XXXVIII 3 страница

-- А вы, Александр Иваныч, насчет чего же, собственно, хотите хлопотать? Определить куда мальчика? -- полюбопытствовала Анисья Ивановна.

-- Вообще устроить... Ну, разумеется, прежде всего насчет денег... Надо же и одеть и обуть его...

-- Что и говорить... Совсем, можно сказать, голый мальчик... Где же вы, Александр Иваныч, полагаете достать?.. У сродственников?

-- Да.

-- Дадут? -- недоверчиво спросила хозяйка.

-- Рассчитываю. Я не для себя прошу.

-- Ну, дай вам бог, Александр Иваныч!.. Сами вот терпите, а за мальчика хлопочете... Да и насчет его документа схлопочите, а то старший дворник узнает... Как бы не было неприятностей.

" Граф" обещал похлопотать и насчет документа -- он пойдет сегодня же к бывшему хозяину Антошки и, поблагодарив квартирную хозяйку, хотел было уходить, как вдруг она сказала, понижая голос:

-- Ведь вы не при деньгах, кажется, Александр Иваныч?

-- Не при деньгах, Анисья Ивановна, но перед деньгами... А что? -- шутливо спросил " граф".

-- А то, что как же вы по делам будете ходить и по такой погоде... Ишь ведь дождь-то какой... Неравно и простудитесь... А вы бы в конке... И я с полным моим удовольствием... Сколько вам будет угодно?.. Сорок копеек, а то полтину?.. Как получите, отдадите...

У " графа" что-то защекотало в горле, и теплое благодарное чувство прилило к сердцу, когда он ответил:

-- Ишь вы какая... заботливая, Анисья Ивановна... Сердечно благодарю вас и не откажусь... Возьму двугривенный... В самом деле... в конках удобнее...

Анисья Ивановна отдала деньги и предложила зонтик.

-- Удобный зонтик, по крайней мере не промочит!

Но синий неуклюжий зонтик, видимо, шокировал " графа", и он отказался.

Вернувшись к себе, он застал уж Антошку вставшим и одетым в свое тряпье, с заспанным лицом, полным радости и счастия. Карие его глазенки весело улыбались.

-- Доброго утра, Антошка! -- приветствовал его " граф", протягивая ему руку. -- Хорошо спал?

-- Доброго утра, граф... А спал я чудесно, граф.

-- Ну, что, здоров?

-- Как есть вполне... И спина не болит... Хучь сейчас на работу...

-- Ишь ты выносливый какой... Вчера у тебя жар был... Я думал -- заболеешь, а ты как встрепанный... Что, здесь лучше, чем у дяденьки?

Вместо ответа Антошка засмеялся и вдруг, охваченный радостным благодарным порывом, по привычке нищенки прильнул к его руке.

-- Не надо... Не люблю, -- промолвил " граф", отдергивая руку. -- Никогда этого не делай... Слышишь?

-- Вы не сердитесь, граф. Я больше не буду! -- виновато промолвил Антошка.

-- Я не сержусь, голубчик! -- улыбнулся " граф" и с нежностью потрепал Антошку по плечу.

-- Не прикажете ли чего сделать, граф? Сапоги ваши почистить? Комнату подмести?

-- Прежде всего я прикажу тебе идти на кухню и хорошенько вымыться... Вот что я тебе прикажу... А вечером я тебя сведу в баню... Давно ты был в бане?

-- Давно... И не упомню когда... " Дяденька" не посылал...

-- Вот сегодня я поговорю с твоим дяденькой...

-- Зачем? -- испуганно спросил Антошка.

-- Возьму твой документ.

-- Какой документ?

-- Такой... У каждого человека есть документ, чтобы знали, кто он такой... А ты не бойся... Теперь твой дяденька ничего не смеет тебе сделать...

-- А как он придет сюда?

-- Не придет... Я его так припугну, что он и не подумает прийти...

-- Если бы и Нютку взять... Она ловкая девчонка...

-- О Нютке, братец, потом подумаем...

Через четверть часа оба приятеля сидели за самоваром. " Граф" на постеле, а Антошка напротив, на стуле. Анисья Ивановна деликатно подала не одну булку, а еще и большую краюху ситного хлеба... " Граф" выпил лениво стакан чая, покуривая скверную папироску, зато Антошка выпил целых три стакана, уписывая за обе щеки хлеб.

