избрано неудачно — в райо­не, который оказывался экономически бесполезным, или попросту она уничтожалась враждебными индейскими племенами.

«Второй эшелон» испанских завоевателей нес с собой не только обращение в христианство. Католическая цер­ковь пыталась навязать чуждые аборигенам элементы испанской культуры и одновременно искоренить исконно местные, неизбежно связанные со старыми религиозными верованиями. Но, коль скоро католические миссионеры для вящего успеха своего дела вынуждены были исполь­зовать эти же местные элементы культуры, она в той или иной мере сохранялась, выживала, хотя и видоизме­нялась в процессе взаимодействия с чужеземным куль­турным потоком. Как пишет колумбийский автор Э. Бар­ней Кабрера, «на руинах старых храмов были воздвиг­нуты алтари новых богов. А на фундаменте индейских поселений возникли испанские города. Но в глубине стра­ны продолжали существовать очаги культуры аборигенов. Умерли старейшины, пали вожди. Но индейская народная масса продолжала жить. И с ней — ее представление о мире, ощущение своей расы и своей земли... Так явилась на свет новая культура. Уже новое, другое социальное явление, но прочными корнями глубоко уходящее в прош­лое»[28].

Католические миссионеры невольно способствовали формированию нового синтеза культур, которые, как из­вестно, в ранней стадии всегда теснейшим образом связа­ны с религиозными верованиями. Как мы уже отмечали, стремясь провести христианизацию индейцев скорее и как можно в более широких масштабах, миссионеры часто возводили католические церкви именно на местах старых. индейских святынь, где индейцы поколениями привыкали совершать поклонение. Тем самым символизировалась победа истинного христианского бога над древними язы­ческими богами.

Пожалуй, одним из самых наглядных примеров исполь­зования католической церковью прежних священных мест индейцев было сооружение неподалеку от города Мехико церкви святой девы Гуадалупе, которая ныне является одним из главных мест паломничества мексиканских ка­толиков. Именно на месте этой церкви до испанского за­воевания индейцы совершали поклонение своей богине- матери Тонанцин, а в 1531 г., по утверждению церковни­ков, здесь произошло явление богоматери. Так — и не в одной только Мексике — осуществлялась преемственность религии европейской от религии индейской. В завоеван­ном Перу Писарро передал церкви храм Виракочи в Ку­ско для использования его в качестве основы кафедраль­ного католического собора; в том же Куско и многие другие места религиозного поклонения инков были использованы для сооружения христианских церквей.

Наиболее дальновидные представители духовенства в Новом Свете считали, что наиболее действенным средст­вом распространения и закрепления христианства среди местного населения должно стать учреждение широкой сети церковных школ при миссиях, монастырях, в цер­ковных приходах, где учились бы будущие поколения подданных испанской короны, исповедующих римско-католическую веру. Так, в одной из основных форм, культур­ной жизни в испанских колониях в первые десятилетия после завоевания стала организация образования для индейцев. К концу XVI в. в Новой Испании, например, школы для индейцев были почти столь же многочислен­ны, как и монастыри[29]. Уже первые францисканские монахи, прибывшие сюда по просьбе Кортеса, возвещали индейцам: «Мы прибыли из очень далеких земель... не искать золото или серебро, и не ради какой-либо дру­гой добычи или прибыли, но для вашего вечного спасе­ния. И для этого, возлюбленные братья, необходимо... чтобы вы вручили ваших малых детей в наши руки... Ибо, будучи еще детьми, они лучше смогут понять уче­ние, которое мы проповедуем. Со временем же они будут помогать нам учить вас и других взрослых, кото­рые будут у них учиться»[30].

Опираясь на силу оружия миссионеры собирали индей­ских детей в свои школы, основной задачей которых было готовить так называемых доктринерос — проповед­ников христианского учения.

Особое место в становлении специфической системы образования для местных уроженцев принадлежит фран­цисканскому монаху Петру (Педро) Гентскому, открыв­шему первую такую школу в Тескоко (Новая Испания). Вершиной его религиозно-педагогической деятельности считают работу школы «Сан Хосе де Белен де лос Натуралес» в Мехико, которую он открыл в 1529 г. и которой руководил до своей смерти в 1572 г. Мексиканский автор Г. Икасбальсета пишет: «Он собрал до тысячи индейцев, которые получали духовное и гражданское образование. Позднее он добавил изучение латыни, музыки и пения, что приносило большую пользу духовенству, ибо школа готовила музыкантов и певчих для церквей. Не удовлет­ворившись этим, он собрал также и взрослых индейцев, которые обучались искусствам и ремеслам. Он поставлял церквам писаные или изваяные изображения святых, ши­тые облачения, иногда с отделкой из перьев, в чем так искусны индейцы, а также кресты, подсвечники и многие другие предметы, необходимые для отправления служб, ибо в той школе у него были живописцы, скульпторы, резчики по камню, столяры, вышивальщики, портные, сапожники и другие мастера»[31].

