ФУНКЦИОЫАЛЬНАЯ 3 страница

Наконец, была предпринята попытка распространить трехкомпонент-ную модель на объяснение хронометрических данных экспериментов по опознанию. Р. Агкинсон и Дж. Джуола предположили, что каждый тес­товый стимул ассоциирован с некоторым значением «знакомости», ко­торое определяется частотой и недавностью предыдущих предъявлений. Отрицательные тестовые стимулы в задаче стернбергского типа характе­ризуются распределением, имеющим меньшее среднее значение знако­мости, чем распределение положительных стимулов. Как видно из рис. 5.4А, определяющим для выбора той или иной стратегии узнавания яв­ляется сопоставление знакомости с двумя критериями, устанавливае­мыми испытуемыми. Если знакомость тестового стимула достаточно вы­сока или низка по сравнению с положением высокого и низкого критерия, то это ведет к быстрым положительным или, соответственно, отрицательным ответам. Если знакомость занимает промежуточное по­ложение, то испытуемый вынужден прибегать к более или менее развер­нутому поиску в памяти. Этот поиск разворачивается как в кратковре­менной, так и в долговременной памяти. 370

Τ "

369 369 369

Объем положительного множества

Рис. 5.4. Динамика зрительного опознания в зависимости от знакомости материала: А. Выбор стратегии опознания на основе величины знакомости (по: Аткинсон, 1980); Б. Изменение зависимости скорости ответов от объема положительного множества по ходу многодневного эксперимента (по: Величковский, 19826).

Вероятностная комбинация стратегий прямого доступа и разверну­того поиска среди содержаний памяти позволяет объяснить ряд эффек­тов, известных из исследований поиска в памяти (см. 5.1.2). В ряде случаев, например в наших экспериментах, где использовались не про­стые буквенно-цифровые стимулы или слова, а сложные видовые слай­ды (Зинченко, Величковский, Вучетич, 1980), были в общих чертах по­лучены традиционные зависимости, но наклон прямых был настолько мал (2—5 мс/слайд), что ни о какой строго последовательной обработке

не могло быть и речи — она должна была бы осуществляться со скорос­тью 200—500 изображений в секунду. Далее, данная модель объясняет наблюдаемую в ряде случаев разную динамику наклонов функций поло­жительных и отрицательных ответов по мере проведения экспериментов на узнавание. Ее иллюстрируют показанные на рис. 5.4Б данные наших исследований — с течением времени наклон функций положительных ответов уменьшается, а отрицательных — растет.

Эти данные можно объяснить общим монотонным ростом знакомо­сти, в силу которого распределение знакомости положительных в не­которой пробе стимулов сдвигается в зону быстрых положительных от­ветов, а распределение отрицательных постепенно выходит из зоны быстрых отрицательных ответов и оказывается в зоне поиска (ср. рис. 5.4А). Важной особенностью показанных здесь результатов является то, что по условиям нашего эксперимента рост знакомости мог происходить только в последовательные дни. Поскольку суточный интервал явно превышает продолжительность хранения информации в кратковремен­ной памяти, рост знакомости мог происходить лишь на базе долговре­менных репрезентаций. Это могло бы означать, что кратковременная память является не столько независимым «хранилищем», сколько фраг­ментом более продолжительной формы памяти.

Попытки распространить трехкомпонентные модели на данные хронометрических исследований процессов поиска в памяти совпали с началом экспериментальной критики представлений о взаимодействии кратковременной и долговременной памяти, характерных для началь­ного периода развития когнитивной психологии. В конце 1970-х годов стали выдвигаться многочисленные альтернативные предположения, например, что на самом деле существует лишь единственный след па­мяти или что в зависимости от типа материала и характера задачи ме­ханизмы запоминания могут быть совершенно различными.