-- Сыт?

-- Сыт совсем... Покорно благодарю...

Антошке хотелось быть чем-нибудь полезным " графу", как-нибудь ему услужить, и он, увидавши на столе письма, проговорил.

-- Прикажите снести, граф?

-- В таком костюме? -- засмеялся " граф".

-- Что ж костюм? Я привык... Я бы сбегал, граф. Только дозвольте.

-- Вижу, что сбегал бы... Лаской из тебя хоть веревки вей!.. -- вставил " граф" не совсем понятное для Антошки выражение. -- А ты уж сегодня никуда не бегай, посиди дома... Видишь, какая погода... Я сам письма разнесу и вообще пойду по разным делам... К вечеру я вернусь... Обедать ты будешь с хозяйкой, с Анисьей Ивановной... Она, брат, добрая, хорошая женщина, Анисья Ивановна... Без меня ты можешь прибрать нашу комнату и помочь хозяйке, если что нужно...

" Граф" стал одеваться и, окончив одевание, имел довольно внушительный вид.

-- Ну что, Антошка, как ты находишь мой костюм... Хорош?

-- Чего лучше! -- отвечал восхищенный Антошка.

-- Ну и отлично! -- засмеялся " граф". -- Кстати, ты не забыл адреса той барыни, которая звала тебя за платьем?.. Я, быть может, и ее навешу...

-- Он у меня записан, -- отвечал Антошка, доставая из кармана штанов свою записную книжку...

-- Ну-ка, давай ее сюда... Я посмотрю, как ты выучился писать... Гм... Недурно... весьма недурно... " Скварцова... Сергифская, пятнадцать"... Со временем можно будет и лучше... И выучимся... И писать, брат, выучимся, и арифметике, и истории... всему, Антошка, в школе выучимся! -- значительно проговорил " граф", заставляя Антошку вытаращить от изумления глаза.

Он, признаться, подумал, что " граф" так себе... " хвастает", но из деликатности не заявил сомнения насчет возможности исполнить такое обещание. " Граф" сам нищенствовал -- и вдруг... школа...

" Подико-сь все это денег стоит! " -- подумал Антошка.

-- Ну, брат... об этом после поговорим... вечером... а пока до свидания!

И " граф", надев чуть-чуть набекрень свой цилиндр, с важным и решительным видом вышел из комнаты, натягивая перчатки.

VIII

" Граф" имел обыкновение рано утром выпивать рюмки две водки. Хотя доктора и находили, что это вредно, но " граф", напротив, полагал, что это очень полезно. Некоторый прием алкоголя возбуждал его нервы, и он чувствовал себя бодрее и оживленнее.

Так как дома запаса водки не было, то первый визит " графа" был в заведение поблизости, где он имел кредит.

-- С добрым утром. Александр Иваныч! -- любезно приветствовал его заспанный пухлый сиделец.

" Граф" кивнул головой и проговорил:

-- Стаканчик!

Проглотив стаканчик, он с тем же небрежным видом, с каким, бывало, держал себя у Бореля или у Дюссо, кинул. " За мной! " -- и, дотронувшись до полей цилиндра, вышел на улицу.

Дождь лил немилосердно, и потому " граф" торопливо дошел до Офицерской и сел в маленькую одноконную каретку-омнибус, которая повезла его по Казанской улице до Невского. Оттуда он направился в Большую Морскую и вошел в подъезд большого дома, где жил его брат, тайный советник Константин Иванович Опольев.

Толстый, раскормленный швейцар с отлично расчесанными холеными бакенбардами, которым мог бы позавидовать любой директор департамента, с нескрываемым презрением оглядел " графа" с ног и до головы и хотел было спровадить на улицу, как попрошайку, который не понимает, куда лезет, как был решительно поражен и озадачен высокомерным тоном, каким этот намокший господин в рыжем цилиндре произнес:

-- Эй... ты, швейцар!.. Передай это письмо Константину Ивановичу... Да, смотри, немедленно...

Швейцар нехотя, с брезгливой миной протянул руку за письмом и, с умышленным упорством оглядывая костюм " графа", проговорил не без презрительной нотки в голосе:

-- Если генерал спросит, кто передал письмо, как сказать?

-- Скажи, что... что... дальний родственник.

И не спеша, с достоинством испанского гранда вышел из подъезда, оставив швейцара в изумлении, что у его превосходительства могут быть родственники, одетые, как нищие.

