![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Время сна
Она умирает. Я увидел её только сегодня, мы наконец-то встретились. И она лежит передо мной, погружённая в кому. Аля, Аленька, мой скучающий ангел. Не уходи. Останься.
* * * В тот раз Алина позвонила вечером – как и всегда. Я вылез из-за компьютера и лёг на диван – так проще приготовиться к приёму. – Миша, слушай. Сейчас будет два слепка[1], поймай оба и отгадай загадку: в чём разница между чёрным и чёрным. Всё понял? – «В чём разница между чёрным и чёрным?» Вполне в твоём духе. Хорошо. Заинтригован. – Ещё бы. Это ведь я. – Конечно, волшебница. Ловлю? – Уже отослала. Принимай. Сперва тот, который поменьше. О´ кей. Я выбрал файл, включил воспроизведение, расслабился и закрыл глаза. Процесс похож на медитацию: как только разум оказывается готов, тебя переключает в состояние автора. Будто кто-то нажимает на кнопку. Контакт. Тепло, темно, сонно. Я лежу под одеялом в позе эмбриона. Наверное, у меня перед носом стена – я чувствую кожей тепло собственного дыхания. Я почти что сплю, с трудом удерживая сознание на грани яви. Конец записи. – Ну как? Это Алина. Звуковую связь я не выключал – наверное, услышала, как ворочаюсь. – Как-как… как-то просто. Темнота и всё. – Ага. Чёрный цвет номер один. Давай второй. – Лучше бы ты мне вкус апельсинового сока прислала. У меня в квартире душненько, а я ещё и тебя под одеялом копирую. Фе. – Расслабься, Миш, там дальше интересно. – Как скажешь.
Вторая запись длиннее раза в три, видно по весу файла. Контакт. Начинается всё так же. Если открыть глаза, я должен увидеть стену. Открываю, а её нет. Темнота. Вылезаю из-под одеяла, встаю на ноги. Пытаюсь увидеть свои руки, стены вокруг, свет за окном – безуспешно. Хочу сказать хоть что-нибудь, но звуки исчезли, даже кровь в ушах не стучит. В животе трепещет ком, словно и гравитация тает. Мне страшно поднять руку и прикоснуться к лицу – а вдруг и меня тоже нет? Теряю равновесие и падаю, но нет ни пола, ни земли, и воздух неподвижен. Хочется кричать. Запись кончается.
Какое-то время лежу неподвижно. Сквозь веки пробивается свет монитора. Появляются звуки: сперва пчелиное гудение системного блока, потом – голос Алины. Сигналы внешнего мира помогают мне собраться с силами и разлепить глаза. Во рту пересохло.
– … ты в порядке? Эй?! – Ау, Аля. Я тут. – Ну, как так можно, а? Ты уснул, что ли?! – Извини. Жутковатая картинка. – Сам ты жутковатый. Прочитала в интернете, что так готовят космонавтов. Тест на психологическую устойчивость: нужно продержаться сколько-то часов в абсолютно изолированной комнате – даже почесаться нельзя. Я схалтурила: поставила бируши и включила инфразвук на колонках. Плюс… выпила ещё, чтобы соображать хуже. Но страшно ведь вышло, да? – Очень. Я почувствовал себя обманутым. И вместе с тем не мог не удивиться, что меня до зубовной дрожи испугала такая простая запись. Чего уж– я не собирался больше переигрывать этот слепок. К чёрту, нервы дороже. Аля напоминает о себе: – Ладно. Я так понимаю, ответ на загадку у тебя уже готов? – Ммм… – часть ритуала. Если я сейчас не отвечу, Аля разозлится и пару дней не будет разговаривать. Может, оно и к лучшему, – …да ничего в голову не идёт. Странная загадка, и запись странная. – Вот ты как, – её голос как-то сразу поскучнел. – Подумай, вдруг дойдёт. А для пущей ясности – вот тебе… – она отгрузила ещё какой-то файл, я не стал смотреть – …факультативный материал. Будут идеи – звони.
* * * Ищу пульс на её запястье – он еле прощупывается. В телефоне вбит номер скорой. Звонить нельзя, всё сорвётся. Может, врачи её спасут. Но тогда Алина окажется убийцей. Я либо разрушу её жизнь, либо стану свидетелем её смерти. Или она проснётся. Пожалуйста. Когда мы впервые созвонились, Алина говорила через синтезатор. Голос был мужским. Помню, как всё оборвалось внутри. И был так счастлив, когда розыгрыш вскрылся. Память не приносит облегчения. Качаю головой, как умалишённый. Шепчу невнятные молитвы. Стоит ей шевельнуться – вскакиваю с места и начинаю звать её. Надо успокоиться, надо ждать. Ждать? Когда свет жизни угасает у тебя на глазах – ждать?! Но не остаётся ничего другого. Аля сама этого хотела. Я не предам её.
