Глава 11. Агнешка в последний раз проверила кружево, прежде чем убрать его

Агнешка в последний раз проверила кружево, прежде чем убрать его. Эта Аниська совсем не умеет следить за платьем. Никакой от нее помощи – ни почистить, ни починить. Ну, какая из нее горничная? Ей бы все по кавалерам бегать. Срамота! Кабы Агнешка была помоложе, так и потребовала бы, чтобы Марина отказалась от нее. Но зрение уже стало не то, не для починки, да и уставала она чаще, чем ранее, куда уж ей в ее годы ждать Марину с бала до утра. Только и была до сих пор при Марине, как старшая над Аниськой.
Вот куда ее опять, окаянную, унесло? Совсем лето голову закружило, да молодец чей-то рыжий…

Внезапно открылась дверь комнаты, и вошла Марина, перепугав няньку до полусмерти неожиданностью своего прихода.
- Ох, сердешная, ну и напужала ты меня! – воскликнула Агнешка и, с трудом наклонившись, подняла платье, что уронила.
- Где письма, Гнеша? – коротко спросила Марина. Ее губы подрагивали, и нянька поняла, что та еле сдерживается, чтобы не пуститься в слезы.
- Какие письма, сердэнько мое? – не поняла женщина. – Сегодня почту з Петеберга не получали.
- Его письма, няня. Те, что присылал мне князь, - Марина резко стягивала с рук митенки, не заботясь о том, что тонкое кружево рвется от ее усилий. Да, прибавится Аниське работы.
- Сейчас принесу, сердэнько мое, - нянечка бросилась к сундуку с платьями. Там, в самом низу перевязанная газовым шарфом лежала стопка писем. С трудом поднявшись с колен, нянька захлопнула крышку и поспешила к Марине, которая расправившись с митенками, отошла к отрытому окну и стояла у него, вдыхая прохладный вечерний воздух. Она из всех сил старалась сдержать слезы, которые так и норовили предательски сорваться с глаз.
- Вот, милочка, письма ягоны, - нянька протянула Марине пачку писем. Та взяла их в руки и на мгновение замерла, задумавшись. Ей совсем не хотелось расставаться с этими свидетельствами любви Загорского к ней. Они для Марины были словно нить, связующая ее с князем. Наконец она решилась.
- Возьми их, Гнеша, и сожги в печке нынче.

Агнешка подняла голову и посмотрела Марине в глаза.
- Сердешная моя, - ласково произнесла женщина и провела ладонью по волосам девушки. – Ничего, все наладится, милая. Жизнь, яна так переменчива… Ты поплачь, сердэнько мое, не держи в себе. От слезок легче станет…
Марина резко прижалась к няньке, обхватив ее в неуклюжем объятии.
- Какая я, няня? – спросила она. – Разве я грешная совсем? Разве плохая? Почему не могу быть просто счастливой, как Юленька? Я иногда смотрю на нее и завидую ей – она такая счастливая, ее так любит супруг.
- Да разве ж счастье только в этом? Вона Юлия Григорьевна тоже страдает, все глазоньки выплакивает по ночам. Дзитятко хочет, а Боженька не дает… Да и грешно завидовать, милая. Со стороны кажется мед такой сладкий, а на вкус-то может и прокисшим оказаться.
- Ты права, милая Гнеша, права, как всегда. Завтра в церковь поедем, грех мой отмаливать буду. Видимо, за зависть эту и карает меня Господь, - Марина уже не таила своих слез, и они маленькими ручейками бежали по ее лицу. - За зависть, за грех непослушания родителям карает, за гордыню мою карает. Ой, как карает, няня! Болит мое сердце… грудь сжимает…

