Беседа первая. - критик.

Посетитель. – Я скажу вам, сударь, что мой рассудок отказывается принять реальность странных явлений, приписываемых Духам, которые, я убеждён в этом, существуют лишь в воображении. Однако перед очевидностью надо бы склониться, что я бы и сделал, если бы мог иметь неоспоримые доказательства. Поэтому я прошу вас любезно разрешить мне присутствовать на одном или двух ваших опытах, не более, чтобы не быть нескромным, чтобы переубедиться, если это возможно.

Аллан Кардек. – С этого момента, сударь, пусть ваш разум отказывается принимать то, что мы рассматриваем, как обретённые факты, поскольку вы считаете его выше разума всех тех, кто не разделяет вашего мнения. Я не сомневаюсь в ваших заслугах и не имею намерения ставить свой рассудок выше вашего; поэтому считайте, что я ошибаюсь, потому что ваш разум говорит с вами, и пусть этим всё будет сказано.

Посетитель. – Но если бы вы смогли убедить меня, известного, как противника ваших идей, это было бы чудом, которое немало послужило бы на пользу вашему делу.

A.K. – Сожалею, сударь, но у меня нет дара вершить чудеса. Вы думаете, одного или двух сеансов будет достаточно, чтобы переубедить вас? Это действительно было бы настоящим подвигом; мне потребовалось более года труда, чтобы убедить самого себя; что доказывает вам, поскольку я здесь, что это было не так-то легко сделать. Кстати, сударь, я не даю никаких сеансов, и мне кажется, у вас сложилось ложное представление о цели наших собраний, поскольку мы не занимаемся опытами ради удовлетворения какого бы то ни было любопытства.

Посетитель. – Значит, вы не обращаете людей в свою веру?

A.K. – Зачем мне стараться обращать вас в свою веру, если вы сами не хотите этого? Я не насилую ничьих убеждений. Когда я встречаю людей, искренне желающих обучаться, и которые делают мне часть своими просьбами о просвещении, то я считаю своим долгом и удовольствием отвечать им в пределах своих знаний; но что касается противников, которые, как и вы, обладают уже установившимися убеждениями, то в их отношении я не совершаю никаких действий, чтобы отвернуть от них, тем более, что у нас достаточно предрасположенных людей, чтобы не терять времени с теми, кто не имеет такого предрасположения. Рано или поздно убеждение придёт в силу обстоятельств, и даже самые недоверчивые будут увлечены этим потоком; несколькими сторонниками больше или меньше, ничего не значит в настоящий момент для равновесия; поэтому вы никогда не увидите, как я разливаю желчь, чтобы привести к нашим идеям тех, у кого есть столько же добрых причин, что и у вас, чтобы отдалиться от этого.

Посетитель. – Однако убедить меня было бы в ваших интересах больше, чем вы думаете. Позвольте же мне объясниться со всей откровенностью, я постараюсь не обидеть вас своими словами. Мои мысли касаются дела, а не личности, к которой я обращаюсь; я могу уважать личность, не разделяя её мнения.

A.K. – Спиритизм научил меня не придавать большого значения жалкой чувствительности самолюбия и не обижаться на слова. Если ваши слова будут выходить за рамки приличия и условностей, я заключу из того, что вы плохо воспитаны; вот и всё. Я же предпочитаю оставлять заблуждения другим, чем разделять их с ними. Так что, как видите, уже поэтому спиритизм кое-что значит.

Я говорил вам, сударь, что нисколько не стремлюсь заставить вас разделять моё мнение; я уважаю ваше мнение, если оно искренне, и желаю, чтобы также уважали моё. Поскольку вы считаете спиритизм пустой фантазией, уже идя ко мне, вы сказали себе: Я увижу сумасшедшего. Признайтесь откровенно, я не обижусь. Все спириты – сумасшедшие, это общеизвестно. Что ж, сударь, поскольку вы считаете это умственной болезнью, я удержусь от того, чтобы отослать это же вам, но удивляюсь, как с подобной мыслью вы хотите достичь убеждения, которое поставит вас в один ряд с сумасшедшими. Если вы заранее уверены, что вас не переубедить, то ваш поступок бесполезен, поскольку его цель – лишь любопытство. И закончим на этом, пожалуйста, поскольку я не могу тратить попусту время на бесцельные разговоры.