Дальнейшие посещения " графом" разных швейцарских, где его знали по прежним визитам, нельзя было назвать особенно удачными.

В двух домах ему сообщили, что господа почивают; в двух -- передали, что на письма никакого ответа не будет; в трех ему выслали с лакеями по рублю, а от кузины-княгини был деликатно передан конвертик. Он содержал в себе зелененькую кредитку и маленький листок почтовой бумажки, на котором были написаны карандашом следующие слова:

" Желательно повидать мальчика".

-- Не верит! -- прошептал " граф", запрятывая трехрублевую бумажку и записочку в жилетный карман.

" Что ж, когда Антошку приведем в приличный вид, можно его и послать к княгине Марье Николаевне... Пусть познакомится. Быть может, что-нибудь и сделает! " -- весело думал " граф", собираясь теперь сделать визит к " дяденьке".

Был четвертый час. " Граф" порядочно-таки устал после своих посещений нескольких домов в разных частях города и проголодался. Но он решил прежде закончить свою программу действий на сегодняшний день и потом уже пообедать.

Дождь перестал. " Граф" на Михайловской поднялся на империал конки и поехал на Пески.

Иван Захарович и его супруга были дома и оба находились в дурном расположении духа. " Дяденька" курил молча, без обычного благодушия, был совершенно трезв и не выказывал обычной нежности своей Машеньке. Он даже сегодня не ходил в трактир, чтобы почитать газету и побеседовать о политике и о разных отвлеченных предметах с приказчиком. В свою очередь и Машенька была угрюма и зла и, грязная и нечесаная, с подвязанной щекой от ожога, сидела за пологом и взглядывала по временам в окно на двор.

Бегство Антошки беспокоило обоих по весьма уважительным причинам.

Во-первых, Антошка представлял собой и весьма доходную статью их бюджета и потеря такого " племянника" затрогивала довольно чувствительно их материальные интересы. Во-вторых -- и это, пожалуй, волновало супругов не менее, -- у обоих мелькали неприятные мысли, как бы из-за этого " неблагодарного подлеца", забывшего все оказанные ему благодеяния (на это особенно напирал Иван Захарович, ценивший, как известно, высокие чувства), не вышло каких-нибудь серьезных неприятностей с полицией и даже с сыскным отделением, близкое знакомство с которым не очень-то улыбалось Ивану Захаровичу, имевшему уже случай в своей жизни раза два побывать там.

Этот " разбойник" недаром грозился, что найдет управу, и чего доброго заведет какую-нибудь кляузу...

-- Ддда... неблагодарный и подлый, можно сказать, ныне народ! -- наконец проговорил Иван Захарович.

Реплики со стороны жены не последовало, и Иван Захарович снова задумчиво курил папироску.

Оба супруга не прочь бы явить Антошке снисхождение и избить его не особенно сильно, несмотря на укушенную ногу и ошпаренное лицо, если бы только он явился с повинной. Иван Захарович даже несколько сердился на жену за то, что она вчера его " настроила" против Антошки, и размышлял теперь о том, что благоразумие требует не очень-то сильно валять ремнем и что следует при " выучках" остерегаться пускать в ход пряжку во избежание знаков на теле, весьма заметных при медицинском осмотре.

Вообще Иван Захарович, несмотря на сознание необходимости грозной власти в своем заведении, обнаруживал, как большая часть жестоких людей, трусливую подлость в этот день.

Оба супруга с утра поджидали Антошку и часто поглядывали в окно. Отпуская утром своих " пансионеров" на работу, Иван Захарович был со всеми необычно ласков и многих снабдил одеждой и обувью, более соответствующими осенней погоде. Вместе с тем он поручил своим питомцам, в случае если кто из них встретит Антошку, передать ему, что " дяденька" нисколько на него не сердится и охотно простит его, если он вернется домой.

И, как опытный правитель в духе Макиавелли{262}, понимающий, что дурные примеры, подобные Антошкину бегству, заразительны и что после нежных слов не мешает и угроза, прибавил, обращаясь к своим маленьким покорным подданным:

-- Я жалеючи его говорю. А то хуже будет, когда городовой его приволокет за шировот. А приволокет беспременно, потому как Антошка и все вы в полном моем распоряжении и обязаны по закону мне повиноваться... Ну, а тогда не пеняй... Не прошу! -- не без энергии закончил Иван Захарович свою правительственную речь.