Сам же Петр Гентский так рассказывал о своей педа­гогической и миссионерской деятельности: «Поскольку страна столь обширна и число жителей столь огромно, а монахов для поучения такого множества людей мало, мы взяли в дома нашего ордена (миссии.— В. С.) сыновей их вождей, чтобы наставить их в католической вере и чтобы впоследствии они смогли наставить в ней своих родителей... Таких детей я собрал в Мехико как главном городе 500 или больше. Из них я отобрал 50 или больше самых смышленых и каждую неделю обучал их, чтобы они по воскресеньям сами читали проповеди... По воскресеньям они уходили читать проповеди в город и в места окрест него... распространяя повсюду католи­ческую веру и приготовляя людей к принятию крещения. Я сам ходил с ними, разрушал идолов и их храмы в тех местах, куда мы приходили... Я сам, с помощью божией... воздвиг более 100 зданий, посвященных всемогущему господу, церквей и часовен, некоторые из них — прекрас­ные храмы»[32].

В целом же школы, подобные тем, которые основал Петр Гентский и его собратья в Новой Испании и дру­гих областях испанской колониальной империи в Амери­ке, преследовали одну главную цель — распространение католической религии среди как можно более широких масс индейцев, чтобы сделать из них правоверных като­ликов, а следовательно, и покорных слуг испанской коро­ны. Обучение в таких школах сводилось прежде всего к заучиванию основ христианско-католической доктрины. Как мы видели, такие школы выполняли и роль ремес­ленных мастерских по изготовлению различной церков­ной утвари. Самым же способным из индейских мальчи­ков была уготована судьба стать «доктринере». Однако в монашеские ордена они не могли быть приняты.

Учебное заведение для индейцев, но уже предназначен­ное для других целей, было основано в 1534 г. в Мехико вице-королем Антонио де Мендосой и епископом Хуаном Сумаррагой. По средневековой градации оно приближалось к среднему учебному заведению, колледжу (по-испански — «колехио») и носило название «Санта Крус де Тлателолко». Некоторые мексиканские исследователи считают этот колледж «самым выдающимся из образовательных учреждений, созданных для индейцев». Главной его за­дачей, по замыслу основателей, было воспитание послуш­ной испанцам индейской «элиты», которая проводила бы в стране угодную завоевателям политику. В колледж принимались сыновья касиков и других представителей индейской знати, с тем чтобы они приняли активное участие в «цивилизаторской деятельности», проводившей­ся метрополией. Индейские мальчики, которых принимали в колледж «Санта Крус де Тлателолко» в возрасте 10— 12 лет, изучали не только основы христианского учения, чтение и письмо на испанском языке, но и некоторые дисциплины, по средневековой европейской традиции относящиеся к высшему образованию, — латинский язык, риторику, музыку, логику, философию; последнюю, конеч­но, в идеалистическом томистическом толковании. Изуча­лась также индейская медицина. Преподавали в колледже ученые, пользовавшиеся высокой научной репутацией; среди них историк-гуманист Бернардино де Саагун (1500—1590), миссионер-полиглот Гарсиа де Сиснерос, питомцы Парижского университета Жуан де Гаона и Жуан де Фоше[33]. Колледж «Санта Крус де Тлателолко» просуществовал до конца XVI в. и в значительной мере выполнил задачу, поставленную перед ним его основате­лями: из его стен вышло немало высокопоставленных чиновников колониальной администрации, алькальдов, педагогов, которые активно помогали испанцам в их «цивилизаторской деятельности». Для тех же целей в Мехико иезуитами был в 1586 г. основан колледж «Сан Грегорио Магно», куда принимались также отпрыски индейской знати, но масштабы его деятельности оказа­лись более скромными.

В тот же период в Новой Испании духовенством соз­даются учебные заведения специально для метисов.