Действительно, многие факты объясняет возникшая именно в этот период теория единого следа Уайна Уикелгрина Рассматривая аргумен­ты, используемые для обоснования разделения памяти на кратковре­менную и долговременную, Уикелгрин пришел к выводу, что все они недостаточно убедительны. По его мнению, в памяти существует единственный след, прочность которого меняется под влиянием времени и интерференции со стороны вновь приобретаемого материала. Во-пер­вых, многие данные можно объяснить просто различиями в кодировании, которые вторично влияют на показатели забывания. Так, с увеличением сходства между элементами запоминаемого материала интерференция и скорость забывания, очевидно, будут возрастать (см. 5.4 1). При фоно­логическом кодировании вербального материала такое сходство больше, чем при семантическом, так как в каждом языке существует лишь срав­нительно ограниченный набор из 3—5 десятков фонем, но несколько де­сятков тысяч различных понятий (см. 7.1.1). Поэтому фонологический компонент единого следа будет распадаться быстрее, чем семантический. Во-вторых, известно (из первого закона Иоста — см 1.2.3), что скорость забывания уменьшается при увеличении интервала сохранения Если эк-

страполировать эту зависимость на первые секунды сохранения, то не­обходимость в постулировании особого кратковременного следа отпада­ет. Теоретическая функция сохранения выглядит следующим образом.

d_m=a(l+ß) *(е»), где α, β, ψ, π > 0.

В этом уравнении d_m — интервальная оценка прочности следа d', α — величина исходного уровня запоминания, β и ψ — параметры ско­рости изменения прочности, е — основание натуральных логарифмов, a π — параметр, определяющий степень сходства материала Если пос­ледний параметр близок к единице, то зависимость приобретает экс­поненциальный характер, описывающий динамику кратковременно­го запоминания. Если он близок к нулю, зависимость принимает вид степенной функции, как в случае долговременной памяти.

Особую роль сыграла экспериментальная критика, показавшая, что в рамках трехкомпонентных моделей сделана попытка сведения каче­ственно различных явлений к одной структурной схеме. Под вопросом постепенно оказалась и конвергенция методических процедур. Как мы отмечали выше, доказательством разделения памяти на блоки кратко­временного и долговременного хранения служит эффект края. Однако американские психологи Генри Рёдигер и Роберт Краудер обнаружили эффект края в таких условиях, при которых весь материал должен был бы заведомо находиться в одном и том же блоке памяти, а именно в долго­временной памяти. Когда они просили прохожих вспомнить всех пре­зидентов США, то в позиционных кривых полного воспроизведения наблюдался выраженный эффект края: более или менее стабильно при­поминались лишь самые первые и самые последние президенты (с тремя «отклонениями» в середине ряда: А. Линкольном, Ф.Д. Рузвельтом и Дж.Ф. Кеннеди). Вполне возможно, что при семантической категориза­ции любой относительно однородной последовательности мы просто разделяем ее на две части, поэтому при необходимости воспроизведения типичные представители — первые и последние элементы — воспроиз­водятся наиболее успешно.

Предположение о смене форм репрезентации в каждом из блоков памяти было поставлено под сомнение данными о семантическом коди­ровании при кратковременном запоминании и фонематическом при долговременном. Особенно неожиданными оказались свойства памяти на сенсорно-перцептивный материал. Так, анализ узнавания тональных звуков показал, что память на них является как бы продолжением вос­приятия — интерференция в кратковременной памяти, как и восприни­маемое сходство звуков, объяснялись близостью в координатах музы­кальной шкалы. В других исследованиях было показано, что испытуемые могут успешно (порядка 90% правильных ответов) узнавать отдельные звуки из прослушанного ими ранее набора сотен звуков — плач ребенка, скрип двери, лай собаки и т.д. Примерно то же самое было установлено по отношению к элементам набора синтетических запахов, хотя для них было довольно сложно придумать вербальные обозначения. Наконец, 373

сначала Р. Шепард, а затем Л. Стэндинг обнаружили исключительные возможности зрительного запоминания и узнавания материала. В по­следней из этих работ испытуемым однократно предъявлялось 11 000 (!) слайдов, и, тем не менее, успешность узнавания составила через четыре недели после ознакомления около 75% правильных ответов (при вероят­ности угадывания, равной 50%). Только предъявление материала про­должалось здесь двое суток (Standing, 1973).

