Эмоциональное снижение.

Оно начинается с нарастающей эмоциональной холодности больных к своим родным и другим близким людям, безразличия к окружающему, безучастности к тому, что непосредственно относится к больному, утраты прежних интересов и увлечений.

В начале заболевания может быть ничем не мотивированная неприязнь к кому-либо из родных (часто к матери), хотя родные его любят и заботятся.

Безразличие к окружающему и мнению других людей может проявиться неряшливостью и нечистоплотностью в одежде и в быту.

Некоторые больные шизофренией осознают свою измененность. Они жалуются на то, что потеряли способность радоваться жизни, любить, волноваться и страдать, как раньше. То, что их теперь ничего не интересует, некоторые больные тоже осознают, но ничего не могут поделать, чтобы что-то изменить и по-другому относиться к своим близким, так как управлять ни своими эмоциями, ни поведением больной шизофренией не может.

У некоторых больных наблюдается эмоциональная амбивалентность — то есть, одновременное существование двух противоположных эмоций — например, любви и ненависти, интереса и отвращения.

Амбитендентность — расстройство, аналогичное амбивалентности, проявляющееся двойственностью стремлений, побуждений, действий, тенденций. Например, человек считает себя одновременно и больным, и здоровым, хочет услышать слова одобрения, но все делает для того, чтобы его ругали, протягивает руку за каким-то предметом и тут же отдергивает её и тому подобное.

Это может сказываться и на поведении — больной шизофренией ласкает своего ребенка или подругу и одновременно причиняет боль, после ласковых слов может без всякого повода дать пощечину, целует и щиплет или кусает.

Может быть диссоциация эмоциональной сферы — больной может смеяться, когда произошло печальное событие или плакать при радостном событии.

Больные могут быть равнодушны к горю своих родных, тяжелой утрате и печалиться, увидев растоптанный цветок или больное животное.

Все эмоциональные проявления ослабевают. Вначале бывает уплощение, притупление эмоций, а затем развивается эмоциональная тупость.

Эмоциональная тупость — это недостаточность (бедность) эмоциональных проявлений, равнодушие, безразличие к своим близким, утрата эмоциональной откликаемости на горе, печаль и неприятности других людей, в том числе и родных, огрубление чувств. Утрачивается интерес и к самому себе, своему состоянию и положению в обществе, отсутствуют планы на будущее. Это состояние необратимо.

Клинический пример.

Леонид Н. 42 года. Женат, двое детей. Образование высшее. Не работает.

На его амбулаторной карте психоневрологического диспансера и в истории болезни стояли две большие буквы, выведенные красным карандашом «С.О.», что означает — «социально опасен». Это было связано с тем, что в возрасте 28 лет Леонид хладнокровно убил человека, как он сам говорил, «по политическим мотивам». Была проведена судебно-психиатрическая экспертиза и, как и все больные шизофренией, Леонид был признан невменяемым. Он пробыл длительное время на принудительном лечении в психиатрической больнице, а затем его выписали. Но позже он поступал неоднократно.

Внешне это был вежливый, корректный, хорошо воспитанный человек, интеллектуал и в прошлом прекрасный специалист в области физики.

Но в 27 лет неожиданно для всех он бросил работу, успешную карьеру и стал диссидентом. В бывшие советские времена он ходил на демонстрации вместе с другими диссидентами, нес плакаты и политические лозунги, клеймил и призывал, протестовал и против чего-то боролся, но я так и не смогла понять, за что же он борется и зачем. По-моему, он и сам этого не понимал, хотя мог с жаром часами резонерствовать на политические темы, оседлав любимого конька.

Объект рассуждений он выбирал произвольно или же на конкретный вопрос, например, почему он совершил убийство, пускался в пространные рассуждения, задавая сам себе вопросы и сам на них отвечая, или что-то доказывал, обобщал и устанавливал собственные закономерности, причем рассуждения и доказательства были весьма далеки по смыслу от заданного вопроса. Резонерствовать он мог на любую тему, но больше всего любил говорить о политике. Высказывания его были абсурдными и нелогичными, но доказать это больному шизофренией и переубедить его невозможно, так как у них своя, «кривая» логика.

С 27-летнего возраста он нигде не работал и все время проводил в своей борьбе «с советским строем», в то время как дома у него оставались двое детей и жена, которая после того, как Леонид совершил убийство, боялась его панически.

Он не только сам не зарабатывал для семьи, но мог преспокойно съесть обед, который жена приготовила для детей, ничего не оставив детям, мог забрать все деньги из дома для своих нужд, оставив семью без гроша, а жена боялась даже слово ему сказать.

По закону ему полагалась отдельная комната (все больные шизофренией имеют право на жилищные льготы), и он занимал большую и удобную комнату, а жена с двумя детьми ютилась в девятиметровой комнате, где помещались кушетка, платяной шкаф и письменный стол, на котором дети делали уроки. Дети, семнадцатилетний сын и четырнадцатилетняя дочь, спали вдвоем (!) на кушетке, а жена на полу, так как места, чтобы поставить кровать для нее, в комнате не было.

