Глава VIII. Водворение христианства. 1 страница

Внутренние причины и поводы избрания истинной веры. Посольства и рассуждения о вере. Поход на Корсунь и крещение св. Владимира. Всенародное крещение в Киеве. Черты характераВладимира-христианина. Его княжение. Опасности с Запада и деяния Святополка. Братья-мученики. Новгород -- защитник русской самобытности. Труды и торжество Ярослава. Егокняжение. Отношение к соседям. Последний Цареградский поход. Ярослав -- сеятель книжного учения. Книга первых поучений.

Мы говорили, что первые исторические деяния и исторические стремления Русской земли идут не прямо из недр родового быта, но из города; что это деяния и стремления вовсе не родовые, но в собственном смысле городские, нарожденные развитием промысловой торговой общины, ее прямыми нуждами и потребностями; что призвание князей было первым основным плодом именно этого общинного, городового, но не первичного родового развития. Родовой быть, создавши всенародное вече, тем самым переходил уже к основаниям быта городового, общинного и общественного. Мы видели, что городовое общество и было главным деятелем и руководителем во всех начальных предприятиях зарождавшейся народности.

Непосредственным делом городового развития было и другое важнейшее событие начальной Русской Истории -- принятие Христианства. Весьма естественно, что почин в этом деле летопись приписывает Владимиру. В нем, действительно, заключалась основа или опора при распространении Христианства по всей Земле. Он был глава Земли, князь, общественное знамя, предста витель общей земской воли. Но мы видели, что он явился в Киев ярым язычником, как будто защитником и восстановителем упадавшего язычества. Севши на княжение, он тотчас ставит кумиры чтимых богов, не только в Киеве, но и в Новгороде, как будто до него эти кумиры находились в небрежении, как будто призванные Варяги, главные деятели Владимировой победы, закоренелые язычники, отчаянно боровшиеся с Христианством и в своей стране, опасаются, чтобы по греческому пути и особенно в Киеве не распространилась Христова Вера. Владимир пришел мстить кровь брата; но сооружение кумиров обнаруживает, что его приход был вместе с тем и торжеством язычества. И однако, спустя пять-шесть лет, Владимир охладевает к язычеству, поддается советам и рассуждениям Болгар-магометан, Козар, Немцев, Греков предлагающих ему каждый свою веру взамен языческой. По всему видимо, что все подробности предания об этом избрании и принятии новой веры рисуют, в сущности, не лицо князя, но его личные побуждения и намерения, а больше всего стремления всего городского общества.

" Человек ты мудрый и смысленный, а настоящего закона не знаешь", говорят Владимиру Болгары и выхваляют свой закон. Немцы, присланные от Папежа, толкуют тоже самое. " Земля твоя, говорят они, такая же как и наша, т. е. однородная по устройству быта, а вера не такая; вера наша свет -- кланяемся Богу Небесному, а ваши боги -- дерево".

Так издавна могли говорить и несомненно говорили приезжие гости из разных стран каждому приятелю-Киевлянину, выхваляя свой закон веры. Те же речи Киевляне должны были слышать везде, куда заносила их торговая предприимчивоеть и где они являлись такими же заезжими друзьями, как и чужеземцы в Киеве. В древнем обществе не что другое, как именно торговые сношения служат главнейшпми деятелями в расширении понятий не только о вере, но и обо всем строе и умственного, и нравственного, и материального существования людей.