По случаю дурной погоды " дяденька" милостиво разрешил своим воспитанникам вернуться пораньше. К трем часам все почти вернулись.

Никто Антошки не встречал.

-- Этакий подлец! -- сердито проворчал Иван Захарович.

В эту минуту в прихожей звякнул звонок.

Иван Захарович сам пошел отворять, по дороге плотно затворив двери комнаты, в которой помещались его питомцы.

Увидав незнакомого человека, костюм которого не внушал большого уважения и в то же время успокоивающим образом подействовал на Ивана Захаровича, он все-таки по привычке с пытливой подозрительностью взглянул на вошедшего, словно желая определить его житейское положение, и довольно холодно осведомился, что ему угодно.

-- Мне угодно переговорить с вами по одному делу, -- сухо и резко проговорил " граф", как будто не замечая протянутой ему руки.

Душа Ивана Захаровича ушла в пятки.

" Уж не агент ли сыскной полиции! " -- пробежало в его голове.

И он, несколько смущенный, понижая голос до конфиденциального шепота, уже самым любезным, заискивающим тоном просил " графа" пожаловать в комнату.

-- Машенька! Выдь на минутку! -- значительно проговорил он, обращаясь к жене, и, когда та прошмыгнула мимо гостя в двери, предложил ему присесть и снова бросил на него пристальный взгляд.

Тут, в комнате, при свете лампы, он лучше осмотрел и костюм графа и его испитое лицо, и ему показалось, что он где-то видел этого господина...

" Граф" между тем не предъявлял своего агентского билета, и Иван Захарович все более и более сомневался, что перед ним агент. Он, слава богу, видывал их! И, словно досадуя на свой напрасный страх, он сел на стул против " графа" и не без некоторой фамильярности сказал:

-- Так по какому такому делу пожаловали, господин?.. Извините, не имею удовольствия знать, кто вы такой... А я с незнакомыми никаких делов не веду... Да и, прямо ежели сказать, никакими делами не занимаюсь.

-- Я пришел получить у вас метрическое свидетельство Антошки...

-- Что-с?..

-- Слышали, кажется...

-- Какого такого Антошки, позвольте узнать-с? -- нахально спросил Иван Захарович, стараясь скрыть вновь овладевшее им беспокойство.

-- А того Антошки, который ходил от вас с ларьком и которого вы вчера истязали ремнем и чуть не задушили... Нога ваша, вероятно, уже зажила? -- насмешливо прибавил " граф".

-- Позвольте, однако, спросить, кто вы такой будете и по каким таким правам требуете документ моего родного племянника?

-- Не лгите. Он вам не племянник... Я знаю! -- уверенно произнес " граф".

Иван Захарович смутился.

-- Все равно вместо родного. Я его воспитал. А вы, что ли, сродственник ему? -- насмешливо кинул он.

-- Нет, я мальчика давно знаю и принимаю в нем участие... В нем принимают участие и другие лица, и Антошка теперь находится у моей двоюродной сестры, княгини Моравской, -- пугнул " граф", заметив, с каким трусом имеет дело.

Иван Захарович недоверчиво взглянул на " графа". Костюм его не свидетельствовал о родстве с князьями, но в то же время в манере этого господина было что-то барское и внушительное. Это Иван Захарович сообразил.

-- А вы чем изволите быть?..

-- Я... штаб-ротмистр лейб-гвардии уланского его величества полка в отставке, Опольев. Можете, если хотите, удостовериться... Вот мой указ об отставке.

-- Что мне удостоверяться?.. Только я документа не отдам. Нашли, с позволения сказать, дурака? По какой такой причине я отдам вам документ?.. Довольно даже странно, что вы, господин, вмешиваетесь в чужие дела... Я тоже права имею.

-- Как знаете! -- промолвил, вставая, " граф", -- но только помните, что завтра же утром я подам заявление градоначальнику! -- прибавил " граф" и направился к двери.

Эта угроза произвела на Ивана Захаровича впечатление, и он сказал:

-- Позвольте, сударь... Зачем же градоначальнику?.. Если мне уплатят за содержание этого подлеца -- как перед богом говорю, что Антошка неблагодарная тварь, -- я готов развязаться с ним... Ну его... а то, согласитесь, за что же разорять бедного человека...

