Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






К вопросу о названиях порогов и личных именах. 3 страница






Мы же повторяем, что поводом к рассказу об Ос­кольде и Дире, без сомнения, послужили названия двух урочищ: Оскольдова могила и Дирова могила. Если бы у

1 Авторитет А. А. Куника в данном вопросе вводит в заблужде­ние и других писателей, особенно иностранных. Для примера укажу на статью г. Альфонса Куре: La Russie a Constantinople в Revue des Questions historiques. Pars. 1876. № 1. Статья эта пред­ставляет образец легкомыслия и отсутствия критики, до которых могут доходить последователи норманнской системы. Здесь вы найдете сказочный поход Олега на Константинополь, изображен­ный весьма картинно. «Полунагие обитатели лесов, Древляне, Ра­димичи, Тиверцы и Хорваты, вооруженные отравленными стрела­ми и ременными лассо; финны с Белаозера и верхней Волги, рыжевласые с суровым взглядом и темно-смуглою кожею, одетые в медвежьи шкуры с тяжелыми дубинами на плечах; чудские всадники из Финляндии и Эстонии, галопирующие на своих мало­рослых конях» (по морю-то!) и т. д. — Это все состав Олегова войска! Абсолютное молчание Византийцев о его нападении очень просто объясняется их национальною гордостью. Скандинавская колония, основавшая Русское государство, исчисляется ни более, ни менее как во 100000 человек и уподобляется Спартиатам в Лаконии; а пришла она из Литвы или вероятнее из окрестностей

 

летописца были свои домашние сведения об их походе на Константинополь, то не мог он взять без перемен известие из византийской хроники и только приклеить к нему голые имена предводителей. Ясно, что своих сведений не было, а приклейка эта совершенно произ­вольная. Но А. А. Куник не считает нужным отвечать на подобное возражение. Точно так же взято в русскую летопись из продолжателей Феофана и Амартола извес­тие о морском походе Игоря на Византию. Ясно, что и для этого времени все еще не было домашних сведений о русских походах в Черное море; о походах же в Каспийское наш летописец совсем не упоминает, буду­чи незнаком с арабскими писателями. Правда, о походе Олега в 907 году и вторичном походе Игоря в 944-м мы имеем летописные рассказы, не зависимые от визан­тийцев, которые совсем не знают этих походов; но по­тому-то наши рассказы и носят баснословный характер, в особенности о походе Олега. Новое доказательство, что собственных исторически достоверных сведений о морских походах Руси до второй половины X века у летописца под рукой не было. Обстоятельство это уяс­няется еще более при сравнении с известиями о пред­приятии 1043 года.

По русской летописи в морском походе Владимира Ярославича участвовала наемная дружина Варягов. Ее участие засвидетельствовано не древнейшими списками летописи, Ипатьевским и Лаврентьевским, а поздней­шими сводами, Воскресенским и Никоновским; но без сомнения свидетельство это не выдумано, а взято из более древних списков начальной Киевской летописи. Это свидетельство подтверждается византийскою хро­никой Скилицы-Кедрена, которая говорит, что в числе русских войск находились союзники, «обитающие на

 

------------------------------------

Упсалы. И это все обставлено, как следует, ученою внешностию, т. е. ссылками на источники и пособия. В числе последних встре­чаем самые разнообразные имена: Карамзина, Куника, Шторха, Муральта, Ворсо, Риана, Шницлера, Жеребцова, Ламбина, Рамбо и многих других; есть упоминание о Костомарове и обо мне. Кажет­ся, у автора не было недостатка в средствах; ему недоставало только трезвого взгляда или исторической логики.

 