Торговый промысл, от которого народились все наши старейшие города, и который к концу IX в. сосредоточил свои силы в Киеве, естественно умножал в городовом быту, как мы говорили, великую смесь населения. Смешение разных людей от разных стран и племен необходимо развивало такое же сме-шение понятий. Всякий приносил свое верование, свой обычай, свой порядок жизни. Все это мало по малу, как и самые товары, переходило, так сказать, из рук в руки, променивалось между людьми и с незаметною постепенностью создавало в их среде нечто особенное, нечто весьма различное от особенных верований, обычаев и жизненных порядков, с какими являлся каждый из приходящих. Для язычников, которые в Киеве были все-таки народом преобладающим, это особенное должно было выразиться в смешении и путанице понятий о Боге. о добре и зле, или вообще о законе, как говорили Владимиру иноверцы, разумея в этом слове все мировое и человеческое устройство. Путаница, конечно, пришла не разом, а накоплялась мало по малу, по мере того, как распространялись и развивались сношения людей и столкновение понятий. Она являлась последствием разбора и сравнения вещей, что хуже, что лучше, последствием своего рода критики, которая сама собою нарождалась от встречи первобытных языческих понятий с понятиями более развитыми и сильными. От нашествия многих идей о Боге, языческий ум не мог устоять на своей почве, стал колебаться, путаться, сомневаться; верования стали охладевать и переходить в равнодушие и неверие. Языческий тип верований оказывался потрясенным во всех основаниях. Наставала именно смута представлений и понятий; в людях передовых и горячих сам собою пробуждался вопрос: какой же Бог лучше? Ответом на такой вопрос в личной жизни служил, конечно, переход к той или другой высшей против язычества вере, что зависело от известной наклонности ума и чувства и от направления обстоятельств каждого, искавшего лучшей веры. В самом обществе ответом на этот вопрос явилось общее совещание об избрании веры с рассуждениями и исследованиями, испытаниями через особые посольства, какая лучше. Нельзя сомневаться, что такое событие могло произойти только в вольной городовой общине и отнюдь не было делом одного князя или одной княжеской дружины. Летописец прямо и показывает, что Владимир созывал думу не от одних бояр, но созывал и старцев градских, то есть все передовое и властное общество города, и затем, говоря о решении испытать веры, упоминает, что приговору бояр и старцев были рады и князь и все люди. Обыкновенно летопись во всех подобных случаях приписывает почин дела только князю; но зная из последующей истории великую зависимость князя от своей дружины и на столько же от людей градских, мы не должны этот, собственно, литературный прием летописи почитать выражением настоящего дела. В древнее русское время князь всегда бывал только орудием воли и намерений или своей дружины или своего города. Поэтому выбор веры в Киеве, в сущности, был таким же еобытием, как в Новгороде выбор и призвание князя.

" Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по правде, как уговоримся", -- говорили Новгородцы. Так через сто лет говорили и Киевляне: " Поищем себе веры, которая была бы истинна и святее всех иных вер. Поищем себе единой веры, единой мысли, ибо совсем стало неизвестно, кого слушать, каждый свое хвалит и повсюду рознь в правилах и поступках". Эти два величайшие события Русской Истории исходили прямо из поступательного развития городского быта, из развития городских, собственно гражданских начал Русской жизни, возникших непосредственно от торговых и промысловых сношений всей Земли. По общему выбору могла быть принята любая новая вера, даже и магометанская, если для такой веры уже прежде в Киеве существовали более прочные и глубокие корни. Принята вера греческая, потому что киевская община ни с одним народом не жила в таких частых и тесных сношениях, как именно с Греками, и потому что вследствие этих сношений в Киеве. быть может, уже с незапамятных времен существовали одинокие христиане, скрывавшие свое богомолье в днепровских пещерах. После Аскольдова похода, как свидетельствует патриарх Фотий, в Киеве возникла уже целая христианская община, для которой тогда же был назначен и епископ. При Игоре христиане находятся уже в числе послов и купцов, занимают след. общественное, передовое положение и имеют соборную церковь св. Ильи. Наконец является христианкою и сама великаяя княгиня Ольга. На нее, как на мудрейшую из всех человек, и ссылаются Владимировы бояре, что если б лих был закон греческий, то не приняла бы его княгиня-бабка. Вот достаточный причины, почему восторжествовал закон греческий. Можно полагать, что самые толки о выборе веры поднялись тоже не случайно, а быть может вследствие особых притязаний Болгар, Хозар, Немцев, желавших каждый водворить в колеблющемся Киеве свою веру и свое влияние. Хрпстианская община греческого исповедания поспешила решить дело всенародным испытанием каждой веры, чрез особое избранное посольство десяти смышленнейших мужей. Как бы ни было, но это испытание иных вер свидетельствовало, что языческие верования киевских людей были уже значительно надломлены, языческий тип верований был уже потрясен во всех основаниях, что общество стало способно уже с холодностью рассуждать и выбирать, какая вера лучше; что равнодушие к старым богам было уже распространено в полной мере. Оставалось только передовой силе -- самому князю сказать слово, и все колеблющееся и сомневающееся пошло на Днепр креститься в новую веру. Толпа в подобных случаях всегда остается толпою или собственно стадом, для которого вождем обыкновенно бывает достаточно назревшая общественная мысль, выражаемая словом или делом той или другой личности, а особенно владеющей и властной, каков был киевский князь. Но само собою разумеется, что ни какой князь ни какими силами не смог бы двинуть эту толпу, если б ее потребности и мысли были иного свойства. Это мы увидим несколько раз в последующих отношениях князя к городскому населению. Поэтому представлять себе, как представляете летописец, выбор и принятие веры делом одной личности Владимира -- значить вовсе не понимать наивных приемов летописного рассказа, который смотрит на каждое событие, как на дело каких-либо созидающих рук и вовсе не подозревает в этом случае действия народных назревающих идей и потребностей.