-- Мне некогда с вами разговаривать. Документ, или завтра же вы будете в сыскном отделении... И вообще я советовал бы вам переменить род занятий! -- внушительно прибавил " граф"...

-- Какие такие занятия, позвольте спросить?

-- А заведение чужих детей, которых вы посылаете нищенствовать...

-- Всякому надо кормиться... И дети у меня, слава богу, ничем не обижены... всем довольны...

-- И тем, что вы их порете?.. Ну, довольно... Отдаете документ или нет?

Через пять минут " граф" вышел, получив под расписку метрическое свидетельство Антошки.

Струсивший и растерявшийся Иван Захарович, провожая " графа", униженно просил не поднимать истории и обещал серьезно подумать о перемене занятий.

-- Действительно, беспокойное занятие, сударь... Того и гляди из-за какого-нибудь неблагодарного мальчишки получишь одни неприятности! -- говорил Иван Захарович.

" Граф" возвращался в конке с Песков очень довольный, что дело с этим " мерзавцем" было покончено так скоро и легко. Он не ожидал, что " дяденька" окажется таким трусом и отдаст документ первому встречному, который пугнет его. Теперь можно и пообедать. Но прежде " граф" решил, несмотря на голод, свершить маленькую вечернюю экскурсию в одну из людных улиц и, глядя по успеху, позволить себе более или менее роскошное меню обеда.

Деньги, бывшие у " графа" в кармане, он считал Антошкиными и взять из них на обед считал возможным только в случае крайней необходимости.

Доехав до Михайловской, он пошел по левой стороне Невского и сделал несколько предложений одолжить ему какую-нибудь монетку. Несмотря на то, что предложения эти делались и по-русски, и по-французски, и по-немецки, ни одна душа не одолжила " графа", и он повернул в Большую Морскую.

У ресторана Кюба он заметил господина в путейской форме, выходившего с какой-то дамой из подъезда ресторана со стороны Кирпичного переулка, и быстро очутился возле инженера. При свете фонаря он разглядел веселое, жизнерадостное молодое еще лицо с седоватыми волосами, выбивавшимися из-под фуражки. Инженер оживленно и громко что-то говорил даме под густой вуалью.

-- Господин инженер, -- проговорил почти на ухо " граф" своим сипловатым баском, -- не откажите после устриц одолжить монетку на скромный обед... Премного обяжете...

Инженер, действительно только что евший с своей дамой устрицы, как-то торопливо полез в жилетный карман, взглядывая несколько сконфуженными, ласковыми и наблюдательными глазами на странного господина, и, смеясь, спросил:

-- А вы разве не одобряете устриц и тех людей, которые их едят?

-- Устрицы весьма одобряю, особенно с хорошим шабли или с максотеном sec, заедая стильтоном или рокфором...{266} Благодарю вас! -- прибавил " граф", получая, к крайнему изумлению, не монетку, а бумажку и слегка приподнимая шляпу.

-- Не за что... Эй, Иван... подавай! -- крикнул инженер лихачу извозчику.

-- Виноват... -- вдруг заговорил " граф", снова подходя к инженеру. -- Вы, разумеется, ошиблись.

-- В чем?

-- Это не канарейка, а синенькая...{266} Возьмите назад, чтоб после не раскаиваться! -- иронически вымолвил " граф", протягивая инженеру бумажку.

-- Я не ошибся... Я и хотел одолжить вам именно пять рублей! -- необыкновенно мягко и ласково отвечал инженер, не без удивления посматривая на этого странного субъекта.

-- Не ошиблись? В таком случае я кладу деньги в карман и позволю себе заметить, что вы представляете собою редкий пример легкомыслия и расточительности по нынешним временам... Первый раз в течение моей практики я делаю такой громадный заем на улице... Удивительно!.. Всего хорошего... Всяких успехов...

-- Вы, однако, большой оригинал! -- заметил инженер, заинтересованный " графом".

-- Ника, едем! -- торопила дама.

-- До свидания! -- крикнул инженер...

-- Мое почтение!

" Граф" приподнял шляпу и несколько мгновений смотрел вслед удаляющемуся экипажу удивленными глазами.

-- Верно, очень счастлив сегодня! -- прошептал он, трогаясь с места.

Ввиду такого неожиданного благополучия " граф" считал вправе позволить себе редкую роскошь -- пообедать как следует, в трактире, а не в закусочной, и даже выпить полбутылки крымского бордо. Давно уж он не пил вина!