В эксперименте, проведенном нами совместно с К.-Д. Шмидтом (Величковский, 1977), испытуемые должны были узнавать элементы на­бора из 940 цветных слайдов с видами городов, настолько похожих се­мантически, что вербальные описания не позволяли их различать. Не­смотря на это, даже через пять недель после показа испытуемые могли отличить старые и новые слайды. Узнавание зависело только от длитель­ности первоначального показа, а не от общего времени между последо­вательными слайдами — асинхронности включения, в течение которого могло бы происходить вербальное и семантическое кодирование. Следо­вательно, эта удивительная по возможностям форма долговременной па­мяти связана с процессами, которые разворачиваются лишь до тех пор, пока есть наличный сенсорный материал. В другой работе испытуемым предъявлялись 252 цветные фотографии, причем интервал предъявления варьировался на пяти уровнях: от 110 до 1500 мс. Успешность узнавания отдельных слайдов никак не коррелировала со временем, необходимым для возникновения словесных ассоциаций (Potter, 1999). Было установ­лено также, что при использовании сложного, предметно организован­ного зрительного материала позиционные кривые воспроизведения не обнаруживают обычного эффекта края, свидетельствующего об исполь­зовании процессов проговаривания.

Так как отличительной чертой кратковременной памяти считалось сохранение информации в форме фонологического и/или артикуляци­онного кода, а долговременной — в форме семантического, среди выз­ванных этими работами вопросов был вопрос о том, существуют ли эти блоки вообще. Действительно, если хранилища памяти разделяются по параметру продолжительности хранения информации, то минималь­ным требованием является инвариантность данных о времени удержа­ния относительно различных методик и экспериментальных условий. Однако в результате многочисленных исследований так и не удалось точно определить время пребывания информации в кратковременной памяти: по разным подсчетам оно составляет от двух секунд до несколь­ких часов.

Требование инвариантности приложимо и к вопросу об объеме хра­нящейся информации. За полвека, прошедшие со времени публикации Дж. Миллера (см. 2.1.3), предпринималось множество попыток уточнить величину «магического числа». При этом только один автор — Герберт

Саймон (1918—2001) — подтвердил исходные результаты, все остальные 374

оценки оказались более низкими". Сравнение результатов нескольких десятков экспериментов, направленных на оценку объема кратковре­менной памяти, показывает, что мода распределения оценок (наиболее часто встречающееся в распределении значение) лежит где-то около трех единиц материала, то есть оказывается значительно ниже «маги­ческого числа». Вместе с тем, эти единицы очень подвижны — в их ка­честве могут выступить как отдельные фонемы, так и целые фразы, по­этому, например, объем удерживаемых в кратковременной памяти слов меняется в диапазоне от двух до 26.

Таким образом, хотя одни данные говорят о том, что в кратковре­менной памяти хранятся продукты относительно поверхностного фоне­матического описания материала, другие столь же убедительно свиде­тельствуют об удержании информации в зрительной форме, а равно о выполнении сложной семантической обработки. Как мы видели выше (см. 3.2.1 и 3.2.2), к концу 1970-х годов критике стало подвергаться и представление о периферических сенсорных регистрах. Постепенно ха­рактеристики всех блоков трехкомпонентной модели были поставлены под сомнение, так что сама эта модель стала частью истории психоло­гии. На смену этому представлению пришли новые подходы, сосуще­ствующие по сегодняшний день. Первый из них, к рассмотрению кото­рого мы сейчас перейдем, отвергает концепцию блоков памяти и рассматривает память как побочный продукт решения более широких за­дач. Второй подход (см. 5.2.3) связан с развитием представлений о цент­ральном компоненте трехблочных моделей — кратковременной памяти. Наконец, третий подход (см. 5.3.2) направлен на расщепление прежде единой долговременной памяти на отдельные подсистемы и уровни.

