Складка

СКЛАДКА (фр. — pli) — понятие классической и современной философии (Лейбниц, Хайдеггер, Мерло-Понти, Делез, Деррида, Фуко), обретающее категори­альный статус в границах философии постмодернизма. Выступило значимым терминологическим средством фрагментарного конструктивного преодоления и даль­нейшей парадигмальной разработки " философии Дру­гого", а также " различающего" подхода. Системную се­мантическую разработку понятия " С." как многознач­ной словоформы осуществил Делез. С., по Делезу, есть " различие", " сгиб, который различает" и, вместе с тем, который " сам может быть различен". В контексте потен­циально-допустимых многомерных трактовок слова " pli" Делез обыгрывает (см. Языковые игры) сопря­женные французские обороты pliessement, plie, plisser, ploir, depli, repli; нем. Zwiefalt, англ. fold, обозначающие — С., складчатость, извилину, сгиб, загиб, сгибание, разгибание и прочее, а также обращенные к терминам " двойник" и сопряженным: " удвоение", " отражение", " взаимоналожение" и др. Согласно Делезу, "...идеаль­ный сгиб (Pli) является Zwiefalt, сгибом, который разли­чает и различается. Когда Хайдеггер ссылается на Zwiefalt как на различающее различие, то следовало бы прежде всего сказать, что различие не проявляется в со­отношении с предшествующей ему неразличимостью, но в соотношении с Различием (Differance), которое не прекращает отгибать и вновь сгибать каждую из двух сторон, и которое отгибая одно, повторно сгибает дру­гое, в одной коэкстенсивности сокрытия и открытия Бы­тия, присутствия и отсутствия сущего. " Двойствен­ность" сгиба воспроизводится необходимо по двум сто­ронам, которые он различает, но которые соотносит между собой в их различии: раскол (scission), которым каждый отдельный термин ударяет по другому, напря­жение, которое каждый отдельный термин проталкива­ет в другого... Это идеализация материальной структу­ры С.: сгибание становится бесконечной операцией —

один сгиб переходит в другой и т.д. Сгиб в сгибе, внеш­нее есть внутреннее, отогнутое — это сгиб вогнутого. Вне идеализированных операций сгибания, из которых могут строиться и большие и малые миры, не существу­ет ничего. Но у Хайдеггера вздымание (сгиб-разрыв) не идентично сгибанию как бесконечной операции, оно не торит дорогу все новым и новым сгибам и разрывам, а открывает произведение, стоящее на земле: храм, дом, картина, книга...". По мысли Хайдеггера, трактовка интенциональности как отношения между сознанием и его объектом, преодолевается посредством идеи " С. Бытия" по ходу следующих философских поворотов: от интенциональности — к С., от феноменологии — к онтоло­гии, от сущего — к бытию. Согласно видению Хайдег­гера, онтология неотделима от С., ибо бытие есть С., ко­торую оно образует с сущим; раскрытие Бытия и есть сама С. Понятийно-категориальная трансформация идеи " С." и ее эволюция в текстуально-оформленную парадигму осуществлялась в контексте (утвердившейся к середине 20 ст. в западно-европейской философии) мысли о своеобычной " сверх-предпосылочности" чело­веческого видения мира. Внутренне непротиворечивую концептуальную идейную традицию толкования С. (Хайдеггер — Мерло-Понти — Делез) правомерно представлять следующим образом: воспринимая " не­что", мы уже обладаем презумпционным знанием по по­воду того, что же именно мы воспринимаем. Человек никогда не рассматривает мир " напрямую" (непосредст­венно), но всегда лишь посредством Другого. Осуще­ствляя вынужденный маневр, мы фиксируем наличие определенных границ нашего собственного восприятия, которые в итоге преодолеваются с помощью того перцептуального потенциала, которым владеет Другой. В " видимом" всегда присутствует то, что " видится", в " слышимом" — то, что " слышится", в " касаемом" — то, чего " касаются"; последние элементы перечисленных диад /то, что " видится" и т.д. — А.Г./ всегда обратным образом воздействуют на первые, дополняют их, реаль­но делая их возможными. Оборотная сторона мира по­стигается человеком с помощью Другого, но постигает­ся в виртуальном (а не в актуальном) проявлении: в ви­де " С". По Хайдеггеру — Мерло-Понти — Делезу, Дру­гой — постольку там, поскольку он — здесь: конститу­ируется порождаемое перцептуальным " люфтом" цель­ное поле (переплетение ризомного порядка — см. Ризома) позиций как взаимообратимостей. В рамках достиг­нутой Хайдеггером — Мерло-Понти — Делезом столь высокой степени абстракции и многомерной интерпре­тации, Другой утрачивает собственную антропоморф­ность, о нем в принципе недопустимо рассуждать в фи­гурах субъекта и объекта, глубины и поверхности, фигу-