Посетитель. – Но люди могут ошибаться, быть в иллюзии, не будучи при этом сумасшедшим.

A.K. – Прервёмся на этом слове; скажите, уж как и все другие, что это мимолётная временная прихоть; но вы согласитесь, что подобная прихоть, которая за несколько лет привлекла миллионы сторонников во всех странах, насчитывающих учёных разного рода, которая распространяется в классах людей просвещённых, является особой манией, достойной определённого внимания.

Посетитель. – Да, у меня есть мысли по этому поводу; но они не так уж абсолютны, чтобы я не согласился принести их в жертву очевидному. И я говорил вам, сударь, что у вас есть определённый интерес переубедить меня. Признаюсь, я должен опубликовать книгу, где хочу доказать ex professo то, что я считаю заблуждением; книга должна иметь большой радиус действия и пробить брешь в Духах, но если вам удастся переубедить меня, я не опубликую её.

A.K. – Сожалею, сударь, что лишаю вас барышей от книги большого радиуса действия; кстати, у меня нет никакого интереса мешать вам в этом; напротив, я желаю этой книге большой популярности, поскольку это станет для нас хорошей рекламой. Когда на что-то нападают, оно всегда привлекает внимание; есть много людей, которые хотя видеть все за и против, и критика знакомит с этой вещью даже тех, кто и не думал о ней; именно так неосознанно делается реклама в пользу тех, кому хотели навредить. Вопрос о Духах, впрочем, пропитан интересом; он так затрагивает любопытство, что достаточно привлечь внимание, чтобы придать желания углубить эти знания¹.

______________

Посетитель. - Значит, по-вашему, критика ничего не стоит, и общественное мнение ничего не значит?

A.K. – Я рассматриваю критику не как выражение общественного мнения, а как индивидуальное мнение, которое может ошибаться. Читайте историю, и вы увидите, сколько шедевров критиковали при их появлении, что не помешало им оставаться шедеврами; если вещь плоха, никакие возможные похвалы не сделают её хорошей. Если спиритизм является заблуждением, он падёт сам по себе: если это истина, никакие обличительные речи не сделают её ложью. Ваша книга будет личной оценкой с вашей точки зрения; истинное общественное мнение оценит, правильно ли вы видели. В этом отношении мы посмотрим; если позже будет признано, что вы ошибались, ваша книга станет смешной, как и те, кого ещё в недавнем прошлом публиковали против теории кровообращения, вакцины и т.д.

Но я забыл, что вы, должно быть, изучали вопрос ex professo, что означает, что вы изучали его со всех сторон; что вы видели всё, что можно видеть, прочли всё, что было написано по этому поводу, анализировали и сравнивали различные мнения; что вы оказались в лучших условиях, чтобы наблюдать всё это самому; что вы посвящали этому все свои бессонные ночи в течение многих лет; одним словом, что вы ничего не упустили, чтобы придти к констатации истины. Я должен поверить, что это так и есть, если вы человек серьёзный, поскольку лишь тот, кто совершил всё это, имеет право утверждать, что он говорит со знанием дела.

Что бы вы подумали о человеке, который стал бы критиком литературного произведения, не зная литературы, или картины, не изучив живописи? Элементарная логика состоит в том, что критик должен знать, и не поверхностно, а основательно, то, о чём он говорит, без этого его мнение ничего не стоит. Чтобы защищать расчёты, надо им противопоставить другие расчёты, а для этого надо уметь считать. Критик не должен ограничиваться словами, что та или иная вещь плоха или хороша, ему надо подтвердить своё мнение ясным и категорическим свидетельством, основанном на самих принципах искусства или науки. Как он может сделать это, если не знает этих принципов? Могли бы вы оценить качества или недостатки какой-либо машины, если вы не знаете механики? Нет; что же! ваше суждение о спиритизме, которого вы не знаете, имело бы не больше веса, чем мнение об этой машине. Вас каждый раз ловили бы на невежестве, поскольку те, кто изучал спиритизм, сразу же увидели бы, что вы не в курсе вопроса; откуда можно было бы заключить, что вы человек либо несерьёзный, либо неискренний; и в том, и в другом случае вас уличили бы во лжи, что не очень польстило бы вашему самолюбию.

