Основание всякой диалектики

Вот на чем основывается сущность диспута публичного, академического, в судах, или, наконец, в обыкновенных разговорах.

Ставится тезис, который должен быть опровергнут; для этого существует два способа и два пути.

1. Способы бывают а) по существу (к делу) и б) к оппоненту или к сказанному им. При помощи первого мы опровергаем абсолютную или объективную истину тезиса, доказывая несогласие с настоящими чертами, отличающими предмет, о котором идет речь. При помощи же второго мы опровергаем относительную истину тезиса, доказывая, что эта последняя противоречит другим суждениям или взглядам противника или же доказывает несостоятельность его аргументов, причем объективная истина предмета остается в конце концов невыясненной. Например, если в споре о философских или естественно‑ научных предметах противник (который в таком случае наверняка англичанин) позволяет себе цитировать библейские аргументы, то мы имеем полное право опровергнуть его при помощи тех же аргументов, хотя такие аргументы – только к оппоненту, не проясняющие существа дела. Это похоже на то, как если бы кто‑ либо стал платить долги фальшивыми деньгами, которые были получены им от того же кредитора. Такого рода способ действий можно во многих случаях сравнить с представлением суду подложного обязательства, на которое ответчик со своей стороны отвечает подложной же квитанцией, хотя заем мог существовать и на самом деле. Так же как и в последнем случае, аргументация к оппоненту имеет преимущество краткости, ибо очень часто правдивое и толковое выяснение правды потребовало бы слишком много труда и времени.

2. Что касается того, каким путем следует двигаться, то стремиться к достижению цели можно двояким образом: прямым или косвенным. При помощи первого пути мы нападаем на первооснову тезиса, а посредством второго – на его результаты. Первым путем мы доказываем несправедливость самого тезиса, а вторым, – то, что такой тезис не может быть правдивым.

Рассмотрим вышесказанное подробнее:

1) Опровергая прямым путем, то есть нападая на основания тезиса, мы или показываем, что сами они неверны, отрицая главную или второстепенную посылки и в обоих случаях нападая на материю, служащую основанием заключения; или же мы допускаем эти основания, но показываем, что тезис не вытекает из них, и говорим «не следует», нападая таким образом на форму заключения.

2) Опровергая косвенным путем, то есть нападая на тезис при помощи его следствий, на основании неточности этих последних выводим заключение о неточности и неверности самого тезиса по закону ложная причина ведет к ложному следствию, при этом мы можем воспользоваться или инстанцией, или апагогией.

а) Инстанция есть только приведение противоположного примера, она опровергает тезис, показывая предметы или явления, относящиеся к тезису и вытекающие из него, но к которым он однако не может быть применен, а следовательно, он не может быть и истинным.

б) Об апагогии говорим в том случае, когда временно признаем правильность тезиса, но потом связываем с ним какое‑ то другое, признанное истинным или безусловно истинное положение так, чтобы взятые вместе они сделались бы посылками того заключения, которое с полною очевидностью для всех было бы ошибочным; ибо оно или противоречит самому существу вещей или свойству предмета, о котором идет речь, признанному достоверно, или же, наконец, другому положению, высказанному лицом, которое выставило тезис. Отсюда апагогия может быть к оппоненту и по существу. Если вывод противоречит несомненным истинам, достоверность которых очевидна всем даже a priori, то это доказывает, что мы довели противника до абсурда.

«Можно быть объективно правым, но не казаться таковым другому, а даже очень часто и самому себе»

В каждом из этих случаев ложность заключения противника должна зависеть только от его тезиса; если достоверность остальных посылок не подлежит сомнению, то неверен тезис.

Всякая придирка в споре может быть всегда подведена под один из приведенных выше формальных способов, и потому в диалектике эти способы играют ту же роль, что при фехтовании удары, наносимые противнику по правилам. Приводимые же далее уловки можно сравнить со стратегическими хитростями и увертками, а особенные придирки в спорах – с тем, что учителя фехтования называют «свинскими ударами».

Уловки

Уловка 1. Распространение. Необходимо вывести утверждение противника за пределы его естественных границ, обсуждать его в самом общем и обширном смысле и расширить его как можно больше. Чем более общим является утверждение, тем большее открывается поле действия и тем более оно открыто для нападения и придирок. Противоядием служит точная и подробная постановка предмета спора или обстоятельств спора.

Пример 1. Я доказывал, что «лучшей считается английская драма». Противник хотел воспользоваться инстанцией и заметил, что «насколько всем известно, англичане не создали ничего выдающегося ни в музыке, ни в опере». Я возражаю, что музыка не входит в состав понятия «драма»; последнее включает только трагедию и комедию, о чем противник отлично знал, только хотел обобщить мое положение, распространив его на всё театральные представления, а следовательно, на оперу и музыку, с тою целью, чтобы наверняка разбить меня впоследствии.

Наоборот, спасти свое положение сможем, если станем как можно больше сужать высказывание и, конечно, если сумеем соответственным образом выразить свои мысли.

Пример 2. Ламарк утверждает, что полипы лишены всякого ощущения, на том основании, что у них совершенно нет нервов. Между тем, не подлежит ни малейшему сомнению, что полипы ощущают, так как идут на свет, осторожно перемещаются с веточки на ветку, чтобы схватить добычу. Отсюда следует предположение, что нервная система полипов равномерно распределена в общей массе всего организма, как будто слилась с ним в одно целое, ибо совершенно очевидно, что эти животные получают раздельные впечатления, не обладая отдельными органами чувств.