Из таких учебных заведений наиболее известным был основанный в 1547 г. также по инициативе Мендосы и Сумарраги колледж «Сан Хуан де Летран», «где учились многие мальчики-сироты, сыновья испанцев и индеанок»[34].

Мы не случайно так подробно описываем деятельность духовенства на ниве просвещения в Новой Испании: именно эта часть испанской колониальной империи в Америке была покорена и освоена первой, именно здесь испанская корона отрабатывала те идеологические формы и методы колонизации, которые стали образцом для под­ражания в вице-королевствах и генерал-капитаниях Юж­ной Америки. Так, по образу и подобию мексиканских колледжей в столице Новой Гранады городе Санта-Фе-де- Богота в конце XVI в. орденом доминиканцев был осно­ван колледж св. мадонны Росарио. Здесь же в 1604 г. орденом иезуитов, которые в южноамериканских колониях Испании вступили в острое и затяжное соперничество с другими религиозными орденами в сфере просвещения, был основан колледж св. Бартоломе. Оба этих учебных заведения также относились к разряду так называемых «старших» колледжей, по своему статусу и программе приближавшихся к университетам.

Впрочем, интерес колониальной церковной и светской администрации к организации и деятельности специаль­ных учебных заведений для индейцев и метисов к кон­цу XVI — началу XVII в. заметно падает, а затем и исчезает вовсе. По-видимому, дело здесь не столько в том, что приезжавшие из метрополии испанцы завидовали грамотности получивших образование местных уроженцев и боялись их, сколько в том, что школы для индейцев и метисов выполнили свое назначение и надобность в них отпала. Ценой огромных жертв со стороны индей­ского населения задачи колонизации к этому времени были в основном достигнуты: в Новой Испании, Перу, Новой Гранаде и других американских владениях испан­ской короны сложилась особая экономическая и социаль­но-политическая организация, обеспечивавшая беспощад­ную эксплуатацию метрополией обращенных в католиче­ство индейцев.

Что же касается общей системы начального образова­ния в американских колониях Испании, то зачатки такой системы — правда, в значительной мере формально — существовали. Каждый новый город, зачастую вырастав­ший на месте католической миссии, должен был застраи­ваться по строго регламентированному специальными ко­ролевскими указами плану, в каждом городе нужно было воздвигнуть церковь и построить школу. Как мы видели выше, образование было, по существу, монополией духо­венства, и поэтому наиболее многочисленная категория начальных школ — так называемые божьи школы — вплоть до XIX в. действовали при монастырях. Обучение здесь было бесплатным, а ученикам преподавали чтение, письмо, пение и, разумеется, закон божий. Но и в горо­дах в бюджетах каждого кабильдо — органа городского управления — предусматривались особые статьи расхода на оплату учителей начальных светских школ, так назы­ваемых королевских школ. Однако светских учителей было чрезвычайно мало, труд их плохо оплачивался, и поэтому в подавляющем большинстве городов такие школы попросту отсутствовали. До нас дошли известия о деятельности лишь отдельных светских учителей-одиночек в Буэнос-Айресе и Санта-Фе в начале XVII в., преподававших чтение, письмо, закон божий, иногда арифметику и пение[35].

В целом же неграмотность как индейского населения, так и метисов, а также низших и средних слоев креолов была почти поголовной. Уже в начале XVIII столетия епископ Тукумана Хосе Антонио де Сан-Альберто писал: «А если среди них находится кто-то, знающий немного чтение, письмо и способный ответить на кое-какие воп­росы из катехизиса, то на него глядят как на чудо и почитают за ученого и мудреца»[36].

Первые попытки организации женского образования также предпринимались церковью. Именно церковью была в 1529 г. в Тескоко (Новая Испания) основана школа «для дочерей сеньоров и индейских правителей». Вскоре после этого епископ Сумаррага организовал в Мехико учебное заведение для девочек, задачи которого были изложены так: «С пяти лет воспитывать их так, чтобы они, выходя оттуда замуж, учили своих мужей и домашних основам нашей святой веры, благородным ма­нерам и доброму образу жизни»[37].

