формирование научного духа: вклад в психоанализ объективного знания — работа Башляра (1938), центральный труд первого периода его творчества.

" ФОРМИРОВАНИЕ НАУЧНОГО ДУХА: ВКЛАД В ПСИХОАНАЛИЗ ОБЪЕКТИВНОГО ЗНАНИЯ" — работа Башляра (1938), центральный труд первого периода его творчества. Во Вступитель­ном слове Башляр вводит отвлеченное понятие: " нор­мальное и плодотворное действие научного духа". Ба­шляр констатирует, что если наблюдать развитие науч­ного духа, можно заметить, что он характеризуется " рывком от более или менее эмпирического к полной абстракции". По его мнению, абстракция высвобожда­ет дух, облегчает его и придает ему динамику. Конкрет­ный и реальный опыт о феноменах, который у нас есть, оказывается препятствием для их научного понимания. Необходимо постоянное полемизирование по поводу этих представлений, чтобы подняться до абстракции. Сопряженные с этими процедурами научные решения являются лишь критикой спонтанного восприятия. Ба­шляр выделяет три основных этапа в формировании " научного духа": первый период представляет собой " донаучное состояние", протяженностью от классичес­кой античности до 17—18 вв; второй период представ­ляет собой " научное состояние" и длится с конца 18 до начала 20 в.; третий период представляет собой " состо­яние нового научного духа" и начинается в 1905 теори­ей относительности Эйнштейна. Эти три состояния, согласно Башляру, необходимо соотнести с тремя эта­пами формирования научного духа: 1) " конкретное со­стояние", когда духу интересно получить первые изоб­ражения феномена; 2) " конкретно-абстрактное состоя­ние", когда к физическому опыту дух добавляет геоме­трические схемы — абстракция располагается в сфере чувственной интуиции; 3) " абстрактное состояние", " когда дух берется за информацию, намеренно отвле-

ченную от интуиции реального пространства, намерен­но отделенную от непосредственного опыта и даже в открытой полемике — от первичной реальности, все­гда загрязненной и всегда искаженной". Башляр не за­бывает также три различные психологические установ­ки, которые характеризуют историю " научного терпе­ния": 1) " детская или светская душа", которая удивля­ется малейшему вскрытому феномену; 2) " профессор­ская душа", догматическая, застывшая в своей первой абстракции, не подвергающая себя сомнению и опира­ющаяся на ученый авторитет; 3) " душа, страдающая тягой к абстрактному, к выделению квинтэссенции", " больное научное сознание, отданное на откуп вечно несовершенным индуктивным методам, ведущее опас­ную игру мысли без надежной экспериментальной под­держки". Здесь постановка под сомнение всегда воз­можна. По Башляру, задача научной философии — про­вести психоанализ интереса, разрушить любой утили­таризм, как бы завуалирован он ни был, каким бы воз­вышенным себя ни представлял. Научный дух должен сделать " удовольствие от духовного возбуждения в по­исках истины сознательным и активным". По Башляру, любая наука должна сначала отстоять выдвигаемые идеи: эпистемиолог должен прежде всего интересо­ваться теми идеями, которые, мало того, что истинны, должны иметь еще духовное предназначение — давать научное понимание эпохи. Проблема научного знания трактуется Башляром в терминах " препятствий". В по­знавательном действии, по его мнению, надо обращать внимание на медлительность и разбросанность. Эпистемиологические препятствия — это те причины инерции, которые кроются в познаваемом объекте. По­знание реального никогда не является стихийным. Оно — тот свет, который всегда высвечивает какую-то часть предмета. По Башляру, " реальное — это всегда не то, что можно было бы принять на веру, а то, над чем мож­но будет подумать". Башляр показывает, что уже имею­щееся знание неизменно является препятствием для научного знания: " Получить доступ к науке — это зна­чит духовно помолодеть, согласиться с резким сдви­гом, который должен противоречить прошлому". Наука должна противопоставляться мнению, т.к. мнение мыс­лит неверно. Оно не думает, а выражает потребность в знаниях. На мнении ничего нельзя строить. Вначале его надо разрушить. Как подчеркивает Башляр, приоб­ретенное знание необходимо всегда подвергать сомне­нию. При практическом использовании идеи расцени­ваются неправильно. Надо бороться против " консерва­тивного инстинкта" людей и поощрять их " инстинкт формативный". Причем последний помогает создать себе новые умения. " Хорошо организованной" головы, уверен Башляр, недостаточно. Ее надо постоянно реор-

