Примечания 7 страница. Существует безотказный способ отличить противление, искаженное ориентацией на ровесников, от истинного стремления к неза­висимости: взрослеющий

Существует безотказный способ отличить противление, искаженное ориентацией на ровесников, от истинного стремления к неза­висимости: взрослеющий, обретающий индивидуальность ребенок сопротивляется принуждению, откуда бы оно ни исходило, в том числе со стороны ровесников. Целью здорового бунтарства является

настоящая независимость. Человек не ищет свободы от одного влияния только чтобы попасть под другое и выполнять его волю. Когда противление является результатом нарушения привязанностей, свобода, за которую борется ребенок - это не свобода проявлять свое истинное я, но возможность соответствовать ожиданиям своих ровесников. Для этого он будет подавлять свои собственные чувства, скрывать свое собственное мнение, если они будут отличаться от чувств и мнений его сверстников.

Означает ли это, что желание гулять допоздна с друзьями неесте­ственно для подростков? Нет, подросток может «тусоваться» со сво­ими приятелями, не будучи ориентированным на ровесников, про­сто потому, что иногда ему этого хочется. Вопрос в том, готов ли он обсуждать это со своими родителями? Уважает ли он их точку зре­ния? Способен ли он сказать «нет» своим друзьям, когда у него есть другие обязанности или семейные мероприятия, или когда он просто предпочитает побыть в одиночестве?

Ориентированный на ровесников подросток не потерпит никаких препятствий и будет очень расстроен, если его потребность в контак­те с ровесниками не удастся удовлетворить. Он не способен отсто­ять свое мнение перед лицом ожиданий и воли ровесников, при этом требования родителей возмущают его и принимаются им в штыки.

Взрослые, которые ошибочно считают эту примитивную и ис­каженную форму противления здоровым самоутверждением под­ростка, могут преждевременно отказаться от выполнения своей ро­дительской роли. Конечно, подросткам необходимо предоставлять пространство для самовыражения, позволять им учиться на своих собственных ошибках, но многие родители полностью снимают с себя ответственность. Будучи слишком рассерженными или пода­вленными, без предупреждения и лишних церемоний, они просто уходят в отставку. Но отстраниться преждевременно - значит невольно оставить на произвол судьбы ребенка, который все еще очень нуждается в нас, сам того не подозревая. Если бы мы относились к ориентированным на ровесников подросткам как к зависимым существам, какими они на самом деле являются, и понимали, как сильно они нуждаются в нашей заботе, мы пошли бы на все, чтобы вернуть нашу родительскую силу. Мы должны «отбить» таких детей у их сверстников.

Миф о всемогущем ребенке

Еще одна крайность - интерпретировать сопротивление ребенка как демонстрацию силы или как борьбу за всемогущество*. Это заблуж­дение можно понять: чувствуя недостаток собственной власти, мы проецируем свое стремление к власти на ребенка. Если я не уверен в себе, пусть ребенок будет уверен; если у меня нет власти, пусть она будет у ребенка; если я не управляю своей жизнью, пусть ребенок управляет своей. Вместо того чтобы взять на себя ответственность за мою собственную слабость, я считаю своего ребенка борцом за власть. Кому-то даже младенец может показаться всемогущим: он контролирует ваше расписание, срывает ваши планы, лишает вас сна, задает тон ситуации.

Проблема в том, что когда мы относимся к своим детям как к об­ладающим силой, мы не видим, как сильно мы им нужны. Даже если ребенок действительно пытается контролировать нас, он делает так, потому что нуждается в нас, зависит от нас и старается исправить ситуацию. Если бы он на самом деле обладал силой, ему не нужно было бы добиваться от нас выполнения его требований.

Некоторые родители уходят в оборону, столкнувшись с ребенком, которого они воспринимают как требовательного, и пытаются защи­титься от него. Взрослые реагируют на давление точно так же, как это делают дети - уклоняясь, упираясь, возражая и сопротивляясь. Наш собственный инстинкт противления пробуждается и вынужда­ет нас бороться с нашими собственными детьми, и это больше битва противлений, чем битва воли. Печально то, что ребенок в этом слу­чае теряет родителя, в котором он отчаянно нуждается. Наше сопро­тивление только усиливает требовательность ребенка и подрывает отношения привязанности - нашу последнюю надежду, самое глав­ное для нас.