* * * Закончив разговор, я вернулся за компьютер и слепо уставился в экран монитора. Страх – сильное чувство, он никогда не отпускает сразу. Наверное, мне стоило взять верх над собой и ответить на эту её загадку… признавался я себе в этом или нет, но Алина – самое яркое событие моей чересчур обыкновенной жизни. Сморгнув усталость, я взял в руки сенс. И получил ещё один удар по нервам – слепок назывался «темнота номер 3». Инстинкт самосохранения поборол любопытство. Я попытался расслабиться за игрой, но, запустив её и оказавшись в мрачном виртуальном коридоре, как-то мигом решил, что сегодня лягу пораньше. Оторвался от игры, запустил браузер, ответил на пару сообщений, посмотрел новости… в общем, часа через полтора, действительно захотев спать, вспомнил о своём намерении. Пошёл в ванную, ополоснул лицо, посмотрел скептически на заросшую щетиной физиономию. Двадцать три года, лицо умное, нос прямой. Постричься пора. Или хотя бы побриться. Закончив воевать с бритвой и лосьоном, я буду просто счастлив рухнуть в постель. Так оно, в общем, и вышло. Снилась Аля. Во сне я видел её только со спины. Алина меня звала. Но как я ни пытался подойти и заглянуть ей в лицо, она отворачивалась. Тогда я стал искать зеркало – во сне я точно знал, что она обязательно появится в зеркале – но в отражении Алина почему-то заслоняла лицо руками. Она начала раскрывать их, и вместе с ладонями открылись мои веки. Проснулся рано. За окном гудели машины, в воздухе ощущалась звенящая чистота. А, форточка открыта. Тело ломилось энергией: я был готов пробежать марафон. До работы оставалось около двух часов, но на следующий день должны были давать зарплату, а мне не хватало переработок до премии. Решил выйти пораньше. В офис я заявился первым. Из привычного рабочего ритма меня выбило приветствие: – Здорово, больной. Толя. Худощавый, глаза суетливые, за метр пахнет кофе. Обидел я его чем-то? – Привет. – Ты в порядке? Я посмотрел на него, озадачившись. Я чувствовал себя не просто хорошо – великолепно. Погружение в кошмар произвело на меня целительный эффект. Если я и ожидал вопроса – то только о том, какого рожна я заявился в офис спозаранку. Я потёр рукой подбородок и внезапно почувствовал щетину. – Да в порядке, чего там. Цвету и пахну. – А. И Толя снова завис в наладоннике. Он вообще не расстаётся со своим сенсом – модель «всё в одном», суперкомпьютер в кармане. Толя – наш штатный сенсманьяк. – Совсем забыл, Мих. Тебя просили в бухгалтерию зайти. – Зачем? – За деньгами. – Так зарплата же 5-ого. – Вот-вот. Сегодня. Давай, чапай. На автопилоте зашёл в соседний кабинет, расписался в ведомости (плакала моя премия!), вернулся и сел за компьютер. Свернул таблицу, вышел в интернет. Открыл «входящие». Сообщений было много. Писала Алина. Просила не открывать третий файл, извинялась за плохую шутку. Заклинала ответить как можно быстрее. Паниковала, словом. Писал Толя. Напомнил, что за мной и так числится грешок безответственного отношения к работе и что в этой связи ещё один пропущенный день мне реноме не поправит. Писала Света из бухгалтерии – по тому же поводу. Мол, славный сотрудник, а так безответственно себя веду. Предупреждала, что так и прогонят меня с уютного местечка. Не удивительно, что я славно выспался. Больше суток подушку давил. Нет, я люблю поспать. Мне сны интересные снятся. Но спать тридцать часов без перерыва – это ведь ненормально? Эдакий тревожный звоночек о вероятном психическом нездоровье. Слава Богу, человечество изобрело интернет. Через полчаса я уже знал туманный термин «психосоматическая нарколепсия». Так, видимо, и называлась накрывшая меня неприятность. Суть расстройства сводилась к тому, что организм компенсировал повреждение психики неестественно долгим сном, в процессе которого мозг избавлялся от травмы. Нормальный человек бы раз и навсегда стёр номер Алины. С её шуточками и крышей двинуться недолго. Но я, видать, уже поехал. – Да? Кто это? Судя по шуму клавиш на заднем плане, она была занята. Я помолчал, обдумывая приветствие. – Миш, ты? Ты в порядке? Знаешь, как я волновалась за тебя? Шум клавиш стих, раздались быстрые шаги. Вышла в коридор, наверное. И ох уж мне эта женская логика: сперва скидывает на меня эмоциональную бомбу, а потом заявляет, что переживала. – Привет, Аль. Я… не в порядке. После нашего разговора я вырубился и проспал тридцать часов. Мне неспокойно за свои мозги. Тебе есть, что сказать? – Честно?.. Вот не люблю я эти моменты. Она так спрашивает перед тем, как дать Очень Неприятный Ответ. – Гони. – Только то, что я перед тобой виновата. Ну, у тебя ведь планы были, дела, и… – Какие к чёрту дела! Меня на сутки вырубило твоим слепком, я будто с ума схожу! На меня начали оглядываться коллеги. Вот же… Я вышел на лестничную клетку. – Всё в порядке, Миш. Страшно было? – …было. – Вот. Но не так, чтобы до проблем с мозгом. Это шутка, понимаешь? Розыгрыш. Я была под снотворным, когда делала запись. А из-за шампанского оно подействовало… ударно. Иногда со слепком передаётся биохимическая программа выработки гормонов. Я уснула – и ты уснул. Меня будто в холодную воду окунули. Не потому, что Аля так жестоко пошутила. А потому, что нельзя запивать снотворное алкоголем. Это неплохой способ суицида. – …ты с ума сошла? – А то ты не знаешь. Мне же скучно. И если, борясь со скукой, я не подвергаю себя риску – … – Прекрати немедленно. Если ты себя внезапно убьёшь, тебе, конечно, будет уже всё равно – мёртвые снов не видят. Но… – а вот здесь, наверное, стоило вставить трогательное признание. Но меня совершенно некстати резанула мысль, что я даже фотографий Али никогда не видел. А влюбляться в голос – это слишком наивно, – …у тебя же есть семья, друзья. И чтобы так эгоистично играть с их чувствами, нужно быть… – …нужно быть мной. Хочешь злиться – пожалуйста. Но ты мне не отец, не мать и не муж, чтобы предъявлять какие-то претензии. Да, и не вздумай открывать третий слепок. Я… разозлилась на тебя. Сильно. Удали его. – К чёрту слепки. К чёрту семью, друзей и родителей. Какие бы ты ни делала глупости, как бы ни пыталась изобразить из себя чудовище… – оп, снова момент для признания. Не сдаваться! – …просто береги себя. И… и меня, если уж на то пошло. Не надо больше присылать своих наркотических видений. Ферштейн? – Вполне. Отбой, Миш. И извини ещё раз, глупая вышла история.