Так как только что сказанное достаточно ясно опровергает гипотезу Ламарка, то этот ученый прибегает к следующего рода диалектической уловке: в таком случае все составные части организма полипа должны быть приспособлены ко всяким ощущениям, а также к движению, к воле и мышлению; тогда полип имел бы в каждом пункте своего тела все органы наиболее совершенных животных, а следовательно, каждый пункт мог бы видеть, обонять, слышать и так далее, а также думать, соображать и делать заключения; каждая часть его тела была бы совершенным животным, и сам полип стал бы существом даже более развитым, чем человек, ибо каждая частичка его тела обладала бы всеми теми качествами, которыми человек обладает только в целом. Затем не было бы никакого препятствия распространить все то, что было сказано о полипах, и на монады, эти самые несовершенные существа, а затем и на растения, которые также живут, и так далее. Употреблением такого рода диалектических уловок автор сам выдает себя и показывает, что он сам признает себя в душе неправым. Из утверждения, что целое тело полипа способно к восприятию светового ощущения, Ламарк делает заключение, что целое тело полипа думает…

Уловка 2. Воспользоваться созвучностью с целью распространения положения на то, что или ничего, или во всяком случае очень мало имеет общего с предметом, о котором идет речь, кроме идентичности самого слова, потом искусно подменить его и сделать вид, что опровергнуто само положение.

Пример. Я поносил издавна сложившееся мнение, что по нанесении кому‑ либо оскорбления честь этого пострадавшего субъекта остается запятнанной до тех пор, пока оскорбление не будет смыто кровью противника или своею собственной. Как на главное основание моего мнения, я указывал на то, что честь не может быть запятнана тем, что человек выносит и терпит от других людей, но только своими собственными поступками, потому что никто не может ручаться ни за что и ни от чего не может быть вполне гарантирован. Противник заметил, что если какого‑ нибудь купца несправедливо обвиняют в надувательстве, нечестности и безалаберном ведении дела, то такое обвинение оскорбляет его честь, приносит материальные убытки, и что в таком случае, чтобы восстановить свое честное имя, он должен призвать клеветника к ответственности и заставить его взять свои слова назад.

Таким путем при помощи омонима он подставил мещанскую честь или доброе имя, обесславленное клеветой, на место рыцарской чести, иначе называемой предмет гордости, которая может быть опорочена простой обидой. Далее, так как оскорбление первого рода чести в целях чисто утилитарных не может быть оставлено без последствия, но должно быть опровергнуто гласно, публично, то, на основании того же самого, оскорбление рыцарской чести не может быть оставлено без мести, но должно быть смыто и опровергнуто еще более сильной обидой и поединком. Благодаря созвучности в слове «честь» происходит смешение двух совершенно различных понятий.

Уловка 3. Утверждение, выставленное только в относительном смысле, принимается в смысле абсолютном или, по крайней мере, в совершенно ином смысле и затем в этом именно смысле опровергается. Вот пример Аристотеля: «Мавр черен, но что касается зубов – бел; итак, он в то же время черен и не черен». Это вымышленный пример, который на деле никого не обманет; возьмем другой из действительной жизни.

Пример. В одном философском разговоре я признал, что моя система защищает и хвалит квиетистов[4]; вскоре после того речь зашла о Гегеле, и я утверждал, что он большею частью писал ерунду или что автор писал слова, а читатель теперь должен придумывать им смысл. Противник не стал опровергать этого по существу, а ограничился тем, что выставил аргумент к оппоненту: «Вы только что хвалили квиетистов, а они тоже писали много ерунды».

«Когда желаешь вывести заключение, не надо обнаруживать его слишком рано»

Я согласился с этим, но сделал поправку в том отношении, что хвалю квиетистов не как философов и писателей, и потому не за их теоретические произведения, а как людей, – за их поступки в практическом отношении. Что же касается Гегеля, то речь идет именно о теоретических произведениях.

Таким образом нападение было отражено.

Первые три уловки имеют много общего, а именно: противник говорит не о том, о чем начали спорить. Кто позволит, чтобы его опровергнули одной из этих уловок, тот проявляет неведение довода [5]. Все, что говорит противник в этих уловках, справедливо; но между его положением и поставленным тезисом нет действительного противоречия, а только кажущееся, а потому тот, на кого направлена атака, должен отрицать заключение, а именно следование неверности своего тезиса из верности тезиса противника, а это составляет прямое сбивание доводов его собственного сбивания доводов путем отрицания следования.

Уловка 4. Не допускать верных аргументов, предвидя заключение. Есть два средства.

а) Когда желаешь вывести заключение, не надо обнаруживать его слишком рано, но во время разговора приводить аргументы поодиночке, ибо в противном случае противник может попробовать воспользоваться всякого рода придирками. Когда сомнительно, согласится ли противник с твоими аргументами, следует привести аргументы аргументов, построить просиллогизмы, причем приводить как можно большее число таких аргументов без всякого определенного порядка, прикрывая таким образом свою игру до тех пор, пока противник не согласится с тем, что тебе нужно. Такое правило предлагает Аристотель в своей «Топике»[6]. Примеры излишни.

«Следовало бы каждому человеку высказывать только правильные мнения, а потому сперва думать, а потом говорить»

б) Для доказательства своего тезиса можно пользоваться и ложными аргументами, если противник не соглашается с верными, или если он не убежден в их верности, или если замечает, что из них прямо вытекает нужный для твоего доказательства вывод. Тогда надо воспользоваться положениями по существу своему ложными, но верными при применении к оппоненту или к высказанному им, и аргументировать, исходя из способа мышления противника. Правду можно доказать при помощи ложных аргументов, хотя никогда – наоборот. Можно также опровергать ложные положения при помощи ложных же положений, если противник считает их верными, и тем самым пользоваться его образом мышления. Если, например, противник – последователь какой‑ нибудь секты, которую мы отрицаем, то мы имеем право употребить против него изречения этой секты в качестве аксиом [7].

