Единая нация

Гулкий грохот толпы с той стороны дверей неуклонно нарастал, и переворот в кишках Монзы нарастал вместе с ним. Она попробовала потереть зудящие от напряжения скулы. Не помогло.

Но делать было нечего, кроме как ждать. В целом её роль в сегодняшнем грандиозном представлении - лишь стоять с прямым искренним лицом и выглядеть похожей на благороднейшую из знатных. И лучшие талинские мастера по пошиву проделали тяжкую работу, чтобы эта нелепая выдумка выглядела убедительно. Они ей дали длинные рукава - прикрыть шрамы на руках, высокий воротник - прикрыть шрамы на шее, перчатки - чтобы лучше смотрелась её увечная кисть. И несказанно успокоились, что можно оставить низким вырез её платья, не шокируя нежных рогонтовых гостей. Чудо, что они не вырезали великолепную дыру сзади, показать всем её жопу - как бы не единственный оставшийся лоскут её кожи без каких либо отметин.

Не должно быть видно ничего, способного омрачить совершенство исторического момента герцога Рогонта. Однозначно без меча, и ей не хватало его веса, будто потерянной конечности. Она прикинула, куда в последний раз выходила без клинка в пределах досягаемости. Не на встречу с талинским советом, который она посетила назавтра после возведения в новую должность.

Старый Рубин намекнул, что ей не требуется носить меч в палате совета. Она ответила, что двадцать лет носила его каждый день. Он вежливо заметил, что ни он ни его коллеги не вооружены, хотя они все мужчины и следовательно оно им более к лицу. Она спросила, чем же тогда ей зарубить его, если меч останется снаружи. Никто не понял, шутит она или нет. Но второй раз её не просили.

- Ваша светлость. - Высунулся один из сопровождающих, вручая ей шёлковый бант. - Ваша милость, - и другой, графине Котарде. - Сейчас начинаем.

- Добро, - отрезала Монза. Она встала перед двойными дверьми, сдвинула плечи назад, а подбородок вверх. - Давайте уж, блядь, побыстрее закончим клоунаду.

У неё не было времени в запасе. Каждый миг бодрствования за последние три недели - а она едва спала, с тех пор, как Рогонт положил ей на голову обруч - она тратила, изо всех сил вытягивая Талинс из помойной ямы, куда сама же в упорной борьбе его затолкала.

Держа в голове максиму Бьяловельда - каждое успешное государство поддерживают колонны из стали и золота - она откопала каждого холуя-чиновника, из тех кто не осаждён с прежним хозяином. Обсуждалась талинская армия. Её не существовало. Обсуждалась казна. Она пуста. Система налогов, обеспечение общественных служб, защита безопасности, отправление правосудия - всё растворилось леденцом в реке. Присутствие Рогонта, ну по крайней мере Рогонта и его солдат - вот и всё что удерживало Талинс от анархии.

Но Монзу никогда не сбивал с пути встречный ветер. У неё всегда было уменье распознавать людские качества и подбирать верного человека для поставленного задания. Старый Рубин был высокопарен как пророк, вот она и сделала его верховным судьёй. Груло и Скавье были самыми безжалостными обдиралами среди городских купцов. Ни одному из них она не верила, вот и сделала обоих совместно канцлерами, и усадила каждого придумывать новые налоги, соревнуясь в размерах сборов и приглядывая друг за другом ревнивым глазом.

Они уже выжимали деньги из своих невезучих коллег, и Монза уже тратила их на вооружение.

Через три долгих дня её малообещающего правления в город прибыл старый сержант Вольфер, человек до смешного побитый жизнью, и почти такой же исполосованный шрамами, как и она. Отказавшись сдаться, он провёл через всю Стирию двадцать три солдата уцелевших после осприйского разгрома своего полка и сберег им мечи и честь. У неё всегда найдётся применение такому упорному бойцу, и она снарядила его созывать всех ранее служивших воинов города. Оплачиваемая работа на дороге не валялась - у него уже набралось две роты добровольцев. Их достойным песен подвигом стало сопровождение мытарей и присмотр, чтоб не затерялся ни один медяк.

Она неплохо вызубрила уроки герцога Орсо. Золото в сталь, сталь в ещё больше золота - такова надлежащая спираль развития государства. В ответ на сопротивление, бездеятельность и насмешки со всех четырёх сторон, Монза стала лишь жёстче давить. Она находила извращённое удовольствие в предположительной невыполнимости задания, работа держала её на взводе - побоку боль, побоку шелуху. Ведь уже много, много времени прошло с тех пор, как она сажала и сеяла.

- Вы выглядите... очень красивой.

- Что? - Котарда неслышно подплыла к ней и выдавила робкую улыбку. - О. Взаимно, - буркнула Монза, едва ли окинув ту взглядом.