ры и фона, дальнего и близкого. Другой и является усло­вием различения всех этих структур знания и восприя­тия, " С.-в-себе", исходным разрывом в структуре бытия, который " амальгамирует" разорванное между собой. По схеме объяснения Делеза, " я гляжу на объект, затем от­ворачиваюсь, я позволяю ему вновь слиться с фоном, в то время как из него появляется новый объект моего внимания. Если этот новый объект меня не ранит, если он не ударяется в меня с неистовством снаряда (как бы­вает, когда натыкаешься на что-либо, чего не видел), то лишь потому, что первый объект располагал целой кромкой, где я уже чувствовал, что там содержится предсуществование следующих целым полем виртуальностей и потенциальностей, которые, как я уже знал, способны актуализироваться. И вот это-то знание или чувство маргинального существования возможно толь­ко благодаря другому". В контексте своей гипотезы об основаниях для понимания сути фигуры " тело/теле­сность" Мерло-Понти утверждал, что мы обладаем " ак­туально функционирующим телом" только благодаря тому, что Другой открывает нам наше потенциальное тело, сгибая первое во второе, соединяя их С.: " это зия­ние между моей правой, затрагиваемой, рукой и моей левой, трогающей, между моим слышимым голосом и моим голосом, артикулированным, между одним мо­ментом моей тактильной жизни и последующим не яв­ляется онтологической пустотой, небытием: оно запол­няется благодаря тотальному бытию моего тела, и через него — мира, это подобно нулевому давлению между двумя твердыми телами, которое воздействует на них таким образом, что они вдавливаются друг в друга". В " сухом остатке" у Хайдеггера и Мерло-Понти идея " С. сущего" позитивно преодолевает /читай: " снимает" — А.Г./ прежнее содержание понятия " интенциональность", учреждая его в новом измерении: " Видимое" и " Раскрытое" не дают нам предмет видения без того, что­бы не обеспечить также и предмет говорения: С. консти­туирует само-видящий элемент зрения только в том слу­чае, если она заодно формирует и само-говорящий эле­мент языка — до той точки, где еще присутствует мир, проговаривающий себя в языке и видящий себя в зре­нии. " Свет" (концепция " видимого и невидимого" Мер­ло-Понти) открывает нам говорение вкупе со зрением, как если бы значение сопровождало бы видение, кото­рое само по себе сообщало бы смысл. Коренные отли­чия от концепции Хайдеггера — Мерло-Понти содержа­ла единотемная модель Фуко: по Фуко, световое бытие суть видимость, бытие языка в действительности своей — только совокупность высказываний. В рамках такого понимания идея " С." у Фуко принципиально не может сохранить идею интенциональности: последняя рушит-

ся в ходе расщеплении, разобщении двух компонентов знания (не интенционального в принципе). Видимое и артикулируемое у Фуко " переплетаются", но не посред­ством " слияния", а посредством гибели: интенциональность как " обратимая и умножаемая в обоих направле­ниях" (Фуко) не в состоянии конституировать тополо­гию С. В европейской философии рубежа 20—21 вв. по­нятие " С.": 1) Преодолевает традиционную схему клас­сической философской традиции, полагавшей различие: а) результатом осуществления его идентичным субъек­том, б) не влияющим на этого субъекта, в) не приводя­щим к изменению этого субъекта. 1-а) Раскрывает как " целое" процедуру становления субъекта, тему субъективации через семантические фигуры " удвоения", " двойника" и т.п. 2) Конституирует новую трактовку субъективности (в отличие от классической пред-данно­сти трансцендентального Я), репрезентируемую через исторические практики субъективации и снимающую традиционные бинарные оппозиции " Я — Другой", " Иное — Тождественное", " Свой — Чужой"; последние системно замещаются универсальной схемой, акценти­рующей в качестве предельной оппозиции — оппози­цию Внешнего (безразличного к индивидуальной жизни и смерти) и Внутреннего как С. Внешнего, его " за-ги-ба", удвоения. 3) Схватывает, фиксирует, воспроизводит момент перманентной подвижности линии Внешнего и конституирования Внутреннего как результата процесса " изгибания-складывания" Внешнего, подобно " ряби на водной поверхности"; ср. у Фуко: " существует ли Внут­реннее, которое залегает глубже, чем любой внутренний мир, так же как Внешнее, которое простирается гораздо дальше, чем любой внешний мир... Внешнее не есть фиксированный предел, но движущаяся материя, ожив­ленная перистальтическими движениями, складками и извилинами, которые вместе образуют Внутреннее; они — внешнее, но внутреннее Внешнего; мысль приходит из Внешнего, остается к нему привязанной, но не затап­ливает Внутреннее как элемент, о котором мысль не должна и не может помыслить... немыслимое не являет­ся внешним по отношению к мысли, но лежит в ее серд­цевине, как та невозможность мышления, которая удва­ивает и выдалбливает Внешнее... Немыслимое есть вну­треннее мысли, оно призывает ограниченность как иные порядки бесконечности... Конечность складывает Внешнее, создавая " глубину и плотность, возвращен­ную к себе самой" — внутреннее по отношению к жиз­ни, труду и языку, в которые человек внедряется лишь, когда он спит, но которые сами внедряются в него как живого существа, работающего индивида или говоря­щего субъекта... С. безграничного или перманентные С. ограниченности изгибают Внешнее и созидают Внут-