Таким образом, по состоянию городовой жизни в Киеве и Новгороде в половине X века, для принятия Христовой веры не предвиделось особой борьбы с устаревшим уже язычеством. В далеких углах борьба происходила и после, спустя сто лет, напр. у Вятичей, а это показывает, что и при Владимире, в самом Киеве, она могла бы возникнуть с особенною горячностью. Быть может последняя человеческая жертва богам христианина-Варяга была искупительною жертвою всего киевского общества, вполне раскрыла ему нелепость языческой жизни и возбудила умы к решительному повороту в иную сторону.

Все это должно объяснять, почему вера была принята по одному слову князя или, в сущности, по решению бояр и старцев города, и почему о прежнем язычестве не осталось никакого полного представления и сохранились только одни имена упраздненных богов.

Мы сказали, что избрание вериг, как и ишбрание князя, были событиями, прямо и непосредственно вытекавшими из развития городовой общины, из развития той формы народного быта, которая, по крайней мере, в городах взошла на место родовой Формы, и теперь руководила и управляла всеми общими делами Земли, как и всеми общими ее мыслями.

Если избрание и призвание князя обнаруживало политическую общественную мудрость страны, то избрание истинной веры, без всякого принуждения со стороны вероучителей прямо обнаруживало значительную степень образованности города, по крайней мере, высших слоев его населения. Конечно, слово образованность не должно переносить нас к теперешним слишком объемистым понятиям об этом предмете. Оно должно обозначать вообще меньшую или большую, но известную степень умственного и нравственного развития в народе.

Умственное развитие киевлян IX и X веков, как мы уже говорили, необходимо отличалось хорошим знанием окрестных чужих земель с их обычаями, нравами и верованиями, иначе не могла бы состояться правильная оценка иных вероучений. Это знание, конечно, было опытное, а не грамотное, знание самой практики, а не письма. Очень естественно, что ничего философствующего в нем не было. Веры оценивались, так сказать, по их веществу, как они и представлялись иноверцами на рассуждение Владимира. В его суждениях и замечаниях о магометанах, жидах высказываются понятия об этих верах самих Киевлян, долговременным опытом знавших, в чем сила каждой веры. Практичность и, так сказать, вещественность знания и образования первых Киевлян впоследствии очень ярко отразилась и в самой грамотности, образцом которой мы принимаем самую летопись, а равно и в характере первого поучения новым христианам.

Надо припомнить, что Владимирово время и вообще IX и X столетия в истории Христианской церкви ознаменованы особенною ревностью христианских проповедников, неутомимо распространявших св. Веру по всему северу Европы. На Восток эта проповедническая деятельность шла по двум направлениям, из Рима и Царьграда, и стала приобретать все больше и больше горячности с того времени, когда стало обнаруживаться неминуемое распадение самой Церкви на Восточную и Западную. Гордость и самовластие Римского папы простирали свои виды очень далеко и в деле распространения веры между окрестными язычниками, всегда старались предупредить действия и влияния церкви Греческой. Кроме того, Западная церковь вместе со св. Верою приносила к язычникам простое мирское владычество, простое завоевание их земли, полное их покорение; вместе с крестом приносила меч. Завоевание даже шло впереди. Оно, главным образом, и установляло дани -- десятины и кормления, который в западном духовенстве возбуждали необычайную предприимчивость к отыскиванию за далекими горами, лесами и пустынями новых земель и новых даней и кормлений для Римского первосвященника, а стало быть и для себя. Под видом христианского общения с народами Римский папа распространял свое господство и владычество над ними. На этом пути он вполне усвоил себе известные политические идеалы Римского Цесарства.