5.2.2 Теория уровней обработки

Общей чертой многих современных теорий познавательной активности является ее описание в терминах стадий, этапов или уровней. Подобные теории предполагают последовательный переход процесса переработки информации с одного уровня на другой, причем это движение начина­ется с анализа сенсорных признаков и кончается сложными семанти­ческими преобразованиями (см., например, 4.1.1). Наиболее известным вариантом теорий такого рода в психологии памяти является подход, разработанный канадско-шотландским психологом Фергюсом Крэйком

¹¹ Отличие данных Саймона от результатов других авторов может объясняться инди­
видуальными различиями — он проводил эти опыты на себе. В 1978 году Саймон первым
из психологов был удостоен Нобелевской премии (правда, формально за работы в облас­
ти экономики). Хотя сведения об особенностях памяти Нобелевских лауреатов в литера­
туре отсутствуют, положительная корреляция между объемом непосредственного запо­
минания и интеллектом хорошо известна (см. 8.4.3). 375

совместно с его коллегой Робертом Локартом (Craik & Lockhart, 1972; Lockhart & Craik, 1990). В рамках этого подхода подчеркивается необ­ходимость переориентации стратегии исследований от описания струк­туры статичных блоков, или хранилищ, к описанию активных процес­сов, причем процессов более широких, чем собственно мнестические действия (то есть действия, сознательной целью которых является запо­минание). Запоминание считается непроизвольным побочным продук­том в общем случае немнестической познавательной активности, а его прочность и длительность сохранения — функцией «глубины» этой ак­тивности.

Согласно этому подходу, обработка материала может осуществлять­ся на разных уровнях, связанных с выделением поверхностных (перцеп­тивных) или глубоких (семантических) признаков. При этом внутри каждого из уровней обработки можно выделить формы анализа, которые в свою очередь также различаются по глубине и по обширности вовлека­емых ассоциативных связей: «вертолет» можно определить как «то, на чем летают», как «летательный аппарат тяжелее воздуха» или как «лета­тельный аппарат тяжелее воздуха, идея которого впервые была высказа­на великим Леонардо». Таким образом, глубина переработки, а следова­тельно, и память представляют собой скорее континуум (или градиент), чем дискретную цепочку блоков. Уровень переработки определяется ин­тенцией субъекта. Поскольку познавательная активность обычно на­правлена «вглубь» — на выделение значения предметов и событий, это способствует длительному сохранению воспринятой информации.

Наряду с обработкой, ведущей ко все более глубокому и поэтому устойчивому когнитивному описанию, существует и другой способ со­хранения материала — циркуляция информации на одном и том же уровне, или «удержание в поле внимания». Такая циркуляция обеспе­чивается работой механизма внимания с ограниченной пропускной способностью. В этом случае будут иметь место феномены первичной (кратковременной) памяти. Выраженность и характер этих феноменов зависят от уровня кодирования, соответствующего интенциям субъек­та, и модальности, в которых работает внимание. Чем глубже уровень кодирования, тем больше объем удерживаемой информации и тем бо­лее абстрактен ее характер. В отличие от кратковременной памяти трех-компонентных моделей этот механизм не имеет фиксированной лока­лизации и может работать как с поверхностными, так и с глубокими, семантическими репрезентациями. Находясь в состоянии первичной памяти, информация сохраняется, но, как только внимание отвлекает­ся, она начинает теряться со скоростью, определяемой глубиной про­веденной обработки, точнее, наиболее глубоким ее уровнем. Внимание и первичная память понимаются как некоторый единый функциональ­ный механизм, выполняющий по отношению к разноуровневым про­дуктам когнитивной обработки подсобные, буферные функции. 376

Рис. 5.5. Экспериментальные данные, приводимые в пользу теории уровней переработ­ки: А. Эффект отрицательной недавности; Б. Зависимость воспроизведения слов от сложности лингвистического контекста, подсказки и типа ответа (Craik & Tulving, 1975).