Посетитель. – Именно с целью избежать эти подводные камни я и пришёл просить вас позволить мне поприсутствовать на нескольких ваших экспериментах.

A. K. – И вы считаете, что этого будет достаточно, чтобы говорить о спиритизме ex professo? Да как же вы смогли бы понять эти эксперименты, а тем более судить о них, если вы не изучали принципов, которые служат им основой? Как бы вы могли оценить результат, удовлетворительный или нет, например, металлургических испытаний, если вы досконально не знаете металлургии? Позвольте мне сказать вам, сударь, что ваш план абсолютно схож с тем, как если бы вы, не зная ни астрономии, ни математики, обратились бы к одному из господ из Обсерватории со следующими словами: Сударь, я хочу написать книгу об астрономии, и более того, доказать, что ваша система ложна; но поскольку я в этом ничего не смыслю, позвольте мне пару раз взглянуть сквозь ваши очки; мне этого будет достаточно, чтобы знать столько же, сколько знаете вы.

Лишь очень вольным толкованием можно объяснить, что слово критиковать является синонимом слова цензурировать; в своём истинном значении, и в соответствии со своей этимологией, оно означает судить, оценивать. Значит, критика может быть одобрительной или неодобрительной. Критиковать какую-либо книгу не обязательно значит осуждать её; тот, кто берёт на себя эту задачу, не должен иметь предвзятых мыслей; но если, даже не открыв ещё книги, он уже осудил её в мыслях, его оценка не может быть беспристрастной.

Таково положение большинства тех, кто говорил о спиритизме. По одному лишь слову они уже сформировали своё мнение и стали похожи на судью, который вынес вердикт, не дав себе труда проанализировать доказательства. Отсюда вышло так, что их суждение оказалось ложным, и вместо того, чтобы убеждать, они становились посмешищем для людей. Большинство же из тех, кто же серьёзно изучал этот вопрос, изменили своё мнение, и из противников стали сторонниками, ясно увидев, что речь идёт совсем о другом, а не о том, что им казалось.

Посетитель. – Вы говорите об анализе книг в общем; вы думаете, что было бы материально возможным для журналиста прочесть и изучить всё то, что проходит через его руки, особенно если речь идёт о новых теориях, которые ему надо было бы углубить и проверить? Это было бы всё равно, что требовать от печатника, чтобы он прочёл все книги, что выходят из-под его пресса.

A. K. – На такое здравомыслящее рассуждение мне нечего ответить, разве что, если нет времени на то, чтобы сделать что-то добросовестно, то не стоит и начинать, и лучше сделать что-то одно хорошо, чем десять – плохо.

Посетитель. – Не думайте, сударь, что моё мнение так уж легко сложилось. Я видел крутящиеся и стучащие столы; я видел людей, которые считались пишущими под влиянием Духов; но я убеждён, что всё это шарлатанство.

A. K. – Сколько вы заплатили, чтобы увидеть это?

Посетитель. – Конечно же, абсолютно ничего.

A. K. – Что ж, вот вам и особого вида шарлатаны, которые реабилитируют это слово. До сегодняшнего дня мне не приходилось видеть бескорыстных шарлатанов. Если какой-то дурной шутник захотел однажды позабавиться, следует ли из этого, что все остальные люди будут его сообщниками? Да и с какой целью становиться им соучастниками мистификации? Вы скажете, чтобы позабавить общество. Я охотно принимаю, что можно один раз позабавиться; но когда забава длится месяцами и годами, это значит, я думаю, что сам обманщик введён в обман. Возможно ли, чтобы ради одного лишь удовольствия заставить кого-то поверить во что-то заведомо ложное, люди целыми часами просиживали за столом? Думаю, это удовольствие не стоит таких трудов.

