XXXVIII 4 страница

-- Что прикажете? -- довольно небрежно осведомился лакей, точно сконфуженный, что ему пришлось служить такому подозрительному господину.

Душевная борьба, видимо, еще не кончилась, потому что " граф" не сразу отвечал, что ему угодно.

Еще секунда, другая, и он решительно спросил:

-- Что с меня следует?

-- Рубль шестьдесят пять копеек.

-- Сдачи не надо! -- небрежно кинул " граф", подавая два рубля; и торопливо вышел из ресторана, словно бы боялся, что решение его может внезапно измениться.

Вернулся он домой чуть-чуть захмелевший, но совершенно твердый на ногах. Он был возбужденно весел и доволен собой, как человек, избежавший серьезной опасности.

-- Ну вот и я, Антошка! Здравствуй, брат! -- весело проговорил " граф", входя в комнату и выкладывая на стол несколько свертков, многочисленность которых несколько удивила обрадованного появлением " графа" Антошку.

-- Зазябли, граф?..

-- Нисколько... ничуть... Чувствую, брат, себя превосходно... Теперь мы с тобой обеспечены на неделю чаем и сахаром! -- сказал " граф", похлопывая рукой по двум сверткам. -- Четверть фунта чая и пять фунтов сахара!.. А вот тут кое-что и для тебя есть, Антошка! -- ласково подмигнул " граф". -- Останешься доволен.

Он снял шляпу, снял пальто, бережно повесил на гвоздь и потрепал Антошку по щеке.

-- Верно, сегодня хорошо работали с письмами, граф? -- спросил Антошка с участьем.

-- Недурно работал, как ты выражаешься, -- засмеялся " граф". -- И с письмами, и так... благодаря ораторскому искусству... А ты, пожалуй, правильнее смотришь на вещи, называя это работой. Собственно говоря, такое занятие -- очень неприятная и тяжелая работа, хотя люди и называют нас нищими бездельниками! Пусть-ка его превосходительство, мой братец, попробует такой работы... Ха-ха-ха!.. Да, сегодня я недурно работал, Антошка... Однако не так хорошо, как надеялся...

-- Не на все письма был ответ?

-- Ты сообразительный мальчик. Именно не на все... Но все-таки для начала твоей экипировки кое-что получено... Можно тебе и несколько белья сделать, и сапоги купить, и даже приобрести у татарина какую-нибудь принадлежность костюма. Например, жакетку или панталоны, что ли... Сразу, брат, полное благополучие не достигается... Нет! Но ты этим не смущайся... Я тебе весь костюм сделаю и полушубок куплю! Непременно и в скором времени! -- уверенно повторил " граф", ласково глядя на Антошку. -- А пока вот попробуй-ка эту штучку, -- прибавил " граф", вынимая из одного из пакетов красную пастилку.

Антошка решительно был подавлен такою заботой об его костюме и таким вниманием. Эта заботливость трогала и смущала его тем более, что пальто самого " графа", по мнению Антошки, не должно было в достаточной степени защищать от холода.

Он быстро проглотил вкусную " штучку" и молчал, не находя слов для изъявления благодарности, и в то же время недоумевал, как это " граф" может так хорошо " работать", чтобы с такою уверенностью говорить о полушубке, и почему он до сих пор не позаботился о собственном пальто. Это, казалось ему, было непростительной ошибкой с его стороны.

-- Мне вовсе не надо полушубка. Зачем мне полушубок, ежели вы не будете посылать меня на работу? -- вымолвил, наконец, Антошка. -- Мне никакого даже костюма не надо... Здесь тепло... Вот вам, граф, ежели, например, к пальту да теплый воротник...

-- Обо мне не беспокойся, добрый мой мальчик, -- возразил " граф", тронутый такою деликатностью Антошки. -- Я знаю секрет, как согреться, если очень холодно...

-- И я знаю, граф.

-- Ты? Какой же твой секрет?

-- Я пробовал. Бывало, заколеешь от холода, выпьешь шкалик, и будто теплее...

-- Никогда больше не пробуй, Антошка! -- строго и торжественно сказал " граф" и прибавил: -- Ах, бедный, бедный! Такой маленький и уж согревался водкой!

-- Никак нельзя было по нашей работе иной раз не выпить, -- оправдывался Антошка. -- И меньше меня мальчики пили...