Восточная церковь крепко держалась Апостольских преданий и потому не признавала, да и не могла понять таких идеалов и служила св. Вере не мечем, не властолюбием, но Духом и Истиною. Очень естественно, что ее проповедь между язычниками отличалась иным характером и не могла в этом отношении бойко соперничать с Западною церковью. Корыстные мирские цели при распространении веры не были ей столько известны.

Вот почему все Славянство, исполненное от природы чувством религиозной независимости и в рассуждении веры глубоким здравым смыслом, сильнее всего тянуло к Востоку, ибо здравый разум Востока открывал всякому племени полную свободу познавать Бога на своем родном языке. Рим, конечно, употреблял всяческие усилия, дабы привлечь и Славян на свою сторону, дабы распространить свое владычество и между ними, и потому естественным путем он должен был являться с своею проповедью и на самом краю восточного Славянства, в Киеве, в Русской земле.

Ко временам Ярополка и Владимира относится довольно летописных показаний о приходе к нашим князьям послов от папы. Эти показания стоят в поздних списках, но отрицать их достоверность нет никаких оснований так как они могли быть заимствованы из каких либо даже иноземных свидетельств, нам неизвестных.

В западных летописях под 960 г. есть извеетие, что Ругийская королева Елена, уже крещеная в Царьграде, посылала послов к Германскому королю Отгону, прося прислать епископа и священников для научения Ругийского народа Христовой Вере. Другие не упоминают о королеве и говорят только о народе. И королева и народ в иных летописях именуются Русскими. Шлецер с жаром доказывал", что здесь говорится об Ольге. Но собранный им же самим свидетельства очень ясно и определенно говорят о Руси Ругенской, народ и земля которой прямо и называются Руги, Русси, Руссия. Епископ Адальберт, ходивший в эту Руссию, к Ольге, как уверяет Шлецер, проповедывал без успеха и в 962 г. возвратился изгнанный из Руси: некоторые его спутники были убиты и сам он едва спасся. Спустя несколько лет после того, в 968 г., он был утвержден епископом и митрополитом всего живущего за Эльбою и Салою Славянского народа, как обращенные к Богу, так и ожидаемых к обращению. Проповедь Адальберта закончилась его убийством в той же Русской стране, куда после его смерти проповедником был поставлен Вонифатий, которого деяния западные писатели сплетают уже с событиями крещения св. Владимира. Вся эта история о Русской королеве Елене, о Руссах-Ругах служит самым очевидным ггодтверждением и доказательством, что в X веке существовала ругенская славянская Русь, что западные летописцы, получая сведения о делах русской Руси, по сходству имени, смешивали одно с другим и сплетали басни о подвигах своих проповедников и в Киевской Руси, дабы показать, как далеко простиралась проповедь латинская.

Вот по какой причине это спутанное известие мы не можем причислять к Русским событиям: иначе придется присовокупить к ним и сплетения о Вонифатии, которого Римская церковь доселе величает Русским апостолом и который, будто бы, посредством чуда, обратил к вере и самого Владимира. Ведь говорят уже исландские саги, что их знаменитый Олав Триггвиев, еще сам некрещеный, обратил в христианство Владимира и весь Русский народ ¹⁸⁸.