северных островах океана», т. е. Варяги. Русское извес­тие в этом случае самостоятельное, не зависимое от греческих источников: оно заключает такие подробнос­ти, которых нет ни у Пселла, ни у Скилицы-Кедрена; наш летописец почерпнул их из рассказов стариков, современников самому событию1. Ввиду этих двух не зависимых друг от друга известий, русского и визан­тийского, присутствие Варягов в русском войске 1043 года уже несомненно. В походах же 865 и 941 годов Варяги не участвовали ни по византийским свидетель­ствам, ни по русской летописи, которая в обоих случа­ях представляет только перевод византийских известий. Но в 1043 году, как только Варяги появились перед Боспором в числе русских войск, Византийцы не пре­минули о том упомянуть. Ясно, что в предыдущих морс­ких походах их не было; так как их присутствие не могло остаться не известным для Византийцев, особен­но ввиду множества пленных, захваченных после пора­жения Игоря. Откуда же являются иногда Варяги на­шей летописи в IX и в первой половине X века? Я уже говорил, что исходною точкою зрения для летописца служили времена Владимира и Ярослава, при которых наемные варяжские дружины действительно участвова­ли в русских войнах и даже занимали почетное место в русском войске. В XI веке к ним уже так привыкли, что не мудрено было летописцу и другим его современни­кам предположить их участие и в прежние времена, о которых в сущности он знал очень мало. Но там, где он черпал известия прямо из греческого источника, там Варягов нет. Следовательно, большая часть летописных известий о Варягах на Руси в IX и X веках есть плод домашних домыслов, ничем не подтвержденных.

А. А. Куник много трактует в Каспие о походах 1043 года: но он нисколько не думает критически сли­чить известия об этом походе с известиями о походах предыдущих и сделать выводы о самостоятельности на­ших летописных свидетельств, на основании их провер­ки с свидетельствами византийскими. Кажется, здра-

 

1Главную роль, вероятно, играли тут рассказы Яна Вышатича. О том см. ниже. Позд. прим.

 

вый критический прием не мог бы обойти подобную проверку. Нисколько не пытаясь систематически опро­вергнуть мои доводы, противник просто голословно продолжает уверять, что первые русские походы на Константинополь были совершены не кем другим, как Скандинавами. Ссылка на известное летописное выра­жение «бе путь из Варяг в Греки» (422) равняется чис­тому голословию. Мы уже говорили, что эта неопреде­ленная фраза относится только к XI веку, а не к IX, о котором наш летописец имел так мало исторических сведений. Ее нельзя отнести и к первой половине X века, потому что Константин Багрянородный, описывая русский путь в Византию, начинает его от Новгорода и ничего не говорит о хождении Скандинавов. Но подоб­ные препятствия нисколько не затрудняют норманистов, и они преспокойно продолжают повторять некото­рые летописные басни и домыслы как несомненные факты. Между прочим, г. Куник все еще относится к рассказу об осаде Константинополя Олегом как к дос­товерному историческому свидетельству, не представ­ляя для того никаких исторических оснований. Он счи­тает его достоверным просто потому, что о нем говорит Нестор. Войско Олега под Константинополем состояло, конечно, из Скандинавов, потому что Нестор говорит о Варягах Руси. А Скандинавы плавали через Россию в Царьград еще в IX веке, потому что тот же Нестор сказал «бе путь из Варяг в Греки». Призвание варяжс­ких князей чудью и славянами не подлежит сомнению, потому что о нем повествует Нестор. А что Варяги и Руси одно и то же, это ясно из слов Нестора: «мнози бо беша Варязи христиане». Вот тот круг доказательств, в котором упорно вращается норманизм. Мой достоува­жаемый противник, впрочем, не ограничивается повто­рением одних летописных домыслов; иногда он сам без всяких источников сочиняет целые события; к таковым относится поход Норманнов из устьев Дуная в Каспий­ское море в 944 году (см. 521 стр.).

Немудрено, что с такими приемами спор может длиться до бесконечности, ибо нет никакой возможнос­ти поставить норманистов на историческую почву, т. е.

сделать для них точками отправления факты несомненно исторические. От норманизма требуется доказать тожде­ство Варягов и Руси; а он это тождество считает не подлежащим сомнению и делает его исходным пунктом. Ему доказывают, что сама наша летопись первоначально не смешивала Русь с Варягами, а начала смешивать по­зднейшие ее редакции. Он на эти доказательства не отвечает, хотя говорит о какой-то окончательной редак­ции, в которой слово Варяг означало уже не дружинни­ка, а торговца (стр. 422). Норманизму указывают, что нет никаких европейских свидетельств о путешествии варяжских дружин в Царьград через Россию ранее вто­рой половины X века. А он отыскал одну сагу, из кото­рой можно вывести заключение, что один исландец ез­дил в Константинополь в первой четверти X века; впро­чем, с некоторыми натяжками получается и еще один таковой же исландец; причем предполагается, что они служили там в отряде Варангов (424). Но, во-первых, это единичные случаи, и исландцы путешествовали в Гре­цию через Западную Европу, а не Россию. Во-вторых, Византийцы о Варангах упоминают только с XI века, тогда как о народе Русь они ясно говорят еще в IX веке. Способ, посредством которого норманизм устраняет последнее возражение, есть верх совершенства относи­тельно критических приемов. Что Византийцы не упоми­нают о Варангах в IX и X веках, это совершенно есте­ственно — отвечает норманнская теория: — они говорят о Руси, а ведь Руси и Варяги одно и то же. Блистатель­ным подтверждением этому тождеству служит один ви­зантийский памятник конца XII века: там есть замеча­ние, помещенное в скобках, что название Варанги при­надлежит общему, разговорному, языку (426). Отсюда будто бы ясно, что — даже в IX веке — их литературное этническое название было Рось (428).