Уже в первые же десятилетия после завоевания испан­цами земель в Новом Свете и организации здесь коло­ниального управления обнаружилась необходимость в создании учебных центров по подготовке чиновников для огромного бюрократического аппарата и священников для многочисленных католических церквей. Для этого в колонии был перенесен западноевропейский опыт созда­ния университетов, сыгравших большую роль в эволюции духовной жизни средневековой Европы. За образец уни­верситетов в Америке был взят один из старейших уни­верситетов Испании и Европы — университет в Саламанке, основанный в1215 г. королем Альфонсом IX Леонским и, как это было принято в средние века, утвержденный папской буллой в 1255 г. Саламанкский университет на­ходился под покровительством короля и содержался за счет казны. Однако в повседневные дела университета неизменно вмешивались личные представители папы — «консервадорес» и «маэстреэскуэлас», так как даже право преподавания выходцами из университета в других странах Европы обусловливалось предоставлением особых папских булл[38]. В Саламанке, как и в большинстве дру­гих университетов средневековой Европы, было четыре факультета: богословский, юридический, медицинский и факультет искусств (подготовительный). Преподавание же строилось по средневековой схеме «тривиума» (три­виум: грамматика, риторика, диалектика или логика в ее чисто теологическом толковании; квадривиум: ариф­метика, геометрия, куда входила и география, астроно­мия и музыка). Помимо этого, в зависимости от факуль­тета преподавались астрология, каноническое (церковное) и гражданское право, теология и медицина. Студенты могли получить четыре ученых степени: бакалавра, лицен­циата, магистра и доктора. Право на присуждение тех или иных ученых званий присваивалось каждому универ­ситету особым королевским указом или папской буллой, поскольку университеты — как в самой Испании, так и в ее колониях — были королевские, папские или папско- королевские.

Управление университетом в Саламанке и по его при­меру в американских университетах находилось в руках университетского совета, который обычно называли латин­ским словом «клауструм». Во главе университета стоял ректор; должность его была выборной, ему принадлежала вся полнота власти в университете, он обладал правом юрисдикции. Формально королевская администрация не имела никаких прав по отношению к студентам и преподавателям, ректор нес за них ответственность перед высшими властями (это называлось автономией универ­ситетов)[39]. На деле же, однако, и здесь королевский патронат над церковью играл свою роль, коль скоро — в силу той же монополии церкви в образовании — и сам ректор имел духовный сан, и профессора, и низшие должностные чины в каждом университете были лицами духов­ного звания.

Считается, что первым университетом в Америке был основанный монахами доминиканского ордена универ­ситет «Фома Аквинский» в Санто-Доминго. Во всяком случае, в 1538 г. доминиканцы сумели добиться издания папской буллы, которая возвела их небольшой колледж в ранг университета. Впрочем, это решение папы не по­лучило необходимого подтверждения со стороны Совета по делам Индий, для которого возникновение такого важнейшего центра образования, как университет, было делом немаловажным, да и в дальнейшем за три столе­тия колониального господства Испании деятельность этого университета в Санто-Доминго оставалась весьма неза­метной.

Итак, нужда в образованных людях для пополнения королевской администрации и духовенства в колониях побуждала колониальные власти к созданию учебных центров высшего ранга здесь же, на местах, потому что приглашать образованных молодых людей из Испании либо обучать молодых креолов в испанских университе­тах было делом нецелесообразным. Это понимали прави­тели испанских колоний, в частности вице-король Новой Испании Антонио де Мендоса, неоднократно обращавший­ся к королю с просьбой об основании университета в Мехико. Но только в 1551 г. был подписан указ об уч­реждении в Новом Свете двух университетов — в Мехико и в Лиме. Университет в Мехико получил те привиле­гии, которые имел университет в Саламанке и стал пер­вым так называемым «старшим» университетом в Новом Свете.

Университет в Мехико был открыт чрезвычайно тор­жественно, ежегодная субсидия этому учебному центру составляла тысячу песо золотом[40]. Всего в нем было пять факультетов: артистический, или искусств (подго­товительный, по существу выполнявший роль средней школы), где изучались начала логики, физики и мета­физики в их схоластическом истолковании, и четыре высших: богословский (теологии), гражданского права, канонического права и медицинский, начавший работать позднее других. В первые годы своего существования университет в Мехико имел кафедры латыни, риторики, философии, канонического и гражданского права, «свя­того писания» и теологии. В 1580 г. здесь открылась кафедра индейских языков. За исключением ректора и двух профессоров, все преподаватели были лицами духов­ного звания. Преподавание велось на интернациональном для средневековой европейской науки латинском языке. Университет имел право присуждать ученые степени бака­лавра, лиценциата и доктора[41].