-- Теперь у тебя такой работы не будет... слышишь? И ты дай мне слово, что никогда больше не прикоснешься к водке, чтоб не огорчить меня... Дашь?

-- Убей меня бог, если я прикоснусь! -- горячо воскликнул Антошка и перекрестился. -- Да я и не люблю ее. Только горло дерет...

-- То-то... Нечего и любить, подлую! -- как-то грустно и значительно протянул " граф".

Он стал раздеваться и, облачившись в халат, присел к столу и спросил:

-- Ну рассказывай, Антошка, что ты без меня делал? Скучно было?

Антошка не без некоторой гордости объявил, что он не сидел сложа руки. Утром прибрал комнату, вытопил печь, потом помогал кое в чем Анисье Ивановне и вот теперь занялся книжкой.

-- Ай да молодчина, Антошка! Хвалю, что не сидел в праздности. Праздность -- мать всех пороков... Не слыхал об этом?.. Ну, а теперь скажи: есть хочешь?

-- Нет, я сыт. Только что ужинал. Анисья Ивановна дала мне горячих щей и мяса... Преотличные!

-- А я тебе ветчины принес... Ну все равно, завтра поешь... И документ твой принес...

-- Получили? -- воскликнул Антошка.

-- Получил.

-- И видели их?

-- И видел. Ведьма-то твоя с подвязанной щекой ходит, -- ловко ты, брат, ее ошпарил! -- а дяденька прихрамывает! -- присочинил " граф", желая доставить Антошке удовольствие. -- Бумага твоя здесь, у меня. Припугнул я этого мерзавца... Теперь ты, Антошка, вольный российский гражданин... Дяденьки не бойся... Он ничего не смеет тебе сделать... Тю-тю твой дяденька! И вовсе он тебе не дяденька и никогда им не был... То-то... Ну, а теперь будем чай пить и беседовать... А чай будем пить с вареньем... Любишь варенье?.. И калачи есть... Ставь-ка скорей самовар... Умеешь?

-- Еще бы не уметь! -- весело отвечал Антошка.

-- Да попроси ко мне Анисью Ивановну...

Бесконечно обрадованный, что ненавистный " дяденька" теперь не смеет взять его к себе, Антошка со всех ног полетел на кухню и, передав Анисье Ивановне приглашение " графа", принялся ставить самовар с каким-то ожесточением усердия.

Ах, как было радостно и светло теперь на душе у Антошки, и как казалось ему лучезарно будущее!.. А главное, как хотелось ему отблагодарить " графа", к которому он чувствовал такую горячую любовь, что готов был для " графа" на все...

" Хотя бы еще такую порку выдержать, как третьего дня! " -- мысленно решил Антошка, придумывая, как бы он мог доказать свою преданность...

И пока он раздувал уголья, в голове его бродили, сменяясь одна другой, самые смелые мечты о том, как он потом купит " графу" шубу и наймет ему комнату побольше... Как он избавит его от работы, которая ему почему-то кажется тяжелой и неприятной, хотя казалось ему, что особенно неприятного нет -- писать письма и получать в ответ деньги. И не особенно тяжело, если только тепло одеться, попросить на улице у хорошо одетых людей... Что им стоит дать пятачок?.. По крайней мере, когда он работал в нищенках, он нисколько не стеснялся... но " граф" не хочет, чтобы Антошка так работал, и Антошка, конечно, не будет... " Граф" худу не научит. Только бы поскорей ему научиться читать и писать, а там он найдет место... Он поступит в приказчики в лавку. Чего лучше? А то сделается газетчиком... тоже недурно... Во всяком случае, он позаботится о добром " графе". И Анисья Ивановна пусть вместе живет... И Нютка тоже... То-то будет отлично!

И Антошка находился в таком альтруистическом настроении, что в своих ребячьих мечтах ни разу не вспомнил ни о " дяденьке", ни о " ведьме" и в данную минуту далек был от мысли засадить первого в острог, а вторую бросить под конку.

XI

" Граф" усадил Анисью Ивановну на стул и, предложив ей полакомиться пастилой, советовался с ней насчет того, что можно сделать для Антошки на семь рублей.

Анисья Ивановна приняла живое участье в этом деле и кстати похвалила мальчика. Сегодня он сам вызвался ей помогать и делал все со старанием. Она предложила свои услуги по части белья. На два рубля она купит холста и сошьет ему по паре рубах, исподних и подверток.