Что можно отвечать на подобные соображения и вы­воды? Замечательно, что даже такой добросовестный, основательный ученый, как А. А. Куник, не может не прибегать к голословным, гадательным выводам, защи­щая скандинавское происхождение Руси. Он игнорирует столь известный факт, что название Рось принадлежало

именно простому народному языку, а в более литератур­ном стиле византийцы заменяли- его словом Тавроскифы. Но таково уже свойство норманнской теории: без край­них натяжек ее защищать невозможно.

Не более имеет значения и повторяющаяся ссылка на Бертинские летописи по поводу русского посольства в 839 году, т. е. на фразу ex gente Sueonum. Мы уже не раз говорили, что о шведах здесь не может быть речи, потому что у них не существовало титула хакана или кагана, тогда как у русских славян он был. Данное изве­стие Бертинских летописей разделяется на две части, неравные по качеству. В первой части послы объявляют, что они принадлежат народу Рось и что государь их называется хаканом. Эта часть есть данное несомнен­ное, не подлежащее спору; автор латинской хроники не мог его придумать. Затем он прибавляет, что навели справки (конечно, потому, что народ Рось не был еще хорошо известен при франкском дворе) и оказалось, что это были люди из племени Свеонов. Но если тут разу­меть шведов, то вторая часть известия несогласима с первою. Первая сообщает факт бесспорный, а вторая только мнение автора или франкских придворных, мне­ние, которое всегда может быть случайно и ошибочно; притом неизвестно, подтвердилось ли это мнение, и нет никаких сведений о дальнейшей судьбе русского посоль­ства. Мы имели полное право предположить здесь или этнографическое недоразумение со стороны людей, по­дозрительно смотревших на неведомых пришельцев, или ошибку переписчика. Подобные этнографические недо­разумения или просто описки очень нередки в средневе­ковых источниках, и сами норманисты часто находят в них ошибки или позднейшие вставки, особенно там, где это полезно для их теории. Например, автор «Дополне­ний» старается доказать, что Gualani одной латинской хроники не означают Alani, а их надобно читать Guarani = Guarangi = Barangi (655); что в другой хронике стоит Wandalorum вместо Warangorum (658), и затем с помо­щью разных натяжек этих Гваланов — Варангов приуро­чивает приблизительно к половине X века (659); напрас­ные усилия, так как все еще далеко до половины IX

века, т. е. до времени, в которое Русь громко заявляет о себе в Византии. Упомянутое выше известие Табари о Руссах VII века, как было замечено, г. Куник пространно доказывает позднейшею вставкою (379). Он делает и многие другие поправки в источниках. (А между тем продолжает читать у Дитмара ex velocibus Danis вместо подлинного Danais, стр. 451.) Но относительно Бертинс­ких летописей мой противник не допускает недоразуме­ния или ошибки и не сомневается, что тут надобно разу­меть шведов (631); хотя и соглашается, что нарицатель­ное хакан нельзя обратить в собственное имя Гакон (681); следовательно, ничем не объясняет безвыходного противоречия. Правда, он затрудняется несколько пред­положить деятельные сношения шведов с греками в первой половине IX века, так как ни в Швеции, ни на острове Готланде не находили золотых византийских мо­нет той эпохи; но это затруднение легко устраняется рассказом Нестора об Оскольде и Дире, которые около 862 года отпросились у Рюрика на службу в Византию, конечно, уже имея некоторое знакомство с ее делами (423). Таким образом археологический факт должен ус­тупить баснословному рассказу. Любопытно, что, отстаи­вая басни так называемого Нестора, уважаемый оппо­нент исправляет его хронологию и полагает, что призва­ние Варягов совершилось прежде 862 года (394 стр.).