- Белое вам идёт. Мне сказали, я слишком бледна для белого. - Монзу передёрнуло. Вот как раз на бестолковый щебет у неё сегодня здоровья не хватит. - Я бы хотела быть вами.

- Некоторое время на солнце сделает своё дело.

- Нет, нет. Храброй. – Котарда, опустив взгляд, скручивала свои восковые пальцы. - Хотелось бы мне быть храброй. Мне сказали - у меня власть. Кто-нибудь может подумать, что иметь власть означает больше не бояться всего на свете. Но я всё время напугана. Особенно на приёмах. - Слова выплёскивались из неё к растущему неудобству Монзы. - Порой я не в силах пошевелиться под этим грузом. Постоянного страха. Я такая никчёма. Что мне с этим поделать? Что бы сделали вы?

Монза не стремилась обсуждать свои собственные страхи. Это их только подпитывает. Но Котарда, не смотря ни на что, порола чушь. - Я совсем бесхарактерная, но откуда у людей берётся характер? Или он есть или его нет. У вас есть. Всяк скажет, что у вас он есть. Откуда вы его получили? Почему мне ничего не досталось? Порой я представляю себя обрывком бумаги, который лишь ведёт себя как человек. Мне сказали, я страшная трусиха. Что мне с этим поделать? С тем, что я трусиха?

Долгое время они глядели друг на друга, затем Монза пожала плечами. - Ведите себя, будто это не так.

Отворились двери.

Откуда-то из-за пределов видимости музыканты грянули размеренный мотив, когда они вместе с Котардой ступили в бескрайнюю чашу Дома Сената. Несмотря на то, что крыши не было, несмотря на то, что скоро на чёрно-синем небе покажутся звёзды - стояла жара. Жарко и вязко как в могиле, цветочный запах духов впивался в сдавленное горло Монзы, подкатил рвотный позыв. Тысячи свечей горели во тьме, наполняя место великого действа ползучими тенями, побуждая золото лучиться, украшения искриться, превращая сотни сотен улыбающихся лиц, что мелькали со всех сторон, в хитрые злобные маски. Всё было черезмерным, подобно сцене из нездоровой фантазии.

Хренова туча усилий, чтобы всего-то посмотреть, как один мужик наденет новую шапку.

Присутствующие поражали разнообразием. Основную массу составляли стирийцы - богатые и могущественные мужи и жёны, торговцы и мелкая знать со всех уголков страны. Небольшая россыпь знаменитых художников, поэтов, дипломатов, мастеровых, военных - Рогонт не собирался исключать никого, кто бы мог придать ему немного добавочного блеска. Большинство лучших мест, первых снизу, занимали заграничные гости, прибывшие отдать дань уважения новому королю Стирии, а вернее постараться выцарапать какое-то преимущество от его возвышения. Тут были торговые капитаны Тысячи Островов с золотыми обручами в ушах. Тут были заросшие, бородатые северяне, ясноглазые баолийцы. Тут были уроженцы Сульджука в ярких шелках. Пара жрецов из Тхонда, где поклоняются солнцу, выбрила головы до жёлтой щетины. Тут были трое, на вид обеспокоенных, старейшин Вестпорта. Союз, как и ожидалось, отсутствовал начисто, зато гуркская делегация охотно разлилась во всю ширь отведённого им пространства. Дюжина послов императора Уфман-уль-Дошта обвешана золотом. Дюжина жрецов пророка Кхалюля в строгом белом.

Монза прошла сквозь них всех, будто их тут и не было, плечи назад, глаза прямо вперёд, с холодной усмешкой на устах, которую она всегда нацепляла, когда боялась больше всего. Лироцио и Патин, равнороскошные, приближались по противоположной дорожке. Соториус, тяжело опираясь на посох, ожидал у кресла, что являлось золотым ключом и средоточием всего события. Старик клялся, что его предадут аду, прежде чем он сойдёт по наклонному подиуму.

Они взошли на круг помоста, собравшись под выжидательным взором нескольких тысяч пар глаз. Пятеро великих владык Стирии, возрадованные честью короновать Рогонта, одеты согласно символике, которую просёк бы даже гриб. Монза в жемчужно белом, с крестом Талинса из сверкающих осколков чёрного хрусталя на груди. Котарда носила алые цвета Аффойи. Золотые раковины по кайме чёрной накидки Соториуса. Пурантийский мост на золочёном плаще Лироцио. Словно дурные актёры, представляющие стирийские города в дешёвой нравоучительной пьесе, за исключением того, что эта была баснословно дорогой. Даже Патин отбросил все претензии на скромность и сменил свою груботканую крестьянскую одежду на зелёный шёлк, меха и искрящиеся украшения. Символом Никанте были шесть колец, но он, должно быть, нацепил все девять, одно с изумрудом размером в игральную кость Дружелюбного.

