Удлинение цепочек взаимозависимости

Каковы макроструктурные изменения, которые имеют столь большое значение для процесса цивилизации? Их можно описать как удлинение «цепочек взаимо­зависимости»:

С ранних этапов существования западного мира по настоящее время социальные функ ции под давлением конкуренции все более и более дифференцировались. Чем боле< различными они становятся, тем больше возрастает число функций и, таким образом количество людей, от которых постоянно зависит индивид во всех своих действиях -

[442]

от простейших и самых банальных до более сложных и нестандартных. По мере того как все большее число людей должно приноравливать собственное поведение к пове­дению других, паутина действий организовывается строже и точнее, чтобы каждое ин­дивидуальное действие исполнило свою социальную функцию. Индивид вынужден регулировать свое поведение, придерживаясь все более дифференцированных, более взвешенных и твердых манер... усложняющийся и все более постоянный контроль за поведением с самого раннего возраста все в большей степени усваивается самим инди­видом, подобно автоматизму, самоограничению, которому он не может сопротивлять­ся, даже если сознательно желает этого (Elias, 1939/1982, р. 232-233).

Следствием описанного процесса является «удлинение цепочек социального действия и взаимозависимости», что способствует соответствующей потребности индивидов сдерживать свои эмоции, развивая «привычку связывать события в свете причинно-следственных отношений» (Elias, 1939/1982, р. 236).

Таким образом, по Элиасу, рост дифференциации социальных функций игра­ет ключевую роль в процессе цивилизации. Кроме этого, в связи с ней важно, что Элиас называет «тотальной реорганизацией социальной материи» (Elias, 1939/ 1982, р. 234). Здесь он описывает исторический процесс появления более стабиль­ных центральных органов общества, монополизирующих средства физического принуждения и налогообложения. Существенное значение в этом процессе имеет возникновение абсолютной королевской власти, а также придворного общества (особенно во Франции, в частности, в период правления Людовика XIV, хотя дво­ры европейских монархий были тесно связаны друг с другом). Здесь действует то, что Элиас называет «королевским механизмом»: короли появляются при наличии особой фигурации, когда соперничающие функциональные группы амбивалент­ны (одновременно зависимость друга от друга и враждебность по отношению друг к другу), а власть оказывается поровну распределенной между ними, что препят­ствует возникновению серьезного конфликта или итогового компромисса. По словам Элиаса, «оптимальная власть, которая обычно находит свое выражение в автократии, достигается центральным органом не в том случае, когда рождается сильная правя­щая личность, а при условии, что особая социальная структура обеспечивает для этого возможность» (Elias, 1939/1982, р. 174). Иными словами, король появляет­ся, когда имеется соответствующая фигурация.

Королевский двор играет, согласно Элиасу, особую роль, поскольку именно здесь происходили изменения, которые, в конечном счете, оказывали воздействие на все общество. В отличие от воина, которому было свойственно с легкостью прибе­гать к насилию, поскольку его цепочки взаимозависимости были достаточно корот­ки, придворные дворяне, связанные со многими иными дворянами гораздо более длинными цепочками взаимозависимости, считали нужным быть более восприим­чивыми к другим. Дворянство находило все более затруднительным давать сво­боду своим эмоциям, проявляющимся в насилии и подобного рода действиях. Кроме того, укреплялась сила ограничений, связанная с тем, что король приобре­тал все больший контроль над средствами принуждения. «Монополизация физи­ческого принуждения, концентрация оружия и вооруженных людей под властью одного человека... вынуждает мирных безоружных людей быть менее воинствен­но настроенными, прибегать к особой предусмотрительности или рассудительно-

[443]

_сти; иными словами, она навязывает людям большую или меньшую степень само­контроля» (Elias, 1939/1982, р. 239). Монополия силы тесно связана со способно­стью короля концентрировать в своих руках налогообложение, поскольку налоги — это то, что позволяет ему финансировать контроль над средствами принуждения (Elias, 1939/1982, р. 208). Фактически Элиас описывает ситуацию взаимодей­ствия двух монополий: «Финансовые средства, таким образом поступающие пра­вителю, поддерживают его монополию на вооруженное принуждение, тогда как она, в свою очередь, поддерживает монополию на налогообложение» (Elias, 1939/ 1982, р. 104). Кроме того, рост дохода королевской казны сопровождается сни­жением доходов дворянства, а неравенство способствует дальнейшему усилению королевской власти (Elias, 1969/1983, р. 155).