Тут Марина разрыдалась в голос, и няня прижала ее еще крепче к себе. Она чувствовала, что произошло нынче на прогулке что-то, что так сильно ранило ее касаточку, и от этого ее собственное сердце заныло в груди. Видимо, снова обманулась ее дзитятка, снова разбито ее бедное сердечко… Она ведь предупреждала милочку свою.
В дверь постучали. Марина резко замолчала и посмотрела на няню. Потом она отстранилась от женщины и вытерла слезы.
- Кто там? – спросила она, из всех сил, стремясь, чтобы ее голос звучал как обычно.
- Прошу прощения, барышня. Там приехали-с, - раздался из-за двери голос лакея. – Граф Воронин Анатоль Михайлович с визитом пожаловали. Барыня просит вас в диванную.
- Передай гостю мои извинения и скажи, что мне нездоровится, - потом обратилась к няне. – Помоги мне раздеться. Лечь хочу, устала. Хотя нет, подожди.
Марина резко подошла к столику и быстро что-то написала на листке бумаги.
- Вот, - она протянула сложенный вчетверо лист няне. – Передашь это Анатолю Михайловичу. Только лично, в руки.
Агнешка показала ей стопку писем, что держала в руке. Мол, что будем с этим делать.
- Дай мне их пока, - Марина забрала у нянечки письма. – Сначала записку отдай. Потом с этим решим. Ступай сейчас, а то боюсь, разминешься с графом.

Нянечка быстро ушла с запиской, а Марина опустилась в кресло у столика и бросила рядом на пол пачку писем, словно ей было неприятно держать их долее в руках. Затем она взяла со столика книгу. Это был роман в стихах «Евгений Онегин», написанный камер-юнкером Пушкиным. Марине доводилось встречаться с ним и его очаровательной супругой на балах, но близкого знакомства с Пушкиными она не водила – молва приписывала ему дурной нрав, и, судя по его суровому виду, весьма заслуженно, по мнению Марины. Она слышала, что он выпускает журнал, но в доме Софьи Александровны журналов не выписывали, а из книг были сплошь французские романы да календари, поэтому до этих пор Марине не случалось познакомиться с его поэзией.
Именно поэтому книга так заинтересовала ее, когда недавно была прислана Загорским вместо одного из писем. Марина прочитала роман за вечер, и он так затронул ее душу, что она проплакала всю ночь кряду. Ей виделся в Онегине Загорский, а в Татьяне она сама. А слова письма Онегина к Татьяне, выборочно подчеркнутые рукой князя…
Нет, решительно они должны обговорить то, что стоит между ними. Ведь невозможно так ухаживать, и не иметь серьезных намерений. Ведь не актерка же она какая, все-таки барышня.

Но не только книга толкнула Марину на объяснение с князем, которое она так старательно оттягивала с момента их переезда загород в страхе разрушить свои мечты и чаяния. Этому также способствовали две причины. Первая - отъезд Арсеньевых заграницу на лечение Юленьки на водах. Уже были готовы и паспорта, и подорожные, почти упакованы чемоданы и сундуки, несмотря на то, что до начала путешествия было еще почти две недели. Вторая причина…

Марина открыла книгу и достала вложенное туда письмо, полученное вчера утром с почтой. Записка без подписи, без обратного адреса, но витиеватый почерк и легкий флер духов, идущий от письма, выдавали в авторе даму и, судя по дорогой бумаге, даму состоятельную.
«Берегитесь, - гласила записка. – tout ce qui reluit n'est pas or•, и не всяк влюблен тот, кто красиво говорит. Старый князь ненавидит польскую кровь, а молодой готов пойти на все, чтобы победить в нелепой вражде».
Марина смяла записку и бросила ее на пол рядом с письмами Загорского. Сжечь, сжечь все, дотла, чтобы и никаких следов не осталось от того, как она обманулась в очередной раз.

Вернулась няня и принесла с собой огня, от которого зажгла пару свечей в комнате.
- Пошто в темноте сидишь? – спросила она. – Горе свое баюкаешь?
- Отдала записку?
- Как не отдать? Отдала, конечно. Прочитал и сказал, что с утра будет во дворце, но к обеду постарается быть. Спрашивал, как твое здоровье. Дюже беспокоится о тебе, голубка. Даже хотел за дохтуром послать, да Юлия Григорьевна отговорила, - Агнешка помолчала, а потом вдруг сказала. – Ну, что жа за сердце у тебя такое глупое, милая? Вот полюбись тебе этот чернявый, жила бы в счастье, как мечтаешь. Дык нет, ентот на уме, а с ним маята одна!
- Забываешься, Агнеша! – резко поднялась Марина с кресло. – Ты смотри, я ж и наказать могу!
- Да уж, тебе бы только нынче и спустить на кого. На кого еще, как не на няньку твою старую, - пробурчала тихо женщина, и Марине стало стыдно. Подняла голос на старую свою нянечку, угрожает ей…
- Прости меня, - глухо сказала девушка. – Я просто расстроилась, душа болит, вот и злюсь на всех. Душно тут как, в сад пойду, прогуляюсь.
- Да куда ты, милая? Ночь-полночь на дворе уже. Темень… - забеспокоилась нянька, но видя решительно сжатые губы Марины, поняла, что спорить бесполезно. – Вот, тогда шалечку накинь. Как бы не простудилась, сыро-то ведь уже в саду да прохладно. Это не у нас в Ольховке, здесь ночи не такие теплые-то.
Агнешка накинула на плечи Марины шаль и, задержав на мгновение ту у двери, быстро перекрестила.
- Дай Божечка твоей душе спокойствию, милая. Устрадалась ты, сердэнько мое.