Экспериментальные исследования, возникшие в рамках данного подхода, были направлены прежде всего на демонстрацию связи запо­минания с глубиной переработки, а не с продолжительностью пребы­вания в первичной памяти («кратковременном хранилище»). Одним из фактов, обнаруженных Ф. Крэйком, является эффект отрицательной недавности. В обычном эксперименте на свободное воспроизведение испытуемым последовательно предъявлялось 10 списков по 15 слов в каждом. После каждого списка испытуемый воспроизводил его, причем позиционные кривые полного воспроизведения неизменно обнаружива­ли эффект края с выраженным эффектом недавности. Когда экспери­мент был окончен, испытуемого неожиданно просили воспроизвести как можно больше показанных ранее слов. Оказалось, что в этом слу­чае слова, бывшие в отдельных списках последними, воспроизводятся особенно плохо (рис. 5.5А). Данный эффект можно считать следстви­ем поверхностной переработки последних элементов списков. С дру­гой стороны, Аткинсон и Шиффрин могли бы объяснить этот эффект недостаточным повторением последних элементов по сравнению с ма­териалом, переведенным в долговременное хранилище.

Для сравнения объяснительных возможностей двух подходов необхо­димы были более убедительные факты. Таких фактов сейчас получено немало. Например, было установлено, что число повторений слова кор­релирует с вероятностью его воспроизведения лишь в первых пробах. В.случае категоризованного вербального материала более существенным фактором оказалось то, организовано ли повторение в соответствии с группами понятий, присутствующих в списках. Иными словами, важна прежде всего организация повторений, а не их число.

В ходе своих экспериментов Крэйк показал, что испытуемые, инст­руктированные обязательно правильно воспроизводить четыре послед­них элемента списка, проговаривают главным образом эти элементы, но при внезапном тестировании после окончания эксперимента в целом (он включал предъявление нескольких таких списков) воспроизводят их не лучше, чем остальные. Все эти данные свидетельствуют о том, что по­вторение не выполняет само по себе отводимой ему в трехкомпонентных моделях функции автоматического перевода информации в долговре­менную память. Крэйк различает при этом разные формы повторения, между которыми может выбирать испытуемый. «Повторение,» имеет поверхностный характер и направлено на сохранение возможно более полной «реплики» информации в состоянии первичной памяти. Его влияние на запоминание оказывается относительно незначительным. «Повторение₂», напротив, артикулирует семантические особенности ма­териала и ведет к более глубокому и, следовательно, продолжительному кодированию (см. 5.4.3).

Основные эксперименты представителей теории уровней перера­ботки используют варьирование ориентировочной задачи и несколько напоминают исследования непроизвольного запоминания, проводившие­ся в Советском Союзе П.И. Зинченко (1903—1969) и A.A. Смирновым (1894—1980). Эти исследования продемонстрировали зависимость ус­пешности запоминания от характера работы с соответствующим мате­риалом в контексте некоторой, в общем случае немнестической (то есть не связанной с запоминанием как с сознательной целью) активности. Чем более сложной и осмысленной была обработка, тем лучше запоми­нался материал. Кроме того, все то, что нарушало привычную последо­вательность событий и на что было направлено наше внимание, — или, другими словами, все связанное с целями действий — при последующем внезапном тестировании припоминалось лучше, чем информация о множестве сопутствующих обстоятельств (см. 6.3.3).