Уловка 5. Сделать исподтишка предвосхищение основания [8]по отношению того, что следует доказать, одним из способов: 1) применить другое название (например, вместо «честь» сказать «доброе имя», вместо «девственность» – «добродетель»);

2) когда в споре дело касается подробностей, потребовать общего допущения (например, доказывая несостоятельность и неуверенность медицины, постулировать несостоятельность всей науки);

3) когда, наоборот, два положения взаимно вытекают одно из другого, и надо доказать первое, то принудительно допустить второе; 4) когда требуется доказать какой‑ нибудь предмет в общем, требовать, чтобы согласились по очереди со всеми частностями.

Что касается упражнений в диалектике, то очень хорошие указания можно найти в последнем разделе «Топики» Аристотеля.

Уловка 6. Когда спор ведется серьезно и со всеми формальностями, и один непременно хочет совершенно понять другого, тогда тот, кто поставил тезис и желает его доказать, должен постоянно обращаться к противнику с вопросами, чтобы от его допущений прийти к заключению об истине утверждения. Эта эротематическая[9]метода была во всеобщем употреблении у древних (иначе она называется сократовскою). К этой методе можно отнести и настоящий способ, и некоторые другие из последующих, обработанных по теории Аристотеля, как в книге «О софистических опровержениях».

Задавать вопросы надо много и долго для того, чтобы скрыть то, чего ожидаешь и чему желаешь подтверждения. Кроме того, наоборот, надо быстро излагать свою аргументацию из допущенного, ибо кто быстро схватывает мысли, тот не может и не имеет времени заметить возможные ошибки и погрешности в доказательствах.

Уловка 7. Стараться раздражать противника, ибо под влиянием гнева он не в состоянии ни следить за собою и высказывать правильные мнения, ни даже заметить свои преимущества. Гнев же можно вызвать постоянными придирками и явным недобросовестным отношением.

Уловка 8. Задавать вопросы не в том порядке, какого требует заключение, и с перерывами. В таком случае противник не знает, к чему относятся эти вопросы, и потому не может предвидеть их результатов, а вследствие этого можно воспользоваться его ответом для различных выводов, даже для прямо противоположных, смотря по тому, каковым этот ответ окажется. Такой способ похож на четвертую уловку, где точно также надо маскировать свои действия.

Уловка 9. Когда замечаешь, что противник намеренно отвечает отрицанием на вопросы там, где мы могли бы воспользоваться утверждением для нашего положения, надо спрашивать обратное тому, чего требует положение, как бы желая его утверждения или, по крайней мере, предоставляя ему то и другое на выбор, так чтобы он не замечал, какого утверждения мы добиваемся.

Уловка 10. Когда мы строим индукцию и противник соглашается с отдельными случаями, из которых она может быть составлена, не следует задавать ему вопроса, соглашается ли он также и с их обобщением, вытекающим из этих случаев, но ввести его как окончательно признанную истину, так как иногда и самому противнику может показаться, что он признал ее, и посторонним слушателям, помнящим вопросы об отдельных фактах, которые должны бы были привести к этой цели.

Уловка 11. Если речь идет о таком общем понятии, которое не имеет особого названия, а должно быть обозначено фигурально при помощи сравнений, то мы должны избрать такое сравнение, которое больше всего соответствовало бы нашему утверждению. Так, например, имена, которыми обозначаются в Испании политические партии низкопоклонников и либералов, придуманы и выбраны, без всякого сомнения, этими последними. Имя протестантов избрано, конечно, ими самими, равно как и название евангелической церкви, а вот имя еретиков дано им католиками. То же можно сказать относительно более точных названий вещей. Так, например, если противник предложит какое‑ нибудь измененное наименование, то мы назовем его «неологизмом», так как это слово вызывает антипатию; и поступим наоборот, если сами делаем такое предложение. То, что человек совершенно незаинтересованный назовет «культом» или «общественным вероисповеданием», другой называет «богобоязнью», «набожностью».

В сущности это не что иное, как деликатное предвосхищение основания: то, что желают доказать, то наперед как будто помещают в слово, в название, из которого оно же затем вытекает посредством простого аналогического суждения. То, что один называет «подвергнуть личному задержанию», «взять под стражу», противник его называет «запереть». Говорящий нередко заранее выдает свое намерение теми именами, которыми называет вещи. Один говорит «духовенство», другой – «попы».

Из всех уловок эта – самая употребительная, инстинктивная. Ревность религиозная – фанатизм. Галантность – прелюбодеяние. Двусмысленность – сальность. Плохое ведение дел – банкротство. Посредством влияния и связей – при помощи подкупа, кумовства. Справедливая признательность – хорошая плата.

Уловка 12. Дабы заставить противника согласиться с тем или другим утверждением, надо поставить также и прямо противоположное положение и предоставить ему выбор, причем надо выразить это последнее положение так ясно, чтобы противник, избегая обвинения в парадоксальности, принял наш тезис.

Например, мы желаем, чтобы противник согласился с тем, что такой‑ то из наших знакомых должен во всем повиноваться своему отцу, что бы он ему ни приказывал. Мы задаем вопрос: следует слушать родителей или нет? Или, когда говорим о чем‑ нибудь «часто», то спрашиваем, много или мало случаев надо подразумевать под словом «часто». Совершенно аналогично тому, как если бы кто‑ либо положил серый предмет рядом с черным. В таком случае этот предмет можно назвать белым; если же положить его рядом с белым, то можно назвать его и черным.

Уловка 13. Нечестную штуку устраиваем после нескольких заданных вопросов, на которые противник ответил так тонко, что мы не можем ими воспользоваться для выведения желаемого заключения. Она состоит в том, что мы делаем заключение, которое как будто доказано этими ответами противника, и провозглашаем его триумф. Если противник застенчив, несмел или прямо глуповат, а сами мы обладаем порядочной долей бесстыдства и нехорошей глоткой, это может очень легко удаться.