* Один детский психолог, зашел так далеко, что даже написал книгу под названием «Всемогущий ребенок». Книга была о детях ходункоиого возраста!

Отношение к противлению как к демонстрации силы провоцирует нас на применение психологического давления и оправдывает его использование. Мы делаем так, чтобы то, что мы воспринимаем как силу, нашло отпор в виде другой силы. Мы напускаем на себя важный вид, мы повышаем голос и пытаемся выиграть любой ценой, Чем больше насилия мы применяем, тем большее противление вызывает наше поведение. Если наше поведение станет причиной беспокойства, которое служит психологическим сигналом тревоги для ребёнка и говорит о том, что важная привязанность находится под угрозой, поддержание близости будет основной целью нашего от­прыска. Напуганный ребенок поспешит наладить с нами отношения и вернуть наше расположение. Нам может показаться, что мы до­стигли цели, добившись от ребенка «хорошего поведения», но такая капитуляция не пройдет без последствий. Отношения будут осла­блены неуверенностью, вызванной нашим раздражением и нашими угрозами. Чем больше силы мы применяем, тем больше истощаются наши отношения. Чем слабее становятся взаимоотношения, тем больше риск, что нас заменят - в наши дни заменой, скорее всего, выступят сверстники ребенка. Не только ориентация на ровесни­ков является основной причиной возникновения противления, но и наша реакция на противление может спровоцировать ее появление. Почему насилие и манипуляция ведут к негативным последствиям Инстинкт подсказывает нам, что, когда у нас не хватает сил на решение задачи, хотим мы сдвинуть гору или изменить поведение ребёнка, нужно искать рычаги для этого. Родительские рычаги воздействия на ребенка, как правило, делятся на два вида: подкуп и принуждение. Если простые указания, такие как: «Пожалуйста, помоги накрыть на стол» не действуют, мы можем добавить какой-нибудь стимул, например: «Если ты поможешь мне накрыть стол, я дам тебе твое любимое лакомство». Или, если недостаточно просто напомнить ребенку, что пора делать уроки, мы можем пригрозить ему потерей какой-то из его привилегий. Мы можем говорить более сердитым голосом или держаться более строго. Поиск рычагов не прекращается никогда: санкции, награды, отмена привилегий, лишением компьютера, игрушек или карманных денег; разлучение с родителем или с друзьями; сокращение времени просмотра телевизора или пол­ный запрет на него, запрет на пользование автомобилем и так далее и тому подобное. Нередко приходится слышать, как кто-то жалуется что уже больше не может придумать, чего еще лишить ребенка.

С уменьшением родительской власти нарастает наша потребность в рычагах влияния. Для обозначения их придумано множество эв­фемизмов: подкуп называют наградой, стимулом, положительным подкреплением; угрозы и наказания окрестили предостережениями, естественными последствиями и негативным подкреплением; при­менение психологического давления часто именуют модифицирую­щим поведением или уроком. Эти эвфемизмы маскируют попытки мотивировать ребенка внешним давлением, потому что его врожден­ную мотивацию сочли неполноценной. Привязанность - это есте­ственное чувство, она формируется внутри нас; рычаги же изобре­таются и устанавливаются извне. Применение рычагов влияния в любой другой области мы расцениваем как манипуляцию. Но в сфе­ре воспитания такие способы заставить ребенка подчиняться нашей воле часто считаются нормальными и допустимыми.

Все попытки применения рычагов для мотивации ребенка - это психологическое давление, не важно, используем мы «позитивное» принуждение в виде наград или «негативное» - в виде наказаний. Мы применяем насилие, когда спекулируем на симпатиях ребенка или эксплуатируем его антипатии и его неуверенность с целью до­биться желаемого. Мы прибегаем к рычагам, когда у нас больше нет других возможностей - нет врожденной мотивации, которую можно отыскать, нет привязанности к нам, на которую можно опереться Такая тактика, если она вообще имеет право существовать, должна быть самой крайней мерой, а не нашей первой реакцией, и точно не нашим основным воспитательным приемом. К сожалению, когда дети становятся ориентированными на ровесников, нам, родителям, от безысходности приходится искать рычаги влияния на них.