-- А за два рубля, Александр Иваныч, можно купить в рынке сапоги, а на три -- целый костюм для мальчика. Вот и обули и одели...

-- Вы говорите: можно? Отлично! Только за глаза трудно покупать... Идти-то ему не в чем.

Но и это затруднение было улажено. Анисья Ивановна обещала попросить у дворника пальтецо и сапоги его сынишки. Он одного роста с Антошкой.

" Граф" горячо благодарил хозяйку. Отдавая ей два рубля, он передал ей еще полтинник, чтоб покончить маленькие счеты.

-- Да вы не торопитесь, Александр Иваныч. Мне пока деньги не нужны, а у вас большие расходы.

-- Пожалуйста, -- настоял " граф". -- У меня есть в виду значительная получка, Анисья Ивановна. Непременно двадцать рублей должны прислать! -- прибавил " граф". -- Куда ж вы? Сейчас Антошка самовар принесет... Не угодно ли с нами чаю напиться?

Анисья Ивановна сперва отнекивалась, но кончила тем, что согласилась выпить " чашечку" и пошла за стаканами и чашкой.

Скоро на маленьком столе шумел самовар. Около стояли варенье, пастила и калачи. От ветчины все отказались.

Антошка угощался на славу и только удивлялся, что " граф" ничего не ест, а пьет пустой чай и попыхивает папироской. Анисья Ивановна молча, прикусывая вареньем, выпила чашку и скоро поднялась, объяснив, что у нее дело...

-- А мерку я завтра с тебя сниму, Антошка! -- проговорила она, уходя.

-- Вот, брат, дело и слажено... Завтра мы тебя обмундируем! -- промолвил " граф". -- А потом я тебя к одной княгине пошлю...

-- К княгине? Зачем мне идти к княгине? С письмом, что ли?

-- Нет, так. Она с тобой говорить будет...

-- Настоящая княгиня?

-- Настоящая...

-- Зачем же ей со мной говорить?..

-- Расспрашивать будет... Ты ей всю правду говори, как жил у дяденьки, как ко мне убежал...

-- К чему ей это знать?..

-- Она, быть может, денег даст или захочет определить тебя куда-нибудь...

-- Я бы от вас никуда не хотел! -- решительно заявил Антошка.

-- Я и сам не отпущу тебя, если ты согласен со мною жить... Разве уж что-нибудь хорошее представится...

-- Ничего не представится. А я месяца в два, бог даст, выучусь писать и читать по-настоящему и тогда в газетчики поступлю. У меня есть один знакомый газетчик... Он схлопочет...

-- В газетчики? -- протянул " граф".

-- Что ж, разве худое место? Небось жалованье дадут... А я у вас жить буду.

-- Положим, и в газетчики недурно... Всякие новости знать будешь. Но можно и лучше сыскать место, если подольше поучиться. Например, этак, знаешь ли, машинистом, а?.. Ты прежде поучись основательно... А уж мы с тобой как-нибудь да прокормимся. Много ли нам нужно? А к княгине ты все-таки сходи... Кто знает, она, быть может, что-нибудь и сделает... Кстати увидишь, как живут князья... Любопытно...

-- Небось очень богато... Мне сказывал один человек, будто они едят на серебряных и на золотых тарелках, а купаются в молоке... Это правда?

-- Не совсем... Твой человек несколько преувеличил... Но все-таки живут богато...

-- И лакеев страсть?

-- Есть-таки.

Антошка примолк и минуту спустя спросил:

-- И откуда только у них деньги, у этих самых князей да графов?

-- Доходы получают с имений, с домов... А то и сами наживают.

-- А эти имения и дома откуда?

-- Гмм... Откуда?.. У одних перешли от родителей; другие купили на деньги, которые тоже от родителей достались... Ну, а третьи сами нажили... А как, лучше и не спрашивай...

Это объяснение не вполне, однако, удовлетворило любознательность Антошки. Откуда, в свою очередь, у родителей явились имения и дома, так и осталось для него невыясненным.

Но он не нашел удобным приставать к " графу" с дальнейшими расспросами о происхождении богатств и, переходя к другой занимавшей его мысли, спросил:

-- А что, граф, настоящие князья и графы делают?

Ненастоящий " граф" весело рассмеялся.

-- А ты как думаешь, Антошка? -- переспросил он.