Примером экспериментов «Торонтской школы» может служить ра­бота Крэйка и Тулвинга (Craik & Tulving, 1975), за которой последовали сотни подобных исследований¹². Типичный эксперимент состоял в предъявлении 60 слов. Перед показом каждого слова испытуемому зада­вался ориентирующий вопрос, который мог относиться к зрительным характеристикам слова (например, «Написано ли это слово заглавными буквами?»), его фонематическому рисунку («Рифмуется ли это слово со словом " скамейка"?») или особенностям значения («Относится ли это слово к названиям растений?»). Ожидалось, что эти вопросы вызовут различную по глубине обработку и, соответственно, наихудшее запоми-

¹² Проведенный в начале 2002 года анализ показал, что статья Крэйка и Локарта(1972) занимает второе место по частоте цитирования в истории экспериментальной психоло­гии, уступая лишь классической работе Джорджа Миллера (1956 — см Миллер, 1964). Наиболее часто цитируемым психологом за последние 25 лет оказался коллега Крэйка по 378 университету Торонто Эндел Тулвинг

нание в первом случае и лучшее — в последнем. Такие результаты и были получены в целом ряде условий: при узнавании и воспроизведе­нии, а равно при произвольном и непроизвольном запоминании. Было показано, что лучшее запоминание не объясняется просто более про­должительной работой с семантическим вопросом — вопрос: «Имеет ли структура слова вид " согласная-гласная-согласная"?» также приводил к плохому запоминанию. Нельзя объяснить полученные результаты и от­сутствием подлинного восприятия слова при поверхностной переработ­ке, поскольку результаты повторились, когда испытуемый записывал каждое слово либо получал ориентирующий вопрос уже после показа.

Одним из неожиданных аспектов полученных данных оказалось относительно слабое сохранение слов, ассоциированных с отрицатель­ными ответами, то есть слов, которые не подходили к ориентировочно­му вопросу, например, не попадали в определенную семантическую ка­тегорию. Причем этот дополнительный эффект наблюдался только в случае глубоких уровней обработки (см. табл. 5.5). Для его объяснения Крэйк и Тулвинг предположили, что сохранение улучшается при боль­шей ассоциативной «детализации» (elaboration) следа, то есть при уве­личении числа и разнообразия связей, выявляемых в материале при его развертывании «в ширину» — на одном и том же уровне обработки. Та­кая «детализация» облегчается, если запоминаемый материал и кон­текст, в условиях которого он кодируется, могут быть интегрированы в некоторую целостную единицу. Это и имеет место в положительных пробах, где задаваемые ориентировочные вопросы и целевые слова ес­тественно дополняют друг друга, особенно в случае глубоких уровней обработки.

Таблица 5.5. Вероятность правильного узнавания слов при различных условиях кодиро­вания (по. Craik & Tulving, 1975)

«Детализация» следа была подвергнута экспериментальному конт­ролю с помощью использования вместо обычных ориентировочных вопросов предложений различной степени сложности с одним пропущен­ным словом. Испытуемый должен был определить, подходит ли предъяв­лявшееся ему слово на место пропущенного. Как видно из рис. 5.5Б, веро­ятность последующего воспроизведения слов возрастала при увеличении сложности предложений, причем этот рост был выражен более сильно в

том случае, когда слова могли быть включены в контекст предложения (положительные ответы). Если слово и предложение не могут образовать целостной единицы (отрицательные ответы), степень воспроизведения оставалась невысокой. Результаты становятся еще более рельефными, если на стадии первоначального кодирования предъявлять слова в кон­тексте осмысленных предложений, а при воспроизведении предъяв­лять испытуемому исходное предложение в качестве подсказки. Таким образом, подсказка более эффективна, когда она присутствует при пер­воначальном кодировании, образуя с запоминаемым материалом еди­ное целое. Можно сделать и обратное утверждение: если подсказка эффективна, она должна быть каким-то образом представлена в следе хранящегося в памяти события.