Известно также, что при Владимире после его крещенья в 1007 г. в Киев с проповедническою же целью, направленною теперь к Печенегам, приезжал немецкий епископ Брун. Он помог Владимиру установить даже мир с Печенегами. Князь сам целые два дня провожал его с товарищами до границ своей земли. Брун жил у Печенегов пять месяцев и успел обратить в христианство 30 душ, для которых и посвятил, бывши уже на возвратном пути, в Киеве, особого епископа из своих. Все это дает нам понятие о проповеднической деятельности того времени и даже определяет значение и размер тогдашних епископий. Нет сомнения, что Брун не был первым и не был последним из путешествующих проповедников. Дружины странствующих проповедников в то время были таким же обычным явлением в международных связях, как и дружины странствующих воинов Варягов, или Норманнов, приходивших к князьям послужить мечом. Тем скорее и те и другие дружины могли являться в Киеве, который на востоке Европы был торговым средоточием и славился своим богатством. Сообразивши все обстоятельства и припомнивши, что уже со времени Аскольда в Киеве жили христиане, а при Игоре значительная их доля находилась в составе дружины, легко будет расстаться с тем мнением, по которому общее крещение Руси при Владимире представляется как бы падающим с неба, происходящим внезапно, без посредства многих и стародавних влияний и причин.

В таком виде изобразил нам это событие летописец, спустя уже сто лет после того, как оно совершилось. Но он иначе и не мог его описать. Оно ему представлялось лишь в светозарном облике самого Владимира, первого виновника этого святого дела; поэтому на личности св. князя он и сосредоточивает все, что от давних лет предшествовало событью и что от давних лет способствовало его завершению. По той же причине летописец, начиная свою повесть, относит к одному году, 986-му, посольства о вере от всех стран. Вдруг приходят к Владимиру послы и от магометан, и от немцев, и от Козар-жидов и, наконец, от Греков. Здесь достоверно одно, что послы от поименованных стран, время от времени, быть может, в течении целого столетия или полустолетия, действительно, нанялись в Киеве с советами, внушениями, предложениями, проповедями, каждый выставляя свою веру. С такими целями являлся в Киев и норвежский Олав Триггивиев. Его сага подробно рассказывает, как он убеждал Владимира и его супругу принять Христианство, как по этому случаю собран был народный совет, на котором присутствовали бояре и великое множество народа, и на котором красноречие Олава и особенно супруги Владимира восторжествовало над всеми, и истинная вера была принята. В этой притязательности даже исландских сказок к распространению у нас истинной веры мы видим только, как значителен и важен был Киев в среде тогдашних народностей. Об нем заботятся и Болгары на средней Волге, и Немцы на западе, и Козары на востоке, и Греки на юге, и Норманны на севере, и всякий хочет иметь с ним вероисповедное общение, жить по братски или же владычествовать в этой земле, или же осчастливить ее, как того желал странствующий Норманн -- Олав.

Само собою разумеется, что раз возникшая стремления и заботы по этому направлению не оставались без дела и во время княжения Владимира. Именно приход Болгар-магомеган в действительности мог случиться около помянутого года. Болгарами летописец начинает и свою повесть о рассмотрении вер и ставить их приход тотчас после войны с ними, когда Владимир, победивши их, заключил с ними вечный мир: " пока камень начнет плавать, а хмель тонуть на воде". Этот крепкий мир в действительности мог подать повод Болгарам распространить свои виды гораздо дальше. Болгары сами не слишком давно, с 922 г.? приняли магометанство и на первой поре, как везде бывало, обнаруживали, вероятно, особую ревность к распространению своей веры. " Ты князь мудрый и смышленый, а закона не ведаешь", говорили они Владимиру. " Веруй в наш закон, поклонися Бохьмиту (Магомету)". " Говорите в чем ваша вера? " вопросил Владимир. Веруем в Бога, а Магомет нас учить: творить обрезание, свинины не есть, вина не пить; а по смерти и с женами не расстанемся: даст Магомет каждому по 70 жен прекрасных". Говорили еще: что кто бедный на этом свете, то будет бедным и в раю, и говорили многое такое, чего и написать нельзя, ради срама, заметил летописец. О прекрасных женах Владимир слушал с удовольствием, потому что и сам был очень женолюбив, но ему не по нраву пришлось обрезание. отверженье свиных мяс, а особенно было ему нелюбо, что не пить вина. " Руси есть веселие питье, сказала он, не можем без того быти! ".

Пришли потом Немцы от папы и стали рассказывать свою веру. " А какая ваша заповедь? " -- спросил Владимир. Пощенье по силе, отвечали послы. Если кто пьет и кто ест, то все во славу Божию, говорить учитель наш Павел". " Идите домой" -- молвил Владимир -- " отцы наши этого не приняли".