Забота и нежность старой нянюшки растрогали Марину, и едва устроившись на качелях в саду, она горько расплакалась, хотя запрещала сама себе даже одну слезинку уронить.
Она вспомнила встречу с Загорским нынче вечером в парке, как он улыбался ей.
- Вы так прекрасно выглядите сегодня, Марина Александровна. Я уже и забыть успел, какие лучезарные у вас глаза.
- Когда же вы успели забыть, Сергей Кириллович? Ведь давеча вечером виделись, - мило краснела она в ответ, а он только щурил глаза да хитро улыбался.
- Для меня день вдали от вас – целая вечность…

Арсеньевы шли впереди них на несколько шагов, давая им возможность побыть наедине в многолюдном парке, но, тем не менее, не упускали их из виду среди многочисленных пар прогуливающихся, то и дело, оглядываясь назад. Было невооруженным взглядом видно, что Павел не очень был доволен сложившимся положением – он опасался, что в этом соперничестве друзей он будет при любом раскладе виноватым, но как выйти из него, не рассорившись ни с одним из друзей, он не знал. С другой стороны, рассуждал он, в парке разрешено прогуливаться всем без исключения, и если бы Воронин захотел или мог, он сам бы гулял здесь с Мариной, а не Загорский. Значит, так было предопределено.

- Я давно хотела спросить вас. Позволите?
- Спрашивайте.
- Не сочтите мой вопрос, пожалуйста, нескромным. Я хотела спросить вас о вашем дедушке, Матвее Сергеевиче. Я ни разу не видела его ни в Павловске, ни в Царском за прошедшие недели. Он не переехал на дачи? Или, не дай Бог, нездоров? – Показалось ли ей или черты его лица словно окаменели?
- Нет, мой дед не следует за двором. Видимо, он сейчас в Загорском. Он больше, знаете ли, любитель сельской тишины, чем суеты сует – светского общества. И заверяю вас – в вопросе здоровья он легко даст фору любому в его возрасте. Да что там, любому даже на добрый десяток моложе.
Это было сказано с таким сарказмом, что неприятно резануло слух Марины. Да и еще и эта оговорка «видимо». Выходит, он и правда не знает, где сейчас его дед. Как это может быть?

- Загорское? Это ваше имение?
- Да, самое крупное. Самое начало из начал нашей семьи. Было подарено моему славному предку первым Романовым. Когда я был еще мальчиком, мне казалось, что его границ не объедешь и за сутки.
- Правда? – удивилась Марина.
- Ну, разумеется, нет, - рассмеялся Загорский, видя выражение ее лица. – Оно, конечно, большое, но не настолько же. Когда мы очень юны, нам все кажется большим.
- Вы знаете, а я, когда училась в Смольном, каждый вечер пыталась вспомнить Ольховку. Я прожила там совсем мало – лет до семи – и не очень хорошо помнила имение. Но наш яблоневый сад и заросли чубушника я запомнила хорошо. Особенно одну старую яблоню. Я любила прятаться от своей няни на ее ветках. Они росли так плотно друг к другу, что за ее листьями получалось отличное потайное место. Забавно было наблюдать, как нянечка и девки ищут меня, - Маринина озорная улыбка померкла. – В последний раз я там спряталась, когда меня отвозили в Петербург на учебу.
- Вы прятались на дереве? – удивился Сергей. – Не думал, что девочки лазают по деревьям. У меня тоже было потайное место на одном из деревьев в саду Загорского. Мне мой дядька смастерил там что-то наподобие домика. Там, наверное, до сих пор лежат мои солдатики и настоящая подзорная труба. Мой дед подарил мне ее на шестой день рождения. Я обожал смотреть на нее с высоты моего домика и представлял себя Кутузовым, осматривающим диспозиции.
- Если она сохранилась до сих пор, вашему деду будет очень приятно, если труба перейдет к его правнукам, как некая семейная реликвия, - улыбнулась Марина, но тут же осеклась, увидев, как снова помрачнело лицо Загорского. Значит, это действительно так – между старым князем и Сергеем весьма прохладные отношения для близких родственников. Означало ли это, что и остальное написанное в анонимном письме – правда?

