Жизненный урок

Выбирая пути без Христа, мы выбираем пути заблуждений. Чем дальше они уводят нас от любвеобильного Бога, тем нелепее и опас­нее становятся заблуждения. Наши попытки подняться из земного праха к Богу подобны тому, как заживо погребенный взывает о по­мощи, веря, что он будет услышан и спасен. Душа, уставшая от об­манов мира, доверяется Небесной правде, которая есть Христос, в Котором нет утраты и потери тех, кого она любила на земле. Госпо­ди, Ты, отпуская нам долги наши, Сам остаешься вечным должни­ком каждой души, Должником милости и неложных обетований.

Невозможно убежать от Бога даже сотворив тайное зло, ибо, убегая от милосердия Божия, попадаем к Богу справедливому, воз­дающему по справедливости. Совершая добро, не следует искать само добро, но необходимо постичь Творца этого добра, истинного Бога, ибо если мы не найдем Его, то утратим все наше добро. Бог так осторожно и чутко проникает в душу, привлекая ее к Себе, что душа искренно полагает, что это она нащупывает свой путь к Богу. Однажды, в конце по-летнему жаркого сентября, Виталий Ива­нович предложил мне поехать с сотрудниками Экспедиции на са­мую дальнюю сейсмостанцию в одно из ущелий Памирского трак­та, о котором он говорил, что это лучшее из всего, что он видел в Таджикистане. Я уже знал от геологов, что живописнее дороги на Памир другого места нет, поэтому сразу же согласился. Мы взяли спальники, продукты и на экспедиционном вездеходе отправились в путь. Осень только пришла в этот горный край. Ореховые деревья золотистыми шарами сияли по долине. На речных обрывах пламе­нели костры кленов. Желтеющие тополя, словно восковые свечи, горели вдоль дороги под куполом бездонных небес.

Вход в узкое ущелье с рельефными скалами темнел, словно во­рота в загадочную страну, в которую уходила вьющаяся вдоль крупной, стального цвета реки наша трасса. Этот заповедный вы­сокогорный край так и назывался по-таджикски - “Дарваз”, то есть “ворота”. Большая река, ударяя в скальные берега сизыми струями, мощным монотонным гулом встретила нас на входе.

Вот она - наша Обихингоу! - приветвовали ее сейсмологи.

Мне уже было известно, что в низовьях Гармской долины Оби­хингоу, сливаясь с Сурхобом, дает начало одной из главных рек Таджикистана, называемой Вахш, что значит “дикая”. По скальным склонам над дорогой до самых вершин карабкалась арча - древо­видный можжевельник с благоухающим запахом. Густой подлесок из кустов ярко-зеленого миндаля, совсем не собирающихся жел­теть, покрывал все лощины и распадки с выглядывающими из них рощицами белоствольного осокоря и дымящихся золотом кленов. На огромных конусах речных выносов ярким блеском солнца в ок­нах домов, сложенных из местного камня, привлекали взгляд уют­ные кишлаки, отмеченные пирамидальными тополями, кронами ореховых деревьев и тутовника. Дорог на противоположной стороне реки не было, лишь пешеходные узкие мостики, подвешенные

на тросах, соединяли эти кишлаки с нашей дорогой.

На одном из поворотов память запечатлела удивительную гору, складки которой напоминали огромный цветок розы. Неподалеку от каменного цветка слева, возле трассы, мелькнула синяя чаша небольшого озера.

Как красиво! - прошептал я. - Это действительно похоже на то, что я столько времени ищу в горах!

Вдоль трассы потянулись горные селения, расположенные в бо­ковых ущельях. Собаки с громким лаем преследовали нашу маши­ну, и водителю приходилось то и дело объезжать коров, лежавших,

подобрав под себя ноги, на теплом асфальте. Поперечные длинные тени тополей пересекали дорогу. У большого поселка Тавильдора с монументальными, похожими на башни скальными блоками, гро­моздящимися над ним, мы повернули налево, в верховья реки, и проехали развилку, на которой стоял указатель “Горно-Бадахшанская область”. “Там - Памир! ” - кивнул головой водитель в сторону, куда уходили горные гряды, одна выше другой. На некоторых вер­шинах уже белел свежий снег.