До того, как уличить обман, сначала надо спросить себя, какой здесь может быть интерес в обмане; и тогда вы придёте к выводу, что есть положения, исключающие любое подозрение в мошенничестве; люди, один лишь характер которых является гарантией порядочности.

Другое дело, если речь идёт о спекулятивных действиях, поскольку соблазн наживы – плохой советчик; но, даже принимая в расчёт то, что в этом последнем случае мошеннические действия действительно раскрыты, это ничего не доказывает против существования принципа, поскольку злоупотреблять можно всем, чем угодно. От того, что есть люди, торгующие поддельным вином, не следует, что настоящего вина не существует. Спиритизм не более ответственен за тех, кто злоупотребляет его именем и использует его, чем медицина – за шарлатанов, торгующих лекарствами и наркотиками, или религия – за священников, злоупотребляющих своим саном.

Спиритизм своей новизной и самой своей природой должен был стать предметом злоупотреблений; но он дал средства для их распознания, ясно определяя свой истинный характер и отвергая любую общность интересов с теми, кто эксплуатирует его или отклоняет от его исключительно нравственной цели, чтобы превратить его в ремесло, в инструмент обожествления или пустых поисков.

Отныне, когда спиритизм сам очерчивает границы, в которые он заключён, уточняет то, что он говорит и что не говорит, что может и что не может, что существует и не существует в его полномочиях, что он принимает и что отвергает, вина ложится на тех, кто, не давая себе труда изучить его, судит о нём по внешнему облику; кто, встречая клоунов, рядящихся в тогу Спиритов ради привлечения прохожих, важно скажут: Вот что такое спиритизм. На кого, в конечном итоге, ляжет вся смехотворность ситуации? Не на клоуна, который выполняет своё ремесло, не на спиритизм, чьё написанное учение изобличает во лжи подобные утверждения, а на критиков, убеждённо говорящих о том, чего они не знают, или сознательно искажающих истину. Те, кто приписывают спиритизму идущее вразрез с его сущностью, делают это или по своему невежеству, или c явным намерением; в первом случае это легкомысленность; во втором – это неискренность. В этом последнем случае они подобны некоторым историкам, которые искажают исторические факты в интересах какой-либо партии или чьего-либо мнения. Любая партия всегда дискредитирует себя использованием подобных средств и отсутствием своей цели.

И заметьте, сударь, что я не претендую на то, что критика должна обязательно одобрять наши идеи, даже после их изучения; мы нисколько не порицаем тех, кто не думает так, как мы. Что для нас очевидно, может не быть очевидным для всех; каждый судит о вещах со своей точки зрения, и даже из самого положительного факта не все извлекают одни и те же последствия. Если, например, какой-либо художник пишет на своём полотне лошадь белого цвета, то кто-то может сказать, что эта лошадь производит плохой эффект, и что чёрная была бы здесь уместней; но его доля будет в том, чтобы сказать на белую лошадь, что она чёрная; что и делают большинство наших противников.

Короче говоря, сударь, любой человек абсолютно свободен в одобрении или в порицании принципов спиритизма, в извлечении тех добрых или дурных последствий, которые ему больше нравятся, но совесть считает своим долгом для любой серьёзной критики не говорить то, чего в реальности нет; потому первым условием в этом отношении является не говорить того, чего не знаешь.

Посетитель. – Прошу вас, вернёмся к крутящимся и говорящим столам. Не могло бы быть так, что они подготовлены?

A.K. – Это также вопрос искренности, на который я только что ответил. Если будет обнаружено мошенничество, я предоставлю его вам; если вы укажете на проверенные факты подлога, шарлатанства, эксплуатации или злоупотребления доверием, я отдам их вам на поругание, и заранее заявляю, что не буду защищать их, поскольку серьёзный спиритизм первым отринет их, а указание на злоупотребления будет помощью в их предотвращении и доброй услугой с вашей стороны. Но обобщать обвинения, выливать на массу уважаемых людей порицание, которого заслуживают некоторые отдельные личности, это уже будет злоупотреблением другого рода, это уже будет клеветой.