* * * Она всё больше бледнеет. Совсем перестала двигаться. На лбу – холодная испарина. Руки вялые и холодные. Я укрываю её одеялом. Беру в руки косточку от персика и, закрыв глаза, исследую пальцами бороздки. Как же так получилось, Алина? Почему мы не нашли иного, лучшего решения? Почему ты должна играть со смертью, а я – отгонять её от твоей постели? Я плохой страж, и если твоё сердце остановится – ничем не помогу. Чтобы отвлечься, сажусь за компьютер и ищу статьи о полевой реанимации. Спустя минуту закрываю окно браузера: вот ведь дурак! А если программа прервётся из-за моей возни?! Что делать? Хожу по комнате из угла в угол. Натыкаюсь на предметы, цепляюсь пальцами за занавески. Открываю окно. В комнату врывается уличный шум. Не могу поверить, что там, снаружи, жизнь продолжается. Это неправильно. Негармонично.
* * * Я вернулся в кабинет; работа не шла. Всё думал об Алине. Скука – важный определяющий фактор, я сам так считаю, но нельзя ведь рисковать своим здоровьем ради развлечения?! Она и умереть могла. Понажимав для вида клавиши, я выскочил на улицу. Плавающий обеденный перерыв. Проветрюсь.
А на улице хорошо. Осень мягко надвигалась на город, радуя уже не обжигающим солнцем и той ни с чем не сравнимой свежестью, которая бывает только в начале сентября. Петляя по смутно знакомым окрестностям, я наслаждался погодой и думал об Алине. Мне казалось, наш обмен эмоциями, ставший сродни дурной привычке, позволит мне лучше понять эту удивительную девушку. Что недосказанность исчезнет, всё станет легко и естественно. Я даже боялся, что пойму её слишком хорошо и потеряю всякий интерес к нашему авантюрно-виртуальному… роману? Интересно, считает ли она, что у нас роман?
Мне стало весело. Ведь удивительное переживание, если подумать! Потерять день жизни, попробовав на вкус начало чужого наркотического прихода. Хм, какая экономия может получиться… Задумавшись о бурном студенческом прошлом, я вдруг понял одну вещь: если бы обмен состояниями всегда влиял на биохимию мозга, этот феномен был бы давно известен и исследован. А раз этого не произошло, то наш с Алиной случай в своём роде уникален. Интересно, как она ко всему этому отнеслась?
Я подумал, что было бы здорово поделиться с Алиной ласковой погодой, Солнцем, весельем – в противовес негативу последнего разговора. Пусть порадуется. Но увы: оказалось, сенс я забыл на работе. Настроение тут же ухнуло вниз.
Гулять расхотелось, и я пошёл обратно в офис. Сенсофон нашёлся не сразу; выяснилось, что я оставил его у себя на столе. Обыкновенно я на автопилоте кладу его поверх системного блока – чтобы под рукой лежал. На столе такой завал – клавиатуру и ту не всегда с ходу видно.