реннее. Внутреннее — операция Внешнего, его склад­чатость". Согласно Делезу, Фуко подобным образом преодолевает феноменологическую интенциональность: вместо классического субъекта у Фуко " живет, дышит, оживляется перистальтикой, складками-извили­нами — гигантское нутро, гигантский мозг, морская по­верхность, ландшафт с подвижным рельефом" (ср. Солярис у Лема). С. у Фуко возвращается онтологический статус. 4) В пределе возможных собственных интерпре­таций ставит под сомнение возможность самого суще­ствования некоей внешней точки по отношению к раз­личию: С. (сгибы) — такие телесные события, которые не являются свойствами какого-либо бытия, не имея двойника в осмыслении и языке; у них атрибутивно от­сутствует исходный смысл — они сами его продуциру­ют, элиминируя из собственной системы интеллектуаль­ных предпочтений предзаданный приоритет осознанно­го смысла перед бессмыслицей. Различные же возмож­ные миры как продукт С. локализуемы принципиально вне оппозиции " возможное — действительное", ибо С. не нуждается в собственном присутствии для обретения своего " не-места". 5) Определенным образом характе­ризует собственно способ, посредством которого осу­ществляется различие: выражает имманентность пас­сивности в отношении операций складывания (ср. С. на шарике, потерявшем воздух) в отличие от " сгиба" — процедуры с атрибутивной ей внутренней энергетикой. Динамическая, силовая модель С. подразумевает нали­чие определенного противостояния, противоборства сил сгибания, сгиба. Форма в контексте парадигмы С. суть результат сгиба сил материи, способность послед­ней запечатлевать, фиксировать тот или иной сгиб. В границах мироописания посредством идеи С., " твердая" и " мягкая" разновидности материи (из чего С. сделана либо делается) различаются теми степенями (уровнями, порогами) сопротивления, которые либо обусловливают торможение действия механизмов складывания/сгиба­ния, противодействуя им, либо ускоряют их. В данном контексте С. в своей действительности — не есть сгиб, осуществление которого предполагает преодоление со­противления материала или той (внешней) силы, кото­рая сохраняет форму сгибаемого. (" Физика" С. суть ка­чественная калькуляция внутренней, " эндогенной" па­мяти материи; " физика" же сгиба — " экзогенной" ее па­мяти.) Силы складывания — силы, ориентированные на восстановление полного состояния первоначального по­коя формы или " бес-форменные"; силы сгибания — о-формленные, наделяющие формой (В.А.Подорога). С. в данном случае одновременно типизирует модели: " раз­рыв и потом-сложение"; " непрерывную связь через сги­бание". 6) В границах сопряженных с понятием " С." не-