Манипуляция - не важно, проявляется она в форме поощрения или наказаний - может временно заставить ребенка подчиняться, так мы не сможем сделать желаемое поведение свойством его лич­ности. Идет ли речь о том, чтобы поблагодарить или извиниться. делиться с кем-то, изготовить самостоятельно подарок или открытку,

убраться в комнате, ценить окружающих, выполнять домашнюю работу или заниматься на фортепиано, - чем больше будет принуждения, тем меньше шансов, что ребенок захочет делать это по собственной воле. И чем меньше ребенок выполняет то, что требуется, по собственной воле, тем больше родители и учителя склонны изо-

бретать различные рычаги. Так запускается возрастающий по спирали цикл насилия и противления, который требует использования

всё большего и большего количества рычагов. Истинная опора родительства разрушается.

Существует множество доказательств, полученных эксперимен­тально или в реальной жизни, иллюстрирующих то, как сила про­тивления способна саботировать поверхностные поведенческие цели, добиваться которых пытаются путем психологического дав­ления или манипулирования. В одном из таких экспериментов участвовали дошкольники, которым нравилось рисовать флома­стерами. Детей разделили на три группы: одной группе пообещали красивые грамоты, если они будут рисовать фломастерами; другой не пообещали ничего, но в конце наградили за рисование такими же грамотами; третьей группе грамот не обещали и не давали. Следу­ющий такой же тест был проведен несколько недель спустя, но ни о каких наградах уже не упоминалось; обе группы, в которых было использовано позитивное подкрепление, были гораздо меньше на­строены рисовать*. Инстинкт противления гарантирует, что исполь­зование насилия приведет к негативным последствиям. В похожем эксперименте психолог Эдвард Деси наблюдал за поведением двух групп студентов колледжа: им нужно было решить задачу, которая поначалу всем была одинаково интересна. Одна группа, решив задачу, получала финансовое вознаграждение; другой не давали никаких внешних стимулов. Как только платежи прекратились, группа, ко­рой платили за решение задач, гораздо больше была настроена на прекращение участия, чем та, которой не платили. «Награды могут увеличить вероятность желаемого поведения», - пишет профессор Деси, -" но только до тех пор, пока они продолжают поступать. Конец наградам - конец игре»² Детское противление легко принять за стремление к власти. Возможно, мы и так недостаточно уверены в себе, но вырастить ребенка, ежедневно сталкиваясь с противлением в нем - значит внедрить в свое сознание факт собственного бессилия навсегда. В современном обществе никого уже не удивляют и никому не кажутся странными родители, которых третируют дети и которые чувствуют себя бес­помощными перед ними. Когда привязанность «ребенок-родитель» недостаточно сильна, мы остро ощущаем собственное бессилие, а на своих детей начинаем смотреть как на манипулирующих, контроли­рующих нас и даже всевластных.

Нам необходимо преодолеть такую симптоматику. Если все, что мы можем увидеть - это сопротивление и нахальство, мы будем от­вечать на это злобой, раздражением и насилием. Мы должны понять, что ребенок просто инстинктивно реагирует, когда чувствует, что им управляют, как марионеткой. За противлением мы должны разли­чить ослабленную привязанность. Суть проблемы ~ не в непослуша­нии, причины кроются в ориентации на ровесников, которая застав­ляет противление играть против взрослых и блокирует выполнение им своих естественных функций.

Как будет показано в части четвертой, самая правильная реакция на противление ребенка - это укрепление своих взаимоотношений с ним и отказ от давления на него.

7 Затухание передачи культуры по вертикали

иже приведена дословная запись разговора двух подростков в приложении MSN Messenger (их логины в MSN выделены кур­сивом):

then she said RECTUM!! that's my son's name* говорит: «хай».

Crontasaums and Rippitarjoin The Barnyard Tai Chi Club** говорит: «че как?»

then she said RECTUM!! that's my son's name говорит: «??»

Crontasaums and Rippitarjoin The Barnyard Tai Chi Club говорит: «хай».

then she said RECTUM!! that's my son's name говорит: «че как?»