Услышали Козарские жиды, что Владимир испытывает лучшую истинную веру и тоже пришли. Дабы понизить Христианский закон, они прямо сказали, что христиане веруют в того, кого они распяли. " А мы веруем, говорили они, единому Богу Авраамову, Исаакову, Иаковлеву". -- " Каков же ваш закон? " спросил Владимир. " Обрезание, отвечали Козары, свинины не есть, ни заячины, субботу, хранить". " А где ваша земля? " продолжал Владишр. " В Ерусалиме." -- " Вы там ли живете? " -- " Бог прогневался на наших отцов, сказали жиды, -- за грехи наши рассеял нас по странам: отдана наша земля христианам". Владимир проговорил им такое решение: " Как же это вы других учите, а сами отвержены Богом и рассеяны? Когда бы Бог любил вас и ваш закон, то не рассеял бы по чужим землям! Или думаете, что от вас и нам тоже принять! "

Затем прислали послов Греки. Говорить с Владимиром о вере они прислали философа, который в начале по порядку изобразил лживость и заблуждения, и неисправленья других вер. Магометанство он изобразил такими красками, что Владимир плюнул и сказал: " Нечисто есть дело! " О вере немецкой философ объяснила что это вера такая же, что и у Греков, но есть там неисправленье: служат опресноками, сиречь оплатами, чего от Бога не повелено, но повелено хлебом служит. Выслушав первую речь философа, Владимир спросил его: " Ко мне приходили жиды козарские и говорили: немцы и греки в того веруют, кого мы распяли на кресте? " Не без искусства летописец расставил разговоры, чтобы тотчас начать подробную повесть о Распятом.

" Воистину в того веруек, сказал философ, ибо так пророчествовали пророки, одни -- что Богу должно родиться, а другие быть распяту и погребенну и в 3-й день воскреснуть и взойти на небеса. А жиды тех пророков избивали и когда все сбылось по пророчеству. Господь еще ожидал от них покаянья, но не покаялись и для того Господь поодаль на них Римлян, грады их разбили, самих рассеяли по землям и работают теперь в странах."

Но историю жидов Владимир узнал очень подробно, когда спросил философа, для чего Господь сошел на землю и принял страдание?

" Если хочешь послушать, сказал философ, то расскажу тебе от начала", и рассказал ему Ветхо-Заветную Историю по порядку, о сотворении неба и земли и всей твари, о гордости и высокоумии Сатаниила, как он был низвержен с неба; о жизни первого человека в раю, о создании жены от ребра Адама? О преступании заповеди и изгнании из рая; об убийстве Авеля братом Каином: о том, как люди, расплодившись и умножившись на земле, забыли истинного Бога, стали жить по-скотски; как Бог наказал их потопом. Остался один праведный Ной с тремя сынами; от них вновь земля расплодилась. И были люди сначала единогласны и задумали выстроить столп до небес. За этот горделивый суетный помысл Бог разделил их на 72 языка. И разошлись они по странам, каждый принял свой нрав. Тогда по наученью демона стали люди поклоняться лесам, источникам и рекам, совсем забыли Бога. Потом дьявол привел людей в большее обольшенье, начали поклоняться кумирам деревянным, медным, мраморным, иные золотым и серебряным, приводили сыновей и дочерей и закалали перед ними. Первый взошел в истине праотец Авраам и желая испытать пророческих ложных богов, зажег идолов в храме. За то Господь возлюбил Авраама, вывел его в землю Ханаанскую и сотворил его племя народом великим. Но народ жидовский скоро забывал Божью благодать и всегда снова обращался к зловерию. Начнут они каяться и Бог их помилует; только Бог помилует -- а они опять уклонятся в идолопоклонство. Бог их вывел из египетской работы Моисеем и сохранял их на пути, а они слили " тельчу главу" и стали ей поклоняться, как Богу. Потом в Самарии слили две золотых коровы и тоже поклонялись им. В Иерусалиме стали поклоняться Валу или Орею, ратному богу. Тогда Господь послал им пророков на обличенье их беззаконий и кумирского служения. Они же, не терпя обличенья, избивали пророков. И разгневался Господь на Израиля и сказал: " Отрину от Себя, призову иных людей, которые Меня послушают; если и согрешат, не помяну их беззакония! " И послал пророков, веля прорицать об отвержении жидовском и о призвании иных стран. " Рассею вас, все останки ваши во все ветры. Отдам вас на поношение! " -- Так говорил Господь устами тех пророков. Затем философ рассказал Евангельскую Историю, и закончил свои повести так: " Господь поставил один день, в который, пришед с небеси, хочет судить живых и мертвых и воздать каждому по его делам; праведным царство небесное и красоту неизреченную, веселье без конца и бессмертье во веки; грешным -- мука огненная и червь неусыпаемый и мучению не будет конца. Так мучимы будут, кто не верует во Христа, мучимы будут в огне, которые не принимают крещенье." Сказавши это, философ показал Владимиру запону, на ней было написано Судище Господне -- справа праведные в веселии шествуют в рай, слева грешники идут на вечную муку. Владимир, вздохнувши, молвил: " Хорошо будет тем, что идут направо то, горе будет этим, что налево". -- " Если желаешь стать с праведными, то крестися", -- сказал философ. Владимир положил на сердце эти слова, но ответил: " Пожду и еще немного." Он желал испытать все веры.