Допуская, как вы говорите, что столы подготовлены, здесь понадобился бы довольно искусный механизм, чтобы производить столь разнообразные движения и шумы. Как так получается, что до сих пор не известно имя искусного фабриканта, производящего их? Он должен был бы иметь великую известность, поскольку подобные аппараты распространены по всем пяти континентам мира. Надо также признать, что его средство довольно изощрённое, поскольку может приспосабливаться к первому же столу, без каких-либо особых внешних черт. Как так получается, что со времён Тертуллиана, который тоже говорил о крутящихся и говорящих столах, до сих пор никто не смог ни увидеть его, ни описать?

Посетитель. – Вот что вводит вас в заблуждение. Один известный хирург признал, что определённые личности могут сокращением мышц ноги производить шум, подобный тому, который вы адресуете столу; откуда он и заключил, что ваши медиумы забавляются, пользуясь доверчивостью людей.

A. K. – Если это хруст мышц, то в таком случае подготовлен не стол. А поскольку каждый объясняет это якобы мошенничество на свой манер, это и является самым очевидным доказательством, что ни те, ни другие не знают истинной причины.

Я уважаю науку этого учёного хирурга, но в том факте, о котором он говорит, предстают некоторые сложности в отношении говорящих столов. Первая – та, что такая уникальная способность, до сих пор считавшаяся исключительной, и рассматриваемая как патологический случай, вдруг стала всеобщей; вторая состоит в том, что надо иметь очень могучее желание мистифицировать людей, чтобы в течение двух или трёх часов подряд заставлять свою мышцу хрустеть, хоть это приносит лишь усталость и боль; третья – та, что я не очень хорошо понимаю, как эта мышца соотносится с дверями и стенами, в которых раздаются эти звуки; четвёртая, наконец, та, что этой мышце должны быть свойственны огромные полномочия, раз она может двигать тяжёлый стол, приподнимать его, открывать, закрывать, держать на весу в воздухе без какой-либо опоры, и в конечном счёте разбивать его об пол. Мы бы не сомневались, что эта мышца имеет столько добродетелей. (Спиритический Журнал, июнь 1859 года, стр.141: Хрустящая мышца).

Изучал ли известный хирург, о котором вы говорите, явление типтологии на тех, кто производит это явление? Нет; он констатировал аномальный физиологический эффект у некоторых личностей, которые никогда не занимались стучащими столами, имея лишь определённого рода аналогию с явлением, который производится в столах, и, без дальнейшего более расширенного анализа, заключил, со всем авторитетом своей науки, что все те, которые заставляют столы говорить, должны иметь способность хрустеть своими малыми берцовыми мышцами, и являются злостными обманщиками, будь то принц или ремесленник, наёмный или свободный работник. Он хотя бы изучал феномен типтологии во всех его фазах? Проверял ли он, можно ли при помощи этого мышечного хруста производить все типтологические действия? Не более того, поскольку без этого он был бы убеждён в недостаточности этого средства; что не помешало ему заявить о своём открытии на весь Институт. Является ли подобное суждение серьёзным для учёного! И что остаётся от него сегодня? Уверяю вас, если бы мне пришлось лечь на хирургическую операцию, я бы сильно поостерёгся довериться подобному практику, поскольку боялся бы, что он осудит моё зло с большей прозорливостью

И поскольку это суждение является одним из авторитетов, на которые вы, должно быть, опираетесь, чтобы пробить в спиритизме брешь, меня полностью успокаивает сила других аргументов, которые вы выдвинете, если, конечно, не будете черпать их из более достоверных источников.

Посетитель. – Однако вы сами видите, что мода на крутящиеся столы прошла; в течение какого-то времени это был фурор; сегодня же ими больше не занимаются. Почему, если это серьёзные вещи?

