Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Жизненный, творческий путь С. Есенина. Автобиография «О себе». Статья «Ключи Марии». Человек и природа в ранней лирике поэта
С.А.Есенин родился 21 сентября (3 октября) 1895 г. в селе Константиново Рязанской губернии в крестьянской семье. Рос в религиозной семье деда-старовера. Стихи начал писать с 8 лет. В 1912-1915 гг. учился в Москве в Народном университете Шанявского и работал корректором. С 1914 г. Есенин начал печататься в детских изданиях «Проталинка», «Мирок», «Новь» и др. Весной 1915 г. он отправился в Петроград и встречался там с А.А.Блоком, С.М.Городецким и другими столичными поэтами, познакомился с издателями. С этого времени Есенин становится профессиональным поэтом. Автобиография " О себе" Родился в 1895 году, 21 сентября, в Рязанской губернии, Рязанского уезда, Кузьминской волости, в селе Константинове. С двух лет был отдан на воспитание довольно зажиточному деду по матери, у которого было трое взрослых неженатых сыновей, с которыми протекло почти все мое детство. Дядья мои были ребята озорные и отчаянные. Трех с половиной лет они посадили меня на лошадь без седла и сразу пустили в галоп. Я помню, что очумел и очень крепко держался за холку. Потом меня учили плавать. Один дядя (дядя Саша) брал меня в лодку, отъезжал от берега, снимал с меня белье и, как щенка, бросал в воду. Я неумело и испуганно плескал руками, и, пока не захлебывался, он все кричал: «Эх! Стерва! Ну куда ты годишься?..» «Стерва» у него было слово ласкательное. После, лет восьми, другому дяде я часто заменял охотничью собаку, плавал по озерам за подстреленными утками. Очень хорошо лазил по деревьям. Среди мальчишек всегда был коноводом и большим драчуном и ходил всегда в царапинах. За озорство меня ругала только одна бабка, а дедушка иногда сам подзадоривал на кулачную и часто говорил бабке: «Ты у меня, дура, его не трожь, он так будет крепче!» Бабушка любила меня из всей мочи, и нежности ее не было границ. По субботам меня мыли, стригли ногти и гарным маслом гофрили голову, потому что ни один гребень не брал кудрявых волос. Но и масле мало помогало. Всегда я орал благим матом и даже теперь какое-то неприятное чувство имею к субботе. Так протекло мое детство. Когда же я подрос, из меня очень захотели сделать сельского учителя и потому отдали в церковно-учительскую школу, окончив которую я должен был поступить в Московский учительский институт. К счастью, этого не случилось. Стихи я начал писать рано, лет девяти, но сознательное творчество отношу к 16—17 годам. Некоторые стихи этих лет помещены в «Радунице». Восемнадцати лет я был удивлен, разослав свои стихи по журналам, тем, что их не печатают, и поехал в Петербург. Там меня приняли весьма радушно. Первый, кого я увидел, был Блок, второй — Городецкий. Когда я смотрел на Блока, с меня капал пот, потому что в первый раз видел живого поэта. Городецкий меня свел с Клюевым, о котором я раньше не слыхал ни слова. С Клюевым у нас завязалась при всей нашей внутренней распре большая дружба. В эти же годы я поступил в Университет Шанявского где пробыл всего 1 1/2 года, и снова уехал в деревню. В Университете я познакомился с поэтами Семеновским, Наседкиным, Колоколовым и Филипченко. Из поэтов-современников нравились мне больше всего Блок, Белый и Клюев. Белый дал мне много в смысле формы, а Блок и Клюев научили меня лиричности. В 1919 году я с рядом товарищей опубликовал манифест имажинизма. Имажинизм был формальной школой которую мы хотели утвердить. Но эта школа не имела под собой почвы и умерла сама собой, оставив правду за органическим образом. От многих моих религиозных стихов и поэм я бы с удовольствием отказался, но они имеют большое значения как путь поэта до революции. С восьми лет бабка таскала меня по разным монастырям, из-за нее у нас вечно ютились всякие странники и странницы. Распевались разные духовные стихи. Дeд напротив. Был не дурак выпить. С его стороны устраивались вечные невенчанные свадьбы. После, когда я ушел из деревни, мне долго пришлось разбираться в своем укладе. В годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, с крестьянским уклоном. В смысле формального развития теперь меня тянет все больше к Пушкину. Творчество С. Есенина. «Ключи Марии» Ранняя лирика Есенина бесконфликтна. Лирический герой принимает мир таким, как он есть: «Все встречаю, все приемлю, / Рад и счастлив душу вынуть». Он – пастух в хоромах природы: «Я – пастух; мои палаты – / Межи зыбистых полей...». Он кроток, в его настроениях нет рефлексии. В пейзажах Есенина и раннего, и позднего периода выразился панпсихизм – вера в одушевленность природы. Его метели плачут, как цыганские скрипки, ивы «трясут подолом» и т.д. Русская критика первой волны эмиграции обратит внимание даже на эротичность есенинского пейзажа (Р. Гуль). Пейзаж лирики Есенина был действительно наполнен этими мотивами: «Обнаженные груди берез», «Заголил на березке подол» и.т.д.. В целом тема крестьянской России обретает у него библейский смысл. Крестьянская Россия – это целый космос, это не просто гармония, а рай на Земле. Пейзажные метафоры соединены с евангельскими образами. Главный цвет – синий, небесный, цвет, традиционно ассоциировавшийся с Богородицей. В Москве Есенин слушал лекции в университете Шанявского. Настольное чтение в те годы: Евангелие, Слово о полку, Поэт. воззрения славян на природу. В 1912 году появилась первая крупная поэма «Песнь о Евпатии Коловрате». Но опубликована она только в 1918 г. Две другие исторические поэмы «Марфа Посадница» и «Ус» также были опубликованы только в 1917 г. Причина – в образах непокорной посадницы Марфы Борецкой и атамана Уса, сподвижника Разина, воспевается бунтарский дух русского народа. В марте 1915 года Есенин приехал в Петроград. Важной вехой стала встреча с А. Блоком. Блок: «Стихи свежие, чистые, голосистые, многословный язык (лекс. богатство)». Еще Блок предупреждал его об осторожности: сам, мол, знаю, как это трудно, чтобы болото не затянуло. Есенину правда пришлось трудно. За несколько недель он из неизвестного поэта-самоучки превращается в модную столичную фигуру. Его всюду приглашают читать стихи. Городская публика хотела видеть человека «из народа», а Есенин охотно играл. Горький: «Город встретил его с тем восхищением, как обжора встречает землянику в январе» В этот период у гармоничного лирического героя Есенина появился мятежный двойник, «грешник», «бродяга и вор», а Россия стала уже не только страной кроткого Спаса, но и мятежников. В этот период он испытал на себе влияние организатора скифства Р.В. Иванова (Иванова-Разумника). Есенин – участник сборников «Скифы». Разделявший взгляды эсеров Иванов и поэт-старообрядец, близкий к хлыстовскому движению Клюев способствовали росту крестьянского самосознания Есенина. Под их влиянием поэт соединил свою идею крестьянского рая на Земле с революционной идеей, что нашло отражение в поэмах «Товарищ», «Отчарь», «Пришествие», «Преображение», «Инония». И Февральскую, и Октябрьскую революции он принял по-скифски, как крестьянские и христианские по содержанию. Россия представилась ему новым Назаретом: из нее в мир придут идеи преображения, духовного обновления, христианского социализма. Желая видеть в жизни радикальные перемены, Есенин пришел к мысли и о создании новой поэзии. Он стал вдохновителем школы – имажинизма. Имажинисты Шершеневич и Мариенгоф увлекли Есенина вниманием к образотворчеству. В его поэзии появились сложные, основанные на неожиданных ассоциациях образы: «Золотая лягушка луна», «Зачерпнуть молока берез» и т.д. Однако имажинисты объявили образ самоценным, изгоняли из поэзии интуицию, подменив ее логикой, приоритетным был плотский мир, поэты выстраивали стихотворения на физиологических, эротических, вульгарных образах (антиэстетизм). В начале увлечения имажинизмом Есенин написал теоретическую статью «Ключи Марии», в которой высказал свою философию искусства. Он воспринимал образ как синтез неба и земли, мистического и прозаического, тайного и очевидного. Его отношение к слову было метафизическим, религиозным. Он верил в силу интуиции. Из статьи «Ключи Марии»: Об искусстве декоративном: «Никто не скажет, что новгородская или ярославская иконопись нашли себя самостоятельно. Все величайшие наши мастера зависели от крещеного Востока. Но крещеный Восток только открыл те двери, которые были заперты на замок тайного слова». «Самой первой и главной отраслью нашего искусства был и есть орнамент, не разгаданный никем бытовой орнамент». «Все наши коньки на крышах, петухи на ставнях, голуби на князьке крыльца, цветы на белье – это великая значная эпопея исходу мира и назначению человека. Конь есть знак устремления, но только один русский мужик догадался посадить его к себе на крышу. Ни Запад и ни Восток выдумать этого не могли. Голубь на князьке крыльца есть знак осенения кротостью». Об искусстве словесном: «Первое, что внесли нам западные славяне, это письменность. Они передали нам знаки для выражения звука. Но заслуга их в этом небольшая. Через некоторое время мы нашли бы их сами, ибо у нас уже были найдены самые главные ключи к человеческому разуму, это – знаки выражения духа, те знаки, из которых простолюдин составил свою избяную литургию. «Красный угол – уподобление заре, потолок – небесному своду ». «Если мы могли бы разобрать всю творческо-мыслительную значность, то мы увидели бы составные части в строительстве избы нашего мышления, постигли бы тайну гласных и согласных, в спайке которых скрыта печаль земли по браке с небом». «Искусство нашего времени не знает этой завязи. Подменили эту связь безмозглым лязгом железа Америки». «Существо творчества в образах разделяется, как человек, на три вида – душа, плоть и разум. Образ от плоти можно назвать заставочным, образ от духа корабельным, образ от разума ангелическим. «Наше современное поколение не имеет представление об этих образах. В русской литературе за последнее время произошло невероятнейшее отупение. Художники наши стали каким-то ювелирами, рисовальщиками словесной мертвенности». «Единственным расточительным и неряшливым, но все же хранителем этой тайны бы полуразбитая деревня».
|