Она решительно повернулась к князю:
- За последние две недели вы бывали у нас почти каждый день. Так и слухов недалеко, вы же знаете, свет…
- Слухов? Каких слухов? – прищурил глаза Загорский. – Разве вы давали почву для них?
Марина оскорблено посмотрела на него, но заметив смех в его глазах, поняла, что он ее просто дразнит.
- Нет, Сергей Кириллович, вы прекрасно знаете, что порядочная девушка не должна давать почву для слухов и толков. Это твердится им каждый Божий день с малолетства. Я имею в виду вас.
- Меня? – шутливо испугался Сергей. – Что же я такого сделал в последнее время? Я ведь сущий ange•.
- Mauvais ange? • - Марина обожала их беседы, полные беззлобного юмора, которые они так свободно вели за прогулкой.
- Touche•, Марина Александровна. Но справедливости ради должен отметить, что был им ранее. Не буду отрицать очевидного. Но все изменилось, когда я снова увидел вас. Но вы говорили про слухи. Что за bruits• вы имели в виду? Что на мой счет шепчут в дачных салонах?

Марина замедлила шаг, вынуждая его сделать то же самое, не решаясь продолжить, затем набрала воздуха, словно перед прыжком в воду, и, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно беззаботнее, сказала:
- Вы ведь знаете сами, Сергей Кириллович, что за толки ходят, когда молодой человек начинает ездить часто с визитами в дом молодой девушки. А уж тем паче присылает ей цветы.
Загорский остановился, Марина была вынуждена сделать то же самое. Теперь они стояли и смотрели друг другу в глаза. Ей казалось, что ее пронзают насквозь, настолько острым был его взгляд.
- Вас это беспокоит, Марина Александровна? – в его голосе прозвучала какая-то незнакомая ей интонация, которая заставила ее слегка задрожать волнения.
- Нет, Сергей Кириллович, меня не беспокоит. Но я уверена, что они будут беспокоить мою maman, и я не знаю, что ей писать в следующем письме домой.
- Вашу maman, - повторил он за ней, криво улыбнувшись. – Вы хотите, чтобы я помог вам составить текст письма для вашей maman?
- Нет, Сергей Кириллович, текст я в состоянии составить сама. Я хочу знать ваши намерения, чтобы знать тему моего письма к ней.
- Мои намерения? – снова повторил он вслед за ней все с той же кривой улыбкой. Марине, глядя на то, как изменилось его лицо за последние минуты их разговора, казалось, что перед ней сейчас стоит другой, незнакомый ей человек, совсем не тот, что шутил и смеялся с ней всего пару мгновений назад. Ей стало страшно и больно, словно она заранее знала итог этой беседы. Она уже жалела, что начала ее, хотя понимала, что этот разговор был необходим ей. Необходим, чтобы ее бедное сердце прекратило метаться и уговаривать разум, что мечты могут сбываться.
- Да, ваши намерения. Обычно, когда молодой человек ездит с частыми визитами в дом девушки на выданье, клянется ей в своих чувствах, преследует ее на балах, пишет к ней и преподносит ей цветы и сладости, это означает только одно – этот человек преследует цель вступить в брак с этой девушкой.
Голова Загорского дернулась при слове «брак», словно оно ударило его. Марина задохнулась от того, как больно сжалось ее сердце при виде этого. Боже, он действительно не намеревался… Тогда что?
- Что вам нужно было от меня, князь, тогда? – голос Марины дрожал. Она изо всех сил сдерживала слезы. – Неужели я для вас лишь средство насолить вашему деду?
Загорский, видимо, не ждал подобной реплики от нее, и на какое-то мгновение маска холодного безразличия спала с его лица. В его глазах мелькнула целая гамма чувств – от удивления до… раскаяния? Марина замерла в ужасе.
- Так это правда? Правда?!

