Но потом титаны перестали быть нужны. Как реставрация Мэйдзи, когда у самураев вдруг взяли и забрали мечи.

— Тут вроде бы даже и не забрали, только мечи оказались картонные. Глупее всех тот выглядит, кто продолжает им размахивать. Странно, что крушение этого рынка для кого-то оказалось неожиданностью. Я помню начало 1998 года, когда авторы не самого первого ряда говорили, что меньше чем на $5000 работать не пойдут. Знаете, как-то то ли Дж.-П.Морган, то ли кто-то из подобных акул в начале 1929-го услышал, как чистильщики сапог обсуждают курс акций, и понял, что надо срочно уходить в кэш. Здесь что-то похожее было. У нас как-то очень сильно ждали, что включение в мировую цивилизацию — это будет что-то то ли в духе раннего Маркса — «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех», то ли по Маяковскому — «землю попашет, попишет стихи». То есть, грубо говоря, будет преодолено отчуждение личности. Хотя и Маркс, и его последователи, они как-то отмечали, что с отчуждением при капитализме все обстоит замечательно. А получив это отчуждение, предсказанное классиками, все очень огорчились, возникло чувство, что нас грязно обманули — демократы, чекисты…

Ну это еще и профессиональная скука. Мне кажется, сейчас от грядущих выборов многим хочется не столько каких-то светлых перемен, а как раз информационной движухи в духе 1990-х — чтоб были опять две твердыни, медведевская вертикаль против путинской, чтоб опять стало интересно.

— И животным после хлеба хочется зрелищ. Я вот собачек покормил в имении, они начинают играть. Почему ж тогда отказать людям в таких устремлениях? Было бы несправедливо. Но будет ли что-нибудь? Применительно к описанной вами коллизии — я как-то не очень вижу поединщиков. Если, скажем, в путинском окружении я вижу, ну, служак, которые способны хотя бы к ор­ганизации какой-то бюрократической деятельности, то в противоположном стане я не вижу даже этого. В противоположном стане я вижу то, что вызывает изумленный вопрос, который упоминавшийся нами Яковлев задавал, когда ему подавали совершенно неудобоваримый текст, — он накладывал резолюцию: «Что это?» Я уже, можно сказать, старый человек, что-то в жизни повидал, но у меня это не вызывает не то что сочувствия… У меня это не вызывает ни малейшего предположения, что из этого может выйти что-то даже не путное, а хотя бы громкое. Какая-то проблема с личностным масштабом. Причем проблема в достаточной мере общемировая. Что мы видим громкого в последнее время на мировой арене?

Обама.

— Ну Обама, да. Еще вот Стросc-Кан. Вот это громко.

Если вернуться к самурайскому периоду — ваши фельетоны вполне себе проходили тогда по ведомству тяжелой артиллерии. И довольно легко представить, например, разговор Березовского с Доренко или вашего телевизионного коллегу Леонтьева, которого условный сегун просит для общего блага отсечь пару голов. Но мне трудно представить вас в этой роли.

— Ну я в этой роли как бы и не был. Хотя было интересно читать отзывы, указующие на чубайсовский или чей-то еще заказ… Притом что я это дело писал сам по себе и отправлял в редакцию, сидя дома на печи. Я вообще думаю, что во всех этих сечах, стычках, войнах 1990-х — там было, конечно, не без мздоимства, но довольно многое рождалось просто от солидарности.

— Но что касается лично вас, ваша мотивация…

— Мотивация была такая, что — ну зачем же вы так оскорбляете мой разум?! Ну я все понимаю, но зачем же так?! Это же ни с чем не сообразно! Это довольно сильная мотивация.

Наверно, интересно было обнаруживать себя в роли цепного пса властей. Показательный пример — вы написали про Политковскую, что людоедскому режиму не было смысла ее убивать, и сразу превратились в приспешника убийц.

— Ну да, есть вещи, которых вслух сказать ну совершенно не моги… Я помню, в начале первого десятилетия был освобожден из чеченского плена французский фоторепортер Брис Флетьо. Его выкупили, он приехал и отбарабанил что положено про то, как он понимает борьбу чеченского народа за свободу, а еще через десять месяцев наложил на себя руки. Про борьбу, я думаю, он говорил из очень простых соображений: скажи он, что это звери в человеческом облике, — не думаю, что это бы сильно способствовало продолжению профессиональной карьеры. У нас в этом плане гораздо больше развито желание не так сильно зависеть от народа — ну, прогрессивной его части. Народ, понятно, обижается. Власть себя даже либеральнее в таких вопросах ведет — вероятно, в связи с гораздо более развитым цинизмом.