* Дословно: «тогда она сказала ПРЯМАЯ КИШКА!! так зовут моего сына"

Прим. переводчика. ** Дословно: «Кронтазавр и Риппитар вступают в клуб разврата «Тай Чи"

Прим. переводчика.

Здесь сразу бросаются в глаза три особенности этого электронного диалога, вполне типичные для того вида общения, который сегодняшние подростки называют «перепиской». Первая: тщательная разработка длинных и бессмысленных логинов-псевдонимов, в которых сквозит издевка и презрение к окружающим. Важен имидж, а

не суть. Вторая: в отличие от псевдонимов, сам язык сокращается до почти не произносимых односложных слов. И, наконец, очевидная простота сообщений: поддержание контакта без истинной коммуникации. «Хай» - это универсальное приветствие. «Че как?» заменяет здесь фразу «как дела» или «как успехи» - при этом желание получить какую-либо информацию у обоих участников диалога отсутствует. Такие «разговоры» могут длиться достаточно долго, при это мне будет сказано ничего содержательного. Это «племенной язык», незнакомый взрослым, его скрытая цель - поддерживать контакт, не сообщая при этом никакой действительно важной информации о себе. «Сегодняшние подростки - это отдельное племя», - пишет жур­налист Патрисия Херщ в своей книге об американских подростках, изданной в 1999 году. Как и подобает племени, подростки обзаве­лись собственным языком, ценностями, музыкой, дресскодом и опознавательными знаками, такими как тату и пирсинг. Родителям и в прежние времена порой казалось, что их дети-подростки выхо­дят из-под контроля, но никогда еще молодежь не была так похожа на племя, как сейчас. Можно, конечно, уличные дуэли и перебран­ки молодых Капулетти и Монтекки в «Ромео и Джульетте» считать примером племенной вражды. Они и были таковыми, с одной клю­чевой разницей между юными героями Шекспира и современными тинэйджерами: шекспировские персонажи идентифицировали себя С племенами - семейными кланами - своих родителей и вели боевые действия на границах семейств. Кроме того, центральный конфликт в пьесе не былконфликтом поколений: юные влюбленные ослушались своих родителей, но не отрицали их, желая примирить их ради своей любви. Влюбленным помогали сочувствовавшие им взрослые. например монах, который тайно их обвенчал. Современные племена подростковбольше не связаны с взрослым обществом. В «Вестсайдской истории» Леонарда Бернстайна, современной американской сказке по мотивам «Ромео и Джульетты», враждующие группы подростков полностью изолированы от мира взрослых и крайне враждебны по отношению к нему

Хотя мы тешим себя надеждой, что обособление молодого поколения - это невинный процесс, с исторической точки зрения, это новый феномен, деструктивный для жизни общества. Он приводит в отчаяние многих родителей, которые чувствуют себя неспособными передать свои традиции детям.

В отдельном племени, частью которого стали многие из наших де­тей, поток передачи ценностей и культуры идет по горизонтали, от одной невежественной и незрелой личности к другой. Это явление которое можно назвать затуханием передачи культуры по вертикали на наших глазах разрушает одну из основ цивилизованного функ­ционирования общества. Некоторая напряженность в отношениях между поколениями всегда была естественной составляющей разви­тия, но раньше она, как правило, постепенно исчезала, и дети вырас­тали в гармонии с культурой своих предков. Молодые люди могли свободно самовыражаться, не пренебрегая при этом универсальны­ми ценностями, передававшимися по вертикали, от одного поколе­ния к другому. Сегодня мы этого не видим. «Дети западной цивилизации, - заявил недавно ведущий MTV, -теперь выглядят и ведут себя как их ровесники, совсем не так, как их родители, бабушки и дедушки». Фраза была произнесена во вре­мя праздничной трансляции и явно служила поводом для гордости, хотя, в действительности, этот феномен очень тревожен.

Передача культуры обеспечивает выживание конкретных форм нашего существования и самовыражения как человеческих существ. Она выходит далеко за рамки обычаев, традиций и символов, вклю­чая в себя даже наши жесты и язык, то, как мы подбираем наряды и украшения, что и как мы празднуем. Культура также определяет наши ритуалы общения, приветствия и прощания, демонстраций принадлежности и лояльности, любви и близости. Центральной для любой культуры является пища: то, как ее готовят и едят, отношение к ней и функции, которые она выполняет. Музыка, которую люди сочиняют и музыка, которую они слушают, также важны для каждой культуры.