Она быстро развернулась от него, чтобы уйти, но не смогла – что-то удерживало юбку ее платья. Она раздраженно глянула вниз.
- Это становится уже дурной привычкой! – прошипела она в лицо Загорскому как можно тише, стараясь не привлекать к ним лишнего внимания других прогуливающихся.
- У меня не было иного выхода. Удержи я вас сейчас по-иному, нынче же вечером в гостиных скажут, что мы вели себя неподобающим образом.
- Уберите ногу, вы порвете мне платье и, готова поспорить на что угодно, уже испачкали его. И я бы не назвала ваше поведение сейчас подобающим!
- Я просто не вижу иной возможности заставить вас выслушать меня. Вы ведь не остановились бы, если бы я попросил вас, n'est-ce-pas•? А бежать за вами по всему парку я не имею ни малейшего желания. Позвольте мне объясниться.
- Нет! Нет, не позволю! Я не имею ни малейшего желания слушать ваши объяснения! – Марине казалось, что еще минута vis-à -vis с Загорским, и ее нервы не выдержат. – Уберите сейчас же ногу с подола, иначе я закричу!
- Послушайте… - начал было Загорский, но Марина отвернулась от него и посмотрела вслед удаляющимся Арсеньевым, которые, не подозревая о происходящей за их спинами сцене, мило беседовали. Она поняла, что не может больше слушать князя, не может больше видеть его. Слезы разрывали комком ее горло, затрудняя дыхание, и она поняла, что заплачет прямо здесь и сейчас, перед ним, перед всеми в парке. Или ударит его зонтиком. Со всей силы и прямо по его непокрытой русоволосой голове. И неизвестно, что еще хуже для ее репутации – первое или второе.

- Жюли! – неожиданно для самой себя громко и слегка визгливо вскрикнула Марина, и Загорский, признавая свое поражение, убрал сапог с подола ее платья. Юленька и ее муж обернулись встревожено и наблюдали с удивлением, как Марина, подхватив юбки одной рукой и с трудом удерживая зонтик в другой, спешит к ним, стараясь делать это по возможности чинно, как и подобает воспитанной девушке. Загорский не отставал от нее ни на шаг, и к Арсеньевым она почти подбежала.
- Ах, Жюли, Павел Григорьевич, такая жара нынче. Мне неловко просить вас прервать прогулку, но я вынуждена это сделать – у меня вдруг начался приступ migraine•. Это просто ужасно … douleur atroce• … Не могли бы мы вернуться?
- Разумеется, ma cherie, - обеспокоенная Жюли взяла подругу за руку. – Сейчас же поедем. Мигрень… А я как назло не взяла свои соли сегодня.
Арсеньев молча смотрел на Загорского. Он сразу же вычислил причину столь неожиданного приступа мигрени Марины, но терялся в догадках, что между ними произошло. Может, зря они с Жюли следили за их proté gé e• не так тщательно, как следовало бы. С другой стороны, он был уверен, что Загорский никогда не позволил бы себе оскорбить словом или действием невинную девушку.

Они направились маленькой группкой к выходу из парка, где их ждала коляска. Юленька заботливо вела под руку Марину, то и дело поглядывая на нее, словно опасаясь, что та может неожиданно упасть наземь. Загорский держался чуть позади, но не отставал от них ни на шаг. Арсеньев, пользуясь случаем, поравнялся с ним.
- Что меж вами произошло? Если ты позволил…
- Прошу тебя, что я мог позволить себе на виду у всех! – отрезал Загорский резко.
- Тогда в чем дело? Марина Александровна до сего момента не страдала приступами мигрени.
Загорский раздраженно посмотрел на друга.
- С каких это пор ты стал таким любопытным? Прости, я не могу тебе сказать, это было бы низко с моей стороны, - он увидел, что их маленькая группка приблизилась к коляске Арсеньевых, и жестом подозвал человека со своей лошадью. – Позвольте, я провожу вас…

- Нет! – вскрикнула Марина и, осознав свою оплошность, понизила голос. – Нет. Я не вижу в этом необходимости, сударь.
- Это не необходимость, а только мое удовольствие, - возразил ей Загорский, предлагая ей свою руку для того, чтобы помочь сесть в коляску.
- Я не вижу в этом необходимости, - тихо, чтобы не услышали Арсеньевы, процедила сквозь зубы Марина. Ее рука дрожала в его руке то ли от негодования, то ли от волнения. - C'est tout ce que je vous dis•, сударь.
- Зато я не все сказал вам, - Загорский помог ей сесть, а потом закрыл дверцу коляски и положил свою руку на нее. – Вы не дослушали меня, а, следовательно, не дали мне возможности оправдаться от выдвинутых вами обвинений.
- Я не хочу слышать ваших объяснений, - медленно проговорила Марина. Ее уже ничуть не волновало, что сидящие в коляске Арсеньевы слышат их диалог. – Я не понаслышке знаю, какой вы мастак придумывать оправдания.