Как и в университетах Европы, вся система препода­вания и учебы в университетах Мехико была строго рег­ламентирована; над изучением всех дозволенных дисциплин довлели догмы схоластики и томизма. Физика изучалась в рамках доктрины Аристотеля, естественная история — по Плинию, преподавание математики ограничивалось началами евклидовой геометрии. Мексиканский историк пишет: «Теология, философия и даже юриспруденция со­ответствовали духу средневековья, были в высшей степе­ни схоластическими, торжествовал чистый и дедуктивный метод; две первые дисциплины толковали религиозные догмы, а юриспруденция — аксиомы римского права, зако­нодательства Испании и Совета по делам Индий, не доз­волялось проводить какой бы то ни было анализ»[42].

Все это, впрочем, не значит, что университет в Мехи­ко был цитаделью косности и невежества. По основным показателям он находился на уровне европейских универ­ситетских центров, сыграл большую роль в развитии ду­ховной жизни колониального общества Новой Испании. Несмотря на засилье католической церкви и господство ортодоксально-религиозного мировоззрения, в университе­те исподволь развивались передовые для того времени идейные и научные направления. Уже в XVII в. в сте­нах университета велась полезная работа, прежде всего в области изучения индейских языков, практической ме­дицины с применением древнеиндейских методов враче­вания и т. д.

Коль скоро университеты с самого начала были пред­назначены для подготовки кадров управления в колони­ях — светских и духовных, поступление в эти учебные заведения было обставлено целым рядом строжайших ог­раничений: необходимо было представить авторитетные свидетельства о чистоте испанской крови, о законном рождении от почтенных родителей, о принадлежности к римско-католическому вероисповеданию и т. д. Так что в университеты попадало ограниченное число молодых людей, принадлежащих к местной креольской верхушке.

Наиболее высокой репутацией среди университетов испанских колониальных владений в Новом Свете — а их всего до 1815 г. было основано 25 (из них 10 «старших» и 15 «младших») — пользовался университет в Мехико. За 222 года работы в колониальный период его окончи­ло около 30 тыс. человек; из них 84 стали епископами и архиепископами, многие — высшими чиновниками коро­левских аудиенсий в Мехико, Гватемале, Санто-Доминго и Маниле, членами Высшего совета обеих Кастилий и Совета по делам Индий, инквизиторами; многие занимали высокие посты в церковной иерархии, возглавляли уни­верситетские кафедры — и не только в Америке, но и в самой Испании (в Саламанке, Алькале, Севилье и Гра­наде)[43].

Хуже обстояли дела в других колониальных универ­ситетах. Находясь в основном под руководством фран­цисканцев, доминиканцев и иезуитов, они были оплотами схоластической теологии, реакции и мракобесия. Основан­ный одновременно с университетом в Мехико универси­тет Сан Маркос в Лиме, по свидетельствам современни­ков, стал ареной нескончаемой вражды и бесплодных схо­ластических дискуссий между соперничавшими группами профессоров-монахов, превратился, по сути дела, в за­худалую духовную семинарию. На долгие годы здесь даже совершенно прекратилось преподавание математики. Перуанский историк называет это высшее учебное заведение университетом «без сколько-нибудь серьезных за­нятий чем бы то ни было»[44]. Современник перуанец писал: «Мы учились больше пререкаться, чем чему-либо разумному... Непроницаемая завеса была между нами и иностранными языками, химией, естественной историей, а также историей общества. Мрачные тучи заслоняли от нас и познание нашей собственной страны, нашей пла­неты, общей механики вселенной. Нам была недоступна сама мысль о месте человека в обществе, о самом обще­стве»[45].

Естественно, многочисленные, но находившиеся в со­стоянии крайнего упадка и застоя университеты коло­ниальной Испанской Америки не могли в полной мере выполнять свою основную задачу — формирование кад­ров колониальной администрации и католического духо­венства в колониях. А потребность в них постоянно воз­растала по мере усложнения административной структуры колоний и увеличения числа церковных приходов. Необ­ходимы были и ученые-специалисты в практических об­ластях знаний, так как экономический и научный про­гресс, несмотря на многочисленные препоны, чинимые колониальными властями, мало-помалу давал о себе знать и в Испанской Америке. Самым же важным было тo, что в недрах колониального общества исподволь зрели новые силы, дальнейшее развитие которых требовало коренной перестройки всей системы образования, выхода ее из-под ретроградной опеки католического духовенства.

15. Инквизиция в Новом Свете.