Дворяне играют ключевую роль в процессе цивилизации, поскольку измене­ния, происходящие в этой элитной группе, постепенно распространяются на все общество:

Именно в придворном обществе формируются основные модели поведения, которые, объединяясь с другими и изменяясь в соответствии с той позицией, которую занимают прибегающие к этим моделям группы, распространяются, заставляя проявлять преду­смотрительность, на все более широкие группы функций. Из-за своего особого поло­жения люди, принадлежащие к придворным кругам, более чем какая-либо иная группа западного общества, испытывающая на себе влияние Такого процесса, оказываются специалистами по разработке и формированию моделей социального поведения (Elias, 1939/1982, р. 258).

Эти появившиеся на Западе перемены распространились и на другие части света.

Появление королевской власти и двора, а также исторический переход от фигу­ры воина к придворному (или процесс превращения воина в дворянина) представ­ляют собой, с точки зрения Элиаса, важнейший «рывок» в процессе цивилизации. Идея «рывков» — средоточие предложенной Элиасом теории социальных измене­ний: он не считает их ровным однонаправленным процессом, полагая последний со множеством стартов и остановок, а также как разнонаправленное движение.

Хотя Элиас придает огромное значение феномену королевского двора¹, конеч­ная причина последовавших решающих изменений состоит в изменении всей со­циальной фигурации того времени. То есть ключевое значение имели изменения во взаимоотношениях между различными группами (например, между воинами и дворянами), а также изменения во взаимоотношениях между индивидами в этих группах. Кроме того, эта фигурация определяла ограничения в равной степени для дворянства и для короля: «Принцы и аристократы могут показаться людьми, ве­дущими свободную от принуждения жизнь. Тут... стало очевидным, чем ограни­чены представители высших классов и в не меньшей степени тот из них, кто обла­дает наибольшей властью, — монарх» (Elias, 1969/1983, р. 266).

Начиная со времени господства короля и его придворных, происходит постепен­ное движение к формированию государства. Другими словами, когда имеется част­ная (королевская) монополия на военную силу и налоги, появляется основа для

¹ Интересное исследование двора, буржуазии и их влияния на Моцарта см. в Elias, 1993.

[444]

общественной монополии на эти ресурсы — т. е. для образования государства. Су­ществует непосредственная связь между укреплением королевской власти и затем государством как контролирующими органами в обществе и параллельным разви­тием контролирующих установок отдельной личности. Совместное установление такого рода ограничений ведет к их беспрецедентной власти над способностью ин­дивида воздействовать на собственные эмоции. Нельзя сказать, что до этого вре­мени самоконтроль у людей совершенно отсутствовал, но он стал постоянным, не­колебимым, затрагивая все больше аспектов человеческой жизни. Утверждение Элиаса о том, что, обладая более длинными цепочками взаимозависимости, «ин­дивид учится контролировать себя во всем и всегда; тогда он в меньшей степени узник своих страстей» (Elias, 1939/1982, р. 241), очень близко позиции Дюркгейма.

Любопытно в то же время признание Элиаса, что этот контроль не оборачи­вается абсолютным благом. Жизнь стала менее опасной, однако она также стала приносить меньше удовольствий. Неспособные непосредственно выразить свои эмоции люди вынуждены находить другие отдушины, например в мечтах или книгах. Кроме того, борьба, ранее проявлявшаяся как нечто внешнее, выступила в качестве, говоря языком Фрейда, борьбы Оно и Суперэго. (На воззрения Элиа­са, касающиеся личности человека, огромное влияние оказала теория Фрейда.) Таким образом, способствуя уменьшению насилия, рост контроля над эмоция­ми вызвал усиление скуки и беспокойства.