Загорский слегка покраснел от ее слов.
- Марина Александровна, я попросил бы вас… - начал он, а Марина, слегка удовлетворенная тем, что задела его за живое своими словами, чувствуя, что не в силах более продолжать этот разговор, тихо обратилась в отчаянье к Павлу:
- Je serais trè s content si vous me dé barrassez de ce homme•…
Павел слегка пожал ее руку в знак поддержки, наклонился к Загорскому и еле слышно прошептал ему в ухо:
- Дружище, сделай передышку. Сейчас ты ничего не добьешься, неужто сам не видишь? Les femmes•… Они так эмоциональны, им нужно время, чтобы успокоиться. Приезжай через два дня на охоту. Может, будет возможность обсудить все, да и она остынет к тому времени.
Загорский легко пожал его руку в знак согласия и отпустил дверцу коляски. Арсеньев кивнул кучеру, и они тронулись в путь.

Загорский напрасно пытался поймать взгляд Марины. Та смотрела в никуда прямо перед собой и не повернула головы, когда коляска отъезжала. Только Жюли неловко и виновато улыбнулась ему из-за Марины, да Арсеньев кивнул на прощание.
Это только добавило поленьев в огонь ярости, пожирающий Сергея изнутри. Он был так зол, что с удовольствием бы разбил что-нибудь сейчас. Он легко вскочил на свою лошадь и направился на свою холостяцкую квартиру.
Она не захотела с ним поговорить. Выдвинула свои требования и обвинения и не дала ни слова сказать в свою защиту. Да и как мастерски выбрано место – публичный парк для прогулок, кругом люди, все на виду…

«Я не понаслышке знаю, какой вы мастак придумывать оправдания». Он с силой сжал поводья. Будь она мужчиной, он с удовольствием выбил ей мозги! Заявить такое ему! Неслыханно! И это после того, как открытым текстом заявила, что ждет от него предложения руки и сердца, не меньше!

Он снова вспомнил слова Натали, которые всплыли в его памяти, едва Марина завела речь о браке: «ведаешь ли ты, что в институте девочки с самых младых лет ставят себе цели: получить шифр и (ну, или «или» - у кого как получится) найти хорошую партию».
Неужели все женщины так стремятся замуж? Неужели все так циничны и продажны?! Ему было так легко с ней, так покойно. Марина не жеманничала в разговоре с ним, как остальные девушки ее возраста, а говорила с ним, как с равным, чем и подкупила его. Так обмануться! Он-то думал, что она любит его, а она тем временем подсчитывала выгоды от брака с ним.

«….- Загорское? Это ваше имение?
- Да, самое крупное. Самое начало из начал нашей семьи. Было подарено моему славному предку первым Романовым. Когда я был еще мальчиком, мне казалось, что его границ не объедешь и за сутки.
- Правда?...»
Ах, как должно быть забилось ее меркантильное сердечко при этих словах!

Шампанское. Ему определенно надо шампанское нынче вечером. Много шампанского! Его снова звали на пирушку в казармах, недоумевая, что это он вдруг заделался «чертовым святошей», как выразились его гвардейские дружки. Вот и прекрасно. Это именно то, что ему сейчас нужно, он усмехнулся, - забыться в вине. Забыться и забыть, что нужен не он сам, а имя, титул и состояние. Как всегда.
Ну и пусть, вдруг подумал Загорский. Он уже принял решение, и ничто не изменит его. Даже если она не любит его, а хочет этот проклятый титул и деньги, то прекрасно, пусть получит их. В конце концов, он тоже получает немало взамен. Это будет отличная сделка, усмехнулся он.