Асфальт закончился, и началась такая тряская дорога, что при­шлось обеими руками держаться за все ручки и поручни машины, чтобы не вылететь из кабины. В конец измотанные полным отсут­ствием дороги через несколько часов мы выехали на широкую при­речную террасу, по которой живописными куполами отсвечивали бронзой уже тронутые осенью раскидистые кроны грецкого ореха. Река прорезала в этой террасе глубокую щель и глухо рокотала где-то внизу. Высокие хребты перекрывали небо, где среди облаков сверкали захватывающие дух ледники, увенчанные пиком, похо­жим на хрустальный замок, недосягаемый для жителей долины. Кишлак звал нас запахом дыма из труб и стройными тополями. За ним огромной аркой в скальном блоке зияла внушительных раз­меров пещера. В этом прекрасном месте я провел свои лучшие дни за все время, прошедшее с моего приезда в Таджикистан. Хотя до­рога чрезвычайно утомила меня совершенной непригодностью для езды, но сам этот край показался мне удивительным волшебным сном, приснившимся моему сердцу.

Жизнь в среде ученых научила меня видеть в них талантливых исследователей и добрых товарищей, но вместе с тем показала тра­гизм человеческих усилий обрести счастье на путях науки без Хри­ста. Несчастные “хорошие” люди, не имея в душе огонька веры, в конце концов, заходят в тупик. Достойно жалости стремление по­знать земные глубины и не знать сокровенных глубин собственно­го сердца. Ученое любопытство начинается на земле, а заканчива­ется под землей, находя в ней последнее пристанище - ров смерт­ный. Духовное познание начинается в сердце и продолжается не имея конца, в безпредельном Боге. Наука овладевает фактами того, что исчезает и становится прахом вместе с исследователями. Му­дрость овладевает духом благодати и чистотой сердца, ведущими человека к жизни нетленной и вечной. Поучать людей мирским за­конам, значит, уподобляться тем, кто расхваливает качество при­готовленного ими пойла несчастным жертвам, предназначенным на заклание. Открывать жаждущим пути Богопознания - значит

приводить смертных к безсмертию, грешников - к святости, нера­зумных - к мудрости, погибающих - ко спасению.

По мере того как сотрудники Экспедиции приглядывались к моей жизни, она им представлялась все более непонятной. Благо­даря их тактичности, никто не спрашивал меня прямо, почему я не принимаю участия в праздничных вечеринках. С большей ча­стью сотрудников сейсмологической базы у меня установились хорошие добрые отношения, а с коллегами Халтурина, теми, кто помоложе, мы очень сдружились. Но, тем не менее, некоторая подо­зрительность начала набирать силу. Виталий Иванович уже не так весело и шутливо приветствовал меня. Его обязанности парторга накладывали определенный отпечаток на наши отношения. По- видимому, он стал догадываться о том, что я верующий, потому что через какое-то время предложил мне поселиться в экспедицион­ной гостинице, где иной раз приходилось делить ночлег с незнако­мыми приезжими.

Так как меня взяли на должность лаборанта временно, а дело шло к глубокой осени, мой начальник передал меня другой группе специалистов. Ее руководитель поселил меня в доме, отведенном под склад, без какого-либо отопления. Приходилось укрываться от холода сверху матрасом. На пальцах рук и ног появились красные болезненные вздутия - признаки артрита. Но другого жилья мне взять было негде, оставалось терпеть.

К этой же группе сейсмологов подключили и молодую семейную пару - ученых из Америки. Мужа звали Питер, и с ним мне при­ходилось иногда общаться, причем я сильно смущался из-за своего корявого английского. Питер, худенький человек в очках с тонкой золотой оправой, и жена, чем-то неуловимо на него похожая, за­помнились мне как скромные приветливые люди. Ребенок их был очень бойким мальчуганом, который увлеченно играл в футбол с русскими ребятами. Его родителям пришлось закончить двухго­дичные курсы русского языка, чтобы сносно говорить по-русски, а малышу потребовалось всего несколько летних месяцев, чтобы бойко общаться со сверстниками и даже спорить во время игр с на­рушителями футбольных правил.

Когда я решил подтянуть свой английский и привез из библи­отеки солидный том по исследованию суфизма на английском языке, первые же страницы поставили меня в тупик. Не зная, как перевести сложные речевые обороты, я попросил помощи у Питера и он, с большой отзывчивостью, помог мне в переводе. Иногда, вме­сте с мужем, мне подсказывала смысл книжных фраз и его жена.