После этих бесед с проповедниками веръг, Владимир созвал на совет дружину, всех бояр и старейшин города, и сказал им: " Ко мне приходили Волгаре и говорят: прими наш закон; потом приходили Немцы и те хвалят свой закон; после пришли жиды.... Наконец пришли Греки, похулили все законы, а свой хвалят и много говорили, рассказывали все от начала мира, о бытии всего мира. Очень умно рассказывали и чудно их слушать, любопытно каждому их послушать! Повествуют, что есть другой свет; если, говорят, кто в нашу веру вступите, то хотя бы и умер, -- опять встанет и не умрет во веки; если в иной закон ступить, то на том свете в огне будет гореть!.. Как ума прибавить, что скажете? " -- вопросил Владимир,

" Дело известное, -- сказали бояре и старцы, -- и сам ты знаешь, что своего никто не похулит, завсегда хвалить. Коли хочешь испытать доподлинно, то у тебя есть мужи, пошли и вели рассмотреть в каждой стране тамошнюю службу, как служат Богу."

Эта речь полюбилась и князю и всем людям. Она и выходила из разума всех киевских людей. Избрали добрых и смышленых мужей 10 человек и послали прежде всего к Болгарам, потом к Немцам, потом к Грекам. По возвращении послов, Владимир опять созвал дружину, бояр и старцев и велел рассказывать перед собранием, что видели. " Видели мы у Болгар, говорили послы: поклоняются в храме, стоя без пояса, поклонившись сядет и глядит туда и сюда, как сумасшедший. Нет веселья у них, но печаль и смрад великий, нет добра в их законе... Видели мы у Немцев в храмах многие службы творят, но красоты не видели никакой. Потом пришли мы к Грекам, водили нас, где служат своему Богу. В изумлении мы не ведали, на небе мы были или на земле! Нет на земле такого вида и такой красоты! Не умеем и рассказать! Только знаем, что там сам Бог с людьми пребывает, и служба у них выше (паче) всех стран. Не можем забыть той красоты! Всякий человек, если вкусить сладкое, уже горького не захочет, так и мы уже не можем здесь в язычестве остаться! " -- " Если б дурен быль закон греческий, то и Ольга, бабушка твоя, не приняла бы его. Мудрейшая была из всех людей! " -- ответили бояре. -- " Где же примем крещение? " вопросил Владимир. -- " Где тебе любо! " -- ответила дружина.

Нельзя сомневаться, что весь этот летописный рассказ, как мы уже заметили, восстановлен по преданию, в котором историческая действительная правда заключается лишь в том, что ко Владимиру приходили послы от народов, выхваляли каждый свою веру и указывали мудрому князю, что именно мудрому-то человеку жить в язычестве не следует. И Олав Триггвиев прямо обращается к благоразумию князя, говоря, что по своему благоразумию он может легко понять, какая вера лучше: что пребывать во тъме идольского служения безрассудно. Таким образом, и исландская сага чертит ходячую истину своего времени о том, как начинались с язычниками рассуждения о перемене веры.