И он направился в один из маленьких ресторанов на Гороховой, предвкушая удовольствие полакомиться вкусными блюдами и глотая слюнки при мысли о нескольких рюмках водки перед аппетитной закуской. Куда ни шло, он кутнет рубля на полтора.

Спасибо легкомысленному инженеру!

IX

Его превосходительство Константин Иванович Опольев уже сидел за письменным столом в своем большом внушительном кабинете, убранном в строго солидном стиле, гладко выбритый, свежий и хорошо сохранившийся, несмотря на свои пятьдесят два года и многочисленные занятия, в щегольски сшитом утреннем костюме, и прилежно занимался, обложенный делами в синих папках, с большим красным карандашом в красивой холеной руке с большими крепкими ногтями, -- когда в дверях кабинета показался в это утро его камердинер Егор с письмом на маленьком серебряном подносе в руках.

Неслышно ступая в своих мягких башмаках, Егор приблизился к столу и положил на край его письмо " графа".

Опольев поднял лицо, красивое, смуглое, серьезное лицо, окаймленное такими же вьющимися и заседевшими черными волосами, как у младшего брата, с большими темными глазами, над которыми красивыми дугами темнели густые брови, сходившиеся у переносицы.

-- Письмо вашему превосходительству!

-- Хорошо! -- промолвил Опольев низковатым приятным голосом и, взяв в руки письмо, не спеша и аккуратно взрезал конверт ножом слоновой кости.

Брезгливая улыбка слегка искривила его губы, когда он читал письмо брата. Он отложил письмо, пожал плечами и снова принялся за работу.

Однако минуту спустя его превосходительство подавил пуговку электрического звонка и, когда явился Егор, спросил:

-- Кто принес это письмо?

-- Не могу знать. Швейцар подал.

-- Узнайте.

Егор скоро вернулся и доложил, что письмо подал какой-то очень скверно одетый господин и...

Камердинер, видимо, затруднялся продолжать.

-- И что же?..

-- Он назвался...

-- Ну, говорите же, кем он назвался? -- нетерпеливо допрашивал Опольев.

-- Дальним родственником вашего превосходительства, -- словно бы извиняясь, что обязан передать такое неправдоподобное известие, проговорил Егор и даже позволил себе улыбнуться.

" По крайней мере имел стыд не назваться братом! " -- облегченно подумал его превосходительство.

И сказал:

-- Позовите сюда швейцара.

Когда швейцар явился, Опольев тихим, ровным и спокойным тоном, каким всегда говорил с прислугой, произнес:

-- Если господин, который принес утром письмо, придет еще когда-нибудь, не принимайте от него писем и никогда не пускайте его. Поняли?

-- Понял, ваше превосходительство.

-- Можете идти.

Швейцар повернулся почти по-военному и исчез.

Его превосходительство вновь принялся за работу.

Часа через полтора он поднялся с кресла, слегка перегнулся, расправил свою уставшую спину и, взяв со стола письмо, легкой, молодцеватой походкой, чуть-чуть перекачиваясь, прошел через ряд комнат в столовую.

Там за чайным столом сидела жена Опольева, полноватая, довольно красивая еще блондинка, в кольцах на пухлых белых руках, с пышным бюстом и туго перетянутой тальей, и молоденькая девушка в черном шерстяном платье, свежая худенькая брюнетка с одним из тех лиц, которые не столько красивы, сколько привлекательны. Особенно привлекательны были эти большие темно-серые глаза, опушенные длинными ресницами, ясные, детски-доверчивые и в то же время будто пугливые.

-- Здравствуй, Anette! Здравствуй, Ниночка! -- приветствовал своих Опольев.

И его серьезное, строгое лицо прояснилось ласковой улыбкой, и ровный, несколько монотонный голос его зазвучал мягкими звуками.

Он поцеловал благоухающую руку жены, горячо поцеловал дочь и присел к столу.

-- Ну что, хороша была вчера опера? Тебе понравилась, Нина?

-- Очень, папа.

-- Музыка или певцы?

-- Музыка...

-- И я вчера хотел попасть в театр, да заседание комиссии затянулось... На вот, прочитай-ка это письмо, Anette, -- вдруг, хмурясь, проговорил Опольев, передавая письмо жене...

-- А все-таки жаль! -- слегка певучим голосом протянула жена, окончив чтение письма.