Именно к ним в Америку уехала чета Халтуриных после разгрома Гармской Сейсмологической экспедиции во время гражданской вой­ны в Таджикистане и распада Академии Наук Советского Союза. Там они нашли свой последний приют.

Из светлых эпизодов моей жизни с сейсмологами, помню, что лучше всего у меня сложились отношения с их детьми, с кото­рыми я отдыхал душой, веселясь в их безхитростной компании. Взрослым было не до них, и мне доставляло большое удовольствие принимать участие в разнообразных детских играх после работы. Помню, как все мы, до последнего карапуза, ходили смотреть на могучую реку, быстро мчащуюся в пенных перекатах и стиснутую узкими бортами долины. Гул воды, катящей громадные валуны, пороги с радужными брызгами и водяной пылью, надолго прико­вывали наше внимание. Вдоволь налюбовавшись этой впечатляю­щей картиной, мы повернули обратно, приноравливаясь к шагам ковыляющего среди нас малыша. Навстречу быстрой походкой летела взволнованная женщина. За ней спешно шагал нахмурен­ный Халтурин.

Ну, вот видишь? Все в порядке! - заметил он запыхавшейся матери, увидев меня с детьми.

Молодая женщина молча схватила за руку своего карапуза.

А куда вы ходили? - полюбопытствовал Виталий Иванович.

Смотрели на реку...

У тебя, видно, дудочка какая-то есть, что ты всех детей увел с собой? - пошутил он, потрепав меня по плечу.

С первых дней моей жизни с работниками Института физики Земли самое теплое искреннее участие приняла во мне Татьяна Глебовна, жена Халтурина, имевшая необыкновенно доброе сердце и, как я слышал от ее коллег, очень талантливый ученый. Она тща­тельно следила за тем, чтобы у меня было разнообразное питание, даже когда я работал в другой группе.

Слушай, яблоки хорошие привезли, возьмешь себе?

Спасибо, возьму, если можно...

И появлялись яблоки.

А молоко пьешь? - спрашивала она, подметив мою странную разборчивость в питании.

Пью... - смущаясь откликался я.

Хорошо, я тебя запишу в семейную группу, будешь брать све­жее молоко! Вот тебе банка, только мой ее хорошенько!

Когда я приходил за молоком, она брала мою стеклянную банку, внимательно смотрела ее на свет и строго замечала: Плохо вымыл, иди еще помой под краном!

Когда в их ученой среде кто-нибудь должен был сделать инте­ресный доклад, Татьяна Глебовна всегда приглашала и меня:

Приходи послушать, тебе будет интересно!

Она везде и всегда со всеми была в ровных и дружеских отно­шениях, как и ее муж. Я благодарен Богу, что видел этих добрых людей и жил с ними.

Мне нравился еще один человек, скромный умный парень в оч­ках, типичный ученый, о котором говорили, что он подает большие надежды. Действительно, в скором времени он возглавил крупный отдел в Институте сейсмологии Таджикистана. Благодаря его по­мощи мои скитания в одно прекрасное время закончились, и на­долго молитвенная жизнь стала моей главной заботой и великим утешением. Пока же дела у меня шли все хуже и хуже. Группа сейс­мологов, в которой я работал, заканчивала свои исследования и, наконец, я остался вообще без работы.

В холодном доме жить уже было невозможно. Выпал снег и я жутко мерз по ночам. Халтурин по делам улетел в Москву, а Татьяна Глебовна принялась хлопотать за меня перед суровым мужчиной с хмурым лицом, представителем Института физики Земли, кото­рый и являлся, собственно, начальником комплексных Сейсмоло­гических экспедиций Таджикистана и Казахстана, занимавшихся кроме изучения и прогноза землетрясений, слежением за подзем­ными взрывами ядерных устройств Америки и Советского Союза. Она при мне упрашивала неприветливого начальника подыскать для меня какую-нибудь должность, сочувствуя моему безвыходно­му положению, но суровый руководитель остался непреклонным и неумолимым. Милая женщина развела руками, сочувственно гля­дя на меня: “Прости, сделала все что могла! ” От всей души благода­рю эту добрую женщину и ее славного мужа за все доброе, что они сделали для неизвестного им молодого парня с непонятным для

них образом жизни! Мир вам, добрые души...