Передача культуры обычно происходит автоматически в процессе воспитания ребенка. Помимо того, что привязанность поддерживает зависимость, защищает от внешних стрессов и взращивает самосто­ятельность, она также выполняет роль канала передачи культур.

Пока привязанность ребенка к ответственному за него взрослому не нарушена, культура передается ребенку. Другими словами, привязанный ребенок спонтанно получает информацию, впитывая культурные паттерны взрослых. По мнению Говарда Гарднера, ведущего американского девелопменталиста, за первые четыре года своей жизни человек спонтанно получает от родителей больше информации, чем на протяжении всех последующих лет формального обучения¹.

Если привязанность исправна, передача культуры не требует спе­циальных инструкций или обучения со стороны взрослого, не тре­бует она даже осознанного усвоения знаний со стороны ребенка. Она происходит за счет стремления ребенка к связи и его желания следовать указаниям заботящихся о нем взрослых. Если взрослые помогают формированию истинной индивидуальности и независи­мости ребенка, передача культуры от одного поколения к другому не сводится к бездумному подражанию или слепому подчинению. Культура - это средство истинного самовыражения. Расцвет инди­видуального творчества происходит в контексте культуры.

Когда ребенок начинает ориентироваться на ровесников, линии передачи цивилизации разрываются. Новыми образцами для под­ражания становятся другие дети, группы ровесников или модные поп-кумиры. У них дети перенимают стандарты внешности, отноше­ний, манеру одеваться и вести себя. Даже язык детей меняется - он становится менее богатым, менее четко выражает их размышления и взгляды, в нем становится меньше смысловых оттенков и нюансов.

Ориентированные на ровесников дети не лишены культуры, но культура, в которую они включены, формируется ориентацией на ровесников. Хотя эта культура транслируется через средства мас­совой информации, которые контролируют взрослые, она является отображением вкусов и предпочтений детей и подростков. Они, молодое поколение, обладают покупательской способностью, от которой зависит прибыль культурной индустрии - даже если фактически траты оплачиваются из родительского кошелька. Формулируя свои послания к юным группам потребителей через электронные средства массовой информации, рекламодатели мастерски играют на стрем-лении к подражанию в среде ровесников. В этом смысле, именно наша молодежь диктует стили причесок и моду, это молодежи должна нравиться новая музыка, молодежь определяет кассовые сборы.

Молодежь решает, кто будет культурным идолом нашего времени. Взрослые, обслуживающие ожидания ориентированной на ровесни­ков молодежи, контролируют рынок и получают прибыли, но, как агенты передачи культуры, они просто потворствуют сниженным культурным вкусам детей, лишенных здорового контакта с взрослы­ми. Культура ровесников берет свое начало в детстве и развивается вместе с детьми по мере их взросления. По причинам, о которых я расскажу в части третьей, ориентация на ровесников воспитывает агрессию и нездоровую, преждевременную сексуальность. Резуль­татом является агрессивно-враждебная и гиперсексуализированная молодежная культура, пропагандируемая в CMИ, влиянию такой культуры дети подвергаются с раннего возраста. Современные ви­деоклипы шокируют даже взрослых, выросших в эпоху «сексуаль­ной революции». Поскольку ориентация на ровесников начинает свои атаки все раньше, аналогичным образом действует и культура, которую она создает. Трясущие пятой точкой и оголяющие пупок Spice Girls, запечатленные короткой памятью современности как поп-феномен конца 1990-х, сегодня способны вызвать ностальгию по культуре той эпохи, которая кажется невинной в сравнении с пор­нографически эротизированными поп-идолами, предлагаемыми со­временным подросткам.