Святая инквизиция (лат. Inquisitio Haereticae Pravitatis Sanctum Officium, «Святой отдел расследований еретической греховности») — общее название ряда учреждений Римско-католической церкви, предназначенных для борьбы с ересью.

Испанская инквизиция, возникшая в XIII веке, как отголосок современных событий в южной Франции, возрождается с новой силой в конце XV века, получает новую организацию и приобретает огромное политическое значение. Испанияпредставляла наиболее благоприятные условия для развития инквизиции. Многовековая борьба с маврами способствовала развитию в народе религиозного фанатизма, которым с успехом воспользовались водворившиеся здесьдоминиканцы. Нехристиан, именно евреев и мавров, было много в местностях, отвоеванных от мавров христианскими королями Пиренейского полуострова. Мавры и усвоившие их образованность евреи являлись наиболее просвещенными, производительными и зажиточными элементами населения. Богатство их внушало зависть народу и представляло соблазн для правительства. Уже в конце XIV века масса евреев и мавров силою вынуждены были принять христианство (см. Марраны и Мориски), но многие и после того продолжали тайно исповедовать религию отцов.

Систематическое преследование этих подозрительных христиан инквизицией начинается со времени соединения Кастилии и Арагона в одну монархию, при Изабелле Кастильской и Фердинанде Католике, реорганизовавших инквизиционную систему. Мотивом реорганизации являлся не столько религиозный фанатизм, сколько желание воспользоваться инквизицией для упрочения государственного единства Испании и увеличения государственных доходов, путем конфискации имущества осужденных. Душою новой инквизиции в Испании был духовник Изабеллы, доминиканецТорквемада. В 1478 году была получена булла от Сикста IV, разрешавшая «католическим королям» установление новой инквизиции, а в 1480 году был учрежден в Севилье первый трибунал её; деятельность свою он открыл в начале следующего года, а к концу его уже мог похвалиться преданием казни 298 еретиков. Результатом этого была всеобщая паника и целый ряд жалоб на действиятрибунала, обращенных к папе, главным образом, со стороны епископов. В ответ на эти жалобы Сикст IV в 1483 году предписал инквизиторам придерживаться той же строгости по отношению к еретикам, а рассмотрение апелляций на действия инквизиции поручил севильскому архиепископу Иньиго Манрикесу. Несколько месяцев спустя, он назначил великим ген. инквизитором Кастилии и Арагона Торквемаду, который и завершил дело преобразования испанской инквизиции.

Инквизиционный трибунал сперва состоял из председателя, 2 юристов-ассесоров и 3 королевских советников. Эта организация скоро оказалась недостаточной и взамен её создана была целая система инквизиционных учреждений: центральный инквизиционный совет (так назыв. Consejo de la suprema) и 4 местных трибунала, число которых потом было увеличено до 10. Имущества, конфискованные у еретиков, составляли фонд, из которого черпались средства для содержания инквизиционных трибуналов и который, вместе с тем, служил источником обогащения папской и королевской казны. В1484 году Торквемада назначил в Севилье общий съезд всех членов испанских инквизиционных трибуналов, и здесь был выработан кодекс (сперва 28 постановлений; 11 были добавлены позднее), регулировавший инквизиционный процесс.

С тех пор дело очищения Испании от еретиков и нехристиан стало быстро продвигаться вперед, особенно после 1492 года, когда Торквемаде удалось добиться у католических королей изгнания из Испании всех евреев. Результаты истребительной деятельности испанской инквизиции при Торквемаде, в период от 1481 года до 1498 года, выражаются следующими цифрами: около 8.800 человек было сожжено на костре; 90.000 человек подверглось конфискации имущества и церковным наказаниям; кроме того, были сожжены изображения, в виде чучел или портретов, 6.500 человек, спасшихся от казни посредством бегства или смерти. В Кастилии инквизиция пользовалась популярностью среди фанатичной толпы, с удовольствием собиравшейся на аутодафе, а Торквемада до самой смерти встречал всеобщий почет. Но в Арагоне действия инквизиции неоднократно вызывала взрывы народного негодования; во время одного из них Педро Арбуэс, председатель инквизиционного суда в Сарагосе, не уступавший в жестокости Торквемаде, был убит в церкви, в 1485 г. Преемники Торквемады, Диего-Деса и особенно Хименес, архиепископ толедский и духовник Изабеллы, закончили дело религиозного объединения Испании.