Как бы то ни было, а, оставаясь при первой части в упомянутом известии Бертинских летописей, при той ча­сти, которая неопровержима, мы получаем ясное ино­земное свидетельство о существовании Русского княже­ства в Восточной Европе еще в первой половине IX века, следовательно во времена до-Рюриковские. Что же касается до второй части известия, то заметим следую­щее: если и встречаются две, три сбивчивые фразы от­носительно Руси, то именно у некоторых западных, ла­тинских писателей, мало или совсем ее не знавших, тог­да как Византийцы, хорошо знакомые с нашими предка­ми, не подали ни малейшего повода смешивать их с Норманнами.

Далее обратим внимание на критическое отношение нашего противника к Славянорусскому племени. Оказы-

нается, что если бы Русь была славянским народом, то морские походы на Византию не были бы возможны. Почему же? Да просто потому, что славяне неспособны не только к морскому, но и к речному судоходству. Дру­гое дело Норманны, которые «проволакивали свои ладьи мимо Днепровских и Двинских порогов» (393). Во-пер­вых, я уже докладывал, что такое переволакивание ло­док мимо порогов есть плод пылкого воображения; о нем не говорит ни один источник; известно, что Константин Б. описывает, как Руссы проводили свои ладьи сквозь Днепровские пороги1. Во-вторых, что эти Руссы были Норманнами, требуется еще доказать. Вообще рассужде­ния о том, что Русь была хорошо знакома с морем, а следовательно, не могла быть славянскою, что славяне, живя внутри страны, не могли освоиться с морем вне­запно (378) — все подобные рассуждения более или ме­нее гадательны. Сам автор упоминает о существовании Сербских пиратов; укажу еще на мореходство у славян Балтийских и славян Новогородских; следовательно, о неспособности славян к морскому делу не может быть и речи. Затем, прежде нежели говорить о внезапном зна­комстве с морем, надобно было опровергнуть доказа­тельства исконного существования Руси на берегах Азовского моря, между прочим опровергнуть относяще­еся сюда известие Масуди. Наконец, казацкие походы XVI и XVII веков в Черное и Каспийское моря совер­шенно уничтожают помянутые рассуждения: известно, что казаки принадлежали к Славянорусскому племени и жили даже не на морских берегах. Новгородцы также жили не на Балтийском море, по которому они плавали. Для русских славян, даже обитавших внутри страны, дорога к морю была открыта, благодаря большим судо­ходным рекам.

В том же гадательном роде находим соображения, отрицающие тождество Руси и Роксалан. Это тожде­ство есть одно из самых главных оснований моей тео-

1 Ни один источник не говорит о перетаскивании судов по сухопутным волокам и мимо Двинских или Волховских порогов; а о перегрузке на порогах и волоках ясно говорят договоры Новго­рода с Ганзою и Смоленска с Ригою.

рии; против него я не встретил доселе ни единого серь­езного возражения. А. А. Куник в настоящем своем тру­де широко распространяется о многих предметах вто­ростепенной и третьестепенной важности; но относи­тельно Роксалан он голословен и очень краток, как и относительно других важнейших моих оснований. Ког­да-то он написал рассуждение: «Псевдорусские Роксала­не», где с помощью многих натяжек, исторических, этимологических и этнографических, старался доказать, что Роксалане и Русь не одно и то же и что Роксаланский народ с появлением Гуннов исчез из истории. В прежних статьях мы уже указывали на несостоятель­ность такого вывода. Но мой противник думает, что навсегда покончил с Роксаланами. Он только мимохо­дом напоминает о своих главных доказательствах: Рок­салане не могли быть славянами, потому что это степ­ные наездники (367), степной народ (362); «причисле­ние диких Роксалан к славянской семье обнаружило бы совершенное незнакомство с сравнительной историей военного быта у кочующих и у оседлых народов» (ibid.). Такими-то фразами почтенный ученый отделы­вается от неприятных для него Роксалан. А любопытно было бы хотя слегка познакомиться с тою сравнитель­ною историей военного быта, на которую он ссылается; вероятно, мы узнали бы тогда много удивительных фак­тов. Но как бы то ни было, а эти несносные Роксалане существовали и совсем не думали исчезать из истории. О них свидетельствуют не только исторические писате­ли, но и знаменитые Певтингеровы таблицы, которые обнимают время от Августа до Юстиниана включитель­но. (Так утверждает известный их знаток Дежардэн. См. Revue historique 1876. № 1.) Здесь Роксалане поме­щены там же, где потом находим и народ Рось, между Днепром и Доном; притом они, как сильное племя, обо­значены более крупными буквами, нежели их соседи. Отвергать тождество Роксалан и Роси, по моему мне­нию, все равно что спорить против очевидности.