Утром, пока Леонид спал, вся семья ходила на цыпочках, боясь разговаривать, чтобы не разбудить отца, мать быстро кормила их завтраком и отправляла в школу, а сама уходила на работу.

Выспавшись и позавтракав, Леонид отправлялся к своим приятелям-диссидентам. Если его не было дома, вся семья вздыхала свободно, но в его комнату, где стояли телевизор и шкаф с книгами, они входить боялись.

Когда он вечером возвращался, вся семья тихо сидела в своей комнате, боясь выйти даже в туалет. Только когда он, поужинав тем, на что он сам не заработал, ложился спать, они могли прошмыгнуть в туалет или умыться перед сном.

Иногда он приходил со своими единомышленниками, и тогда жена кормила всех ужином, боясь сказать лишнее слово. Спиртного он совершенно не пил.

Если он желал интимной близости с женой, он входил в их комнату и, поманив её пальцем, ни слова ни говоря, уходил. Замирая от ужаса, его жена покорно шла в его комнату, ложилась, он совершал половой акт, и она уходила. За все это время они могли не перемолвиться ни единым словом. Жену он называл «беспросветной дурой», хотя она кандидат технических наук. Так они жили годами.

Почему бедная женщина многие годы терпела такое и не развелась с ним — уму не постижимо. Мало того, что она сама стала невротичной, вздрагивала от малейшего шороха и боязливо оглядывалась, в такой обстановке росли и дети.

Детям тоже требовалась помощь психиатра. В 14 лет сын впервые оказался в подростковом отделении психиатрической больницы и затем поступал ещё дважды. Дочь дважды убегала из дома. В 12-летнем возрасте её изнасиловал брат и потом постоянно принуждал к сожительству, а мать ни о чем не знала.

Жена рассказывала, что Леонид всегда был равнодушным, замкнутым и отчужденным, но тем не менее, родила от него двоих детей и продолжала с ним жить.

В семейной жизни он не кричал, не скандалил, говорил всегда ровным, монотонным голосом, но был холоден, высокомерен и ко всему безразличен. Ни одно из переживаний жены не находило отклика в его душе. Если она была чем-то огорчена, плакала и взывала к его сочувствию, он спокойно заявлял, чтобы она прекратила истерику, иначе он уйдет, даже если у жены были крупные неприятности. Даже когда она тяжело болела и умерла её мать, он не проявил участия.

Так же равнодушен был он и к детям. Он ни разу не навестил жену, когда она лежала в роддоме, не приносил передач. Когда жена спросила его, какое имя дать первенцу, он равнодушно пожал плечами: «Какое хочешь, мне все равно, это же твой сын». Если дети болели, кашляли, капризничали или плакали и мешали ему работать или читать, он спокойно говорил жене: «Уйми своих детей». Жена в молодости обижалась на такие слова, говоря, что это и его дети тоже, а он заявлял: «Я лишь принимал участие в оплодотворении, все остальное твое». Когда жена лежала в больнице, он мог преспокойно отправиться по своим делам, оставив маленьких детей дома одних.

Когда он после совершения убийства находился в психиатрической больнице, жена повеселела и воспряла духом. В присутствии мужа дома была такая тяжелая, гнетущая обстановка, что в его отсутствие она почувствовала себя свободной, а когда он вернулся, все вновь повторилось. Только когда он снова ложился в психиатрическую больницу, они были свободны от навязанного им образа жизни.

Его жена говорит, что у неё совершенно безвыходное положение. Муж является ответственным квартиросъемщиком и категорически не согласен на размен квартиры. Жене он говорит: «Если тебе не нравится эта квартира, можешь уходить, лично мне она нравится, и я не собираюсь менять её на другую».

Поскольку все права на его стороне, и он имеет право на льготы, то у неё нет никаких шансов на нормальный размен квартиры. Но он не хочет никакого размена. А принудить его никто не может. Государственную квартиру ей тоже никто не дает.

Отчаявшаяся женщина ушла от него вместе детьми, жила у своих родителей, у которых небольшая однокомнатная квартира, в которой им пришлось жить впятером, и это тоже было очень тяжело. Она снимала комнату и скиталась с детьми по чужим углам без всякой надежды на какую-либо перспективу получить приличное жилье для себя и детей.

Тем не менее, пока больной не совершил преступление и ему не установили диагноз, никто даже и не предполагал, что он болен шизофренией.

Эмоциональное снижение сказывается на всем облике больного, его мимике и поведении.

Лицо утрачивает выразительность и мимику, вместо нормальных мимических реакций могут быть нелепые гримасы или несоответствие мимики словам больного и его поведению. В совершенно неподходящей ситуации больной может нелепо хихикать и посмеиваться.

Голос больных становится монотонным, невыразительным. С одной и той же интонацией больной может говорить и о смерти близкого человека, и о радостных событиях своей жизни.