Несколько лет спустя после завоевания Гранады, мавры подверглись гонениям за веру, несмотря на обеспечение за ними религиозной свободы условиями капитуляционного договора 1492 года. В 1502 году им было предписано либо креститься, либо оставить Испанию. Часть мавров покинула родину, большинство крестилось; однако, крестившиеся мавры (мориски) не избавились от преследований и, наконец, были изгнаны из Испании Филиппом III, в 1609 году. Изгнание евреев, мавров и морисков, составлявших более 3 миллионов населения, и притом самого образованного, трудолюбивого и богатого, повлекло за собою неисчислимые потери для испанского земледелия, промышленности и торговли, что не помешало Испании стать самой богатой страной, создать могучий флот и колонизировать большие просторы в Новом свете.

Хименес уничтожил последние остатки епископской оппозиции. Испанская инквизиция проникла в Нидерланды и Португалию и послужила образцом для итальянских и французских инквизиторов. В Нидерландах она была установлена Карлом V в 1522 году и была причиной отпадения северных Нидерландов от Испании при Филиппе II. В Португалии инквизиция введена была в 1536 году и отсюда распространилась на португальские колонии в Ост-Индии, где центром её был Гоа.

16.Историко – культурные понятия: Индо – Америка, Евро – Америка и Афро – Америка.

Завоевание и первоначальное освоение Испанией, Португалией, а позднее и Францией земель за Атлантическим океаном период, получивший у испанцев название конкисты, могут и должны рассматриваться не только с военно-политической и экономической точек зрения, но и как один из поворотных моментов в истории мировой культуры. Это была беспрецедентная встреча двух миров, сопровождавшаяся неравной борьбой, а порой и сотрудничеством, в ходе которых, как результат расового и культурного смешения, зародилась и стала развиваться новая цивилизация.

В отличие от Америки, получившей впоследствии название латинской, на Севере континента все происходило по-иному. Нормы пуританской этики колонизаторов, преимущественно англосаксонского происхождения, в какой-то мере действительно позволяли им сохранять свою этническую чистоту и европейскую первозданность, не разрешая поселенцам смешиваться с аборигенами, которые чаще всего истреблялись или оттеснялись англосаксонскими завоевателями в труднодоступные районы. Но в большей мере эта чистота объясняется тем, что появившиеся здесь почти на столетие позднее европейские пришельцы столкнулись не с высокоразвитыми местными культурами, а со сравнительно примитивными племенами. Как бы то ни было, применяя культурологическую терминологию, можно сказать, что на Севере абсолютно преобладали процессы транскультурации и ассимиляции. По этой причине и США, и Канаду относят к этно-культурному региону, именуемому Евро-Америкой.

Так, на территории нынешних Мексики, Центральной Америки и Андских стран конкиста была не только военной операцией, но и интеллектуально-нравственным поединком, в ходе которого испанцы отнюдь не одержали безоговорочной победы и не смогли полностью разрушить многовекового культурного субстрата ацтеков, майя и инков, до сих пор во многом определяющего национальный облик их нынешних потомков. При этом следует иметь в виду, что рассматриваемый регион подвергся завоеванию еще в первой половине ХVI века и его осваивали движимые лишь жаждой обогащения искатели приключений из среды разорившейся знати, обедневшие дворяне-идальго и другие деклассированные элементы, неизменно сопровождаемые католическим духовенством. Этот союз креста и меча обусловил в ходе колонизации гибкую политику кнута и пряника и наложил свой отпечаток не только на жизнь колониального общества, но и на облик независимых народов, возникших на развалинах испанской империи. Из-за мощного индейского субстрата указанные страны принято относить к этнокультурному региону, именуемому в литературе Индо-Америкой.