ологизмов " С. внутри С."; " быть себе С." (Фуко, М.Пруст); " С. Бога" как " идеальная С." (Подорога) предполагает способность мыслить определенным об­разом: обладать пониманием основных (в Божествен­ном пределе — всеми) трансцендентальных свойств об­раза Мира, — пониманием, абсолютно имманентным мыслимому в качестве тематизирующе-оперативного понятия); в таком контексте " С." (в отличие от репертуаров сгибания и складывания) лежит вне границ непо­средственного физического смысла. Горизонт парадигм " С. внутри С.", " С. Бога" предполагает пред-данность облика, схемы и смысла универсального типа связи лю­бых частиц универсума — и " мировой линии", и " линии линий", и " линии внешнего". (Ср. собственную модель трансцендентального условия существования мира в мысли у Лейбница: принцип предустановленной гармо­нии.) В отличие от характеристик мира по Лейбницу (непрерывность, совершенство и целостность, предус­тановленная гармония), Делез ориентирован на осуще­ствление " технологической" экспликации этих принци­пов в качестве определенного порядка шагов (опера­ций): динамика С. (" мировая линия" как " линия Внеш­него", постоянно вводящая во все " код" различия), интерпретируется им как " величайшая машина Мира". Со­гласно Делезу, " мировая линия соединяет кусочки фона с улицей, улицу с озером, горой или лесом; соединяет мужчину и женщину, космос, желания, страдания, урав­нивания, доказательства, триумфы, умиротворения. Мо­менты интенсивности эта линия связывает так же, как и те точки, через которые проходит. Живых и мертвых... Каждый из нас в силах открыть свою мировую линию, но она открывается только в тот момент, когда прово­дится по линии складки. Мировая линия одновременно физична, когда кульминирует в плане-следствии, и ме­тафизична, конституированная темами". (Ср. " мышле­ние линией", провозглашавшееся С.Эйзенштейном; мысль Клее о Космосе как о разнообразии кривых, как о своеобычном словаре линий.) Эта линия трактуется приверженцами парадигмы С. " всегда внешней" как к силам, действующим в материи (результируясь в виде С., складывания), так и к силам души (в виде сгибов, сгибания). Душа неизбывно (" всегда уже") имеет фор­му — материя же, перманентно, ее обретая, ее и теряет. Именно посему душа несгибаема, может противосто­ять, сгибать материю и самое себя. В традиции языко­вой игры на основе идеи С. воля выступает как точеч­ный результат или кривая, результирующая борьбу внешних сил сгибания: против собственной души, кото­рая способна " с-гибаться под тяжестью грехов" (Подо­рога) или против других душ. 7) Задает один из спосо­бов построения текста как аналога мироздания: Делез,

определяя собственный профессионально-философ­ский литературный стиль, как " писать есть кроить", — усматривал сценарий постижения беспредельного Кос­моса, бесконечно-вечного Мира как последователь­ность состояний содержания в шагах процедуры " рас­кроя": а) исходная материя; б) сфера С., их подбор; в) область фигуры — сгибы, сгибания, разгибания — пе­ремещение по подиуму вдоль единой линии; г) сопря­женный отбор нужной линии тела. 8) В статусе парадигмального образа для постижения идеи " мировой линии" позволяет нетрадиционно представить и осмыслить со­отношение прерывного и непрерывного, бесконечно большого и бесконечно малого: в границах парадигмы С. наука о материи все более уподобляется " оригами" (япон. — " искусство складывания бумаги"). Лабиринт непрерывности трактуется в рамках схем " С. — сгиб" не как линия, распадающаяся на точки: С. всегда " внут­ри" иной С. — наподобие " полости в полости" и может интерпретироваться как " атомарная единица" материи, как ее мельчайший элемент, как мельчайший элемент мирового лабиринта. Точка же выступает лишь как " оконечность", а не " часть линии". Ср. у Лейбница: "... разделение непрерывности следует представлять себе не как рассыпание песка, но как складывание листа бу­маги, или туники, причем возможно образование беско­нечного количества складок, из коих одни меньше дру­гих, — но тела никогда не распадаются на точки или ми­нимумы". Ср. также у Фрейда: " момент события" (как точка " фиксирования или снятия, вытеснения, отреагирования определенного комплекса") одновременно вы­ступает как событие, " одновременно снимающее напря­жение, вызванное определенной ситуацией и тут же фиксирует его в качестве некоторой нерефлексируемой схемы поведения... вытесненная ситуация в результате сохраняется и длится в этой последней". 9) В качестве элемента подлинного (т.е. " ускользающего", по Делезу и Гваттари, от господствующего интеллектуального дискурса, а также предельно дистанцированного от всех ипостасей власти) философского знания способствует позитивным процессам сохранения индивидом собст­венной идентичности (Фуко). По Фуко, современная борьба индивида за Самость осуществляется через со­противление двум нынешним формам субъекции: а) ин­дивидуализации на основе принуждения властью и б) привлечение каждой индивидуальности к известной и узнаваемой идентичности, зафиксированной раз и на­всегда. " Складывание" же и " удвоение" позволяют, со­гласно Фуко, адекватно описать и тем самым сохранить Память людей в ее ипостаси " абсолютной памяти внеш­него", а также зафиксировать " настоящее" имя отноше­ния индивида к себе (ср. воздействие Я на Я). По мне-