Феномен молодежной культуры известен с середины двадцатого века, но наиболее ярким и очевидным ее проявлением стала кон­тркультура хиппи 1960-1970-х годов. Канадский теоретик медиа, Маршал Маклюэн, назвал ее «новым трайбализмом эпохи электри­чества». Прически, одежда и музыка играли существенную роль в формировании этой культуры, но ее самой яркой отличительной чертой было прославление привязанностей в среде ровесников, ко­торые ее и породили. Друзья стали важнее семьи. Целью был объяв­лен физический контакт и поддержание связи с ровесниками; было провозглашено братство поп-племени, как в «Нации Вудстока» * книге, ставшей своеобразным манифестом поколения. Группа ровесников заменила собой настоящий дом. «Не доверяйте никому старше тридцати», - вот любимая поговорка молодежи, зашедшей в своей критике старшего поколения настолько далеко, что это вылилось ввоинствующее отрицание традиций. Деградация этой культуры, проявившая себя, с одной стороны, ростом отчужденности и наркомании, а с другой - кооптацией ее с коммерческими целями темисамыми господствующими институтами, против которых она бунтовала, была предсказуема.

Мудрость хорошо «выдержанных» культур накапливалась ве­ками, а иногда даже тысячелетиями. Здоровые культуры содержат ритуалы и обычаи, а также способы действий, которые защищают нас от нас самих и охраняют ценности, необходимые для выживания людей, даже когда мы не осознаем до конца, в чем они состоят. Раз­витая культура нуждается в искусстве и музыке, создающих среду для формирования личности, в символах, придающих более глубо­кий смысл существованию, и в образцах, вдохновляющих на великие поступки. Но важнее всего то, что культура должна защищать саму себя и свою способность к самовоспроизведению, которую обеспечи­вает привязанность детей к своим родителям. Культура, порожден­ная ориентацией на ровесников, не содержит мудрости, не защищает своих членов от самих себя, создает однодневную моду и восхваляет идолов, лишенных какой-либо ценности и смысла. Она символизи­рует лишь неразвитое эго незрелых юнцов и разрушает отношения привязанности между детьми и родителями. Мы можем наблюдать то, как обесцениваются культурные идеалы с каждым новым поколе­нием, ориентированным на ровесников. Несмотря на всю свою разо­чарованность и подчеркнутую отстраненность от взрослых, «племя Вудстока» все еще хранило верность универсальным ценностям мира, свободы и братства. Участники современных музыкальных сборищ мало чем интересуются, помимо стиля, собственного эго, развлечений и денег. Культура, сформированная ориентацией на ровесников, бесплодна в прямом смысле этого слова: она не способна к самовоспроизвению и к передаче ценностей, которые могут служить потомкам.

На Земле не так много хиппи в третьем поколении. Как бы ни был притягателен ее ностальгический образ, эта культура не обладала ценностью, достаточной, чтобы задержаться надолго. Культура ровесников сиюминутна и неустойчива, это «культура-однодневка».

Содержание культуры ровесников отражает содержимое сознания наших ориентированных на ровесников детей и взрослых, остано­вившихся в своем личностном развитии. С какой-то стороны, нам повезло, что культура ровесников не может передаваться следую­щим поколениям, поскольку ее оправдывает как раз только то, что она обновляется каждые десять лет. Она не укрепляет, не взращива­ет и даже отдаленно не пробуждает лучшее в нас или в наших детях.

В культуре ровесников, нацеленной только на то, что модно в дан­ный момент, отсутствует какое-либо чувство традиции или истории. Там, где возникает ориентация на ровесников, молодые люди пере­стают ценить историю, даже самую недавнюю. Для них, настоящее и будущее существуют в вакууме, без какой-либо связи с прошлым. Трудности, порожденные исторической неграмотностью, вызывают тревогу с точки зрения перспектив принятия информированных по­литических и социальных решений. Свежий пример - современная ситуация в ЮАР, где конец апартеида принес не только политиче­скую свободу, но и, с негативной стороны, быструю и неистовую вестернизацию, а вместе с ней - наступление глобализованной культу­ры ровесников. Напряжение между поколениями все усиливается. «Наши родители пытаются заставить нас изучать прошлое, - ска­зал один южноафриканский подросток канадскому журналисту. -Мы вынуждены слушать их рассказы о расистах и политике...» Тот же журналист описывает Стива Мокуэна, тридцатишестилетнего историка и ветерана борьбы против апартеида, как человека «при­надлежащего к иному миру, чем та молодежь, с которой он сегодня работает». «Они сидят на диете из американского поп-мусора. Это вызывает огромное беспокойство», - говорит Мокуэна, в свои годы вряд ли похожий на седовласого патриарха².

