Омаха, сентябрь 5 страница

Валентайн достал свой старый нейлоновый гамак, сложил в него огнемет, саблю, взрывчатку и завернул все это в одеяло. Затем полез в тоннель, таща тюк за собой.

— Увидимся на рассвете, — бросил он и скрылся в отверстии лаза.

Прорытый для побегов тоннель оказался чудом инженерной мысли. Валентайн ждал, что ему придется пробираться ползком, как кроту в норе, но он совсем позабыл о том, насколько широкоплечими были гроги. На одних участках стенки подземного хода подпирались деревянными балками, на других были облицованы проржавевшим алюминием, а там, где тоннель проходил под шоссе и железнодорожными путями, Валентайн двигался по настоящему бетонному покрытию. История строительства этого сооружения должна была представлять огромный интерес, и Валентайн дал себе слово, что, если выкарабкается из этой переделки, расспросит как следует Хиз-Мема на сей счет.

Когда вход в тоннель остался позади, воцарилась кромешная тьма. Валентайн терпеть этого не мог. Тьма, напоминавшая о смерти, могиле. Даже обретенное им кошачье зрение было бесполезным, только Жнецы могли здесь охотиться. Он представил, как сзади, из темноты, к нему тянутся стальные пальцы и смыкаются у него на горле. Он полез в карман за кожаным кисетом и достал из него прощальный подарок Рю — мерцающую лампочку, которая напоминала бриллиант. С помощью кожаного шнурка он подвесил ее себе на шею. Дарящий успокоение желтый свет засиял во тьме, как частичка солнца, и Валентайн почувствовал, что его страхи отступают и с ними уже вполне можно справиться. Он принюхался к влажному воздуху подземелья и уловил слабый запах свиней.

Самое утомительное было волочить за собой поклажу, Валентайну приходилось каждые десять минут останавливаться, чтобы передохнуть. Он делал передышки в тех немногих местах, где гроги вывели на поверхность вентиляционные трубы. Крысы и полевые мыши облюбовали тоннель в качестве подходящего жилища: Валентайн, даже не видя, ощущал их повсюду вокруг себя.

Спина и плечи затекли, но он продолжал медленно продвигаться по тоннелю. Это было похоже на то, как если бы он шел на веслах, хотя тут и в помине не было лодки, свежего воздуха и воды. Сначала, сидя, он как можно дальше делал длинный рывок вперед, затем гребком несуществующего весла подтягивал свой завернутый в одеяло груз.

Запах свиней был для него светом в конце тоннеля, священной чашей Грааля. Когда он стал различим так отчетливо, что не нужен был уже его Волчий нюх, Валентайн удвоил усилия. Протянув вперед руку, он уткнулся в навозную жижу и понял, что цель путешествия близка.

Он оставил свой тюк и, преодолевая отвращение, погрузил лицо и руки в жидкую грязь. Ему вспомнилась баночка с жирным черным гримом, которым мазалась Дювалье.

Ты ведь справишься, правда? Это путешествие ползком в один конец, и ты это знаешь.

Теперь тоннель пошел вверх. Подняв глаза, он различил стоящую вертикально трубу длиной около десяти дюймов с воронкой на конце. Валентайн спрятал свой незаменимый «фонарик» и дал глазам привыкнуть к темноте. Вокруг воронки брезжило что-то похожее на проблески света. Он изо всех сил напряг слух, но не мог различить ничего, кроме возни свиней наверху.

Валентайн ощупал воронку. Широкая ее часть прилегала к отверстию, проделанному в бетонном контейнере, находящемся, по-видимому, прямо под полом и прикрытом грязной решеткой. Вонючие сливная труба и воронка легко подались, и Валентайн почти без труда пролез в образовавшуюся под решеткой дыру.

Он еще раз прислушался и лишь потом приподнял решетку. Выглянув наружу, он понял, что оказался на бетонном полу свинарника. В теплом уголке, сбившись в кучу, похрапывали откормленные хрюшки. Отделенная низенькой перегородкой, дремала другая группа свиней.