-- Я думаю, что они ничего не делают. Да и что им делать?

-- Ты не ошибся... Собственно говоря, они ничего не делают... Не все, впрочем... Некоторые служат... получают жалованье... выходят в генералы...

-- Зачем, ежели они богаты...

-- А так... Лестно... Шапка белая... на груди кресты и звезды... мундир расшитый... Видал?..

-- Видал...

-- Небось и ты хотел бы быть генералом?

-- Очень бы даже хотел... Но только из простых генералов не бывает...

-- Бывает... Ежели выучишься всему, что нужно, и ты можешь быть генералом... Конечно, это редко, но случается...

-- Ну?..

-- Я тебе верно говорю.

-- А вы, граф, тоже прежде были богаты?

-- Был, Антошка...

-- То-то вас графом называют...

-- Только я не граф...

-- Из каких же вы будете?

-- Из дворян, из старинных дворян, Антошка!

-- Это из господ, значит?..

-- Именно, мои друг...

-- Я так и полагал, что вы из важных...

-- Это почему?

-- Вид у вас такой графский... Сейчас приметно... Другой и видно богач, а виду нет... А вы богаты тоже были? -- допрашивал Антошка.

-- Да... было состояние...

-- И много у вас денег было?.. Тысяч десять поди? -- осведомлялся Антошка, имевший о богатстве довольно смутные представления.

-- Тысяч триста считай! -- усмехнулся " граф".

Антошка ахнул. В его воображении пронеслось что-то колоссальное.

" Я бы таких денег не спустил! " -- подумал он и спросил:

-- За такие деньги можно, например, дом купить?

-- Да еще какой!

-- Ишь ты! Куда же вы столько денег протратили?

-- Так, зря протратил... на всякие глупости и безобразия... Только и жил для того, чтоб себя потешить и другим показать: вот какой я дурак... Не понимал тогда, что это гнусно...

-- Для форца, значит? -- старался уяснить себе Антошка.

-- То-то для форда, как ты выражаешься... И когда я ухнул свои триста тысяч, я еще задолжал на двести... Отец долги заплатил и отказался от меня... Проклял... Понял?

-- Понял! -- шепнул Антошка, невольно вздрагивая при представлении об ужасе проклятия.

-- Ну, вот с тех пор я и сделался нищим...

Антошка участливо посматривал на " графа".

-- А разве тогда никто вам не помог? -- спросил он.

-- Никто... Да и к чему помогать такому мотыге? Решительно не к чему!

-- А я на месте отца помог бы! -- решительно заявил Антошка.

" Граф" усмехнулся.

-- Капиталу большого не дал бы, а отпускал бы на прожиток... А то вдруг так-таки и бросить человека. Пропадай, мол!

" Граф" любовно взглянул на своего сожителя и словно бы про себя заметил:

-- Оно, пожалуй, и лучше вышло, что тогда меня все бросили... А то я так бы свиньей и остался!

Этой " философии" Антошка, видимо, не понял и удивленно приподнял брови. По его мнению, получать барину на прожиток от сродственников ничего общего не имело со свинством. На то он и барин, чтобы ничего не делать... Видал он, слава богу, господ... Катаются себе да гуляют. Пречудесно!

Однако он не сообщил этих соображений " графу" и с большим любопытством и некоторым соболезнованием спросил после минуты молчания:

-- А если б того не случилось... вы могли бы выйти в генералы?

-- Наверное. Все мои товарищи генералы... Я прежде офицером был.

-- Офицером? -- протянул удивленно Антошка.

-- Хочешь посмотреть, какой я был?

" Граф" достал из своего сундука старенький альбом и, передавая его Антошке, проговорил:

-- Вот узнай-ка, где я?

Антошка стал рассматривать альбом, в котором было много офицеров, генералов в крестах и со звездами и красивых дам, несколько огорошенный таким обилием важных особ.

-- Это все ваши сродственники, граф?

-- Тут не одни родственники; есть и бывшие товарищи и знакомые...

-- И князья и графы есть?

-- Однако ты, Антошка, как посмотрю, имеешь к ним большое пристрастие... Уж не думаешь ли и ты графом быть со временем? -- рассмеялся " граф". -- Ну, а меня не узнал?

-- Нет! -- отвечал несколько сконфуженный Антошка.

-- Вот, полюбуйся!