Собрав свои небольшие пожитки, тетради и книги, и договорив­шись с женой Халтурина, что они возьмут меня на работу на сле­дующий сезон, если у меня не сложится жизнь в Таджикистане, я улетел в Душанбе. В городе меня приютила добрая заведующая на экспедиционной базе в маленьком домике недалеко от аэропорта. Совершенно не представляя, что делать дальше, я не стал унывать, предав себя воле Божией. В городе я периодически продолжал по­сещать церковь, стоя в уголке и стараясь не попадаться на глаза строгому и очень внушительного вида настоятелю. Как-то в один

из теплых октябрьских дней я отправился в библиотеку, чтобы не­много позаниматься в ней английским языком и заодно поработать над своими переводами суфийской поэзии, и до часа дня просидел в ней без перерыва.

Бог, невероятно мудрый, сверх всякой меры заботливый и любя­щий, все больше и больше начал изумлять меня Своим непостижи­мым умением ткать удивительные узоры человеческих судеб, без­укоризненно проводя их через все хитросплетения безчисленных обстоятельств. Как возможно до таких мелочей рассчитать сбли­жение и встречу душ, разбросанных в необозримом мире и удален­ных друг от друга на далекие расстояния? Это сочетание многооб­разных предопределений Божественного Промысла начало вос­хищать меня и удивлять ближних, непосредственных участников этих событий. Страх перед неизвестностью очередных переломных поворотов судьбы стал сменяться все большим доверием к Богу и Его заботе о каждом живом и трепещущем человеческом сердце, каким бы ослепленным и погруженным в красочную ткань жизни оно не было.

Экономя деньги, я стремился есть очень мало, в основном, вино­град. Его огромные сладкие кисти вполне насыщали меня. Закан­чивал я свой “обед” ароматной и удивительно вкусной лепешкой. В этот раз, чувствуя сильный голод, я намеревался по пути из библи­отеки зайти в аэропорт, чтобы выпить там чая и купить какую-ни­будь недорогую булочку. У входа в аэропорт неожиданно, к своему полному удивлению, я увидел отца и мать, стоявших с чемоданами в руках на ступеньках аэровокзала. Они смотрели на меня остолбе­нев, не веря своим глазам:

Сынок! - радостно вскрикнула мама. - Ты пришел нас встре­чать? Откуда ты узнал, что мы только что прилетели? Мы хотели все сделать тайно, чтобы тебя не безпокоить...

Я обнял родителей, но они никак не могли поверить, что я ни­чего не знал об их внезапном прилете. Чрезвычайно обрадованные встречей, они отправились вместе со мной на экспедиционную базу, где всех нас разместила гостеприимная хозяйка, уже запомнившая маму по ее предыдущему приезду. Из рассказа мамы выяснилось, что они с отцом продали свой дом и прилетели в Душанбе, чтобы здесь подыскать себе жилье, желая поселиться поближе ко мне.

Я так рада, что мы тебя увидели! Когда самолет приземлился, я от радости закричала: “Отец, прилетели! ” Все люди хохотали.

Итак, мы снова оказались вместе, несмотря на все мои попытки найти свой путь в жизни. Но для этого еще не пришло время. Поиски нового дома не заняли у нас много времени. В несколько дней подходящий дом был найден: немецкая ссыльная семья уез­жала в Германию. Родителям дом очень понравился, о цене с про­давцами удалось договориться по взаимному согласию. Когда отец и мать стали пересчитывать деньги, то вышло так, что некоторой суммы не хватало даже тогда, когда они продали свои обручальные кольца. У меня, после расчета в Гарме, осталась именно такая сум­ма денег, которая и завершила нашу сделку. Дом был куплен, хотя на жизнь у нас не осталось ни копейки. Но родители не расстраи­вались. Они привезли с собой продукты и мы смогли протянуть на них до получения отцовской пенсии.

В немецком доме все было сделано добротно и на совесть. В уют­ном дворике уже распустил молодую зелень фруктовый сад, боль­шой виноградник закрывал своей тенью всю южную сторону двора и здания. Оставалось одно неудобство - жилье располагалось в уда­ленном от центра микрорайоне. Выручало то, что в каждом таком жилом массиве находился свой овощной рынок. К тому же рядом с нами располагались и продуктовые магазины. Родители не мог­ли нарадоваться новому дому, где они взяли себе по комнате, а две комнаты выделили мне. Мама, стесняясь, тихонько шепнула мне, что теперь она ни в чем не будет против моей религиозной жизни, и я могу повесить в своей комнате все иконы, которые они привезли вместе с мебелью. Слово свое она, действительно, сдержала, став мне верной помощницей и даже со временем молитвенницей. С со­гласия родителей, одну из комнат я сделал молитвенной, а в другой поставил кровать и письменный стол. Во дворе ворковали горлин­ки, на виноградных лозах, запрокинув свои серебристые головки к ясному лазурно-голубому небу, вовсю распевали скворцы, которые огромными стаями зимовали в Таджикистане. Наша совместная жизнь начала устраиваться самым лучшим образом, и все же но- < вые проблемы и вопросы не заставили себя ждать.