A.K. – Потому что из крутящихся столов вышла намного более серьёзная вещь; из них вышла целая наука, целое философское учение, по-другому привлекательное для людей думающих. Когда им больше нечему учиться при виде крутящегося стола, они больше им не занимаются. Для пустых людей, которые ничего не углубляют, это было лишь развлечением, игрушкой, которую они оставили, когда вдоволь ей наигрались; такие люди ни на что не смотрят серьёзно. Период любопытства прошёл: на смену ему явился период наблюдения. И тогда спиритизм вошёл во владения серьёзных людей, которые не забавляются, а обучаются. И люди, занимающиеся этим серьёзно, не предаются никаким экспериментам любопытства ради, и ещё менее ради тех, кто пришёл бы с враждебными мыслями; и поскольку они сами не забавляются, они не пытаются забавлять других; и я из их числа.

Посетитель. – Тем не менее, лишь эксперимент может убеждать, пусть даже для начала его целью будет любопытство. Если вы действуете лишь в присутствии убеждённых людей, позвольте мне сказать вам, что вы проповедуете уже обращённым.

A.K. – Одно дело быть убеждённым, другое – быть предрасположенным к убеждению; именно к этим последним я и обращаюсь, а не к тем, кто считает, что унизит свой разум, придя послушать то, что они называют бреднями или фантазиями. Менее всего меня занимают такие люди. Что касается тех, кто искренне выражает своё желание просвещаться, лучшим способом доказать это будет, если они выкажут настойчивость в обучении; их распознают по другим признакам, нежели по желанию видеть один или два опыта: они хотят серьёзно трудиться.

Убеждение формируется постепенно, с продолжительными наблюдениями, совершаемыми с особым вниманием. Спиритические явления существенно отличаются от явлений, которые представляют наши точные науки; они не совершаются по желанию; их надо схватывать на лету; лишь много и долго наблюдая, находят множество доказательств, которые трудно уловить с первого взгляда, особенно когда человек на знаком с условиями, в которых они могут встретиться, и ещё менее, когда в наблюдения привносится дух предвзятости. Для усидчивого и думающего наблюдателя доказательств предостаточно: для него одно слово, один внешне незначительный факт может быть световой линией, подтверждением; для поверхностного и преходящего наблюдателя, для простого любопытствующего они ничего не значат; вот почему я не занимаюсь безрезультатными экспериментами.

Посетитель. – Но, в конце концов, всему же нужно начало. Как же новичок, который представляет собой чистый лист, который ничего не видел, но хочет просвещаться, может сделать это, если вы не даёте ему на это возможности?

A.K. – Я делаю большое различие между человеком, недоверчивым по своему незнанию, и человеком, недоверчивым по своей системе; когда я вижу в ком-то благоприятную предрасположенность, мне ничего не стоит просвещать его; но есть люди, у которых желание обучаться – лишь видимость; с такими людьми это ненужная трата времени, поскольку если они с самого начала не находят того, что, казалось, ищут, и что, возможно, разозлит их, когда они это найдут, того малого, что они видят, недостаточно, чтобы разрушить их предвзятость; они плохо судят об этом и делают из него предмет насмешек, поэтому бесполезно предоставлять им эти знания.

Тому же, кто имеет желание просвещаться, я скажу: «Невозможно создать курс экспериментального спиритизма, как создают курсы по физике или по химии, поскольку невозможно по своему желанию производить эти явления, и часто разумные существа, являющиеся их проводниками, расстраивают все наши предвидения. Те, кого вы могли бы случайно видеть, кто не представляет собой никакого продолжения, никакого необходимого соединения, мало вразумительны для вас. Сначала обучайтесь теории; читайте и размышляйте над произведениями, которые говорят об этой науке, там вы узнаете о принципах, найдёте описание всех явлений, поймёте их возможности с помощью объяснения, которое даётся о них, и по проявлениям множества самопроизвольных фактов, свидетелем которых вы могли стать без вашего ведома, и которые придут к вам на память; вы создадите себя на всех трудностях, которые могут предстать перед вами, и таким образом вы создадите своё первое нравственное убеждение. И тогда, когда обстоятельства заставят вас видеть или действовать самостоятельно, вы всё сами поймёте, каким бы ни был порядок, в котором предстанут факты, потому что ничто вам уже не будет неведомым».

Вот, сударь, что я советую любому человеку, который говорит, что хочет обучаться, и по его ответу легко можно будет увидеть, есть ли в нём что-либо ещё, кроме пустого любопытства.