И " граф" указал на фотографию молодого красавца брюнета, в полной парадной форме уланского офицера, веселого, жизнерадостного, с смелым, слегка надменным выражением в больших глазах. И поза на фотографии была вызывающая, самоуверенная...

-- Это -- вы? -- воскликнул полный восхищенного изумления Антошка, и его быстрые карие глаза перебегали с портрета на оригинал, желая уловить сходство.

-- Я... Собственной своей персоной...

-- Теперь и не признать!

-- Ну еще бы! -- грустно протянул " граф".

И по его преждевременно состарившемуся, испитому, землистому лицу, нисколько не напоминавшему красавца на портрете, пробежала тень...

-- Укатали, брат, сивку крутые горки! -- промолвил " граф".

Оба примолкли.

-- Однако ложись спать, Антошка... Завтра пораньше пойдем в рынок покупать тебе обмундировку... Ложись... О князьях и графах еще успеем поговорить... Только знаешь ли что?.. Не особенно завидуй им... Право, не стоит...

Скоро они улеглись спать.

Антошка хоть и полон был новыми впечатлениями и мыслями, но тем не менее довольно скоро сладко захрапел.

В этот вечер, перед отходом ко сну, " граф" почему-то вдруг вспомнил о советах доктора и не выпил обычных нескольких рюмок водки, хотя бутылка и была им принесена в числе других закусок и спрятана в сундук, чтоб Антошка ее не видал. И -- что еще было странней! -- ему, еще несколько дней тому назад совсем равнодушному к смерти, теперь, напротив, очень хотелось жить.

Долго ворочался " граф" на своем жестком блинчатом тюфяке, долго кашлял скверным, сухим кашлем, чувствуя, как ноет грудь, и долго думал об Антошкиной судьбе и об его полушубке.

" Неужели " знатный братец" до конца будет последователен и оставит просьбу без ответа? Неужели жалость недоступна его сердцу? "

И в голове " графа" забродили воспоминания о " братце".

Никогда они не были близки и дружны. Этот благоразумный, солидный и корректный Костя, любимец отца, всегда относился несколько свысока к беспутному Шурке и нередко читал ему нравоучения. И всегда он был какой-то жесткий и гордился и тем, что вышел из школы правоведения с золотой медалью, и своим умом, и своими блестящими успехами по службе. Когда бабушка оставила одному Шурке, своему любимцу, свое состояние, брат еще более озлился на Шурку, говорил с нескрываемым презрением, что дуракам счастье, и наотрез отказался взять половину наследства, которую Шурка великодушно предложил старшему брату. С тех пор они редко и видались. Шурка просаживал наследство, а Костя работал, усердно делая карьеру. Скоро он уехал в провинцию, назначенный двадцати семи лет прокурором окружного суда, и вернулся в Петербург, чтобы занять довольно видное место в то самое время, как младший брат должен был выйти из полка и избежал позора суда за подлог только благодаря тому, что отец заплатил за сына большую часть своего состояния... После этого Шурка обратился за помощью к брату, но получил от него жестокое письмо...

О, это было одно из тех бессердечных и в то же время неумолимо справедливых писем, логичных и строго принципиальных, которые могут писать только очень сухие и мнящие себя непогрешимыми люди. И " граф" до сих пор не забыл этого письма -- он даже сохранил его, -- в котором старший брат привел веские соображения, почему он считает невозможным помочь человеку, делающему подложные надписи, хотя бы таким человеком был и родной брат, и почему он " покорнейше просит" не считать его братом и ни в какие сношения не входить. Далее он откровенно выражал сожаление, что отец заплатил по векселю, а не передал дела судебному разбирательству, и рекомендовал пустить себе пулю в лоб. Это было бы самое лучшее.

С тех пор прошло пятнадцать лет. " Граф" знал из газет, что брат занимает очень видное место. О нем пишут в газетах. В иллюстрациях помещают его портреты. " Знатный братец" был знаменит, и пропойца-нищий раза два-три видел его на улице... видел и каждый раз вспоминал его со злобой. Он ненавидел его и глубоко презирал, считая его далеко не заслуживающим той репутации, какой он пользовался. Прослышав про его богатство, он был уверен, что " знатный братец", несмотря на всю свою корректность, далеко не разборчив в средствах, но только умеет ловко хоронить концы.