Валентайн вылез через зарешеченную дыру. Одна из свиней проснулась и как бы мимоходом, но вполне ощутимо ткнула Валентайна в бок, увидев, что он не принес с собой ничего похожего на ведро с помоями. Он как следует осмотрел нижний этаж хлева. Судя по звукам и запаху, коровы располагались выше. Свиньи же делили подвал с трактором и телегой, в которой содержались цыплята.

Валентайн вернулся в тоннель за своим тюком и внезапно ощутил характерное покалывание где-то в уголке мозга. Это означало, что поблизости бродит Жнец.

Он поднял наверх свой мини-арсенал. Свиньи приняли огнемет за новую разновидность кормушки и, возбужденно хрюкая, сгрудились вокруг. Валентайн предпочел наблюдать их исследовательский пыл, укрывшись в той части хлева, где находился гараж.

Он спрятал свою поклажу, включая огнемет, за трактором и, взобравшись по многочисленным лестницам, залез на сеновал. Запах сена воскресил воспоминания о Молли и их первом любовном свидании. Прячась в тени, он как можно тщательнее исследовал окрестности.

Сарай стоял на задворках офицерских казарм. Вдалеке, на восстановленном аэродроме, возвышалась бетонная вышка. Насколько Валентайн знал, весь воздушный флот «Ломаного креста» состоял из одного-единственного двухместного самолета-разведчика, но, вероятно, Генерал рассчитывал на пополнение своих авиасил в будущем. Замаскированные под земляные холмики бункеры отмечали вход в то, что Хиз-Мем называл Пещерой, — защищенную от ядерных ударов ставку «Ломаного креста».

Самым большим возвышавшимся над поверхностью сооружением было паровозное депо, фасад которого Валентайн хорошо видел с находящегося на высоте трех этажей сеновала. Железнодорожные пути, проложенные поверх забетонированного и укрепленного фундамента самолетного ангара, шли прямо, а затем сворачивали к главным воротам базы. Это напомнило Валентайну картинки, изображавшие ангары для немецких подводных лодок времен Второй мировой войны. По словам Хиз-Мема, «ломаные» сооружали между бетонных колонн, поддерживающих крышу, дополнительные шахты, с укрепленными стальными дверями. Даже сейчас, в ночи, Валентайн различал вспышки сварки, означающие, что на площади во много акров ведется непрерывная стройка. Эти вспышки выхватывали из тьмы ряды товарных вагонов, вокруг которых, как сумел разглядеть Валентайн, суетились механики.

Где-то глубоко в Пещере электростанция, работающая на природном газе, снабжала электричеством всю базу, в том числе и поставленный на сигнализацию забор по периметру. Валентайн переместился на северный конец сарая и рассмотрел охрану у главных ворот. Он подумал, не подключены ли и железнодорожные пути к сигнализации. Если это так, то стоит поезду проехать через ворота, и поднимется настоящий переполох. Еще несколько бараков и два недостроенных здания прятались за невысокими холмами, укрывающими базу от посторонних глаз. Валентайн не знал, были ли эти холмы природными, насыпными или же образовались в результате ядерного взрыва 2022 года.

Где-то поблизости от главных ворот притаился Жнец. Еще один, почувствовал Валентайн, бродил возле Пещеры, и, возможно, парочка других находилась недалеко от ангара, но эти последние были довольно далеко — он едва мог их учуять.

Валентайн заставил себя передохнуть хотя бы четверть часа на сеновале. Путешествие по тоннелю и слежка давали о себе знать. К тому же надо было обдумать то, что он увидел в ангаре. В общем, грядущей ночью ему предстояло немало потрудиться.

Разум подсказывал ему вернуться в штаб Южного округа и доложить обо всем, что уже удалось узнать. Не вызывал сомнений тот факт, что «Ломаный крест» следовало принимать со всей серьезностью. Если Генерала не остановить, он постепенно обзаведется достаточным количеством гибридов из людей и Жнецов, чтобы подчинить себе Свободную Территорию. Отряды «ломаных» разгромят приграничные посты и основные военные базы так же просто, как Форт-Роу-линг. Валентайну было известно, что у Южного округа существует экстренный план отхода выше, в горы. Но как долго можно продержаться там, имея на попечении тысячи штатских?