Слезая с лошади на месте, Загорский неожиданно столкнулся со своими дружками.
- О! Какие лица! – воскликнул корнет Облонев. – Загорский, вас ли я вижу? Мы шли наугад, не думали вас застать нынче дома, ведь вы у нас отныне любитель моциона. Свежий воздух так положительно складывается на здоровье.
- Не злите меня, Облонев, - резко сказал ему князь. – Я и так уже достаточно зол.
- Не злите князя, Облонев, - улыбнулся поручик Кулагин. – Нам нужен нынче князь. Без князя чертовски скучно отныне.
- Что, шельмы, заскучали? – улыбнулся Загорский.
- Чертовски! – шутливо простонали четыре голоса гвардейцы.
- Так едем же гулять! – вскрикнул князь. – Вот только зайдем на пару минут ко мне, сменю мундир. Гулять в новом мундире – обрекать себя на лишние траты.

Всей компанией они поднялись в квартиру Загорского. У двери их уже встречал верный Степан, который, услышав еще с улицы их возбужденные голоса, ждал своего хозяина на пороге.
- Барин, к вам дама, - сразу же предупредил он князя под дружный гул товарищей Загорского:
- Дама? Загорский, мы лишние? Кто сея Терпсихора, князь? Покажите даму товарищам!
Загорский скинул на руки слуги головной убор и расстегнул мундир.
- Кто там, Степан? Я ее знаю?
- Сомневаюсь, ваше сиятельство, - покачал головой тот. – Я ее вижу впервые. Довольно наглая бабенка – сказала, что имеет твердое намерение увидеть вас и потребовала, что дождется тут. Сколько раз говорил, не связывайтесь вы с этими профурсетками – ни стыда, ни совести, только деньги тянут и тянут…

Загорский, не мешкая, раздвинул бархатные портьеры на двери и вошел в комнату. На канапе, скинув туфли на пол, полулежала рыжеволосая женщина в ярко-розовом атласном платье. Ее шляпка лежала на столе, перчатки валялись на полу рядом с обувью. Женщина, приподняв ногу, поправляла чулок, демонстрируя князю молочно-белую кожу стройной ноги, и, заметив мужчину в комнате, с притворно возмущенным вскриком, одернула юбки и выпрямилась.
Подобный спектакль позабавил князя – она не могла не слышать их со Степаном голосов в прихожей, чтобы задрать юбку не без умысла. Он прошел к столу и налил себе воды из графина в бокал. Сделав глоток, он повернулся к визитерше и отсалютовал ей бокалом.

- Примите мои комплименты – у вас прекрасные ноги, но даже это не заставит меня забыть только один вопрос к вам - в чем цель вашего визита ко мне на квартиру? Вы ведь не дама полусвета, чтобы так легко раскидываться своей репутацией.
- Ах, князь, я должна была видеть вас, - с придыханием проговорила Софи, поправляя сбившиеся рыжие кудри.
- А я вот не имел такого желания, милейшая! – вдруг резко сказал ей Загорский, заставив от неожиданности вздрогнуть. – Обычно я сам решаю, кого принимаю у себя, а кого нет, и вы явно не входите в число желанных для присутствия здесь особ. Что вам угодно? Назовите причину или немедля покиньте мой дом.
- Как вы грубы, Загорский! – вскипела униженная Софи, прищурив глаза. – Я ведь решилась на это только из любви к вам. А вы… Ваше поведение недостойно мужчины.
- Как недостойно женщины приходить в квартиру мужчины, навязываясь. Но вы ведь сделали это, а значит, лишили меня права вести с вами, как с женщиной. Ах, милейшая, ни демонстрация ваших прелестей (да-да, я заметил давеча и вашу грудь, так неосторожно выбирать столь низкий вырез), ни ваше явное желание попасть с мою постель не заставят меня изменить моему вкусу, - Загорский хищно улыбнулся ей и продолжил. – Я ненавижу рыжеволосых, милая.

С полувскриком-полувсхлипом Софи схватила свои пожитки и метнулась к двери. Раздвинув портьеры, она увидела нахально улыбающихся товарищей Загорского, которые слышали каждое слово из их разговора и явно наслаждались каждым действом разворачивающегося спектакля.
Униженная, она обернулась к князю:
- Вы забылись, ваше сиятельство, забылись, что сами не столь уязвимы. Вы до сей поры не знали, что у женщин есть когти, как у хищников? Так вот, знайте, они тоже могут ранить и ранить довольно глубоко. Я клянусь вам, вы пожалеете о сегодняшнем вечере!