Последняя формулировка совпадает с выдвинутым ранее Энделом Тулвингом принципом специфического кодирования (известным также как принцип адекватной переносу обработки). Этот принцип подчерки­вает значение возможно более полного пересечения процессов, задей­ствованных на стадии извлечения из памяти, с операциями, использо­вавшимися для кодирования информации на стадии ознакомления с материалом. Учет этого принципа давал возможность дополнить тео­рию уровней обработки, связанную преимущественно с процессами первоначального кодирования, представлениями о процессах, развора­чивающихся во время извлечения информации из памяти. В последних вариантах теории уровней переработки предполагается, что «припоми­нание» происходит при совпадении или достаточном сходстве репре­зентаций, полученных во время кодирования и при тестировании.

При всей кажущейся очевидности принцип специфического кодиро­вания означает отход от традиции вербального научения, так как он под­черкивает значение контекста запоминания и воспроизведения, а не прочности следа. Например, хотя слова «холод» и «тепло» образуют зна­чительно более прочную ассоциативную связь, чем слова «песок» и «теп­ло», если в задаче парных ассоциаций первоначально предъявлялась вто­рая пара, то на стадии тестирования для восстановления слова «тепло» более эффективной подсказкой оказывается «песок», а не «холод». Если степень пересечения (сходства) гипотетических операций при первона­чальном кодировании и при тестировании высока, то и результаты в конкретном тесте запоминания будут более высокими. Вместе с тем, специфическое кодирование не является полноценным объяснительным принципом. Будучи сформулированным в очень общей форме, он остав­ляет открытым вопрос о влиянии способа работы с материалом при пер­воначальном ознакомлении на последующее припоминание. Этот воп­рос подробно обсуждается нами в следующем разделе данной главы в связи с анализом возможного соответствия между «уровнями обработки» Крэйка и Локарта и уровневыми механизмами познавательных процес­сов в целом (см. 5.3.3). В частности, данные экспериментов с система­тическим сравнением роли сходства кодирования и извлечения инфор-380

мации из памяти на разных уровнях обработки позволяют значительно уточнить уровневое объяснение (Velichkovsky, 2002).

В обширных прикладных исследованиях («память и старость», «па­мять и алкоголизм» и т.д.) Крэйк и его коллеги отмечают также, что глу­бина и ширина переработки зависят не только от задачи, но и от функ­ционального состояния человека, которое может меняться под влиянием ожидания, эмоционального контекста, возраста, утомления, фармаколо­гического фона и т.д. Взаимодействуя, эти факторы придают репрезента­циям событий определенную уникальность¹³. В этой связи можно гово­рить о важности «единственности» следа. Воспроизведение оказывается успешным в той мере, в какой доступная при тестировании информация может быть однозначно соотнесена с кодированными перцептивно-се­мантическими репрезентациями. Когда один и тот же ориентирующий вопрос задается по отношению ко все большему числу слов в списке, ус­пешность воспроизведения снижается при той же глубине обработки, а сам вопрос оказывается менее эффективной подсказкой. Таким образом, существенным оказывается целый ряд переменных: «глубина», «шири­на» («детализация»), «специфичность» и «единственность» кодирования (Craik, 2002).

Все это свидетельствует о достаточной гибкости теории уровней пе­реработки, позволяющей ей ассимилировать данные, получаемые в рам­ках весьма разных линий исследований. Но и эта теория наталкивается на определенные трудности. Роль «троянского коня» сыграл принцип специфического кодирования. После его включения в теорию уровней переработки был проведен более полный анализ роли специфического кодирования. Эти работы неожиданно показали, что если при тестирова­нии испытуемому дается в качестве подсказки рифмующееся слово, то лучше могут воспроизводиться слова, которые первоначально восприни­мались в условиях фонематической, а не семантической ориентирующей задачи. Более того, даже совсем поверхностная переработка, связанная, например, с особенностями шрифта напечатанного текста или тембра голоса, может приводить к возникновению устойчивых мнестических эффектов, если только для их выявления используется адекватная про­цедура тестирования. Под вопросом оказался главный тезис — более глу­бокая переработка ведет к лучшему запоминанию.