-- А мне нисколько не жаль! -- резко и докторально ответил Опольев, видимо недовольный мнением жены. -- Совсем не жаль! Человек, который дошел до положения скота, нисколько не заслуживает моего сожаления, хотя бы он был и близкий мой родственник. Нисколько! И я не понимаю этих уз крови, совсем не понимаю и не чувствую их. Коль скоро человек опозорил и себя и всю семью так, как вот этот господин (его превосходительство указал пальцем на письмо, лежавшее около Анны Павловны), то нечего и рассчитывать на какие-то узы... Мне не денег жаль... какие-нибудь двадцать рублей не беда бросить... но принцип... понимаешь ли, принцип...

-- Но, послушай... ведь он обращается к тебе в первый раз после того, как ты -- помнишь -- так круто отнесся к нему... И, наконец, ведь он не для себя, а для какого-то мальчика...

-- Ты веришь... этому мальчику? -- засмеялся тихим жестким смехом Опольев. -- Ну, милая, ты довольно легковерна... Ему на пьянство надо, вот для чего... Помилуй, человек неглупый, который после своего падения мог бы как-нибудь устроиться... жить честным трудом... работать, как все мы работаем, дошел до того, что по вечерам останавливает прохожих и просит подаяния...

-- Неужели это правда?.. Мне говорила Marie, но я не поверила...

-- К сожалению, правда... И ты хочешь, чтоб я таким помогал?.. Да я готов помочь всякому чужому, но сколько-нибудь порядочному человеку, но только не этому пропойце... Никогда! Дай ему раз, он повадится... Эти люди наглы и лживы... Покойный батюшка недаром его проклял -- а отец был твердых правил человек! И я не хочу его знать... Черт с ним... Пусть пропадает... Такие люди не нужны обществу...

-- Он сам приходил? -- спросила жена, восхищенная убедительными, красноречивыми словами мужа и его умом.

-- Вообрази... имел наглость прийти сам... Еще слава богу пощадил... назвался только дальним родственником... Я приказал швейцару никогда больше его не пускать и не принимать никаких писем! -- заключил Опольев...

Молодая девушка, слышавшая что-то смутно о " погибшем дяде", внимала жестоким словам любимого отца с каким-то невольным чувством сомнения и, вся притихшая, как-то пугливо взглядывала на него.

-- Ну, однако, мне пора в министерство... До свидания, милые! -- промолвил Опольев и, сделав прощальный жест, вышел...

-- Мама! Позволь мне прочитать это письмо... Можно?

Мать передала молодой девушке письмо.

Та прочитала его и сказала:

-- Мама! Папа ошибается... Так не пишут обманщики. Дядя наверное просит не для себя, а для мальчика... Грешно не помочь! -- прибавила девушка, и лицо ее подернулось тихою грустью.

-- Ты слышала, что папа говорил?

-- Слышала... А все-таки папа не прав... Необходимо помочь! -- решительно произнесла девушка. -- И дяде и мальчику...

-- Отец всегда прав! -- строго проговорила мать.

Наступило молчание.

X

Только благодаря сознанию важности принятых на себя обязанностей " граф" в этот вечер обнаружил воистину героическую силу характера, ограничившись всего пятью рюмками водки и полубутылкой красного вина.

Давно уж он не ел такого вкусного обеда, напомнившего ему лакомые блюда былых времен, давно уж не позволял себе такой роскоши, как вино. И он ел с аппетитом проголодавшегося человека, соблюдая, однако, вид джентльмена, имеющего обыкновение обедать более или менее хорошо каждый день.

" Граф" несколько оживился, покончив обед. Глаза его слегка блестели пьяным блеском. Он чувствовал потребность завершить обед маленькой чашкой кофе и, разумеется, с рюмкой коньяку.

Одну только рюмочку... всего одну!

Но в тот самый момент, когда " граф" величественным жестом руки подозвал лакея, чтобы отдать соответствующее приказание, в голове его, весьма кстати, пронеслась мысль об Антошке, и вслед за тем он вспомнил, что коньяк, особенно недурной, может увлечь его далеко за пределы благоразумия и бюджета и значительно отдалить время возвращения домой... За одной рюмкой любимого им напитка может последовать другая, третья, четвертая, и тогда... что будет тогда с Антошкиными деньгами и где он сам проведет ночь?