Но и у «Ломаного креста», несмотря на его устрашающий черно-белый флаг, были свои тайные слабости. Этот самый Генерал, кто бы он ни был, судя по всему, все еще не закончил формирование своего войска и ради тренировки натаскивал новобранцев на довольно легких заданиях. Если удастся убедить коман дование Южного округа, что сюда следует прислать как можно больше Медведей, то всепобеждающая армия Генерала окажется не более чем зародышем, которому суждено стать мертворожденным младенцем.

Другая часть Валентайна советовала вернуться к Золотым, дважды преданным курианами и поднявшим наконец восстание. Возможно, где-то были другие гроги, тоже униженные и покоренные, которые последовали бы примеру Золотых. Будь на то время и навык, Коты могли бы…

Но у Золотых не было этого времени. Ответные меры не заставят себя ждать. Валентайн понимал, что уже этой ночью Жнецы «Ломаного креста» нападут на гетто. И они придут не порабощать, а убивать. На следующий же день от всех возможных очагов сопротивления не останется и следа. Если угроза Южному округу может растянуться на годы, то Золотые обречены на смерть уже сегодня.

Будь на то воля Валентайна, он бы не задумываясь пустил в ход весь свой смертоносный запас взрывчатки, и тогда Генерал недосчитался бы многих из своих драгоценных Жнецов. Единственное, что его удерживало от этого шага, была остающаяся вероятность добровольной сдачи Золотых. Если бы не это, он, выбирая между долгом и судьбой Золотых, без колебаний встал бы на защиту грогов.

Сразу же после полудня Валентайн занял наблюдательный пост вблизи паровозного депо. В сарае он отыскал синий рабочий комбинезон и пару грязных галош и переоделся. Он сложил саблю, огнемет и взрывчатку в тачку, набросил сверху одеяло и направился к командному пункту у ворот. Он с трудом толкал тачку, и часовой вышел из тени, держа под мышкой ружье и подняв воротник, чтобы спрятаться от холодного ветра.

— Мне очень жаль, но это заняло больше времени, чем я предполагал, — обратился Дэвид к часовому. — У нее оказалось сразу двое телят, и мне никак не удавалось принять второго. Так что пришлось захватить его головку веревочной петлей, — сказал Валентайн, собрав воедино все свои знания о принятии родов у коров. И это позволило ему приблизиться к охраннику на десять лишних шагов.

— Стоять! Стоять, кому говорю!

Одно движение руки, и сабля Валентайна мелькнула в воздухе. Часовой упал навзничь с удивленным выражением на лице, как будто он не верил, что человек может действовать так стремительно. Валентайн, не мешкая, натянул на себя форменные куртку и фуражку охранника, а его ружье сунул в тачку.

Он оставил оружие в яме посреди поля, возле строящегося здания, накрыл одеялом и отправился следить за паровозным депо. Ему попалась четырехколесная тележка, груженная какими-то металлическими деталями, и он принялся возить ее туда-сюда по тротуару, изображая, что занят важным делом. В депо он насчитал двадцать восемь товарных вагонов, выстроенных в три ряда. Их охраняли часовые с собаками. Никто из рабочих не подходил к охране ближе, чем это было необходимо. Валентайну удалось заглянуть в один из вагонов, и он увидел там металлические гробы, в каждом из которых, возможно, плавал «ломаный», отдающий команды кому-то из Жнецов.

Валентайн навострил уши, пытаясь разобрать, о чем говорят рабочие в депо. Железнодорожники недоумевали, куда подевался Золотой, работавший у них подручным. В тот же день, чуть раньше, пришли охранники и согнали всех Золотых. Их всех куда-то увели. Некоторые предполагали, что у грогов искали оружие, другие утверждали, что их взяли в качестве заложников, чтобы обеспечить лояльность марионетки Генерала в Омахе. Также ходили слухи о начавшихся в городе беспорядках. Затем последовал приказ отозвать с базы всех, кто умел обращаться с винтовкой.