Итак, предполагая отречься от мира, я вновь очутился в миру и, оставив отца и мать ради Бога, я снова оказался с ними под од­ной крышей. Как ни ломал я голову над вопросом - почему так вы­шло? - не смог найти никаких объяснений случившемуся. Лишь гораздо позже мне стало понятно, что если Бог ни один волосок на голове не оставляет не сосчитанным, то тем более - грехи челове­ческие. Не может быть истинным отречение от мира по своей воле и невозможно оставить ни одного человека, особенно родителей, не вернув им нравственные долги - долги евангельской любви. Мой жизненный урок от Бога растянулся на многие годы, годы постепенного понимания истинных духовных отношений как с роди­телями, так и с теми людьми, с которыми Бог привел встретиться. Впереди предстояло главное - обучение послушанию Богу через послушание духовному отцу.

Когда душа начинает устремляться ко Христу, старые привычки стремятся во что бы то ни стало отбросить ее назад, ибо зло имеет в душе корень, который есть гордость. Когда мама устраивалась в новом доме, а отец хлопотал о переводе пенсии и оформлении сво­их пенсионных документов, я искренно помогал им и все мы были заняты повседневными хлопотами. Но когда наша жизнь вошла в обычную колею, во мне проснулась прежняя страсть к уединению. Мне нравилось бродить по окрестностям в хлопковых полях или по городу, наблюдая восточные обычаи и знакомясь с разными рай­онами, заселенными таджиками, называемыми “махалля”. Роди­тели обратили внимание, что я не работаю, часто уезжаю на весь день в горы или же болтаюсь по улицам и даже не имею намерения искать работу. Замечая скорбь мамы и молчаливые переживания отца, который внушал мне строго: “Сын, главное - это работа! ” и теперь огорченно поглядывал на меня, я начал подумывать о том, как мне выйти из этого положения и перестать волновать их.

Во время своих посещений академической библиотеки мне при­шлось познакомиться со многими сотрудниками этого учрежде­ния и даже с директором, у которой я как-то просил разрешение на чтение православных книг из закрытого фонда. У меня возникло намерение поступить на работу в эту библиотеку и заодно возобно­вить учебу в Душанбинском университете. Я отправился на прием к директору, строгой и властной женщине.Она, подумав, предло­жила мне работу библиотекаря с минимальной зарплатой по тому времени, но это обстоятельство меня особенно не волновало. Ради спокойствия родителей мне пришлось согласиться на эту долж­ность, не испытывая большой потребности в деньгах при той деше­визне проживания, которой отличалась столица республики.

“Заодно неплохо порыться в книжных фондах библиотеки, как сотруднику мне многое станет доступно...” - планировал я, обду­мывая свое дальнейшее существование.

Моя трудовая деятельность состояла в обзоре всей поступающей литературы и записи данных каждой книги в карточку для ката­лога. Просматривать и даже читать книги не возбранялось, требо­валось лишь точно в срок сдавать свою работу. Кроме меня в би­блиотеке работал еще один парень, чуть постарше, все остальные были женщины и девушки, закончившие библиотечный институт.

Теперь передо мной наиболее остро встал вопрос - как не потерять ту небольшую молитвенную жизнь, к которой я уже привык и не имел ни малейшего намерения ее оставить? Для этого пришлось изловчиться: я начал изображать, что периодически, для того, что­бы сбросить усталость от безпрерывного печатания книжных ан­нотаций, мне нужно отдыхать. Это я и делал, сидя на стуле с закры­тыми глазами. Перед стопкой книг, которая всегда стояла на моем столе, время от времени я закрывал глаза и молился.