При близком рассмотрении ни один из них не выглядел особенно довольным своей ролью. Словно компания, которая будучи пьяной вусмерть согласилась утром прыгнуть в ледяное море, ну а теперь, когда настал рассвет отрезвления, притихла и задумалась.

- Ну, - прохрипела Монза, когда музыканты довели до конца свой отрывок, и утихла последняя нота. - Вот мы и здесь.

- Это точно. - Соториус окинул слезливыми глазами шушукающуюся толпу. - Будем надеяться корона большая. На подходе самая здоровенная голова в Стирии.

Ушераздирающие фанфары грянули откуда то сзади. Котарда дёрнулась, оступилась, и упала бы, если б Монза инстинктивно не поймала её за руку. Двери самого дальнего конца зала открылись, и вместе с хлынувшим трубным гласом послышалось странное пение, два голоса, тонких и чистых, воспаряли над публикой. Улыбаясь, в Дом Сената ступил Рогонт, и гости разразились отлично слаженными овациями.

Ожидаемый король, весь в голубых цветах Осприи, излучал скромность, начиная сходить по ступеням. Всё это ради меня? Полноте, нельзя же так! При том, что он, естественно, собственноручно планировал каждую мелочь. Монза задумалась, и не в первый раз - а не обернётся ли Рогонт куда худшим королём, чем мог бы стать Орсо. Не менее жестоким, не более верным, но гораздо более тщеславным, и с каждым днём со всё меньшим чувством юмора. Двигаясь вниз, он пожимал избранные руки, клал благодатную ладонь на плечи одному-двум счастливчикам. Неземное пение сопровождало его путь сквозь толпу.

- Я слышу глас духов? - протянул Патин с убийственной насмешкой.

- Вы слышите мальчиков без яйчиков, - ответил Лироцио.

Четверо в осприйской форме отперли массивную дверь за помостом и прошли внутрь и вскоре после этого вышли, надрываясь под тяжестью инкрустированного сундука. Рогонт быстро прошёлся вдоль переднего ряда, выборочно пожав руки некоторым послам, оказав исключительное внимание делегации гурков и накалив шквал аплодисментов до высшей точки. Наконец он направил стопы ввысь, на помост, улыбаясь, как обладатель старшего расклада в карточной партии улыбается своим разорённым соперникам. Он простёр руки к ним пятерым. - Друзья мои, друзья мои! Наконец настал этот день!

- Да, - просто произнёс Соториус.

- Счастливый день! - пропел Лироцио.

- Долгожданный! - добавил Патин.

- Всё в порядке? - проявила учтивость Котарда.

- Моя благодарность всем вам. - Рогонт повернулся лицом к гостям, лёгким движением рук утихомирил их хлопанье, расправил плащ, опустился в кресло и подманил Монзу. - От вас нету поздравлений, ваша светлость?

- Всегда вам признательна. - Он наклонился ближе, урча себе под нос. - Ты не пришла ко мне этой ночью.

- Другие обязанности.

- В самом деле? - Рогонт вздёрнул брови, будто изумляясь, что что-то в принципе может быть важнее его траханья. - Полагаю, на время главы государства посягают многие. Ладно. - Он с издёвкой отмахнулся.

Монза скрежетнула зубами. В этот миг она более чем желала на него помочиться.

Четыре прислужника опустили свою ношу за спинкой трона, один из них провернул ключ в замке и с показной торжественностью поднял крышку. Над толпой вознёсся вздох. Внутри на лиловом бархате лежала корона. Толстый золотой обруч обрамлён по всему кругу тёмными переливающимися сапфирами. Из него росли пять дубовых листьев, а спереди самый большой шестой обвивал чудовищный, пышущий блеском алмаз, громадный, как куриное яйцо. Настолько большой, что у неё возникло странное желание заржать.

С выражением лица человека, приступающего к прочистке засорившегося сортира голыми руками, Лироцио потянулся в сундук и ухватился за один из золотых листьев. Пожатие плечами, мол, сдаюсь, и Патин сделал то же самое. За ними Соториус и Котарда. Монза сжала оставшийся в правом кулаке, в перчатке, торчащий мизинец смотрелся не лучше в ножнах из белого шёлка. Она зыркнула на лица по идее ей равных. Две натянутые улыбки, тень насмешки и явная озлобленность. Она гадала, насколько этих гордых князей, так привыкших быть хозяевами самим себе, хватит в новом, менее приятном положении.

Судя по виду, ярмо уже начинало жать.