ганизовывать, в противном случае доступ к ней закро­ется. " Человек, побуждаемый научным духом, бесспорно желает знать, но знать прежде всего для того, чтобы точнее ставить вопросы". Башляр отличает позицию историка от позиции эпистемиолога: факт, неверно ис­толкованный в свое время, остается фактом для исто­рика и как антифакт — препятствием для эпистемиоло­га. Башляр рассматривает понятие " эпистемиологического препятствия" в практике обучения. Башляр кон­статирует, что мастера, преподающие науки, не знают, что их не понимают. Они считают, что дух начинается как урок, что события и явления излагаются пункт за пунктом. Они не думали над тем фактом, что ошибки подростков часто возникают из уже приобретенных эм­пирических знаний. Для ученика работа заключается не в приобретении культуры, а в ее изменении: " Любая научная культура должна начинаться с интеллектуаль­ного и эмоционального катарсиса. Затем встает самая трудная задача: призвать научную культуру к постоян­ной мобилизации, заменить закрытое и статическое по­знание открытым и динамическим знанием, сделать диалектическими экспериментальные переменные и, наконец, дать разуму стимулы к развитию". Башляр предлагает построить психологию ошибки в педагоги­ке, но демонстрирует некоторый пессимизм, т.к. у пре­подавателей нет того чувства, что они могут ошибать­ся, в основном из-за того, что они считают себя масте­рами: " Я никогда в жизни не видел воспитателя, кото­рый поменял бы метод". Как полагает Башляр, " в фор­мировании научного духа первым препятствием явля­ется начальный опыт, усвоенный до критики и вне ее, а эта критика необходимым образом является составным элементом научного духа". Такая ситуация складывает­ся потому, что критика не могла применяться до тех пор, пока не установился этот начальный опыт. Башляр развивает тот тезис, что научный дух должен формиро­ваться против Природы, против всего того, что как вну­три, так и вне нас является импульсом и уроком этой Природы. Научный дух формируется, реформируясь. Понять Природу — значит, по мысли Башляра, сопро­тивляться ей. Среди факторов, которые противостоят научному духу, можно отметить, по убеждению Башля­ра, школьные учебники, которые постоянно переизда­ют, не вдаваясь серьезно в их анализ. Напротив, не хва­тает настоящих учебников, популяризирующих науку, считает Башляр. Одной из ошибок школьных учебни­ков является желание представить науку органически, как единое целое. Они построены в логическом поряд­ке, запрещающем перескакивать через главы. Но наука вовсе не это. И тем не менее Башляр констатирует, что с 18 в. идет настоящий прогресс в науках и в их препо­давании. В 18 в. корни научных книг уходили в повсед-

невность. В качестве примера Башляр приводит книгу аббата Понселэ о громе, которая должна была ответить на вопросы людей того времени, боявшихся молнии и связанных с ней опасностей. В свою очередь, автор на­учных книг, по мысли Башляра, должен был опреде­лить свою позицию относительно власти. Башляр счи­тает, что сегодня все обстоит иначе и прогресс научно­го духа достиг с тех пор таких высот, что " расстояние от Плиния до Бэкона меньше, чем от Бэкона до совре­менных ученых", в частности в том, что касается авто­номного характера научного выступления относитель­но других социальных выступлений. Как полагал Баш­ляр, существовавшая еще в 17 в. донаучная мысль не является " правильной", ибо в официальных лаборато­риях она была одна, а в школьных учебниках — дру­гая. Проблема 18 в., согласно Башляру, заключалась в том, что, отстраивая науку от жизни, ее проводники от­далялись от смысла проблемы, которая ставилась перед научной мыслью, следовательно, они отдалялись и от нерва прогресса. Свое умозаключение Башляр иллюст­рирует примером об электричестве в 18 в. Он размыш­ляет о трудности, которая заключалась в " отказе от жи­вописности первичного наблюдения, в оголении элект­рического феномена, в освобождении опыта от всего лишнего, от неверных выводов". Эти доктрины были признаком очевидного эмпиризма: " интеллектуальной лени удобно размещаться в эмпиризме, называть факт фактом и запрещать поиск закона". Донаучная мысль не стремится исследовать достаточно описанный фе­номен. Она ищет не изменение, а разнообразие. По­этому отсутствует метод. В то же время все интересу­ются наукой. О ней всюду говорят: считается, что каж­дый должен ставить эксперименты. Но если наука и приобретает светский характер, то этот факт не пре­вращает мир в ученый город. Светскость не способст­вует правильному формированию научного духа, счи­тает Башляр. По его мысли, люди 18 в. больше увлека­ются постановкой опытов, взрывов, демонстрацией явлений, а не их причинами. Сегодняшнее обучающе­еся молодое поколение впадает в ту же ошибку. Они более склонны романтизировать науку как таковую, а не ее законы. " Без придания рациональной формы опыту, который определяет состояние проблемы, без постоянного обращения к четкой рациональной струк­туре мы позволяем утвердиться подобию неосознан­ного научного духа, для развенчания которого впос­ледствии требуется медленный и тщательный психо­анализ". Этой опасности неосознанного, по Башляру, могут также подвергаться научные идеи: " Поэтому не­обходимо оживить критику и столкнуть знание с усло­виями, которые его породили, постоянно возвращать­ся к тому этапу зарождения, который соответствует