Когда однажды после молитвы я открыл глаза, возможно я си­дел в молитве дольше обычного, меня смутило удивленное выра­жение лица молодой сотрудницы, сидевшей за столом напротив. Догадалась ли она, что я молился, или просто удивилась тому, что я вытворял, не знаю, но мне пришлось прекратить в кабинете та­кие молитвенные занятия. Ради продолжения их, я попробовал уходить в туалет и закрываться в кабинке. Но это также показалось странным для библиотекарей, к тому же к моей молитве в туалете добавилось много мешающих обстоятельств. Лучшим из всех спо­собов оказался самый простой и естественный. Предупредив кол­лег, что мне нужно размять спину, затекавшую от долгого сидения за столом, я выходил во двор на тенистую платановую аллею, где неторопливо прохаживался, повторяя про себя Иисусову молитву. Когда мой взгляд замечал голубеющие вдали над крышами домов такие близкие и в то же время такие далекие горные хребты с заоб­лачными пиками, сердце мое само устремлялось к ним, опережая события и желая одного - остаться с ними навсегда.

Возможно, для кого-то самым сильным и ошеломляюще пре­красным событием в жизни стало постижение безграничности просторов сибирской тайги или милой красоты березовых лесов средней полосы России. Но мне лишь в горах удавалось ощутить необыкновенную полноту жизни, когда начинают оживать все тай­ники души, погребенные под сором повседневных забот. Но и горы, и леса, и степи остаются пустыми без горячей, искренней, идущей из самого сердца молитвы. Поэтому снежные вершины, видневши­еся над крышами городских зданий, звали мою душу, изнывающую и томящуюся в суетном городе в рутинной работе библиотекаря в отделе каталогизации, обещая ей самые удивительные и невероят­ные открытия. Заведующая отделом хвалила мою старательность и исполнительность на общих собраниях коллектива библиотеки и это еще больше усилило расположение ко мне наших сотрудниц, причем на самую молоденькую из них мне старательно указывали как на достойную пару для женитьбы.

И все же мне не хватало рядом человека, с кем можно было бы поделиться своими проблемами и переживаниями. Заходя по де­лам в президиум Академии, я постоянно встречал там секретаря президента Академии наук, молодого молчаливого парня моих лет, в очках, с добрым смышленым лицом. Мы познакомились, но пока наши судьбы шли своими путями, не слишком сближаясь. Он, как мог, поддерживал меня, уверяя, что все образуется, нужно только потерпеть, ведь горы совсем рядом - рукой подать.

Как благодарен Тебе, Господи, я, только начавший познавать пути Твои, что Ты открыл мне простые и вечные истины, состо­ящие в осознании того, что от любви к красоте земного мира не­обходимо перейти к постижению любви, которая выше естествен­ной. Перейти для того, чтобы самому стать выше естества и успеть утвердиться в нетленном мире, а не распасться вместе с земной красотой, обратившись в пыль и атомы. Когда мы любим близких, лучше всего возлюбить в них Творца и Создателя, и такая любовь не пройдет в веках и останется с нами в вечности. Невозможно и безполезно искать счастье в стране мертвых. Его истинная оби­тель - в вечно сущем Иисусе Христе, пребывающем в Небесах на­шей собственной души.

Ты, Боже, преподал мне жизненный урок, ибо Ты, Господи, ис­тинный Утешитель, утешающий сердца человеческие, особенно - родителей, а наиболее - материнское сердце. Ты явил нашей семье Свою чудотворную милость и открыл мне, невежде, что как бы я ни пытался убежать от мира и от родителей, долг сыновьей любви, который я не вернул им при нашей “совместной” жизни, Ты, Госпо­ди Человеколюбие, заставляешь возместить сторицей тем, кого мы обидели. В Твоей святой воле и Промысле Ты содержишь аскетизм и отшельничество и, самое главное, - спасение, ибо только Ты во­лен даровать их преданной душе в нужное время и в подходящий момент по Своему усмотрению. Хотя Ты научаешь души узкому пу­ти, но и на широких скорбных путях, которыми мы уходим от Тебя, Ты, Боже, в милосердии Своем, не оставляешь нас и возвращаешь к Себе, дабы мы вошли в узкие врата Небесной жизни.

Боже истины, благодарю Тебя и за другой ответ на вопрос, так долго мучивший меня: почему изучивший все земные науки так неугоден Тебе? Почему тот, кто не знает ничего, блажен для Те­бя, ведающего все просторы вселенной до мельчайшей пылинки? Потому, как сказал умудрившийся в Тебе, что все суета сует, вся­ческая суета...