Итак, Роксалане будто бы не могли быть Славяне, потому что имели конницу; а Русь не могла быть сла­вянскою, потому что имела судоходство и еще потому,

что она объединила народы, разбросанные на обшир­ных равнинах (393). Оказывается, что славянское племя совершенно обижено судьбою. Даже финны, и те, ока­зывается, гораздо более одарены от природы и более способны к разнообразной деятельности. Так, в этом мало подвижном, преимущественно лесном племени встречаем с одной стороны пиратов (на Балтийском море), с другой — целый степной, конный народ (угры), и притом такой народ, который основал значительное государство. Туркмены, тип степного, конного народа, и те имели своих пиратов на Каспийском море. Не приводя других примеров для сравнения, укажу опять на славянорусских казаков XVI и XVII веков: они жили в тех же местах, в которых встречаем древних Рокса­лан и Русь. И что же? Казаки одновременно являются и конницей, и пиратами, а при случае и пехотой. Странно как-то столь известному ученому указывать на столь известные факты. Обратимся к самым древним временам. Скифы вообще представляются степным, ко­чевым и конным народом. А между тем у них были также морские пираты; у них была пехота. Так, в рас­сказе Лукьяна Токсарис пехота является еще в большем числе, нежели конница. Повторяю, любопытно было бы познакомиться с тою сравнительною историей военно­го быта, которая доказывает, что русские славяне ни­когда не находились в диком состоянии, никогда не были кочевниками, никогда не были знакомы с морем и никогда не были способны к созданию государствен­ного быта. И при этом г. Куник упрекает своих против­ников в том, что они «страдают незнанием оснований этнологической критики» (452).

Голословно отрицая всякую связь между Роксаланами и Русью, автор «Дополнений» к Каспию не раз спрашива­ет, почему же ни один источник не говорит о морских походах Руси до так называемого Рюрика. Ответ на этот вопрос уже был мною предложен; но по обыкновению норманисты не обратили на него внимания. Я говорил в том смысле, что Русь, конечно, и прежде была знакома с Каспийским и особенно с Черным морем; когда же она объединилась и достигла известной степени могущества,

то уже не ограничивалась более мелким пиратством или плаванием для торговых целей и для найма в иноземную службу, а стала предпринимать походы в больших силах, и в 865 году сделала нападение на самый Константино­поль. Это нападение и заставило Византийцев громко заговорить о Руси, хотя по всем признакам они уже давно были знакомы с нею. (О том, например, свидетель­ствует патриарх Фотий в своих «беседах».) Наш летопи­сец почерпнул начало Русской истории из византийского рассказа о нападении 865 года и приурочил к этому событию мнимое призвание Варягов с Рюриком и Оскольдом во главе. Я уже замечал, что если бы нападение на Константинополь случилось столетием ранее, то Рю­рик и Оскольд в нашей летописи, конечно, были бы отнесены на сотню лет выше. Если противник не согла­сен с таким заключением, то пусть прежде всего потру­дится доказать, что известие нашей летописи о событии 865 года совершенно самостоятельное, а не заимствовано буквально из хроники Амартола.