Прошипев свои угрозы, Софи развернулась и, растолкав офицеров, вышла вон под их дружный смех и улюлюканье. Загорский лишь покачал головой, снимая мундир.
- За что вы ее так, Загорский? – спросил того Кулагин, входя в комнату. – Такая, словно кошка – не успокоится в своем бешенстве, пока не увидит кровь.
- Пустое, - отмахнулся князь. – Сегодня я понял одну истину, господа, - женщинам веры быть не должно ни в чем. Пустые, презренные создания, везде ищущие свои выгоды.
- Ого, - притворно удивился Кулагин. – Видимо, сегодня нашего князя отвергли, господа, раз эти создания для удовольствия вызывают у него столь яростный выпад!
- Напротив, похоже, что отверг я, - усмехнулся Загорский. – Даже не ведая об этом и не имея на то намерения. Но что сделано – то сделано. Господа офицеры! Я готов к любым вашим предложениям на сегодняшний вечер! Ну, едем в трактир? Или в казармы играть? Решение за вами.

Дружный восторженный рев, вырвавшийся из нескольких глоток, служил ему подтверждением того, что нынче вечером он сможет забыться от тех невеселых мыслей, что терзали его голову. Он и не ведал, что и этот вечер, и последующая ночь сослужат ему плохую службу, а месть униженной Софи только умножит его несчастия.

А Софи тем временем решительно ворвалась в дом, оттолкнув при этом лакея, открывшего дверь.
- Расплатись с извозчиком, - бросила она ему сквозь зубы. Потом полуобернулась на пути к дверям, ведущим внутрь дома, и спросила его:
- Его сиятельство дома? Или нынче выехали?
- Дома-с, София Карловна. В кабинете–с, - поклонился тот.
- А графиня?
- Графиня нынче отбыли на музыкальный вечер.

Превосходно! Софи кивнула своим мыслям и продолжила свой путь в отведенную ей комнату. Там она сразу же бросилась к дорожному сундуку, что стоял под кроватью. Откинув крышку, она достала большую шкатулку, ключ к которой всегда был у нее при себе – на цепочке на шее. Тут, в этой шкатулке лежали стопки писем и записок. Софи была предусмотрительной особой и хранила все, что писали к ней или не к ней, но каким-либо способом попало ей в руке. Все пригодится, думала она, настань момент. Некоторые сослужили ей неплохую службу в Париже, другие же могут сделать это впоследствии. Для нескольких писем из ее хранилища такой момент настал сейчас.
Она достала из середины стопок, несколько писем, перевязанных белой атласной ленточкой. Вот они, те письма, за которыми она охотилась целых пять недель, словно предчувствуя, что они ей понадобятся.
Письма Натали к любовнику и этого любовника к Натали.

Как это благородно, но в то же время – как неосмотрительно возвращать письма при расставании, усмехнулась Софи. Теперь вся их многолетняя связь налицо. Вот они, доказательства.
Она запихнула письма за корсаж платья, затем закрыла шкатулку на ключ, а ту - в сундук под кровать. Глупая корова Натали! Прятать такие компрометирующие вещи в шляпных коробках в гардеробной, где и следует искать женские секреты в первую очередь.
Софи поднялась с колен и, расправив юбки, вышла из комнаты, направившись к кабинету графа. Он первоочередная фигура в ее плане, и только от того, как она сумет его раззадорить, и зависит весь исход задуманного. Уж она-то постарается на славу!
Она тихо постучала. Из-за двери донеслось тихое «Entrez•». Софи, быстро и не раздумывая особо, ткнула себе кончиком ногтя мизинца сначала в правый глаз, а затем в левый, чтобы из глаз потекли слезы. Затем, дождавшись результата, она приняла на себя расстроенный и оскорбленный вид и повернула ручку двери.

Представление началось.

• не все то золото, что блестит (фр.)
• ангел (фр.)
• Падший ангел? (фр.)
• Туше (фр.)
• слухи (фр.)
• разве не так? (фр.)
• мигрень (фр.)
• нестерпимая боль (фр.)
• протеже (фр.)
• Больше мне нечего вам сказать (фр.)
• Я была бы очень рада, если бы вы меня избавили от этого человека (фр.)
• женщины (фр.)
• Войдите (фр.)

Marian 05.07.2010 17: 12» Глава 12
Итак, следующая по счету глава...