нию Фуко, такая Память " удваивает" как настоящее, так и Внешнее, являясь единой с забвением — ее С. " слива­ются" с разворачиванием: последнее сохраняется в этих С. именно как то, что было " завернуто" (сложено); заб­вение (разворачивание) раскрывает то, что сложено в Памяти (С. как таковых). (Ср. у Хайдеггера — " память как оппозиция забвению забвения" и у Канта — " время как форма, в которой разум воздействует на себя, осуще­ствляя " само-воздействие" и образует сущностную структуру субъективности). 9-а) Соспешествует конституированию нетрадиционной для всей европейской фи­лософской культуры модели сохранения индивидом своей идентичности (Фуко), излагая эту модель в таких концептуально-понятийных схемах, которые " ускольза­ют" от господствующего интеллектуального дискурса (см. 9): согласно Фуко, С. Бытия в состоянии образовать Самость, когда знание-Бытие и власть-Бытие уже пере­плелись и " взаимно удушаются"; С. Внешнего консти­туирует Самость, как Внешнее формирует соответству­ющее Внутреннее. По Фуко, взаимная несводимость и взаимное подразумевание знания, власти и самости со­ставляют проблемы: а) что именно я могу знать, видеть и высказывать при определенных условиях " света" и языка; б) что именно я могу делать, на какой объем вла­сти я вправе претендовать и какое сопротивление этой власти я призван оказывать; в) кем я могу быть, какими С. могу себя ограничить, т.е. как конкретно я могу ут­вердить себя в качестве автономного субъекта. Фуко формулирует исторически конкретные позиции индиви­да в системе " говорится — смотрится — сопротивляет­ся — живется": суть постмодернистский философский парафраз " вечных" вопросов: Что я знаю? Что я могу делать? Что я есмь? 10) Отражает, по мысли Делеза, опору современного человека на принципиально новые внешние ему силы, оперативный механизм которой /опоры — А.Г./ формируется посредством своеобычной Сверх—С. О конституировании последней " свидетель­ствуют изгибы, присущие цепочкам генетического кода, возможности кремния в компьютерах третьего поколе­ния, а также контуры фразы в литературе модерна, ког­да языку " только и остается, что загнуться в вечной ог­лядке на себя". Тем самым, по мнению Делеза, силы че­ловека взаимодействуют с " силой кремния, берущего реванш над углеродом, с силами генетических компо­нентов, берущих реванш над организмом, с силой аграмматикальностей, берущих реванш над означаю­щим". По мысли К.Видаль (статья " Смерть политики и секса в шоу 80-х годов", 1993), суть размышлений о С. редуцируема к идее о том, что материя, двигаясь не столько по кривой, сколько но касательным, формирует бесконечно пористую и изобилующую пустотами текс-

туру, без каких бы то ни было пробелов. Мир такого об­лика, по мысли Видаль, — /ср. с 8) — А.Г./ — суть " ка­верна внутри каверны, мир, устроенный подобно пчели­ному улью, с неправильными проходами, в которых процесс свертывания-завертывания уже больше не озна­чает просто сжатия-расжатия, сокращения-расширения, а скорее деградации-развития... Складка всегда нахо­дится " между" двумя другими складками, в том месте, где касательная встречается с кривой... она не соотно­сится ни с какой координатой (здесь нет ни верха, ни ни­за, ни справа, ни слева), но всегда " между", всегда " и то, и другое". С. в контексте подобных рассуждений право­мерно понимать как своеобычный символ духовности конца 20 ст., как универсальный принцип универсаль­ной идейно-культурной и политической дезорганизации мира, где господствует " пустота, в которой ничего не ре­шается, где одни лишь ризомы, парадоксы, разрушаю­щие здравый смысл при определении четких границ личности. Правда нашего положения заключается в том, что ни один проект не обладает абсолютным характе­ром. Существуют лишь одни фрагменты, хаос, отсутст­вие гармонии, нелепость, симуляция, триумф видимостей и легкомыслия" (Видаль).

A.A. Грицанов