состоянию наивысшей психической силы, к тому мо­менту, когда ответ вытекал из проблемы". Чтобы стать рациональным, опыт должен включиться в " игру мно­гообразных доводов". Недостаточно найти причину факта, чтобы все объяснить. Башляр советует остере­гаться фактов и доминирования их упрощенных истол­кований. Свои рассуждения Башляр иллюстрирует про­странным рассуждением по поводу алхимии. " Как объ­яснить то, — вопрошает он, — что эта дисциплина смогла просуществовать с Н по 19 век? " Объяснение этому феномену Башляр видит в том, что не научная цель интересовала данный предмет, а нравственная и воспитательная перспектива, которая и поддерживала ее. В настоящее время ситуация мало изменилась: " Так, в современном классе химии, как в мастерской алхимика, ученик и адепт не являются прежде всего чистыми листами бумаги. Сам предмет не дает им до­статочно оснований сохранить спокойную объектив­ность. Наблюдая самые интересные и самые захватыва­ющие демонстрации химических явлений, человек ес­тественным образом всей своей душой отдается жела­ниям и страстям. Поэтому не надо удивляться тому, что первое объективное знание окажется и первой ошиб­кой". Философия, по мнению Башляра, требует от на­уки обобщенности. Но эта наука общности в той мере, в какой она всегда является тормозом опыта, представ­ляет собой крах творческого эмпиризма. Башляр осте­регается таких опасных интеллектуальных наслажде­ний, которые испытывают некоторые ученые, обобщая быстро и легко. Научный дух не должен поддаваться искушению легкости и простоты. Для доказательства данного высказывания, Башляр обращается к исследо­ванию Академией в 1699 понятия сворачиваемости. Оно становится таким общим, что начинают говорить и о сворачиваемости крови, молока, подсолнечного мас­ла, воды. И таким образом скатываются со сворачивае­мости до замораживания. В данных обстоятельствах Башляр наблюдает тот ущерб, который нанесло слиш­ком быстрое применение принципа идентичности: " Позволительно сказать, что Академия, столь легко применяя принцип идентичности к разрозненным, до­статочным образом не уточненным фактам, понимала феномен сворачиваемости. Но надо сразу же добавить, что такой способ понимать является антинаучным". Ба­шляр приводит еще один пример ферментации у Макбрайда (1766). Он показывает скачки научного духа, ко­торые были связаны с Л.Пастером, ибо исследование ферментации выводило на ознакомление со своей про­тивоположностью — стерилизацией. Башляр делает вывод: " Объективность заключается в уточнении и в связи признаков, а не в сборе более или менее анало­гичных предметов... Сегодня над всем главенствует

идеал ограничения: знание, данное без точных опреде­ляющих себя условий, не является научным знанием. Общее знание почти неизбежно оказывается расплыв­чатым". Башляр показал, что привлекательность уни­версального сбивает нас с истинного пути точно так же, как привлекательность частного. Такое высказыва­ние он подтверждает также изучением губки — это пример словесного препятствия. Здесь еще раз автор разоблачает засилье принципа единого объяснения, по­рой сведенного к простому изображению, а то и просто к слову Так, губка у Декарта оказывается столь общей эвристической категорией, что уводит его в сплошные дебри " метафизики губки". Башляр предупреждает о двух других препятствиях на пути научного знания: философские системы толкования, обобщенное виде­ние мира, как, например, рассматривалась природа в 18 в., и допущение наличия общей структуры, переносимой из одной области в другую, например аналогии, кото­рые некоторые авторы смогли провести между космо­логией и структурой металлов. Надо быть очень осто­рожным, по мысли Башляра, с этими сверхопределени­ями, которых великое множество в истории формиро­вания научного знания. Среди них можно назвать та­кие, как естественность, полезность, общая понятность базовой категории (электричество к 1780). Как подчер­кивал Башляр, сущностное (или реалистическое) пре­пятствие является одним из самых архаических и, сле­довательно, одним из самых сложных препятствий, ме­шающих доступу к научному знанию. Это склад ума, который нацелен на выяснение свойств существ путем постоянного обращения к сущности, другими словами, к " мифу внутреннего содержания" или к " мифу глубин­ной сути". Центр, сердце является у Башляра очагом постоянного процесса оценки, гласящей: " В сущности есть внутренний мир". Анимистическое препятствие, которому в " Ф.Н.Д." посвящается вся восьмая глава, является тому естественным основанием. Оно заклю­чается в бессознательном навязывании своей любимой модели человеческого тела всем остальным природным явлениям. Башляр показывает, например, как пищева­рение управляет историей химических и биологичес­ких объяснений. Но миф зарождения еще более неис­правимый. " Бытие и обладание — ничто относительно становления". Миф зарождения взаимодействует со всеми научными приемами: так достаточно, чтобы два различных тела вступили в химическую реакцию, чтобы им тотчас же присвоили сексуальную роль. Кислота, на­пример, активна и играет мужскую роль. Основание — пассивное, играет женскую роль. Пусть продуктом яв­ляется нейтральная соль, это не должно беспокоить здравый смысл, ибо он точно знает только одно поло­жение, отмечает Башляр, разве не говорил Бергаав еще