Вы можете возразить, что ориентация на ровесников, возможно, будет способствовать истинной глобализации культуры, создаст универсальную цивилизацию, в рамках которой мир больше не бу­дет разделен на «своих» и «чужих». Разве ведущий MTV не хвастал­ся, что дети во всем подверженном телевизионному влиянию мире больше похожи друг на друга, чем на своих родителей и бабушек с дедушками? Возможно, это путь в будущее, путь к размыванию культурных границ, которые сегодня разделяют нас, и к созданию культуры всеобщих связей и мира? Мы считаем, что это не так.

Несмотря на внешнее сходство, создаваемое глобальными технологиями, движущая сила ориентации на ровесников скорее будет способствовать разобщению, чем здоровому единству. Достаточно взглянуть на экстремальную трайбализацию молодежных группировок, формы социальной организации, распространившейся в среде наиболее ориентированных на ровесников детей. Стремление по­ходить на одних автоматически вызывает необходимость отличать­ся от других. Точно так же, как подчеркиваются сходства в рамках конкретной группы, акцентируются и отличия от тех, кто в нее не входит, вплоть до враждебности. Каждая группа укрепляется и ут­верждается за счет взаимного подражания и следования примеру друг друга. Именно так спонтанно создавались племена, с начала времен. Ключевое отличие состоит в том, что традиционные племен­ные культуры передавались от поколения к поколению, а вот гра­ницы современных племен определены и лимитированы барьерами между поколениями.

Школьная обстановка изобилует примерами подобных «племен». Когда незрелые дети оказываются оторванными от своих взрослых «якорей», вращаясь в обществе друг друга, группы вскоре начинают формироваться спонтанно, часто вдоль наиболее очевидных раздели­тельных линий классов, полов и рас. В рамках этих более крупных группировок появляются определенные субкультуры: часто грани­цы между ними обозначаются с помощью одежды и внешнего вида, а иногда - по линии общих интересов, взглядов или способностей, как, например, группы спортсменов, «умников» или компьютерных фана­тов. Иногда ориентированные на ровесников дети создают субкульту­ры, как, например, скейтеры, байкеры, скинхеды. Многие из этих суб­культур укрепились и сформировались благодаря средствам массовой информации, обрели свою культовую одежду, символы, фильмы, музыку и язык. Вершиной айсберга ориентации на ровесников являются банды и желающие вступить в их ряды, а фундаментом - компании по интересам. Как и двое подростков, диалог которых в MSN мы привели в начале этой главы, незрелые создания, вращающиеся друг вокруг друга, изобретают свой собственный язык и манеру разговора, которая лишает их возможности самовыражения и отделяет их от других

людей. Конечно, такие феномены возникали и раньше, но они никогда не носили такой массовый характер, как сегодня.

Результатом этого становится трайбализация, подмеченная Патрисией Херш. Дети, вырванные из своих семей, не связанные со сво­ими учителями и еще недостаточно зрелые, чтобы относиться друг к другу как к независимым существам, спонтанно собираются вместе, чтобы удовлетворять свою инстинктивную тягу к привязанности. Культура в таких группах либо изобретается, либо заимствуется у культуры ровесников в целом. Детям не требуется много времени для того, чтобы понять, к какому племени они принадлежат, каковы его правила, с кем они могут поговорить, а от кого стоит держаться на расстоянии. Несмотря на наши попытки учить детей уважению индивидуальных особенностей и внушать им чувство принадлежно­сти к целостной цивилизации, мы с пугающей скоростью погружа­емся в племенной хаос. Наши собственные дети идут во главе про­цесса. Время, которое мы, как родители и преподаватели, проводим, стараясь научить наших детей социальной терпимости, принятию и этикету, гораздо полезнее было бы потратить на культивацию связи с ними. Дети, воспитанные в традиционной иерархии привязанно­стей, гораздо менее восприимчивы к спонтанному влиянию трайбализации. Социальные ценности, которые мы хотим внедрить, могут передаваться только через существующие нити привязанности.