Если испанцы, португальцы и французы прибыли в Америку как завоеватели и будущие хозяева, захлестывая ее этническими волнами, сохранившими устойчивое языково-культурное единство, то африканцы ввозились в Новый Свет как рабочий скот, как огромное человеческое стадо, где беспорядочно перемешивались представители самых различных племен и языков. Рабовладельцы отлично сознавали опасность взаимопонимания и единства между рабами и поэтому стремились на своих плантациях максимально перемешивать разнородный африканский этнос, делая его практически безъязыким. К тому же, если учесть, что в колониальный период в качестве рабов в Америку завозилась главным образом молодежь в возрасте от 15 до 20 лет, выгодная экономически, но почти лишенная глубокой культурной традиции, то станет ясным, что творческий потенциал многочисленного африканского населения колоний был искусственно ослаблен колонизаторами по сравнению с потенциалом белых переселенцев и даже по сравнению с возможностями сохранить свою культуру, которые имелись у монолитных и вросших в родную почву индейских этнических групп и народов. Таким образом, в американские колонии из Африки пересаживалась не столько культура, сколько этнос и генофонд будущих этно-культурных комбинаций. И хотя негритянский вклад в духовную и художественную жизнь колониального общества был крайне незначительным, считаясь недостойным какого-либо внимания и даже чем-то находящимся за гранью приличия, это не мешало африканцам на новых землях сохранять свойственные им этно-психологические черты, некоторые наиболее укоренившиеся нравы и обычаи, а также многообещающее ностальгическое чувство об общей утраченной родине Африке. Много позднее все это выльется в замечательные образцы современной афроамериканской культуры Ямайки, Бразилии, Гаити, Кубы и других стран с многочисленным негритянским и мулатским населением, составляющих третий этно-культурный регион Нового Света Афро-Америку.

17. Культура испанских колоний в ХV1 – ХV111 вв.

18.Индейские восстания в ХV1 – XV111 вв.

Восстание Понтиака — восстание коренных американских индейцев, которые были недовольны британской колониальной политикой. В нем участвовало несколько племен, проживавших на территориях в регионе Великих озёр, а также современных штатов Иллинойс и Огайо, которые до Семилетней войны контролировали французы. Восстание получило название по имени вождя племени оттава Понтиака, одного из лидеров индейцев, выступивших против англичан.

Активные боевые действия начались в 1763 году — сразу по окончании Франко-индейской войны, североамериканского театра Семилетней войны 1754—1763 гг., и были спровоцированы командующим британской армией генералом Амхерстом, который был склонен считать индейцев завоеванным народом^[1]. В мае 1763 года индейцы атаковали большое количество британских фортов и поселений. Восемь из них было сожжено, сотни прибывших на новые территории английских колонистов были захвачены в плен или убиты, остальные бежали на восток. К 1764 г. восстание в основном было подавлено, но переговоры с индейскими племенами продолжались еще два года и, в частности, привели к формальному запрету для английских колонистов захватывать земли индейцев к западу от гор Аппалачи (см. Королевская прокламация 1763 года). В ходе подавления восстания индейцев Северной Америке англичанами было вновь применено в биологическое оружие. Первые случаи раздачи и продажи коренным жителям Америки зараженной одежды и тканей известны еще в 30х годах 18-го столетия. Тогда оспа уничтожила несколько племен. Этим опытом и решил воспользоваться генерал Амхерст. По его приказу индейцам в районе форта Питт (современный город Питтсбург) были выданы одеяла, зараженные вирусом оспы.

Главными лидерами со стороны индейцев были: Понтиак (англ. Pontiac) и Гуясута (англ. Guyasuta). Главными лидерами со стороны Британии: генерал Джеффри Амхерст (англ. Jeffrey Amherst) (командующий британской армией) и полковник Анри Буке (англ. Henry Bouquet) (командир форта Питт).

Восстание Понтиака было не единственным выступлением индейцев против англичан. В 1761 г. племя чероки, участвовавшее во Франко-индейской войне на стороне англичан, также выступило против своих прежних союзников и начало против них военные действия, известные как Войны чикамога, не вступая при этом в союз с французами. Поэтому генерал Амхерст и его подчиненные считали индейцев ненадежными союзниками и непокорными подданными британской короны. Восстание чероки было подавлено благодаря тому, что у индейцев кончился порох, и британское командование приняло меры для прекращения торговли с индейцами оружием и боеприпасами. Поскольку индейцы могли покупать огнестрельное оружие только у белых, а после ухода французских войск они могли получить его только от англичан, эти меры были восприняты как подготовка к войне. Кроме того, торговые ограничения осложняли для индейцев обычную охоту и добычу мехов, их главного экспортного товара^[2][3][4]. В том же 1761 г. Амхерст распорядился прекратить выдачу индейцам ежегодных подарков в виде ножей, табака и одежды, что также было воспринято как знак прекращения дружественных отношений^[5][6][7]. Амхерст считал, что без поддержки со стороны французов индейцы не представляют собой серьёзной военной силы, хотя из его собственной восьмитысячной армии в регионе Великих озер находилось не более 500 солдат и офицеров^[8].