— Похоже, Генерал вляпался, — произнес один из рабочих и резко обернулся, но Валентайн успел притаиться. Он продолжал жадно ловить каждое неодобрительное слово в адрес «ломаных». Сначала он на западе пытается проглотить больше, чем может прожевать, и теряет часть своих лучших сил, а теперь еще, похоже, и в Омахе у него крупные неприятности. Вместо того чтобы выждать, пока все успокоится, он продолжает стратегию выжженной земли. Ему не выиграть войны, потому что он не в состоянии признать поражение в отдельной битве. Он любит разглагольствовать о том, какое у него ангельское терпение. А на деле…

— Заткнись-ка лучше, мне совсем не хочется попасть в черный список за разговоры с изменником.

— Предлагать политику пряника, а не кнута — это вовсе не измена. Я, между прочим, стал пахать на них как раз за пряник — большой надел земли, чтобы перевезти туда свою семью, и медное кольцо, такое, как было у моего папаши. И вот я уже четыре года служу им верой и правдой, и ни тебе надела, ни кольца.

— А мне бы хватило, чтобы меня гладили по спине. Гнуть ее мне уже не по силам.

Посреди депо высилась бетонная сторожевая вышка. К ней откуда-то снизу, как заметил Валентайн, вела винтовая лестница. Наверху вышки была оборудована площадка, и на ней дежурили четыре солдата из «Ломаного креста». По краю площадки торчали дула автоматов. Валентайн затолкал свою тележку за бункеры, стоящие по углам депо. Он не беспокоился насчет дотов. Они были устроены так, чтобы расстреливать тех, кто приближался к базе, а не тех, кто уже пробрался на ее территорию. Валентайн огляделся, прикидывая, где лучше всего разместить взрывчатку, чтобы достичь наиболее разрушительного эффекта, и каким образом привести ее в действие.

Он снова выкатил свою тележку и демонстративно начал толкать ее к мусорной куче. Надежно укрытое оружие все еше находилось там, на дне тачки. Он переложил его в свою тележку с металлоломом и покатил ее к самому центру депо.

Когда он уже приближался к побеленной сторожевой вышке, часовой окликнул его:

— Эй, приятель! Куда ты прешься с этим дерьмом? Возле транспорта не положено ничего оставлять, даже на время.

Валентайн, не обращая внимания, продолжал толкать тележку через депо к мастерским, расположенным у дальней стены. В конце концов он застрял между шпатами, утопленными в пол возле вышки, и когда он легонько подтолкнул свою тележку, из нее вывалилась восьмифутовая металлическая балка.

Рядом с ним тотчас же оказался часовой.

— Какого черта ты здесь ошиваешься, придурок? И не воображай, что, если сейчас здесь нет лейтенанта, я не узнаю твой служебный номер.

Валентайн подобрал балку, чтобы положить ее обратно в тележку. В следующий миг он стремительно распрямился, подпрыгнул и набросился на часового, схватив его под мышки. Ребра и плечи солдата затрещали, и он упал на пол, а его винтовка грохнулась на землю, стукнувшись о железную балку.

Откуда-то из мастерских раздался свист. Валентайн подкатил тележку к самой вышке и первым делом взвалил на плечо огнемет. Взрывчатку он перебросил через другое плечо и, взяв в одну руку дробовик, а в другую — саблю, стал подниматься по винтовой лестнице. Болтающийся наконечник огнемета при этом стучал о металлические ступеньки.

На верхних ступенях лестницы дежурил «ломаный». Валентайну было слышно его прерывистое дыхание, как будто охранник сопел ему в самое ухо. Он положил на пол саблю и другое тяжелое оружие, пригнулся и подпрыгнул на пять ступенек вверх, развернувшись в воздухе. Он выстрелил из ружья прямо в лицо часовому.