Все вместе они подняли корону и совершили пару вихляющих шагов вперёд, нескладно волоча друг друга за бесценную эмблему королевского величия. Соториусу пришлось неуклюже огибать сундук. Они добрались до кресла и промеж себя воздели корону над головою Рогонта. На мгновение они так и застыли, словно сговорились, вероятно гадая, нельзя ли всё-таки как-нибудь всего этого избежать. Всё исполинское пространство окутала зловещая тишина, каждый мужчина и каждая женщина затаили дыхание. Затем Соториус обречённо кивнул, и все впятером они опустили корону, аккуратно расположили её на рогонтовом челе и отступили на шаг.

Итак, судя по всему, Стирия стала единой нацией.

Её король медленно поднялся с кресла и широко раскинул руки, распахнув ладони, смотря строго вперёд, будто прямо сквозь древние стены Дома Сената увидел золотое будущее.

- Наши добрые стирийцы! - рявкнул он, голос зазвенел на камнях. - Наши покорные подданные! И наши друзья из зарубежья, те, кому мы всегда рады! - В основном гуркские друзья, раз уж Пророк раскошелился на такой огромный алмаз для его короны... - Кровавые годы подошли к концу! - А точнее, скоро подойдут, когда Монза окровавит Орсо. - Великим городам нашей славной отчизны больше не бороться друг с другом! - Это ещё надо будет посмотреть. - Но встать бок о бок, навеки братьями, добровольно связанными узами дружбы, культуры, общего наследия! Маршируя в едином строю! - По всей видимости, в том направлении, куда заставит их маршировать Рогонт.

- Сейчас всё так, словно... Стирия пробудилась от кошмара. Кошмара, что длился девятнадцать лет. Многие среди нас, я уверен, едва ли помнят время без войн. - Монза нахмурилась, думая об отцовском плуге, переворачивающем чёрную землю.

- Но теперь... война окончена! И все мы выиграли! Любой из нас! – Навряд ли стоило упоминать, что кто-то выиграл поболе остальных. - Теперь наступает время мира! Свободы! Исцеления! - Лироцио шумно прочистил горло и скривившись, потеребил вышитый ворот. - Время надеяться, прощать, объединяться! - И, само собой, беспрекословно слушаться. Котарда таращилась на свои руки.

- Настало время выковать единую державу, всему миру на зависть! Пришло время... - Лироцио закашлялся, на его разрумяненном лице выступили капли пота. Рогонт свирепо покосился. - Пришло время Стирии стать... - Патин согнулся и издал надрывный стон, выпячивая зубы.

- Единой нацией... - Что-то было не то, и каждый уже начинал это замечать. Котарда пошатнулась, запнулась. Зацепилась за позолоченные перила, тяжело вздымая грудь, и осела на пол, зашуршав красным шёлком. Публика одновременно ошеломлённо выдохнула.

- Единая нация... - прошептал Рогонт. Канцлер Соториус, дрожа, опустился на колени, сжимая порозовевшей рукой морщинистое горло. Патин уже припал на четвереньки, лицо ярко красное, на шее вздулись вены. Лироцио опрокинулся набок, спиною к Монзе, слабо хрипело дыхание. Правая рука протянулась за спиной, судорожно сжимающаяся ладонь пошла розовыми пятнами. Нога Котарды вяло дёрнулась и замерла. Всё это время толпа, скованная оцепенением, хранила молчание. Не до конца понимая - а вдруг это некая извращённая часть церемонии. Некая леденящая шутка. Патин откинулся вниз лицом. Соториус упал назад, изогнулся жгутом, каблуки туфель взвизгнули, проехавшись по полированному дереву, и безжизненно стукнулись об пол.

Рогонт безотрывно глядел на Монзу и она глядела в ответ, такая же застывшая, беспомощная как тогда, когда смотрела как умирал Бенна. Он открыл рот, поднял к ней руку, но не смог даже и выдохнуть. Его лоб, под подбитым мехом ободом короны, покраснел, будто от раздражения.

Корона. Они все прикасались к короне. Её взгляд упал на правую руку в перчатке. Все, кроме неё.

Лицо Рогонта исказилось. Он сделал шаг. Щиколотка подвернулась, и он упал вперёд лицом, выпученные глаза невидяще покосились набок. С головы с треском соскочила корона, разок подпрыгнула, выкатилась по мозаичному помосту на край и загремела вниз, на каменные плиты. Кто-то из присутствующих издал одинокий, режущий уши вопль.

Со свистом ухнул падающий противовес, раздался грохот досок, и тысяча певчих птиц взлетела из скрытых по краям чертога клеток, прекрасным, щебечущим вихрем поднимаясь в ясную ночь.

Всё, как и планировал Рогонт.

За исключением того, что из шести мужчин и женщин, предназначенных объединить Стирию и положить конец Кровавым годам, в живых осталась лишь одна Монза.