Но довольно о доказательствах исторических и эт­нографических. Нам остается сказать еще несколько слов о столпах норманнской системы; столпами она на­зывает свои доказательства филологические. Мы с своей стороны говорили и повторяем, что вообще филология, как наука, имеет более или менее развитые стороны, но что самую слабую составляют словопроизводства. В этом отношении постоянно возникают споры или новые объяснения. А где есть возможность делать разнообраз­ные выводы, там невозможно требовать точности. Если происхождение слов, даже взятых из современного язы­ка, часто совсем не находит себе объяснения или объяс­няется гадательно, то можно ли ожидать точного опреде­ления слов отживших, известных только по письменным памятникам? Всего менее можно ожидать его при разбо­ре названий собственных, личных и географических. Норманизм, однако, претендует на эту точность. Мы уже указывали на слабую сторону славянорусской фило­логии, именно на весьма распространенную привычку отказываться от русских слов. Если корень слова и его

история не поддаются легкому объяснению из славянс­кого языка, то оно немедленно относится к заимствован­ным из немецкого, или из финского, или из татарского; или просто замечают, что это слово не русское. Почему же оно не русское? Да оно звучит не по-славянски. Другими словами, оно кажется не славянским, и на этом кажется нередко строят филологические выводы. Много обнаруживается промахов вследствие подобного приема. Некоторые слова считались заимствованными у татар, потому что они якобы звучали по-татарски, а потом эти слова оказывались в памятниках дотатарской эпохи; не­которые русские названия считались финскими, а они отыскивались у Дунайских или у Западных славян. Кста­ти укажу на следующий курьез. Еще недавно записные филологи считали (в «Слове о полку Игореве») карна и жля именами двух половецких ханов, тогда как они оз­начают скорбь и жалость, а слово жля в том же значе­нии встречается и в летописи. Эти половецкие ханы продолжали существовать даже после того, как их несо­стоятельность была указана. И кем указана? Вельтманом, которого никто и не считал глубоким филологом. Или напомню оригинальную историю с греческим сло­вом гира, которым Константин Багрянородный объяснил русское полюдье; нашлись ученые, которые дуга считали словом русским, a polydia греческим, т. е. совершенно наоборот. Много еще неверных, но общепринятых словопроизводств обращается и до настоящего времени. Между прочим, филологи, открывая разные законы, дол­го не замечали такого простого закона, как народное осмысление слов, утративших свой первоначальный смысл; при своих словопроизводствах они иногда совсем не замечают того, что имеют дело не с коренным значе­нием слова, а с его позднейшим осмыслением, основан­ным на созвучии. Например, для них немец доселе про­исходит от немой (вроде летописного объяснения Переяславля от перея славу). Лингвистика нередко дает нам смелые и положительные объяснения там, где добросо­вестность требовала сказать: «не знаю». Норманизм, как увидим ниже, не только употребляет явные натяжки,

чтобы объяснить некоторые древнерусские слова, но и выставляет иногда такие законы в русском языке, кото­рые в действительности не существуют1.

Как в русской истории г. Куник держится системы исчезания целых больших народов неизвестно куда, так и в русской филологии он держится системы объясне­ния русских слов преимущественно чрез заимствование их у инородцев. Напр., слово враг или ворог, заимствова­но из готского языка (406), вор из финского (408), якорь и костер из шведского (416), топор из какого-то каспий­ского языка (71 и 678) и т. д. и т.д., всего не перечтешь. Если поверить подобной этимологии, то наш язык, по крайней мере наполовину, окажется сбродом слов, заим-

 

1Так, многоуважаемый Я. К. Грот выразился в том смысле, что русский язык не допускает слов, начинающихся с буквы а (Жур. М. Н. Пр. 1872. Апрель. 289). Положение неверное: и в настоящем языке существуют такие слова, а прежде их было еще более. Многие слова, произносимые прежде через а, теперь произносят­ся через я; это последнее есть тоже а, только смягченное, йотиро­ванное. (Напр., в договоре Игоря встречаем русское имя Акун, а позднее в летописи то же имя уже пишется Якун.) Далее, есть немало слов, которые пишутся с о, а произносятся через а, если нет на этом о ударения.

Нелишним считаю напомнить: я полемизую только против одной слабой стороны славяно-русской филологии; что, конечно, не мешает мне ценить ее успехи и многие замечательные труды наших ученых на этом поприще и, между прочим, отдавать спра­ведливость богатому содержанию Филологических Разысканий Я. К. Грота. (Выше заявленное правило мы находим здесь уже в смягченном виде: буква а, «столь редкая в начале славянских слов».) В этом труде автор хотя и обнаруживает наклонность объяснять иногда чисто русские слова через заимствование, но все-таки не в той степени, как г. Куник. В пример этой наклонно­сти приведем: Пинега будто слово финское, означающее «Малая река» (I. 242. А что же будет значить Пина, река западной России? Стало быть, и Волга или Влага тоже имеет финское окончание)? Ладога будто есть переиначенное скандинавское Альдога и про­изошло от финского Acelto — волна (245. В таком случае славянс­кий бог Ладо тоже заимствован у финнов?) Мордва, по объясне­нию Кастрена, будто по-фински значит «народ у воды» (243). Мы думаем, что ва в этом случае чисто русский суффикс, имеющий собирательное значение; а иначе Литва, простонародное Татарва и т. п. тоже все финские слова? Укажем также на летописные Волх­ва вместо Волохове, Жидова вм. Жидове. Если принять догадку Кастрена, все это будут народы, живущие у воды, что представляет явную несообразность.