" Наверное, ворует! " -- решил " граф" и нередко в компании таких же пропойц, как он сам, ораторствовал по поводу несправедливости и неправды, которые царят на земле.

-- Укради что-нибудь какой-нибудь уличный воришка -- и его в тюрьму, ему нет пощады, а если ворует видное лицо, как бы вы думали, что ему? Ничего! Даже если и попадется, то самое большее, что уволят и назначат в какой-нибудь совет... Так-то на свете творятся дела!

Он все ждал, что " знатный братец" попадется и его уволят, но проходили года, и он крепко сидел на своем месте, хотя озлобленная уверенность " графа" как будто и имела некоторые основания. По крайней мере о бескорыстии Опольева ходили весьма нелестные слухи в бюрократических кругах, и многие удивлялись, как это министр верит в добродетели Опольева.

С такими недобрыми воспоминаниями о своем " знатном братце" граф еще долго не засыпал. Он уж не надеялся больше на ответ. Никакого ответа не будет. Необходимо придумать новый источник для приобретения полушубка.

XII

На следующее утро, скверное и сырое октябрьское утро, " граф" с Антошкой отправились в Александровский рынок и после тщательного осмотра разных костюмов и сапог купили, наконец, все, что было нужно.

Нельзя сказать, чтобы " граф" был удовлетворен покупками, но зато Антошка был в полном восторге и от сапог, и от поношенной темно-серой блузы, и от штанов, приобретенных за три рубля после довольно оживленного торга. В таком костюме Антошка еще никогда не ходил. Все было цело и, главное, впору, точно на него сшитое. " Дяденькины" же костюмы всегда отличались полным несоответствием с тоненькой и худенькой фигурой Антошки и имели вид мешков. Недурна была и фуфайка, приятно согревающая грудь, хороша была и шапка из поддельных смушек, купленная у татарина за двугривенный.

Из рынка они вернулись домой. Отворила им двери Анисья Ивановна, необыкновенно радостная, и тотчас же сообщила " графу", что его ждет посыльный с " приятным письмецом".

-- Уж полчаса, как дожидается, Александр Иваныч. Не могу, говорит, без расписки доверить... А я тоже сбегала, холста купила... Вечером и шить начну...

Радостное волнение охватило " графа" при известии о " приятном письмеце", и напрасно он старался скрыть его! Лицо его мгновенно просветлело и оживилось, и голос дрогнул, когда он торопливо проговорил:

-- Попросите-ка, Анисья Ивановна, посыльного... Что за письмецо...

" Совесть в нем, видно, не совсем пропала! " -- подумал он в ту же минуту.

Посыльный вошел в комнату " графа" и подал ему небольшой, элегантный, надушенный конверт с коронкой. К изумлению " графа", почерк на конверте был, очевидно, женский: мелкий английский и довольно красивый.

Он вскрыл конверт. Там было письмо и в нем двадцатипятирублевая бумажка. Тем же мелким почерком написанное письмо было следующего содержания:

" Дорогой дядюшка!

Папа поручил мне послать прилагаемые деньги и извиниться перед вами, что сам не отвечает вам. Он очень занят. Вместе с тем он просит не благодарить его и, если вам что будет нужно, обращаться ко мне. Я с большим удовольствием принимаю на себя эту обязанность и усердно прошу не забывать этого. Дай бог вам и вашему бедному мальчику всего хорошего. Преданная вам Нина Опольева".

Глаза " графа" были влажны, когда он прочитал это письмо.

Он понял, почему не надо благодарить " знатного братца", и тотчас же написал племяннице:

" Дорогая Нина Константиновна!

Ваша помощь и ваше доброе письмо тронули меня до глубины души. Что бы вам ни говорили обо мне, верьте, что присланные вами деньги будут употреблены на мальчика. Будьте счастливы и примите горячую благодарность от меня и от мальчика. Безгранично благодарный А.Опольев".

-- Вот вам ответ и двугривенный за то, что ожидали меня! -- радостно проговорил " граф", обращаясь к старику посыльному.

И затем спросил:

-- Кто вам письмо передал? Сама барышня или прислуга?

-- Сама барышня... Позвали в коридор перед кухней и передали...

-- Что, как она?.. Должно быть, совсем молодая?

-- Молодая... Лет этак двадцати, не более.

-- Так, так... Брюнетка или блондинка?

-- Чернявенькая, сударь... И аккуратненькая такая барышня.

-- А собой как?.. Красива?

-- Очень даже лицом приятные... И простые такие, даром что такого важного генерала дочь... Ласково так говорили со мной... Просили, чтобы скорей отнес вам письмо... Очень, мол, нужное... В собственные руки беспременно отдайте... И целых шесть гривен дали... Не по такции, значит.

" Не в отца! " -- подумал " граф".

Когда посыльный ушел, " граф" весело воскликнул, показывая Антошке бумажку, которую давно уже не видал в своих руках:

-- Вот мы и с полушубком, Антошка... И у нас еще про запас останется... Решительно тебе везет счастье! Спасибо милой племяннице... Спасибо молодому доброму сердцу... Оно отозвалось и поверило... Да, Антошка, молодость-то отзывчива...

-- А откуда у барышни так много денег, что она вам такую бумажку прислала? -- задал вопрос практичный Антошка.

-- Откуда?.. Верно, отец на булавки ей дает... Она единственная у него дочь...

-- На булавки... и такую пропасть денег?..

" Граф" объяснил, что значит " на булавки", и пошел заказывать Анисье Ивановне обед.

В тот же день Антошка щеголял в полушубке.

" Граф" в этот вечер не выходил на работу.

XIII

Княгине Марье Николаевне Моравской тридцать два.

Так по крайней мере она говорит вот уже года три-четыре, и показание это нисколько не противоречит ее наружности.

Она недурна собой, даже красива, свежа, цветуща и пышет здоровьем. Слегка подведенные глаза полны блеска и жизни и в то же время целомудренно-строги. Талии ее позавидовали бы многие барышни. Походка легка и грациозна. Фигура красивая и внушительная, напоминающая римскую матрону древних времен.

Всем этим она обязана не одному только господу богу, но в значительной мере и самой себе; так как заботы о своей персоне она возводит до степени культа и ведет самый гигиенический образ жизни, чтобы не пополнеть, не подурнеть и преждевременно не поблекнуть.

Она ежедневно берет холодную ванну, спит в прохладной комнате, ходит пешком верст по пяти, не ест мучного и сладкого, не пьет горячего чая или кофе, рано ложится спать и рано встает -- словом, основательно блюдет себя.

Детей у нее нет. Мужу, военному генералу, страдающему ревматизмом и печенью, под шестьдесят. Исключительно светская жизнь княгиню не удовлетворяет. Семейная -- и подавно. Супруг совсем не интересен со своим ревматизмом и брюзжанием. Свободного времени у княгини много, и она отдает его на служение ближним.

Она -- дама-благотворительница, необыкновенно деятельная и энергичная.

В этой деятельности она находит удовлетворение. Поглощенная ею, княгиня не так чувствует " тяжесть креста", как фигурально она называет свой брак с почтенным генералом.

В свою очередь и князь, хотя и относится слегка насмешливо к " филантропическому зуду" жены и к тому, что она " пускает к себе всякую сволочь", тем не менее, в сущности, весьма доволен и охотно открывает супруге свой кошелек.

Еще бы! Ведь благодаря ее увлечению он избавился от семейных сцен, он не видит скучающего лица любимой жены, он не слышит ядовитых намеков о загубленной жизни.

Все это как рукой сняло с тех пор, как Марья Николаевна посвятила себя делам благотворения и в них, казалось, забыла о неудовлетворенности личной своей жизни. Она стала мягче и ласковее с мужем и, по-видимому, прощала ему и его шестьдесят лет, и его печень и терпеливо выслушивала за обедом жалобы князя на государственных людей.

Вы, вероятно, видели эту высокую, статную, элегантную женщину со слегка приподнятой головой, одетую почти всегда в черное, безукоризненно сшитое платье, на благотворительных вечерах, где она является в качестве распорядительницы и всегда о чем-то хлопочет, отдает приказания, появляясь то тут, то там? Если не видали, то, наверное, знаете княгиню Моравскую понаслышке, как об известной благотворительнице. И уж, во всяком случае, встречали ее имя в газетах.

Она председательница кружка " Помогай ближнему! ", член разных благотворительных обществ, издательница и автор многих душеспасительных брошюр, рекомендующих в горячей вере найти забвение от терний жизни, устроительница всяких благотворительных спектаклей, концертов, лекций и базаров и одна из самых умелых и назойливых опустошительниц карманов своих многочисленных знакомых в различных слоях общества.