Добравшись почти доверху, Дэвид взглянул на потолок над собой. Валентайн выдернул чеку одной из разрывных гранат, сосчитал до двух и метнул ее в сторону балкона.

— Граната! — послышался чей-то вскрик, но было уже слишком поздно.

В тот момент, когда раздался взрыв, Валентайн уже бежал вниз по лестнице к оставленному там оружию. Несмотря на то что его отделяли от взрыва бетонное перекрытие и два витка металлической лестницы, он почувствовал ударную волну. На какое-то время ему показалось, что все вокруг движется медленно, и он почувствовал себя изолированным от внешнего мира, как будто плыл под водой. Потеряв равновесие и шатаясь как пьяный, он подхватил свои пожитки и снова взобрался по лестнице.

Часовой на вышке то ли сам спрыгнул со смотровой площадки диаметром в пятнадцать футов, то ли был скинут оттуда взрывной волной. Два пулемета так и остались в своих гнездах, а рядом на полу нелепо валялась пара ботинок.

Внезапный шорох, как будто птичка била крылом по оконному стеклу… и Жнец чуть было не схватил Валентайна в тот момент, когда он добрался до площадки на вышке. Но этот капюшонник был не из тех управляемых курианами машин для убийства, воплощенным результатом многолетнего физического симбиоза с человеком. Незнакомец в одном из резервуаров, дергающий эту куклу за ниточки, несомненно, был не мастером, а лишь подмастерьем — Жнец промахнулся и упал.

Пока он поднимался, у Валентайна было время вынуть саблю. И прежде чем капюшонник прицелился из ружья, он полоснул клинком по ногам Жнеца. Тот отскочил в сторону, и выстрел пришелся в пустоту, туда, где еще секунду назад находился Валентайн. Следующий удар саблей Кот нанес по горлу и так уже выведенного из строя Жнеца. И хотя он не снес ему голову, позвоночник пострадал: капюшонник повалился на пол. Черные зубы беспомощно клацали по его же собственному, напоминающему длинный шприц языку.

Не обращая на него внимания, Валентайн достал из подсумка взрывпакет и поджег шнур. Раздалось шипение, и пошел дым. Валентайн, приняв позу олимпийца — метателя диска, швырнул взрывчатку в сторону выстроившихся в ряд товарных вагонов.

Возможно, патрулировать депо было легче, держась вместе, но сбившиеся в кучу часовые представляли собой отличную мишень для брошенной Валентайном взрывчатки. Он услышал, как взрывпакет стукнулся о деревянную крышу вагона, и упал на пол, укрывшись за бетонной, толщиной в ярд, стенкой сторожевой вышки. Та часть его сознания, которая на острие атаки всегда действовала сама по себе, недоумевала, почему Генерал обшил свои товарняки деревом. И только открыв свой рюкзак с гранатами, он догадался: металл слишком сильно разогревался на солнце, и те люди, которые плавали в резервуарах, запросто могли свариться живьем. Хотя и у древесины были свои недостатки.

Валентайн выбрал одну из белых фосфорных гранат и, готовясь к взрыву, зажал уши и нос.

Толстые стены депо отразили громкий «бум» взрывов, отчего вышка задрожала. Еще не осели поднятые первой гранатой осколки, а Валентайн уже достал следующую и метнул ее в самый центр товарного состава. Немногие уцелевшие охранники депо опомнились и принялись стрелять, но Валентайну удавалось увернуться прежде, чем они брали его на мушку. Едва успевая заметить предыдущие разрывы, он, выдергивая чеку за чекой, продолжал метать гранаты, которые сеяли вокруг себя горящие белые частицы, вонзающиеся в расщепленную древесину. Краску и деревянные детали вагонов пожирал начавшийся пожар.

Валентайн услышал, как кто-то поднимается по лестнице, и метнул туда последнюю фанату. Внизу раздался взрыв, а затем крик, от которого Валентайн испытал какое-то кровожадное наслаждение.