Придя домой и сев за компьютер, я получил сообщение от Али. «Михей, ку. Я тут поговорила с людьми и выяснила, что вчера и правда могла тебя как бы… убить. Это не шутка. Третий слепок – несколько минут после того, как меня вырубило. Я поставила на постоянную запись, всего получилось минут десять, и последние десять секунд, судя по анализу файла – это что-то вроде летаргии. Прочтёшь такое – и не факт, что проснёшься. Я толком не поняла, почему. Рассказывают, что люди после таких экспериментов и в больничках отлёживались. Ещё на форуме говорят, что в последних прошивках сенсов такие «околокоматозные» слепки не записываются. Так что случаев смертей вроде бы не зафиксировано. Но всё равно. Я опасная сумасшедшая дрянь без царя в голове, и для твоей же безопасности тебе лучше мне не писать. Если мои эксперименты сведут в могилу меня – не страшно, а вот если кого-нибудь более или менее нормального – я себе и на том свете не прощу. Пока, Миш, с тобой было весело. И извини, что чуть тебя не убила». В графе «ответное сообщение» подрагивал курсор. А я вдруг так странно себя почувствовал. Будто уже готов был упасть в пропасть с ней за руку, а в последнюю секунду ударился о стекло. И не упал. Алина заблокировала свою страницу. Я обдумывал вариант создания двойника, чтобы выйти на неё под другим именем, но спустя каких-то полчаса её страница исчезла полностью. Сенс не отвечал.
* * * Компьютер Али издаёт сигнал: кончилась запись первого диска. Тороплюсь к монитору: так, запись продолжается, ничего трогать не нужно; порядок. Да какой ещё порядок… Мокрым полотенцем я вытираю пот с её лба. Касаюсь ресниц, они неподвижны. Хочется выть.
* * * Спал я мерзко, снились кошмары. Бегал за кем-то, пытался позвать, а имени не помнил. Становилось всё темнее и темнее, пока тьма не поглотила всё вокруг – и я проснулся в холодном поту. Встал разбитым. Сенс, несмотря на севшую ещё вечером батарейку, злорадно пропиликал будильником. Оставив бесовскую игрушку дома, я поплёлся на работу. – Миша? Привет. Света. Бухгалтерша. Веснушчатая блондиночка, волосы вьются. Симпатичная. Кажется, я ей нравлюсь. – Привет, Свет. – Ты слышал про Толю? – Нет, а в чём дело? – Его жена звонила. Толя заболел. Увезли на «скорой»… По спине пробежал холодок. – Боже-боже. Так что с ним? Света передёрнула плечами и ответила охрипшим на секунду голосом: – Говорят, в коме. Меня пробила дрожь. Сохраняя внешнее спокойствие, я невидящими глазами смотрел в монитор. Всё было ясно, как день: Толя, большой любитель почитать чужие слепки, воспользовался моим отсутствием и слил себе несколько последних записей. Любопытство Тошку сгубило. Но дело было не только в нём. Случившееся наверняка можно классифицировать как преступление. И Алю будут судить. А она не хотела ничего плохого. Где-то она сейчас?
В голове творилась каша. Любил ли я Алину? Скорее, я просто хотел быть ближе к ней – она вела жизнь, которая нравилась мне. Всегда играла на грани фола. Рядом с таким человеком вещи обретают значение, начинают казаться чем-то большим. Думать, что по её вине человек оказался на грани жизни и смерти, было тяжело. Разумеется, здесь и его вина… и даже моя. Эх! Толя всегда сначала делал, а потом думал. Я на тот момент понятия не имел, насколько опасна память моего сенсофона. Алина – и та могла только догадываться. Никто не виноват, все виноваты.
В тот же день я навестил Толю в больнице. Странный получился визит. Посетителей к нему пускали. Лёжа под капельницей в палате коматозных, Толя, несмотря на оптимистичные заверения врачей, выглядел глубоко больным. Белый, как простыня. Похож на покойника. Кажется, я пару раз заметил, как он двигал глазами. Подозвал проходившего мимо врача. Усталый мужчина лет тридцати ответил, что это хороший знак. Чем больше признаков активности – тем лучше.
Главное, Толя жив. Всё остальное – причины его болезни, объяснения и последствия – можно было отложить до момента, когда он очнётся. Чувствуя в груди смесь вины и тревоги, я вышел из палаты. И столкнулся с Верой, его женой. Твою мать. – Миша? Здорово, что ты зашёл. Глаза красные, голос больной и на редкость взвинченный. – Вырвался вот… и как его угораздило только? Толя же здоровяк. Я попытался улыбнуться утешительно, но получился оскал. Осознав неловкость момента и не найдя что сказать, Вера сделала шаг в сторону. Я кивнул ей и двинулся дальше по коридору, но в последнюю секунду она меня окликнула. – Миша!.. Помимо своей воли, я вздрогнул. – Да, Вер? – …я когда его нашла, он в кресле сидел. Я… я сперва решила, что он слепки смотрит, подождала пару минут. А он всё не приходил в себя. Я так испугалась!.. Я сделал пару шагов ей навстречу, чтобы обнять и утешить, но Вера отступила назад. – Я сразу подумала, что дело в сенсе. Он всегда слишком им увлекался, я знала, что это плохо кончится! В общем, я взяла его сенс и… посмотрела последние сообщения. Она подняла на меня полные слёз глаза. А я представил вдруг фотографию её лица в чёрной рамке демотиватора. И подпись: «Это ты виноват!» – Самое последнее было от тебя. Подписано Толей как «стянул у Миши». Я потому и не позвонила тебе – ясно, что он взял без спроса. Но теперь скажи, что там было?! Я растерялся. Она здесь, она в порядке. Если бы она хотела узнать содержимое файла, без спросу снятого с моего телефона – взяла бы, да и прочла. В любом случае, правду говорить нельзя. – Не знаю, Вера. Чья-то глупая шутка. Я никогда не читаю файлы, приходящие с неизвестных номеров. Просто не успел удалить. А Толя, наверное, проходил мимо и из интереса переслал себе пару записей с моего сенса. – Это не шутка. Он в коме. И неизвестно теперь, когда придёт в себя. Тебя убить могли. А Толю так и вовсе чуть не убили!.. Последние слова она произнесла, срываясь на плач. И я всё-таки обнял её, чтобы успокоить; кажется, она мне поверила. Пять минут спустя мы сидели в кафе неподалёку от больницы и пили чай.
* * * Это я виноват. Во всём. Надо было остановить твои опасные игры. Надо было раньше сказать, как ты мне дорога. Пусть даже я сам этого не понимал, трусливый неудачник – должен был понять! И нужно было держать язык за зубами… Мы бы придумали, как решить этот ребус. Без… без твоей искусственной смерти. Просыпайся, Аля. Просыпайся скорее. Минуты сливаются в часы. Часы бесконечны.
* * * Легкомысленная музыка совершенно не вязалась с моим настроением. Вера почти успокоилась, но теперь горела жаждой покарать виновных. – Как думаешь, кто мог это сделать? Хороший вопрос. Это могла сделать Аля. Более того – именно она это и сделала. У меня, видишь ли, есть сумасшедшая подруга, которая эксперимента ради запивает снотворное шампанским и, впадая в кому, записывает свои ощущения. – Понятия не имею. Главное – смотреть ей в глаза. Если смотришь человеку в глаза, больше шансов, что он тебе поверит. Вера махнула головой: – Как-то ты не слишком тревожишься для человека, которого сутки назад чуть не убило телефоном. Попался! Нужно срочно войти в образ. – На самом деле мне тоже страшно, – Вера взглянула на меня внимательнее, – но тебе, я уверен, гораздо хуже. Это не у меня сейчас любимый человек лежит без движения под капельницей в больничной палате. Я просто не могу себя жалеть. Вот и бравирую. Как бы извиняясь, я передёрнул плечами. Сквозь проступившие слёзы Вера улыбнулась – впервые за наш разговор. – Спасибо, Миш. Просто всё так внезапно. Знаешь, какая я дурочка? Я когда поняла, что Толя не просыпается, схватила его сенс и попробовала прочитать последний слепок. Щека предательски дёрнулась; Вера ничего не заметила. – Но у Толи какая-то новая модель, я совершенно в ней не разбираюсь. Так ничего и не вышло, – она вздохнула с искренней самоиронией. Я почувствовал себя последней сволочью. – Это потом уже, когда врачи приехали, до меня задним умом дошло… Она сглотнула комок и взмахнула пальцами. Шмыгнула носом, посмотрела в окно. Ну вот, опять глаза на мокром месте. Я протянул Вере салфетку. – А что врачи? Ты им всё рассказала? – Нет. Когда они приехали, у меня была истерика. Двух слов подряд сказать не получалось. Поехала с ним, сидела в приёмной – к нему не пускали ещё. Полночи так. А потом меня чуть ли не силой вывели – сказали, чтобы отдохнула дома. Мы помолчали. Я нервно смотрел в окно и жалел, что не курю. Вера тоже о чём-то задумалась, скользя по помещению кафе затуманенным взглядом. – Сегодня утром я попыталась найти этого твоего… шутника. Час от часу не легче. Наверное, я просто истратил запас удивления на сегодня, а потому спросил непринуждённо: – Да? И как? Вера смутилась: – Это не было сложно. Мне Толик как-то показал. В свойствах слепка есть запись последних номеров, с которых его пересылали. Транспортная история, что ли? – Маршрутная история. Я и не подумал. Ну вот. Теперь нам точно конец. – Я звонила тебе, но ты не отвечал. Ещё бы – сенс-то дома. – Тогда я попробовала узнать, кому принадлежит предыдущий номер… поискала в Интернете, нашла сайт, на котором продавалась такая программа, отправила какую-то SMS, но ничего не заработало. Кто бы мог подумать! – А потом я позвонила. Ну и что? Я тоже звонил. Станет Алина откликаться, как же. – Очень долго никто не отвечал. Но я звонила снова и снова, пока, наконец, не взяли трубку. Я ругалась, кричала, угрожала – никто так и не ответил. Хотя мне послышалось что-то на той стороне. Ну… – Что? – …дышали в телефон. И что Аля удумала на этот раз? Ведь если симка зарегистрирована на неё, то, как только Вера решит заявить в полицию – всё, конец игры. Вера украдкой посмотрела на часы. – Я просто хочу, чтобы Толе стало лучше… И чтобы такого больше ни с кем не повторилось, – добавила она, секунду поразмыслив. Она встала и собралась уходить. А внутри меня что-то сломалось. Врать дальше было неправильно, какие бы мотивы за моей ложью не стояли. – Вера, постой. Оп, а продолжить-то как сложно. Печёнка так и кричит: не продолжай, дурак, не выйдет из этого ничего хорошего! – Я должен тебе сказать кое-что. Дело в том, что я… Треклятый инстинкт самосохранения сжал моё горло мёртвой хваткой. Я отпил остывшего чаю и собрался с силами. – На самом деле я знаю, кто это сделал. Так. Нужно продолжить прежде, чем её захлестнут эмоции. – Это один мой друг. Друг по переписке. Мы обменивались слепками – у неё талант создавать интересные вещи. И вот однажды она прислала мне три похожих записи, оговорив, что третью лучше сразу не читать. Но буквально в тот же вечер мы серьёзно поссорились. А вечером следующего дня она написала, что третий слепок трогать категорически нельзя, это опасно – но Толя к тому моменту уже успел дотянуться до моего сенса. Вот такие… – я поднял глаза на Веру, надеясь увидеть в них понимание. Куда там, – вот такие дела. У Веры снова был тот страшный обвиняющий взгляд. А я-то надеялся, что она успокоилась. – Твоя подруга – убийца. Ты должен заявить в полицию о преступлении. Она не говорила – чеканила слова. – Послушай… – Или это сделаю я. У меня есть её номер, так что её быстро найдут. Найдут и посадят. – Да ничего она не сделала! Она просто играла с этим дурацким телефоном, и сама не поняла, до чего доигралась! Ломать из-за этого судьбу человеку я не стану! А ты? Ты станешь?! – Да. И я права. Не понимаю, какого чёрта ты её защищаешь. У неё зазвонил телефон. Вера взглянула на дисплей. – Это она. Твоя сумасшедшая. Аля, дурочка, да что же ты делаешь? Я протянул Вере руку – мол, давай трубку. Та опешила и не стала возражать. Ладонь так вспотела, что в первую секунду я судорожно сжимаю телефон, опасаясь его уронить. Аля что-то говорит, но я не слышу. – Алина? Аля! Ты слышишь меня? – …Миш? Откуда ты там взялся? Голос у неё такой, что я отсюда чувствую запах соли. Плакала, и много. Я сжимая челюсти: – Человек… которого накрыло волной твоего творчества – мой друг и коллега. – А, – она шмыгает носом и умолкает на пару секунд. – Теперь всё ясно. А то я понять не могла, кто это был. Ну, кого я… Только бы она снова не заплакала. Вера смотрит на меня взглядом Аматерасу[2]: она не намерена терпеть наши душещипательные беседы. – Аля, минуту. Не вешай трубку. Я прикрываю телефон рукой и поднимаю глаза на Веру: – Две минуты. Дай мне две минуты. Я знаю, что ты хочешь поджарить Алину на электрическом стуле, – на секунду лицо Веры становится растерянным: не иначе удивлена, как агрессивно выглядит со стороны, – …но две минуты ничего не изменят. Я поговорю с ней. Пойму – для себя – несколько вещей, а потом всё будет так, как ты захочешь. Хорошо? Это ведь я должен бы сейчас лежать под капельницей, а не Толя. Так что я имею право во всём разобраться. Даже странно, как убедительно всё это прозвучало – учитывая, что уверенности во мне ни на грош. Вера кивает отрывисто и поворачивается к окну. Но я уверен, ловит каждое слово. – Аля. – Я думала, это ты. – Что?.. – Я думала, Толик – это ты. Как я пробовала говорить мужским голосом, так и ты мог представиться чужим именем. Идиотское желание людей сохранить инкогнито. Я думала, ты не сказал про жену, чтобы не отпугнуть меня. Когда она позвонила… Я так тебя ненавидела! Надо же. Она ненавидела меня за то, что я «оказался женат». Как же всё это не вовремя. – Аля, прошу тебя. Выслушай меня внимательно. Ты совершила страшную глупость, а я был преступно неосторожен. Я же знал, кто ты и чем занимаешься, мог хотя бы минимальные меры безопасности соблюдать. Сенс на блокировку поставить. Но теперь это на втором плане. А на первом – мой друг, который в коме. И я подозреваю, что ты знаешь о его состоянии больше, чем многие из врачей. Я прав? Ну давай, девочка на миллион. Я же знаю, что ты умнее всех на свете. – Нет. То есть да. Я не знаю! Вера отворачивается от окна и во все глаза смотрит на меня. Ждёт ответа Али. – Соберись. – Я собрана. Не в этом дело. Её голос дрожит, она сильно нервничает. – Клин клином вышибают, знаешь, Миш? – Знаю. У тебя есть варианты? – Да, – говорит она и тут же добавляет, – я не уверена, но мне в любом случае понадобится твоя помощь. – Секунду, Аль. Поднимаю глаза на Веру. – Кажется, Алина знает, как помочь Толику. Она не преступница, не убийца, и реши ты упечь её за решётку – всегда успеешь. Ей… нам с ней нужно время. – Сколько? Подношу трубку к уху. – Алина? Твоя теория – сколько времени уйдёт на её проверку? – Ну, когда в прошлый раз приятель моего знакомого впал в кому из-за моего слепка, это заняло… – она нервно смеётся, тут же обрывая себя – в общем, не больше дня. Теория простая. – Понял. Не вешай трубку. – Вера, это займёт не больше дня. Двадцать четыре часа. Ты подождёшь? Вера набирает в грудь воздуха, словно хочет накричать на меня. Но замирает, и я вижу, как из её глаз начинают падать крупные слёзы. Еле слышно они разбиваются о стол, одна за другой – словно стучит чьё-то сердце. – Я, наверное, не должна так поступать. Это неправильно. Но ты попробуй. Сутки я подожду. И Толик... И, словно боясь передумать, она порывисто выходит из кафе. Я провожаю её взглядом, прижимая мобильник к уху. Её мобильник. Догонять и возвращать поздно; отдам потом. Алина уже настроилась на деловой лад, но в интонациях её почему-то сквозит фатализм. Мне это не нравится. – Миш. Ни о чём не спрашивай, ладно? Мне потребуется винчестер побольше. Только его отформатировать придётся. У тебя есть, где взять? – Да. Два терабайта хватит? – Наверное. И приезжай как можно скорее. «Приезжай». Это слово будто бы ударяет в хрустальный колокол внутри моей головы. Алина диктует адрес и отключается. Я еду домой.
* * * Слёзы кончились. Лились из глаз, не переставая, а теперь нет. Я позволяю себе подумать, что будет после Алиной смерти. Во мне разверзается пропасть. Да ничего. Вообще ничего не будет. Раньше моя жизнь была пустой. Ты загорелась в ней сперва искрой, а потом пламенем. Я не понимал, что это такое. Я никогда раньше никого не любил. И я не хочу теперь жить без твоего огня. Не угасай. Я догоню тебя, если мы расстанемся – но вдруг там совсем ничего не будет? Это же так грустно. Мы нашли друг друга через реки радиоволн, в цифровых пустынях. Проснись, Алина.
* * * По дороге залетаю к Вере, отдаю аппарат. Дикая надежда, мелькнувшая на её лице, обжигает меня автогеном. Наконец дома. Ставлю сенс на зарядку и сажусь за компьютер. Достаю из ящика стола системный диск, загружаюсь с него, и повисаю на минуту перед тем, как начать форматирование. Моя жизнь – на этом диске. Не вся. Части этой жизни опубликованы в сети, некоторые ценные материала разосланы друзьям, самое архиважное лежит на переносном винчестере. И всё равно: отформатировать диск своего компьютера – это как очистить кусочек мозга. Нажимаю на кнопку подтверждения и смотрю за процентами прогресса. Готово. Проходит два часа, прежде чем я нахожу дом Алины. Даже навигатор, встроенный в сенсофон, не спасает в моём случае топографического кретинизма. Стоя у двери Алиной квартиры, я понимаю вдруг одну простую истину: пока ты жив, пока сердце не разорвалось – всегда можно Волноваться Ещё Сильнее. Сердце клокочет так, будто меня изнутри бьют по рёбрам. Нажимаю на звонок. Она открывает дверь. Стройная, маленькая, в зелёной рубашке-пижаме и таких же пижамных штанах. Чёрные всклокоченные волосы и глаза, очерченные тенями затяжной бессонницы, огромные, как две бесконечности. Совершенно некстати я представляю её лицо в рамке демотиватора с подписью «Несчастный трус! Ты недостоин этой девушки!» – Привет, Миш. – Привет, Аля. – Проходи. Она отступает внутрь, давая мне дорогу. Она совсем не удивлена, не заинтригована тем, что видит меня. По крайней мере – внешне. Всё-таки я эгоист, думаю только о себе. А она ведь уже столько времени не спала. Вся на нервах. Мы идём в её спальню, она же кабинет. Вместо ожидаемого творческого беспорядка я вижу едва ли не апогей аскетизма. Вещей нет. Есть стол с компьютером – мощным, с многодюймовым LCD-монитором. Есть кровать, на которой могло бы с комфортом разместиться целое семейство Аль. Есть книжный шкаф, единственный островок хаоса в этой медийной операционной. Книги лежат неровными стопками, перемежаясь со шпильками дисков, DVD-боксами, журналами и статуэтками. Внимание к мелочам – мера самозащиты. – Сядь. Она даже не оборачивается. Идёт к компьютеру, всматривается в текст, кликает мышкой. Я падаю на край кровати. Наконец она смотрит на меня. Боже, мне стоило хотя бы причесаться. – Давай я тебе сейчас объясню, что мы собираемся сделать. Чтобы ты всё понимал. И чтобы смог объяснить… Вере, если у нас ничего не получится. Я не смогу с ней говорить. Лучше в тюрьму, чем извиняться за такое. – Аля. – Да? Она выглядит затравленной, загнанной. – Я… «Люблю тебя». – Я не Миша. Меня зовут Матвей. Но я всем представляюсь Мишей, мне дико не нравится моё имя. – Да, мне тоже. Какое-то слишком славянское. Она улыбается. И я улыбаюсь – ведь именно за эту устарелость своё имя и не люблю. Мы с ней думаем одинаково. Продолжая улыбаться – теперь одними губами, и улыбка при этом пугающе медленно сходит на нет – она говорит о деле. – Импритинг биохимии. Ты знаешь, что это? – В общих чертах. На самом деле – не знаю. Но слова понятные: импритинг – это подражание. – Так вот. Это редкое явление, в мире всего пара случаев зафиксирована. На самом деле, наверное, больше. Их, я думаю, стараются замять. Слепок, инициирующий кому, отдаёт мозгу сигнал засыпать. Но так как команда исходит извне, то… – Аля смотрит распечатку на столе, – …лимбическая система мозга не получает «отчёта» о новом режиме работы. И не предпринимает попыток его отключить. Сон становится для организма новой нормой. Я пытаюсь переварить услышанное. Сам собой напрашивается жутковатый вывод: – То есть Толя не проснётся? – Сам – нет. Теперь я понимаю, почему у неё такие затравленные глаза. – Но погоди, Аль. Если его усыпил твой… «отход ко сну», то и разбудить должно твоё пробуждение. Разве нет? – Не совсем. В этом и загвоздка. Она сидит на стуле у компьютера, смешно покачивая ногой. Я представляю, как именно в этой позе, сидя в этом самом кресле, она выдавала мне свои «Честно?» – В теории подошла бы матрица любого пробуждения. Но это как ключ к замку – сигнал прекращения должен соответствовать стартовому. – Я всё равно не понимаю. – Я не просто спала, Миш. Я была под таблетками. Она улыбается грустно, и я вижу теперь, что у неё очень маленькие зрачки. В этой полутёмной комнате. – Я всё настроила. Это странное снотворное, оно и в прошлый раз меня минут за двадцать закинуло в кому. А проспала я тогда всего ничего, часа четыре. Проснулась, правда, в луже собственной рвоты, но ведь проснулась же. И в этот раз проснусь. Ведь ты рядом… Она совсем сонная. Встаёт со стула, делает пару шагов. Я вскакиваю, поддерживаю её за плечи. Аля садится на кровать, по-детски трёт кулаками глаза. – Быстрее. Выключи компьютер. Подключи свой диск. Справляюсь быстрее, чем одевается спецназовец. Секунды бесценны. - Включай. На рабочем столе, по центру, ярлык программы сенсофона. - Запустил. Пока я делаю всё это, Алина выдаёт короткие повелительные комментарии, голос становится тише, слова начинают путаться. – Запись пойдёт моноблоком. С твоим диском хватит часов на десять. За это время я точно проснусь. Или не проснусь. Смешно, да?.. У меня в горле ком размером с баскетбольный мяч. И тут я замечаю деталь, совершенно неуместную в этом хирургически чистом будуаре. Разум, ища спасения, цепляется за неё. – Косточка. От персика. Обычная такая косточка. Лежит едва не по центру стола. – На память. О том, что я хорошо провела лето, ела фрукты. Знаешь, Миш, – она на секунду приоткрывает подёрнутые поволокой глаза, – если бы не ты, у меня было бы очень скучное лето. Она прижимает к уху трубку сенсофона. Спустя секунду индикатор мигает зелёным – запись началась.
* * * Аля спит. Чёрные волосы разлетелись по подушке. Капельки пота исчезают под влажным полотенцем: я охраняю сон Алины и ненавижу его. В ванной я нахожу аптечку. Фенозепам, одна пачка открыта, вторая совсем полная. Хорошая доза. Мне хватит. Возвращаюсь в комнату и не сразу понимаю, что изменилось. Уголок одеяла отогнут. Алина шевелит пальцами. Таблетки падают из рук и разлетаются по полу.
* * * Веру пришлось уговаривать. Она боялась, что Толе станет хуже от этого нового слепка. Но когда я рассказал ей, как он был сделан, она поверила. Толя очнулся спустя несколько минут после того, как прослушал слепок пробуждения. Вера, правда, так и не сказала, что прощает Алину, но мы всё равно считали, что всё кончилось хорошо. «Мы» – я и Алина. Мне нравится, как звучит это «мы». Мы сидим в Алиной комнате. Она за компьютером, я – на кровати позади неё. Аля витает в своих цифровых облаках, всё больше переключаясь на меня. – Я люблю тебя. – А я знаю. Алина посмотрела на меня снизу вверх, улыбаясь лисьей улыбкой. – «Знаю»? И всё? – Ты мне всё ещё должен кое-что. Не догадаешься – не буду тебя любить. Это была серьёзная угроза. Я на всякий случай покрепче сжал её ладонь и задумался. А, точно. – Загадка. – Молодец, человек Матвей! – Не люблю это имя. Она показывает язык. Я порываюсь поцеловать её, но она отстраняется. Поразмыслив, отвечаю: – Есть чёрный цвет, который на время. Это не страшно. Это как закрыть глаза, а потом открыть. – Ну? – А есть чёрный цвет, который – как потеря мира. Когда больше ничего нет, вернее – нет ничего важного. И вот это – страшно по-настоящему. – А что такое «весь мир»? – Ты, Аля, – я беру в ладони её лицо и целую её в уголок правого глаза. – Весь мой мир – это ты. – Маленький у тебя мир, – улыбается она. – Самый лучший мир на свете. Она тянется к карману и достаёт сенсофон. – Ты чего, Аль? – Счастье. Я хочу его сохранить. Прикладывает аппарат к уху и тянется ко мне. Её губы пахнут персиками.
|