Удлинение цепочек взаимозависимости соотносится не только с ужесточени­ем контроля над аффектами, но и с возрастающей восприимчивостью людей по отношению к другим и к самим к себе. Кроме того, человеческие суждения приоб­ретают более тонкие оттенки и нюансы, благодаря чему люди более способны оце­нивать и контролировать как себя, так и других. До того как появилось придвор­ное общество, им приходилось защищать себя от насилия и угрозы смерти. Позднее, когда эта опасность стала меньше, люди могли позволить себе стать более воспри­имчивыми по отношению к менее значительным угрозам и действиям. Эта возрос­шая чувствительность становится важнейшим аспектом процесса цивилизации, а также имеет ключевое значение для его дальнейшего развития.

Огромную роль в этом процессе играет социализация молодых, в ходе которой они усваивают механизмы самоограничения. Однако и в этом случае есть пробле­мы: «Приобщение молодого человека к цивилизации никогда не бывает абсолютно безболезненным процессом; оно всегда оставляет шрамы» (Elias, 1939/1982, р. 244).

Резюме

Основным предметом рассмотрения в данной главе является интеграция подхо­дов к микро- и макроуровням. Развитие такого рода теорий чревато возвратом к вопросам, интересовавшим титанов социологической мысли, а также отходом от крайних микро- или макропозиций в теории, чем во многом характеризовалась американская социологическая теории XX в. Тогда как до 1980-х гг. вопросу ин­теграции подходов к микро- и макроуровням уделялось мало внимания, в это де­сятилетие и в течение 1990-х интерес к данной теме резко возрос. Работы, касаю­щиеся этой области, создавались в рамках полярных теорий, а также различных

[445]

подходов промежуточного плана. Некоторые из них были сфокусированы на объе­динении микро- и макротеорий, тогда как остальные рассматривали взаимосвязь микро- и макроуровней социального анализа. Помимо этого базового различия существуют значительные расхождения во взглядах на интеграцию указанных теорий и уровней.

Существенное место в данной главе занимает разбор нескольких важнейших работ, посвященных интеграции микро- и макроуровней социального анализа. Три автора, Ритцер, Александер и Уайли, развивают очень схожие «микро-мак­ромодели» социального мира. Несмотря на то что между ними имеются существен­ные отличия, указываемые ими похожие образы социального мира отражают пока­зательное сближение ученых, стремящихся к объединению микро- и макроуровней социального анализа.

Значительно более узкой теорией является концепция Коулмена, который со­средоточивается на переходе от микро- к макроуровню и их соединении в таком направлении. Его исследования критикуют за неспособность описать специфику соединения при переходе от макро- к микроуровню, а также за отсутствие диалек­тического понимания социального мира. В этом контексте также рассматривает­ся наследие Лиски, поскольку тот предпринимает попытку преодолеть ограничен­ность свойственного Коулмену подхода и изучить вопрос перехода от макро-к микроуровню. Лиска подчеркивает значение агрегации и контекстуальных фак­торов в рассмотрении соединения феноменов микро- и макропорядка. Предпри­нятая Коллинзом попытка построить теорию интеграции двух полюсов критику­ется за редукционизм — тенденцию сводить макрофеномены к микроявлениям.

Данная глава завершается подробным ознакомлением с работами одного из европейских предшественников американских теорий интеграции — Норберта Элиаса. Особенно актуальны его представления в области фигурационной социо­логии, а также сравнительно-историческое исследование взаимосвязи относящих­ся к микроуровню манерам и происходящих на макроуровне изменений при дво­ре короля и в государстве.

[446]