 

ствованных у всех соседних и даже не соседних наро­дов. Какое смешение эпох, влияний и отношений в истории языка! Какое смешение созвучий с тождеством и общих родственных по корню слов с заимствованиями. Вообще у наших противников, как скоро зайдет речь о словопроизводствах, тотчас начинают смешиваться по­нятия о принадлежности известных слов известному на­роду с определением их корней при помощи сравнитель­ной филологии. Г. Куник с особенным усердием останав­ливается на объяснении названий Варяги и Русь (400 и след.). Это целая этимологическая диссертация. Между прочим, он много возражает против толкования слова варяг— волками и врагами, хотя в настоящее время едва ли какой-либо серьезный ученый держится этого толко­вания. Он доказывает, что это слово произошло от скан­динавского Waring, соответственно древнерусскому poтник или присяжник, в смысле наемного воина. Может быть, это и верно; но трудно следить за всеми перипети­ями, которым автор подвергает соединявшиеся с данным названием понятия, проводя их по разным странам и народам. Много тут гадательного, и сам автор прибегает иногда к помощи вероятно, кажется и разным ссылкам на сказочные свидетельства, между прочим, на басню нашей летописи о Варягах. Так как мы никогда не ут­верждали, что слово Варяг славянского происхождения, то и не будем останавливаться над ним. Что же касается до имени Русь, то г. Куник снова возвращается к отож­дествлению его с финским Pomси; так финны называют шведов (437 и 672). Он предполагает здесь первоначаль­ную гото-шведскую форму Hrods, которая перешла к финнам от шведов. Эту мысль он пытается подтвердить целым рядом всевозможных натяжек, исторических и этимологических. Не считаем нужным углубляться в эту путаницу. Мы только напомним, что прежде, нежели предпринимать ее, надобно было, во-первых, доказать тождество названий Ротси и Русь. Если это тождество, а не созвучие, то почему же финны именно русских-то и не называют Ротсами? Если это название перешло к финнам от шведов, то почему же сами шведы себя так никогда не называли и почему история не знает никако-

го народа Рось или Русь в Скандинавии? Мы предпочи­таем то мнение, которое видит в этих названиях только внешнее подобие, но разные корни и разное значение. А во-вторых, и это самое важное, можно ли доказывать происхождение названия Русь от предполагаемой шведс­кой формы Hrods и даже от Hrodthgotов (441), когда уже была указана несомненная связь названия народа Русь или Рось с именами рек Восточной Европы? Преж­де надобно было опровергнуть эту связь; к сожалению, норманизм мало внимания обращает на важнейшие до­казательства своих противников.

Точно так же г. Куник продолжает стоять на чисто норманнских именах русских князей и дружинников, ни­чем не опровергая моих доводов. Я не брал на себя удовлетворительно объяснить все русские языческие имена и все русские названия порогов; да подобную задачу никто и не в состоянии выполнить при настоя­щих средствах науки. Достаточно и того, что большая часть имен Олегова и Игорева договоров встречается в последующих столетиях в разных частях России, чем доказывается их принадлежность русскому народу, то есть их туземство. Однако некоторые частные объясне­ния свои я позволяю себе считать такими, против кото­рых мои противники не могут представить никаких се­рьезных опровержений. Например: тождество имени первого исторически известного русского князя Олег, женское Ольга, с названиями рек Олег и Волга, большая древность и большая порча русских названий порогов сравнительно с их славянскими вариантами; принадлеж­ность последних наречию более южному, чем славяно­русское, аименно славяноболгарскому; осмысление не­понятного Есупи с помощью созвучия «Не спи», и пр.1.


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.011 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал