Вместо недоблудов – переблуды

Живет перепечатками

Газета-инвалид

И только опечатками

Порой развеселит.

Саша Черный. «На славном посту»

Ну а что же российская пресса стародавних времен? Какие-то ее опечатки читателю уже известны, но это лишь самое начало поистине бесконечного списка...

Уже первый ежемесячник России – «Ежемесячные сочинения и известия о ученых делах» – вел неравную борьбу с вездесущим «бесом». Списки опечаток публиковались там постоянно: то за последний номер, то даже за одну отдельно взятую статью. Позже такая практика стала обычной и в других периодических изданиях.

Знаменитый в начале XX века журнал «Старые годы» рассылал подписчикам ежегодное приложение: «Алфавитный указатель. Оглавление. Главнейшие опечатки». Стоит заметить: только главнейшие! Так что известный юморист советских лет Эмиль Кроткий зря шутил: «Годовые подписчики журнала получали в качестве приложения к нему перечень допущенных за год опечаток». Не гротеск – суровая реальность!

Вот еще пример: знаменитый в середине XIX века журнал «Москвитянин». Опечаток там было превеликое множество.

Скажем, вместо «с тремя жирафами» журнал однажды напечатал «с тремя эпиграфами». А давая поправки к статье Сергея Аксакова, озаглавил эти поправки так: «допущенные проступки». Вообще-то полагалось бы «допущенные пропуски», но «Москвитянин» опечатался, причем сделал это весьма самокритично.

А вот цитата из Николая Семеновича Лескова. Взяв в руки первый номер известного журнала «Гражданин», выпускавшегося князем Мещерским, он написал другому знаменитому писателю, Алексею Писемскому: «Издание серо, неопрятно и преисполнено опечаток».

Лесков же рассказал о газете «Киевский телеграф», редактор которой Альфред фон Юнк (в транскрипции Лескова – Юнг) был горячим энтузиастом своего дела. Цитата из Лескова довольно обширна, но сокращать в ней, право же, нечего. Вот она:

«Газету эту цензор Лазов считал полезным запретить „за невозможные опечатки”. Поправки же Юнгу иногда стоили дороже самых ошибок: раз, например, у него появилась поправка, в которой значилось дословно следующее: „во вчерашнем №, на столбце таком-то, у нас напечатано: пуговица, читай: богородица”. Юнг был в ужасе больше от того, что цензор ему выговаривал: „зачем-де поправлялся! ”

– Как же не поправиться? – вопрошал Юнг, и в самом деле надо было поправиться.

Но едва это сошло с рук, как Юнг опять ходил по городу в еще большем горе: он останавливал знакомых и, вынимая из жилетного кармана маленькую бумажку, говорил:

– Посмотрите, пожалуйста, – хорош цензор! Что он со мною делает! – он мне не разрешает поправить вчерашнюю ошибку.

Поправка гласила следующее: „Вчера у нас напечатано: киевляне преимущественно все онанисты, – читай оптимисты”.

– Каково положение! – восклицал Юнг.

Через некоторое время Алексей Алексеевич Лазов, однако, кажется, разрешил эту, в самом деле необходимую, поправку. Но был и такой случай цензорского произвола, когда поправка не была дозволена. Случилось раз, что в статье было сказано: „не удивительно, что при таком воспитании вырастают недоблуды”. Лазов удивился, что это за слово? Ему объяснили, что хотели сказать „лизоблюды”; но когда вечером принесли сводку номера, то там стояло: „по ошибке напечатано: недоблуды, – должно читать: переблуды”. Цензор пришел в отчаяние и совсем вычеркнул поправку, опасаясь, чтобы не напечатали чего еще худшего».

Трудно проверить примеры, приведенные Лесковым: точных дат он не указывает. Но вот другие примеры, извлеченные из газеты Юнка автором этих строк. Особо колоритная поправка была напечатана 18 ноября 1859 года: «В прошлом номере К. Т. во внутренних известиях вкралась грубая опечатка, которую спешим оговорить, тем более, что мы уважаем вполне талант г. Щедрина. На стр. 170 в 3-м столбце напечатано: „после паршивых очерков г. Щедрина”, а надобно читать „после правдивых очерков” и проч.»

Наверное, не надо пояснять, что «г. Щедрин» – это знаменитый сатирик М. Е. Салтыков-Щедрин.

А еще «Киевский телеграф» печатал «фронтов» вместо «форпостов», «каменистые» вместо «знаменитые», «парижский» вместо «пражский», «Хуозес» вместо «Хуарес», «Рруссия» вместо «Пруссия». И простодушно признавался: «Мы стараемся исправить все ошибки, какие заметили, но иногда совершенно невозможно уследить за ними».

На фоне «Киевского телеграфа» другие киевские газеты – и современные ему, и более поздние – конечно же, теряются. Но и там бывали примечательные опечатки. «Киевлянин», например, в 1911 году порадовал читателей таким удивительным сообщением про знаменитого пианиста Ференца Листа: «смерть застала Листа в Бейруте, куда он прибыл на вагнеровские торжества». Номером позже появилось извинение: «вкралась досадная опечатка: Лист умер в Байрейте, а не в Бейруте».

Целую вереницу опечаток «выловил» на страницах петербургской прессы 1880-х годов выходивший тогда журнал «Обзор графических искусств»: «В Парголове начали заниматься разъедением кукурузы» (конечно, разведением); «Поскудная лавка на бойком месте передается на выгодных условиях» (лавка, разумеется, посудная); «Статья была подписана нахальными буквами князя Мещерского» (вообще-то начальными буквами, то есть инициалами – но уже упомянутого выше Мещерского не любили многие, и опечатка вполне могла быть не случайной); «На голове молодого офицера ловко сидела белая шавка» (шапка). Последняя опечатка особо примечательна: не могла ли она дать жизнь анекдоту про корону – корову – ворону? Очень уж похоже...

Опечатки случались самые разные. Как догадаться, например, о ком именно сообщила в 1890 году популярная столичная газета «Новости дня»? Новость в ее изложении звучала так: «Учитель уездного Боровского училища (в Калужской губернии) г. Цанковский составил проект постройки аэростата. Проект этот рассматривался в Техническом обществе в Петербурге. Проверив математические выкладки г. Цанковского, общество нашло, что они произведены верно и что идеи г. Цанковского правильны; но в денежной субсидии, которой домогался г. Цанковский для осуществления своего проекта, общество ему отказало на том основании, что прожектером не приняты во внимание все могущие возникнуть при осуществлении проекта трудности...» Все в сообщении верно, кроме четырежды повторенной опечатки в фамилии: «Цанковский» – это на самом деле Константин Эдуардович Циолковский!

А знаменитое суворинское «Новое время» прокололось однажды со спортивным термином. Осенью 1911 года оно сообщило: «Пишут из Стокгольма, что правительством получена ваза, пожертвованная Государем Императором для предстоящих альпийских игр...»

Что-то далековато от Альп проходили альпийские игры! Потому что были они не альпийскими – олимпийскими.

...Весна уже вкралась в последние дни апреля, незаметно и проворно, как вкрадывается увлекательная опечатка в газетную передовицу.

Илья Ильф, Евгений Петров

О любопытной опечатке – вернее, о некоторых следствиях этой опечатки – рассказывает в книге «Освещенные окна» Вениамин Каверин: «Никто не помнит в наше время о спиритических сеансах, которые в предвоенное время устраивались почти в каждом доме. Известно было, например, что, когда в газете „Псковский голос” губернатор барон Медем был назван „баран Медем”, в семействе вице-губернатора имя преступника (хотя газета извинилась за опечатку) пытались выяснить с помощью спиритического сеанса».

Последствия опечаток бывали и более драматическими – как случилось в 1912 году в Саратове. Столичная газета «Речь» поместила тогда такое сообщение:

«САРАТОВ, 17 ноября.

В сегодняшнем номере местной копеечной газеты в одну из статей вкралась опечатка, придавшая фразе кощунственный характер. Союзники потребовали у администрации конфискации номера, угрожая в противном случае разгромом редакции. На базаре союзники отнимали у газетчиков номера газеты и рвали их на клочки. На базар был послан наряд полиции для предупреждения беспорядков. Администрация газету конфисковала».

К цитате необходимо примечание: «союзники» – это члены Союза русского народа, ура-патриотической и крайне консервативной организации. А вот что за опечатка вызвала такое их недовольство, «Речь» не сообщила. Да и мы можем только гадать...