Такого рода способ принадлежит к ошибкам в результате принятия неверных оснований.

Уловка 14. Если мы поставили парадоксальный тезис и затрудняемся доказать его, тогда предлагаем противнику какой‑ нибудь другой, верный, хотя и не совсем очевидный тезис для того, чтобы почерпнуть из него материал для доказательства. Если же в ум противника вкрадется подозрение, и он отбросит этот последний тезис, то надо довести его до абсурда и тогда торжествовать. Если же он согласится с нами, то, следовательно, мы сказали нечто разумное и потому можем продолжать в том же духе или же, наконец, присоединить еще предыдущую уловку и утверждать, что таким путем мы доказали свой парадокс. Конечно, это демонстрирует полное отсутствие стыда, но тем не менее в обыденной жизни встречается очень часто; есть даже люди, которые поступают таким образом совершенно инстинктивно.

Уловка 15. Аргументация к оппоненту или к высказанному им. При изложении противником какого‑ либо утверждения необходимо посмотреть, не противоречит ли оно тем или иным образом хотя бы чему‑ нибудь из того, что он утверждал или с чем он согласился раньше. Далее, не противоречит ли оно тезису школы или секты, которую он хвалил и одобрял, деятельности последователей этой секты, хотя бы ныне и не существующих, или, наконец, тому, что он сам делает или не делает.

Например, если противник защищает самоубийство, обязательно надо спросить его, почему он сам до сих пор не повесился, или если утверждает, что Берлин – нехороший город, и что в нем невозможно жить, спросить его, почему он не уезжает оттуда с первым поездом. Придирку можно найти всегда и во всяком случае.

Уловка 16. Если противник теснит нас контраргументами, мы можем спастись каким‑ нибудь тонким различием, о котором прежде мы не думали, правда, если только предмет допускает двойное значение или двойной случай.

Уловка 17. Если замечаем, что противник нашел аргументацию, при помощи которой может опровергнуть наше положение, мы, не допуская до этого, должны прервать спор или перенести его на другое положение, одним словом, устроить подмену тезиса или сразу начать с чего‑ либо совсем другого, как будто оно относится к делу и составляет аргумент против собеседника.

«Всякий стремится одержать верх даже в том случае, когда отлично сознает, что его мнение ложно»

Если подобная диверсия [10]относится так или иначе к обсуждаемой теме, то эта уловка совершается с некоторою скромностью; с нахальством же и наглостью, – если диверсия касается единственно самого противника и не имеет никакого отношения к предмету спора.

Например, я хвалил китайцев за то, что у них нет родового дворянства, и что должности даются единственно по выдержании экзаменов. Мой противник доказывал, что образование столь же мало способствует получению должностей, как и происхождение (которому он придавал известное значение). Естественно, дело приняло для него дурной оборот; он немедленно сделал диверсию, что в Китае все касты без исключения подвергаются наказанию палочными ударами, поставил это в связь с усиленным чаепитием и, в конце концов, за то и другое стал ругать китайцев. Если бы кто‑ нибудь вдался в подробное рассмотрение всего этого, то слишком далеко удалился бы от своего предмета и безусловно остался бы побежденным.

С полным бесстыдством ведется спор тогда, когда диверсия совершенно покидает сущность вопроса и начинается, например, следующим образом: «ведь еще раньше вы также доказывали…» и так далее. В этом случае надо приспособляться к лицу, с которым ведется спор, о чем будет сказано в последней уловке. Собственно говоря, это средняя ступень между объясняемыми там аргументацией к личности и аргументацией к оппоненту. Каждый спор, происходящий между людьми, показывает в достаточной степени, насколько эта уловка общая и врожденная. Раз один делает замечания, касающиеся личности, а другой их не опровергает, а в свою очередь обращается к своему противнику с такими же замечаниями, оставляя без ответа те, которые сделаны ему самому, то этим самым он признает их справедливость.

В этом случае он поступает подобно Сципиону, который напал на карфагенян не в Италии, а в Африке. На войне подобного рода диверсия может принести пользу, но в спорах и перебранках она совсем не годится, потому что полученные упреки остаются совершенно неопровергнутыми и посторонний слушатель узнаёт самые дурные и компрометирующие вещи о той и другой стороне. Если же ее и употребляют в спорах, то только за неимением лучшего.

Уловка 18. Если противник желает, чтобы мы прямо возразили против того или другого пункта его тезиса, а мы в данный момент не можем ничего ответить подходящего, то мы должны совершенно обобщить предмет и тогда только начать разбивать его.

Например, приходится высказать свое мнение, почему та или другая физическая гипотеза не заслуживает доверия, – тогда начинаем говорить о несостоятельности и несовершенстве человеческих знаний и как можно длиннее и запутаннее начинаем доказывать это несовершенство. Когда же нам удастся выманить и вытянуть из противника аргументы, с которыми он согласен, не следует спрашивать его про заключение, а вывести его самостоятельно. И даже, если не хватит того или другого аргумента, мы должны и его принять за допущенный противником и сделать нужный нам вывод.

Уловка 19. Если замечаем, что противник приводит какой‑ нибудь фантастический или призрачный аргумент, то мы можем, конечно, легко опровергнуть его, разбирая заключающуюся в нем фальшь и фантазию, но чтобы короче и скорее достигнуть желаемого результата, гораздо удобнее ответить таким же ложным и софистическим, но прямо противоположным аргументом, так как вся суть не в правде, а единственно в одной только победе.

Например, если противник приводит аргумент к оппонету, достаточно парализовать его обратным аргументом к оппоненту или к сказанному им.

Уловка 20. Разлад и ссора в споре способствуют излишнему преувеличению тезиса. Таким путем мы можем принудить противника к обобщению тезиса, который правилен только в определенных пределах; когда нам удается разбить сделанное таким образом обобщение, будет казаться, что мы опровергнули основной, частный тезис. И наоборот, мы должны беречься, чтобы сами, увлекшись спором, не впали в обобщение или чересчур широкое распространение нашего утверждения. Часто противник старается сам расширить наш тезис дальше, чем мы это сделали; тогда следует остановить его и ввести спор в нужные границы, говоря: «вот что я сказал, но отнюдь не больше».

Уловка 21. Притягивание вывода за уши. При помощи ложных выводов и искажения понятий выводим из тезиса противника такие утверждения, которых в тезисе совершенно нет и которые совершенно противоречат взглядам противника. Но так как кажется, что именно из его положения вытекают эти другие, которые находятся в противоречии или между собою, или с общепринятыми истинами, то это сходит за косвенное опровержение, за апагогию, но представляет собой сознательное применение ошибки в результате принятия неверных оснований.

Уловка 22. Апагогия при помощи инстанции противоположного примера. В то время как индукция требует приведения многих случаев для обоснования обобщающего их тезиса, апагогия для его опровержения должна предъявить только один случай, к которому тезис не подходит. Такого рода случай называется инстанцией, приведением противоположного примера. Например, тезис «все жвачные животные имеют рога» опровергается одной инстанцией – верблюд. Инстанция, таким образом, есть ситуация, когда общее положение применяется к чему‑ либо, что заключено в ее основном понятии, но по отношению к которому оно недействительно и потому само собой отпадает.

«Мыслят очень немногие, а свое мнение хотят иметь все поголовно»

В этом случае легко впасть в ошибку, а потому надо обращать внимание на следующее.

1) Действительно ли верен пример; бывают вопросы, в которых единственное возможное решение состоит в том, чтобы случай признать неестественным, например, масса чудес, истории привидений и так далее.

2) Действительно ли пример входит в рассматриваемое понятие; очень часто случается, что это только кажется, и потому вопрос самым простым путем решается при помощи простого точного различения.

3) Действительно ли пример находится в противоречии с выставленною истиной, так как очень часто и это противоречие бывает только призрачным.

Уловка 23. Хороший удар противнику наносит разворот аргумента, то есть, когда аргумент, которым хочет воспользоваться противник, еще лучше может быть употреблен против него самого. Например, когда говорят: «ведь это ребенок, к нему нельзя относиться строго», употребляем разворот: «вот потому‑ то его и надо учить, чтобы он не вырос и не свыкся со своими дурными привычками».

Уловка 24. Если при каком‑ нибудь приведенном удачно аргументе противник начинает заметно злиться, надо усиленно пользоваться этим аргументом и даже злоупотреблять им не только по той причине, что он раздражает и дразнит противника, но и потому что благодаря такому факту мы можем быть уверены, что нечаянно напали на его слабую сторону и, следовательно, легко сможем поймать его на чем‑ нибудь.

Уловка 25. Эту уловку можно употребить особенно в том случае, когда ведется спор между учеными людьми в присутствии неученых слушателей и когда вдруг выявится недостаток в аргументах по существу и даже к оппоненту. Тогда употребляют апелляцию к слушетелям, то есть дается ответ негодный, но негодность которого может определить только человек, хорошо знакомый с существом дела; таков противник, но не слушатель. Поэтому в глазах этих последних противник останется побежденным, в особенности же если ответ выставит его тезис в смешном виде. Все люди всегда рады смеяться, и те, которые смеются благодаря нам, всегда будут на нашей стороне. Чтобы обнаружить фальшь ответа, пришлось бы прибегнуть к длинному анализу и к главным основам науки или, наконец, к другим каким‑ нибудь источникам, а выслушивать это охотников найдется немного.

Пример. Противник утверждает, что при первоначальном формировании гор масса, из которой кристаллизовался гранит и все остальные горные породы, пребывала в жидком состоянии от жара, то есть была расплавлена. Жар должен был быть приблизительно в 250 °С[11]. Масса кристаллизовалась под прикрывающей ее морской поверхностью. Мы приводим аргумент, апеллированный к слушателям, что при такой температуре – и даже раньше, при 100 °С – море бы выкипело и витало в воздухе в парообразном состоянии. Слушатели смеются.

Чтобы опровергнуть нас, противнику пришлось бы показать, что точка кипения зависит не только от температуры, но также и от давления атмосферы, а оно при выкипании половины морей до такой степени повысилось бы, что и при 250 °С кипения бы не наступало. Но на это противник не пойдет, так как для нефизиков на это потребовалось бы отдельное рассуждение.

Уловка 26. Апелляция к авторитету заключается в том, чтобы, сообразуясь со знанием противника, воспользоваться авторитетами вместо того, чтобы приводить реальные доказательства. «Каждый предпочитает верить, а не рассуждать» – говорит Сенека. По этой причине легко вести спор, когда на своей стороне имеешь авторитет, уважаемый противником. Чем ограниченнее знание и способности противника, тем большее число авторитетов имеют для него значение. Если же он обладает очень хорошими способностями, то он или мало, или совсем не признаёт авторитетов. Само собою разумеется, что и в этом случае он согласится с авторитетными специалистами в мало ему известных или совершенно неизвестных областях науки, искусства, ремесла, да и то с известным недоверием. Наоборот, люди обыкновенные относятся к ним с глубоким уважением и почтением; они совершенно не знают того, что тот, кто делает из предмета ремесло, любит не сам предмет, но выгоду и пользу, вытекающие из него; им также неизвестно, что тот, кто учит чему либо других, сам не знает этого предмета основательно, потому что у того, кто основательно изучает предмет, обыкновенно не остается свободного времени на обучение ему других. Но у толпы всегда есть много уважаемых авторитетов; поэтому когда нам недостает действительного авторитета, можно взять только кажущийся и привести то, что сказано, в совершенно другом смысле и при других обстоятельствах. Наибольшие же влияние и значение имеют те авторитеты, которых противник совершенно не понимает. Например, люди неученые больше всего уважают латинских и греческих философов. С мнениями авторитетов можно делать все, что угодно; не только допускать натяжки, но даже и совершенно искажать смысл. В чрезвычайных случаях можно даже цитировать авторитеты, существующие только в собственном воображении.

«Весьма сомнительно, что противник отплатит тебе тем же, если ты в споре поступишь с ним справедливо»

По большей части у противника нет под рукой книжки, а если и есть, то он не умеет с нею справляться.

Вот самый лучший пример, какой только можно найти. Один французский священник, чтобы не мостить улицу перед своим домом, как того требовали от всех домовладельцев, привел следующую фразу из Библии: «paveant illi, ego non pavebo» [12], чем совершенно убедил представителей городского управления. Наконец, можно выдавать за авторитеты общие предрассудки, потому что сознание большинства людей соответствует принципу, подмеченному еще Аристотелем: то, что многие считают верным, таковым и является.

Нет такого самого бессмысленного взгляда, который бы люди с легкостью не усвоили, если им удастся втолковать, что он общепринят и везде распространен. Пример так же действует на умы людей, как и на их поступки. Как бы то ни было, странно, что общепризнанное мнение имеет на них такое влияние, раз им известно, как эти мнения принимаются людьми на веру, без всякого с их стороны размышления, только на основании чьего‑ либо примера. Происходит это, по всей вероятности, оттого, что большинство людей лишено самопознания. Только весьма немногие согласны с Платоном, что сколько людей, столько и мнений; то есть толпа имеет много причуд, и если бы кто‑ то захотел сообразоваться с ними, взял бы на себя непосильную работу.

Общественное мнение, серьезно говоря, – не доказательство и даже не аргумент в пользу правильности чего‑ либо. Утверждающие противное, должны допустить: 1) что течение времени лишает силы эту всеобщность, иначе нам пришлось бы вернуться ко всем старым заблуждениям, некогда признававшимся всеми за истину, например, к системе Птолемея или к восстановлению католицизма в протестантских странах; 2) то же самое можно сказать и относительно отдаленности в пространстве, иначе всеобщность мнений поставила бы в затруднительное положение последователей буддизма, христианства и ислама.

То, что называют общественным мнением, основывается на мнении не более чем двух – трех особ; мы убедились бы в этом, если бы могли присутствовать при истории возникновения какого‑ нибудь такого мнения. Тогда бы мы нашли, что первоначально приняли его, озвучили и начали отстаивать два – три человека; другие же были настолько любезны, что поверили, будто первые его вполне основательно исследовали. На основании предрассудка этих других о достаточных способностях первых, приняли то же мнение и третьи. Этим третьим, в свою очередь, поверили еще многие, которых леность подвинула поверить на слово и не тратить время на проверку. Так изо дня в день число этих ленивых и легковерных последователей возрастало, потому что, как только мнение получало за себя достаточное число голосов, уже следующие полагали, что оно могло достигнуть этого лишь благодаря прочности своих оснований. Остальные должны были допустить то, что допускалось большинством, чтоб их не считали возмутителями спокойствия, восстающими против общественного мнения, или дерзкими мальчишками, желающими быть умнее всех на свете. В результате немногие, способные к суждению, молчат, а те, которые могут говорить, совершенно неспособны иметь собственное суждение, а представляют собой только отголосок чужих мнений, которые они защищают даже с большею ревностью и нетерпимостью.

Они ненавидят в инакомыслящем не столько другое мнение, которого он придерживается, сколько нахальство, благодаря которому он судит самостоятельно, на что они сами никогда не отважатся и что в душе отлично сознают. Короче сказать, мыслят очень немногие, а свое мнение хотят иметь все поголовно. Что же им при таком положении вещей остается, как не зазубрить и голословно повторять готовые чужие мнения, вместо того, чтобы составлять их самим! Если дело происходит таким образом, то что же значит голос ста миллионов людей? То же, что какой‑ нибудь исторический факт, который встречаешь повторяющимся у сотни исторических писателей, а потом оказывается, что все они переписали его друг у друга, так что в конце концов все сводится к сообщению кого‑ то одного. Оно – это то, что я говорю, что ты говоришь, наконец, что он говорит; в итоге оно не что иное, как серия утверждений.

Тем не менее в споре с обыкновенными людьми можно пользоваться общим мнением, как авторитетом.

Вообще, когда спорят между собою две заурядные головы, оказывается, что избираемое ими обоими оружие большею частью сводится к авторитетам; авторитетами они тузят друг друга. Если более способной голове приходится иметь дело с плохой, то и для нее самое благоразумное взяться за то же оружие, выбирая его сообразно слабым сторонам противника. Такой противник, окунувшийся, словно Зигфрид[13], в пучину неспособности к мышлению и суждению, становится по определению таким же крепко закаленным против оружия логических оснований.

«То, что называют общественным мнением, основывается на мнении не более чем двух‑ трех особ»

В области права, в судах диспуты производятся только при помощи авторитета: авторитета твердо установленного закона. Для осуждения достаточно отыскать и привести соответствующую статью закона, то есть такую, которая применительна к данному случаю. Но и здесь остается большое поле действия для диалектики, потому что в случае надобности конкретный случай и нужный закон – даже если они, собственно, и не подходят друг к другу – переворачиваются и так, и эдак до тех пор, пока не окажутся подходящими, или наоборот.

Уловка 27. Когда не знаешь, что отвечать на утверждения противника, то можно с деликатной иронией признаться в своей некомпетентности: «То, что вы говорите, недоступно моему слабому уму; может быть, вы и правы, но я не понимаю этого, потому отказываюсь высказать какое‑ либо мнение». Таким образом слушатели, у которых пользуешься уважением, вполне убеждаются, что твой противник говорит ужасный абсурд.

Так, например, по выходе в свет «Критики чистого разума»[14]или, вернее сказать, в самом начале того периода, когда она стала интересовать и волновать людские умы, многие профессора диалектической школы объявили: «мы этого не понимаем», думая, что таким путем им удалось очень тонко и хитро отделаться от нее.

Но когда некоторые последовали нового направления доказали этим ученым старой школы, что они действительно ничего не поняли, те страшно рассердились.

Этой уловкой можно пользоваться только в том случае, когда вполне сознаешь, что пользуешься в глазах слушателей большим авторитетом, чем твой противник; например, когда спорят профессор и студент.

В сущности этот прием принадлежит к предыдущей уловке и составляет особенно коварный способ замены достаточных оснований собственным авторитетом. Опровергать эту уловку можно следующим образом: «Простите, но при вашей проницательности, вам не составит ни малейшего труда понять это; виноват, конечно же, я, поскольку слишком неясно изложил предмет», а потом следует все разжевать и положить противнику в рот, вопреки его собственному желанию, для того, чтобы он сам пришел к убеждению, что, действительно, сначала ничего не понял. Таким образом уловка оказывается возвращенной обратно.

Противник с помощью этого приема хочет внушить слушателям мысль, что мы принимаем в качестве тезиса некий абсурд, а мы, парируя, демонстрируем мнимую непонятливость противника. И то, и другое не переступает границ вежливости и приличия.

Уловка 28. Очень легко можно устранить или по крайней мере сделать подозрительными некоторые выставленные против нас утверждения противника. Надо только свести их к какой‑ нибудь презираемой всеми или неуважаемой категории, конечно, если эти утверждения имеют какую‑ нибудь, хотя бы самую слабую, связь с ними. В таком случае обыкновенно восклицают: «э, голубчик, да ведь это манихейство!» (арианство, пелапанство, идеализм, спинозизм, натурализм, пантеизм, рационализм, спиритизм, мистицизм и так далее…)

При этом можно допустить следующее: 1) что утверждение действительно идентично с приведенной категорией или по крайней мере в ней заключается; тогда мы кричим: «о, это уже давно всем известно!»; 2) что категория эта совершенно опровергнута, и что в ней нет ни на йоту правды.

Уловка 29. «Может быть, это справедливо в теории, но на практике – совершенно ложно».

При помощи этого софизма мы вынуждаем людей согласиться с исходными посылками, отвергая, однако, при этом вывод вопреки тому правилу, что верная причина порождает верное следствие. Подобное утверждение основывается на невозможном, ибо, как известно, то, что верно в теории, должно быть верно и на практике, в противном случае надо предположить, что в самую теорию вкралась какая‑ то ошибка, которую в данную минуту не заметили.

Уловка 30. Когда противник не дает никакого прямого ответа на вопрос или приведенный аргумент, а уклоняется посредством косвенного ответа, или задает в свою очередь вопрос, или каким‑ нибудь совершенно другим путем, не относящимся к делу, стремится сразу же перескочить на какую‑ нибудь другую тему разговора, то это именно служит лучшим доказательством, что мы, не подозревая об этом, коснулись его слабой стороны. Поэтому надо все время напирать на этот пункт и не выпускать противника даже тогда, когда мы сами еще не знаем, в чем именно заключается та слабая сторона, которой мы коснулись.

«Ученые – это те, которые начитались книг; но мыслители, гении, просветители мира и двигатели человечества – это те, которые читали непосредственно в книге вселенной»

Уловка 31. Данная уловка, если только ею можно воспользоваться, заменяет собою все остальные. Вместо того, чтобы производить влияние на ум противника основаниями, надо при помощи мотивов действовать на волю противника и слушателей. Ничего, если слушатели склоняются на сторону противника, они сейчас обратятся к нашему мнению, хотя бы оно и происходило из сумасшедшего дома. Обыкновенно один лот[15]воли гораздо больше имеет значения, чем целый центнер понимания и убеждения. Конечно, так поступать можно не всегда, а только в определенных случаях, например, если удастся намекнуть противнику, что, придавая столь большое значение своему взгляду, он сильно повредит своим интересам. Он тогда откажется от своего взгляда с такой быстротой, с какой обыкновенно бросают неосторожно взятый руками раскаленный кусок железа.

Если, например, духовное лицо защищает какой‑ нибудь философский догмат, то стоит только ему напомнить, что он таким образом грешит против основного догмата своей церкви, как он моментально от него отступится. Если землевладелец доказывает громадную пользу машин в Англии, где паровая машина почти совершенно вытеснила ручной труд, дайте ему понять, что скоро паровые машины заменят упряжных лошадей, от чего он понесет большой убыток, так как упадет цена на лошадей всех заводов, а следовательно, и его большого и благоустроенного завода, и увидите, что из этого выйдет. Как легко мы принимаем законы против себя.

То же происходит, если слушатели принадлежат к одной с нами секте (роду занятия, оружия, клубу и так далее), а противник – к другой. Пусть его тезис будет верен, но если мы намекнем, что он противоречит «общим интересам» упомянутого цеха, все слушатели станут считать его аргументы слабыми и жалкими, хотя бы даже они были превосходны, наши же – на самом деле самые фантастические – покажутся им верными и хорошими. Присутствующие хором подадут за нас голос, а побежденный противник покинет поле боя, понуря голову.

