И. К. Алексееву. Дорогие мои Игоречек, Саша и Олечка!

Декабрь 1935

Барвиха

Дорогие мои Игоречек, Саша и Олечка!

Вы, вероятно, знаете об ужасном годе болезни, который я пережил и теперь еще доживаю в великолепной Барвихе, где я недавно перенес новое воспаление легкого. После него я вновь отдыхаю здесь. Таким образом, прошел ровно год с моего заболевания. Может быть, под влиянием ослабевших нервов я не перестаю думать о вас в связи с тем, что происходит с вами -- поблизости¹. Отсюда нельзя ни о чем судить. Тем менее можно советовать. Но моя заветная мечта увидаться с вами перед смертью здесь -- на родине. С мамой у нас в этом вопросе полное разногласие. Она боится здесь за здоровье Игоря. Должен сознаться, что в этом вопросе она сильнее меня и что жизнь Игоря в Москве -- нежелательна. Но ведь и моя жизнь на севере нежелательна. Вот мы бы и перекочевывали из Москвы -- к вам, куда-нибудь на юг, а когда настанет тепло -- опять в Москву, на занятия. Студийцы согласны приезжать ко мне -- на проверку, в зимнее время.

Но главная мечта моя в том, чтоб вы уехали подальше от того, что назревает в ваших местах. Надо это делать вовремя, без опоздания. Иначе вы попадете в такую же переделку, в какую я с мамой попали в 914 г. Этого я вам никак не желаю. Берите все ваши вещи и вообще все, все, все... садитесь при первой возможности на пароход (На какой пароход? Езда на пароходах по Средиземному морю не безопасна. [Рукою М. П. Лилиной.]) и отправляйтесь в Одессу или в Новороссийск.

Надо, чтоб у тебя все бумаги (Можно ли привести бумаги в порядок, миновав Париж. [Рукою М. П. Лилиной.]) были в порядке. В этом мы можем здесь помочь вам, но только на это надо иметь время. Имейте это в виду. Очень скоро это не делается, и потому, в случае чего, пишите заблаговременно. Когда ты пишешь, что вы вернетесь через год или два, это нам непонятно: почему именно через такой срок? Когда вы пишете, что у вас все мирно и тихо, то это заставляет думать: понимают ли они сами то, что происходит. Таково настроение здесь относительно того, что делается на Западе и у вас.

-- Право, Иван Александрович, уезжайте! Чего, право. Погостили и будет, -- хочется сказать словами Осипа из " Ревизора".

Что у нас делается, вы, вероятно, знаете из писем мамы. Я разъединился от всех, должен и могу здесь писать русский экземпляр моей книги. Я ее кончаю. Осталось начисто проверить две трудные главы. Писала ли тебе мама об успехе, который, по-видимому, имеет моя книга (" Работа над собой") в Америке? Елизавета Львовна ² пишет, что они устроили торжество, чай, по случаю выхода книги, что американские артисты принесли и прислали мне много цветов и прекрасных отзывов от тамошних главарей и гастролеров-артистов. Я не жду такого же распространения книги, какое было с " Моя жизнь в искусстве". Там -- воспоминания, а здесь -- почти лекции. Тем не менее, думается мне, среди актеров театра и кино она может получить хороший, прочный успех, при удовлетворительных рецензиях. Пока, говорят, есть хорошие отзывы, но главные появятся не скоро.

Опера моя все время гастролировала в Сталинграде, Челябинске, Ленинграде и Харькове. Вчера только вернулись на работу со мной, а когда я отсюда выеду, сам еще не знаю. Чувствую себя лучше, температура нормальная, ничто не болит, а все еще больное самочувствие из-за сильной слабости.

Здесь прекрасно. Сосновый лес, а санаторий такой, какого я не видел нигде в Европе. Его постройка, говорят, обошлась в 18 миллионов. Здесь были недавно Леонидов и Хмелев, а теперь приехал Качалов, тоже после воспаления легких. Беда только в том, что посетителям сюда можно приезжать к больным через каждые два дня на третий, от 2 до 5. Что же сделаешь в этот короткий срок, тем более что кроме своих, с которыми мне теперь хочется почаще и подолже видеться, приходится уделять время и для деловых свиданий, которых много, так как на моей шее висят целых три театра и одна школа. Главный мой интерес -- и последний.

Я вырабатываю два новых типа школ: 1) Школа-труппа, ученики которой по окончании курса превращают школу в театр. 2) Второй тип -- школа на ходу. Это школа при театре, в которой репетиции, спектакли являются публичными классами. До и после спектакля -- уроки. До -- подготовительные работы по проверке сценического самочувствия. После спектакля -- замечания по поводу того, что вышло и что не удалось.

Сейчас (Саша, это и есть объяснение линии физических действий. [Рукою М. П. Лилиной.]) я пустил в ход новый прием, подход к новой роли. Он заключается в том, что сегодня прочтена пьеса, а завтра она уже репетируется на сцене. Что же можно играть? Многое. Действующее лицо вошло, поздоровалось, село, объявило о случившемся событии, высказало ряд мыслей. Это каждый может сыграть от своего лица, руководствуясь житейским опытом. Пусть и играют. И так -- всю пьесу по эпизодам, разбитым на физические действия. Когда это сделано точно, правильно, так что почувствована правда и вызвана вера к тому, что на сцене, -- тогда можно сказать, что линия жизни человеческого тела создана. Это не пустяки, а половина роли. Может ли существовать физическая линия без душевной? Нет. Значит, намечена уже и внутренняя линия переживан[ий]. Вот приблизительный смысл новых исканий. В школе и даже в косном МХТ большое увлечение.

Меня очень радует, что мама заинтересовалась педагогией. Она имеет огромный успех, и из нее выйдет первоклассная преподавательница.

Поздравляю вас с наступающим Новым годом и праздниками. Обнимаю всех нежно, от всего сердца. Расцелуйте покрепче душку Олечку. Как жаль, что мы не видим ее самых лучших лет. Поцелуй ручку Александре Владимировне и поздравь ее от меня. Крепко жму руку Михаилу Львовичу³ и жалею, что не удалось с ним встретиться. Обнимаю няню. Люблю, скучаю.

Ваш папа и дедушка.

Отдаю письмо, не перечитывая. Есть оказия. Пишу лежа и потому так плохо. Простите.