в 18 в. о " солях-гермафродитах"? Этот перенос полово­го влечения на объективные факты является постоян­ным в истории науки, которая вполне серьезно считала, что видит, например, сексуальность у минералов. При­чиной тому, согласно Башляру, тот факт, что, человек проецирует себя на природу, видит мир сквозь " призму своей высокой ответственности прародителя и носите­ля бессознательного". Воспитатели еще более стимули­руют эту тенденцию: " Они не ведут учеников к знанию предмета, они ничего не делают для того, чтобы снять сомнения, которые возникают в любом уме перед необ­ходимостью скорректировать свою собственную мысль и выйти за свои рамки, чтобы найти объективную исти­ну". В области качественных знаний имеются много­численные западни и препятствия на пути формирова­ния научного знания. По Башляру, " мы непременно ошиблись бы, если бы посчитали, что количественному знанию не грозят в принципе опасности, подстерегаю­щие качественное знание. Нельзя согласиться с тем, что величина является объективной, ведь как только мы отойдем от обычных предметов, мы начнем согла­шаться с самыми невероятными геометрическими оп­ределениями". " Опасными" являются неверные уточ­нения, экспериментальные ошибки, очарование быст­рыми измерениями: " Излишество в уточнении в облас­ти количества очень точно соответствует излишеству в живописности в области качества". Если принять, что цифровая точность — это часто бунт чисел, то живо­писность, как сказал в свое время Бодлер, — это бунт деталей. И в этом можно разглядеть один из самых яв­ных признаков ненаучного духа даже тогда, когда этот дух претендует на научную объективность. Башляр по­ясняет, что забота о точности приводит некоторые умы к постановке незначимых проблем. Например, отец Мерсен говорит: " Прошу сказать мне, насколько боль­ший путь проделает человек ростом шесть футов голо­вой, нежели ногами, если он совершит путешествие вокруг земного шара". Башляр показывает, что, учиты­вая неточность знаний того времени о земной окруж­ности, вопрос лишен смысла. Он заявляет, что зре­лость любой науки может измеряться техническим способом, который она избирает сама. Использование точной математики оправдывается лишь в определен­ной сфере проблематики. Последняя глава " Ф.Н.Д." демонстрирует, как научный дух вынужден строиться в виде " совокупности исправленных ошибок", которая предопределяет психоанализ нашего интеллектуально­го поведения и позволяет в конце концов прийти к на­стоящей этике рациональности: " Давайте вместе по­рвем с гордыней общей достоверности, с корыстолю­бием частной достоверности и совместно приготовим­ся к тому интеллектуальному аскетизму, который по-

давляет любую интуицию, замедляет любое предвес­тие и защищает от умственных предчувствий. И в свою очередь, шепнем на ухо всей интеллектуальной жизни: ошибка, ты не являешься злом". Речь идет, по мысли Башляра, вовсе не об отказе от эмоциональности, а о критическом взгляде на свою интеллектуальность с тем, чтобы бороться с собой, думать своей собствен­ной головой и постоянно обращаться к жизни, сочетая интерес к ней с интересом к духу. Здоровый научный дух должен отдавать предпочтение новому вместо ста­рого, непрерывной культуре вместо приобретенной уверенности и менять традиционные общественные интересы. В школе науки можно любить все, что разру­шаешь. Мы продолжаем прошлое, отрицая его. Мы по­читаем своего учителя, противореча ему. Поняв, нако­нец, что научный дух выковывается лишь " перманент­ной школой", мы сможем построить мир, принцип ко­торого " общество для школы, а не школа для общест­ва". Башляр создает историю наук " в обратном направ­лении". Этой историей он показывает, как дух увязает в препятствиях, которые воздвигает его бессознатель­ное. По мнению Башляра, исходить из настоящего — значит прояснить прошлое. Если мы хотим двигаться вперед, надо вернуться в прошлое, чтобы посмотреть, как были преодолены препятствия, стоявшие на пути знания, и вернуться в настоящее с выводами этой ис­следовательской работы. Башляр описал трудности, с которыми сталкивается человек на пути овладения на­учным духом, который позволил науке добиться столь выдающихся успехов в 20 в.

A.A. Грицанов