Он привел в боевую готовность огнемет, вспрыгнул на перила площадки и навел оружие на вагоны.

Валентайн обрушил на часовых, которые, укрывшись между вагонами, целились в него, шквал огня, отчего крыши вагонов занялись желто-оранжевым пламенем. Сгущенный бензин, булькая и растекаясь, пожирал деревянную обшивку, наполняя паровозное депо черным дымом. Огонь, самое древнее из боевых средств, действовал на «Ломаный крест» не хуже, чем на Золотых. От разгоравшегося пламени смолкли ружейные выстрелы со стороны состава.

«Ломаные», побросав оружие, разбегались, спасаясь от огня и дыма.

Со своего бетонного «насеста» Валентайн с удовлетворением наблюдал за развернувшейся внизу суматохой. Али наверняка понравился бы вид этого пожара: тут и правда было на что посмотреть. Наконец в огне мете не осталось ничего, кроме безобидного сжатого воздуха, и он прекратил извергать напалмовое пламя. Валентайн бросил бесполезное теперь оружие и перешел к одному из оставленных на вышке пулеметов. Точным движением он заправил в него патронную ленту. Сжав зубы и оскалившись, он выпустил очередь по бегущим к вагонам охранникам. Пулемет, намертво закрепленный в гнезде, слегка подрагивал, и его отдача была не сильнее, чем у кия. Присев на корточки, Валентайн следил за тем, чтобы пресечь всякие попытки погасить вовсю разгоревшееся между вагонами пламя. На расстоянии тридцати футов он чувствовал, как обжигающий жар почти касается его кожи. Сейчас самым главным для него было, чтобы не потухло освещающее вагоны зарево.

Из вагонов выбрались, покачиваясь на слабых ногах и размахивая перед собою руками, две тощие голые человеческие фигуры. Валентайн уложил их выстрелом из 50-дюймового оружия, а затем выстрелил в паровоз, стоящий в глубине ангара, приготовленный, чтобы оттащить несколько товарных вагонов. Почувствовав, что по обшивке локомотива стучат пули, способные пробить тонкие металлические стенки, машинисты спрыгнули на землю и разбежались. Еще один обнаженный оператор «Ломаного креста» корчился в муках от полученных ожогов. Валентайн стрелял в него до тех пор, пока бледная фигура не перестала шевелиться.

Снизу, под вышкой, кто-то выкрикивал приказы. Кот перегнулся через перила и увидел, что в его сторону наведены автоматы. Он отпрянул, но недостаточно быстро. Пуля задела его. Он почувствовал удар, как если бы врач стукнул его своим молоточком чуть ниже глаза, а затем, мгновение спустя, его пронзила резкая боль.

Господи, в меня попали!

Еще не веря в то, что произошло, Валентайн провел рукой по лицу, ощутил под кончиками пальцев горячую кровь и обнажившуюся кость. Пуля прошла от подбородка до угла глаза.

Жжение, продолжавшееся несколько секунд, было лишь прелюдией к тому, что ему пришлось пережить потом, когда его нервы были уже на самом пределе.

Ощущение было такое, как будто к его лицу прижали раскаленный добела паяльник. Откуда-то издалека он услышал собственный крик, но при этом явственно ощущал звон в ушах, мерцание перед глазами, как если бы смотрел на окружающий мир сквозь затканный алмазами занавес. Сквозь завесу боли, теряя сознание, он услышал звук шагов по лестнице. Собравшись, из последних сил, как пьянчуга, пытающийся попасть ключом в дверной замок, он подобрал дробовик, доплелся до лестницы и пальнул наугад вниз.

Из раны на лице хлестала кровь. Бетонный пол, окрасившийся закатным предгрозовым багрянцем, и металлические ступени растворились перед его глазами. Он почувствовал, как по груди барабанит теплый летний дождь. Откуда-то с неба на забетонированный настил свалилось яблоко. Нет, вовсе не яблоко, а граната.