Уловка 32. Озадачить и сбить противника с толку бессмысленным набором слов и фраз. Эта уловка основывается на том, что «люди привыкли думать, будто под фразами, которые они слышат, скрывается какая‑ нибудь мысль».

Если противник такой человек, который в душе сознает свою слабость и привык слышать много непонятных вещей и делать вид, что все отлично понимает, то можно импонировать ему, засыпая его – с совершенно серьезным выражением лица – ученым или глубокомысленно звучащим абсурдом, от которого у него онемеют слух, зрение и мысль; все это можно выдавать за бесспорное доказательство своего тезиса. Всем известно, что немецкие философы употребляли подобную уловку в последнее время с поразительным успехом, даже когда имели дело с большим скоплением публики.

Уловка 33. Эту уловку надо употреблять одной из первых. Когда противник на самом деле прав, но на наше счастие приводит плохие доказательства, то легко бывает опровергнуть эти доказательства и объявить эти опровержения опровержением всего тезиса.

Суть заключается в том, что мы выдаем аргумент к оппоненту за аргумент по существу. И если противнику или слушателям случайно не придет на ум хорошее доказательство, тогда мы победили. Примером может служить ситуация, когда кто‑ нибудь, доказывая, что бог существует, приведет онтологическое доказательство[16], которое легко опровергнуть. Вот путь, благодаря которому плохие адвокаты проигрывают хорошие дела, стремясь оправдать их законом, который неприменим в данном случае, и не находя в нем соответствующей статьи.

Отсюда заключительный вывод: между спором один‑ на‑ один и принародной дискуссией нет существенной разницы, разве только та, что в последнем случае требуется, чтобы тот, кто отвечает (респондент), непременно оказался прав против возражающего (оппонета) и потому в случае надобности председательствующий спешит к нему на помощь. Кроме того, аргументация производится более формально, причем аргументы очень охотно облекают в форму сурового, строгого вывода.

Последняя уловка. Когда замечаешь, что перед тобою более сильный противник, придирайся к нему при первом удобном случае, будь с ним груб и двуличен.

Идея состоит в том, чтобы удалиться от предмета спора (так как там дело будет проиграно) и перейти на личную почву, то есть тем или другим путем напасть на личность спорящего. Этот прием можно было бы назвать апелляцией к личности, чтобы отличить от апелляции к оппоненту. Этот последний аргумент обращается всё же к объективному предмету спора и заставляет придерживаться того, что противник сказал, или какого мнения он был о данном предмете раньше; когда же дело доходит до личности, то предмет уходит совершенно на задний план и нападение направляется на личность противника язвительно, злобно и грубо. Такой переход можно назвать скачком от сил духовных к силам физическим, или животным. Это излюбленный прием всех людей, так как большинство из них обладает способностью к его выполнению.

Возникает вопрос: как надо поступать противоположной стороне, чтобы отразить это нападение? Если эта сторона захочет воспользоваться этим же орудием или тем же приемом, неизбежно произойдет драка, возникнет дуэль или судебный процесс об оскорблении. Ложно мнение, будто совершенно достаточно не обращать на это внимания и самому не переходить на личность противника. Гораздо больше можно разозлить противника, доказывая ему совершенно хладнокровно, что он неправ, а потому неверно рассуждает и высказывает ошибочное мнение (подобное встречается при всякой диалектической победе), чем грубым и оскорбительным возражением.

Почему? А потому что, как говорит Гоббс[17]: «Все удовольствия и порывы души происходят от наличия оснований быть о себе хорошего мнения». Для человека нет ничего выше удовлетворения его тщеславия, и ни одна рана не болит сильнее той, которая нанесена ему самому. Отсюда происходит мнение, что «честь дороже жизни» и тому подобные. Удовлетворение тщеславия возникает главным образом из сравнения самого себя с другими во всех отношениях, в особенности же – в отношении духовных сил. Это действительно в сильной мере замечается во время спора. Отсюда понятно озлобление побежденного, хотя бы к нему и не отнеслись несправедливо; вот отчего он хватается за последнее средство, за эту последнюю уловку, которой нельзя избежать при помощи простой вежливости.

Однако хладнокровие может помочь и здесь. Стоит только, когда противник переходит на личную почву, заметить ему, что это к делу не относится, и, возвратившись опять к предмету, продолжать доказывать, не обращая внимания на нанесенное оскорбление, то есть сделать нечто вроде того, что Фемистокл сказал Эврибиаду: «Ударь, но выслушай». Правда, не всякий способен так поступить. Поэтому единственно верное правило – то, которое указывает еще Аристотель в последней главе своей «Топики»: не спорить с первым встречным, а только с тем, о ком знаешь, что у него достаточно ума для того, чтобы не сказать какого‑ нибудь такого нелепого абсурда, что потом самому же станет стыдно: с тем, кто может спорить основаниями, а не сентенциями, выслушивать доводы, вникать в них и, наконец, с тем, кто ценит истину, охотно выслушивает доводы даже из уст противника и достаточно справедлив, чтобы быть в состоянии, оказавшись неправым, если истина на стороне противника, мужественно вынести это. Отсюда следует, что из ста людей едва ли один достоин того, чтобы с ним начать спор.

«С мнениями авторитетов можно делать все, что угодно; не только допускать натяжки, но даже и совершенно искажать смысл»

Что же касается остальных, то пусть они говорят что им угодно, так как народ имеет право на глупость. Следует подумать над тем, что, как говорит Вольтер, мир лучше правды и чему учит арабская пословица «На дереве молчания висит плод его – мир».