Валентайну ничего не оставалось, как броситься вниз. Он спрыгнул с вышки, крутясь и вертясь (ну да, как настоящая кошка!), тяжело шлепнулся об пол и бросился бегом наружу из депо. Никогда ему еще не было так легко бежать — он едва касался подошвами земли.

Хотя поблизости никого не было видно, кто-то как будто сумел подставить ему подножку. Но это не помешало: левая нога не была у него опорной. И Валентайну удалось скрыться в темноте. И эта темнота не думала медлить — она завладела им, крепко обхватила, как будто в долгом любовном объятии.

— Все будет хорошо, Молли, — сказал он, словно вплывая сквозь сгущающийся туман в незнакомый странный тоннель. — Если ты не можешь идти, я понесу тебя на руках.

Он нашел в себе силы, чтобы, под нажимом сгущающейся тьмы падая на землю, обернуться! Вдалеке мерцали костры. Они, ярко пылая, сливались в единое целое, в восходящее солнце. И только в этом огне был смысл. Только он имел значение.

И у него уже не оставалось сил вспомнить, почему это так.

Измученный организм Дэвида Валентайна никак не хотел просыпаться: всякий раз, когда его мозг был готов вот-вот очнуться, израненное, обескровленное тело оказывалось начеку, пресекало эту попытку и в последнюю минуту отправляло сознание назад, в темноту забытья. Мозг чуть было не проснулся, когда Валентайна подобрали там, где он упал без чувств. И потом, когда его уже уложили на стол. Еще одна попытка была связана с бьющим в лицо ярким светом и хирургическим бинтом на щеке. Позже, на больничной койке, мозг предпринял еще несколько робких попыток. Валентайну мерещилось, что он разговаривает с капитаном Ле Авре, потом — со своим отцом.

Но смерть так и не явилась, чтобы освободить его тело от боли. Так что Валентайн в конце концов все-таки пришел в себя. Неизвестно почему, но больше всего на свете его занимал вопрос, сколько времени прошло с тех пор, как его подобрали в депо.

И раз Валентайну все же пришлось вернуться к отвратительной реальности, он открыл глаза, но что-то удержало его от инстинктивного порыва дотронуться до лица. Вообще-то, ему любое движение давалось с трудом. Всю левую сторону лица сводило от пульсирующей боли, его тошнило, хотя было ясно, что рвать просто нечем. Между ног он ощущал холодную влагу, в то время как его нижнее белье было пропитано чем-то густым, вязким и теплым. На левой ноге была срезана штанина, а вся остальная одежда оказалась на месте. Боль была слишком сильной, чтобы с ней справиться, и Валентайн опять погрузился в полузабытье.

Но как следует заснуть ему не удалось. Появилась какая-то женщина и сняла с него одежду. Она обмыла его, причем это не самое приятное задание она выполнила нежно, как будто имела дело с младенцем. Когда ему стали менять бинты на лице, уже далеко не так нежно, было ощущение, что пуля прошла через его щеку еще раз, и Валентайн снова отключился, увы, лишь на несколько минут. Он очнулся в тот момент, когда ему накладывали новую, пропитанную йодом повязку.

Время шло, и Валентайн затеял игру с болью, пытаясь выгадать пятиминутную передышку после каждого получаса страданий. Но боль не согласилась на его условия.

Валентайна охватила прерывистая дремота, которая отступила, когда кто-то потряс его за плечо.

— Хотите воды? — спросил человек в форме медика.

— Да, пожалуйста, — прохрипел Валентайн.

К неотступной боли примешались другие чувства. Теперь он ощущал дуновение воздуха, и что-то подсказывало ему: он находится под землей.

Человек наклонил чашку, и холодная вода потекла Валентайну в рот по хирургическому зонду.

— Он может говорить. Уже неплохо. Ведите его.

Как в тумане, он почувствовал, что его подняли и перенесли через коридор в другую комнату. Его усадили на стул с металлическими ножками и жестким деревянным сиденьем. Как в приемной директора в только что отстроенной школе. Ему завели за спину руки и надели наручники, и это его позабавило: в любом случае он был слитком слаб, чтобы сражаться. Когда его ногу придвинули, чтобы пристегнуть лодыжку к ножке стула, нестерпимая боль пронзила Валентайна, и теплая моча потекла по штанам. Щипало так, будто он мочится азотной кислотой.

— О господи! — воскликнул один из охранников, почувствовав запах мочи и увидев лужу. — Да он описался!

— Ну и черт с ним!

Голова Валентайна упала на грудь, и он теперь видел перед собой лишь светло-зеленый кафель на полу. Он пытался вспомнить, приходилось ли ему прежде видеть так плотно пригнанные друг к другу плитки, и тут снова потерял сознание.

Потом последовало ожидание. Валентайну казалось, что оно длится уже много дней, хотя на самом деле, вероятно, прошло лишь несколько часов. Он все больше приходил в себя, и обволакивающая сознание дымка понемногу рассеивалась. Валентайн понял, что отчаянно хочет жить, даже если это продлится всего несколько лишних часов. Он гадал, собираются ли его просто расстрелять, или же у них заготовлен более изощренный способ казни.

Ему дали еще воды. И хотя лицо свело от боли, ему удалось сделать несколько глотков. Комната не представляла для него никакого интереса, в ней даже не было стола или второго стула. Маленькие зеленые плитки покрывали пол и нижнюю часть стены примерно на одну треть. Выше этого уровня стенки были грубо оштукатурены, каменщик едва коснулся их своим мастерством. Валентайн уловил слабый запах мела и задумался над тем, не было ли в том помещении, откуда его сюда привели, классной доски. Единственная дверь в эту комнату находилась позади него, и он слышал шаги там, в коридоре.

И когда он услышал тяжелую поступь за дверью, какое-то внутреннее чувство подсказало ему: это он. И хотя тело Валентайна было как выжатая губка, он из последних сил попытался напрячь мозг. Но тот не подчинился организму: боль и изнеможение взяли верх в тот самый момент, когда разум был нужен ему больше всего.

Дверь открылась, и Валентайн, превозмогая боль в щеке, повернулся в сторону двух вошедших рослых грогов. Это были Золотые, облаченные в черные кожаные, блестящие, как спинки жуков, двубортные мундиры, скроенные по фасону Старого Мира. Они встали по обе стороны стула, на котором сидел Валентайн. Их золотистая шерсть была острижена коротким ежиком.

Перед ним возник высохший, как мумия, человек. Его восковая кожа была как у больного на последней стадии рака, губы потрескались. Густые темные волосы зачесаны назад. Глаза можно было назвать и бледно-голубыми, и бледно-зелеными — в зависимости от вкуса того, кто смотрел в них. Он был одет в простую поношенную форму, с ремнем «Сэм Браун», очень похожим на тот, который носил Валентайн. Воротник украшали красные нашивки с золотыми перевернутыми свастиками. И никаких мундиров, портупей, украшений.

— Самое заманчивое в такой долгой жизни, — произнес он с едва уловимым европейским акцентом, который Валентайн не взялся бы идентифицировать, это тот факт, что ты можешь заметить все ошибки, сделанные историками, когда они берутся судить о том, в чем плохо разбираются. Ну, например, единственными широко распространенными хрониками, относящимися к периоду после две тысячи двадцать второго года, называют этот жуткий памфлет «Падшие Боги», сочиненный претенциозной дамочкой Маргарет Боурк-Уайт, пишущей под псевдонимом Костос. Она утверждает, что впервые Межзвездные Врата к планете Кур открылись на Гаити в восемнадцатом веке. Она ошиблась на какую-то тысячу лет. Откуда я это знаю? Да я сам был там. Я своими глазами видел Карла Великого, еще совсем молодым человеком. Куриане открыли Врата в темные времена Средневековья, но для меня они такими не были, вовсе нет! Во времена инквизиции нам удалось открыть еще один канал, на сей раз в Испании.