Chapter Seven The Man On Putney Hill 4 страница

barrow ['bxrqu], relief [rI'li: f], arise [q'raIz]

Such a hole I could have dug in a day. But I believed in him sufficiently to work with him all that morning until past midday at his digging. We had a garden barrow and shot the earth we removed against the kitchen range. We refreshed ourselves with a tin of mock-turtle soup and wine from the neighbouring pantry. I found a curious relief from the aching strangeness of the world in this steady labour. As we worked, I turned his project over in my mind, and presently objections and doubts began to arise; but I worked there all the morning, so glad was I to find myself with a purpose again. After working an hour I began to speculate on the distance one had to go before the cloaca was reached, the chances we had of missing it altogether.

My immediate trouble was why we should dig this long tunnel (моим непосредственным беспокойством было = больше всего меня беспокоило, зачем нам нужно копать этот длинный тоннель), when it was possible to get into the drain at once down one of the manholes (когда можно было попасть в канализацию сразу через люки), and work back to the house (и рыть /ход/ назад к дому). It seemed to me, too, that the house was inconveniently chosen (также мне казалось, что дом выбран неудачно: «неудобно»), and required a needless length of tunnel (и /поэтому/ требуется излишне длинный тоннель; length — длина). And just as I was beginning to face these things (и как раз, когда я стал об этом размышлять: «натолкнулся на эти вещи»; to face — стоять лицом к /чему-л./; наталкиваться на /что-л./), the artilleryman stopped digging, and looked at me (артиллерист перестал копать и посмотрел на меня).

“We’re working well (мы славно потрудились), ” he said. He put down his spade (он отложил лопату). “Let us knock off a bit (давайте немного отдохнем; to knock off — сбивать, сшибать; прекращать, прерывать /работу/), ” he said. “I think it’s time we reconnoitred from the roof of the house (я думаю, самое время понаблюдать с крыши дома; to reconnoitre — производить разведку).”

I was for going on (я продолжал /работать/), and after a little hesitation he resumed his spade (и после недолгого колебания он снова взял лопату); and then suddenly I was struck by a thought (и вдруг мне пришла в голову: «ударила» мысль). I stopped, and so did he at once (я остановился, и он тут же сделал то же самое).

“Why were you walking about the common (почему вы гуляли по пустоши), ” I said, “instead of being here (вместо того, чтобы быть здесь)? ”

“Taking the air (дышал воздухом; to take the air — подышать воздухом, прогуляться), ” he said. “I was coming back (я /уже/ возвращался). It’s safer by night (к вечеру безопасней).”

“But the work (но /как же/ работа)? ”

manhole ['mxnhqul], length [leNT], spade [speId]

My immediate trouble was why we should dig this long tunnel, when it was possible to get into the drain at once down one of the manholes, and work back to the house. It seemed to me, too, that the house was inconveniently chosen, and required a needless length of tunnel. And just as I was beginning to face these things, the artilleryman stopped digging, and looked at me.

“We’re working well, ” he said. He put down his spade. “Let us knock off a bit, ” he said. “I think it’s time we reconnoitred from the roof of the house.”

I was for going on, and after a little hesitation he resumed his spade; and then suddenly I was struck by a thought. I stopped, and so did he at once.

“Why were you walking about the common, ” I said, “instead of being here? ”

“Taking the air, ” he said. “I was coming back. It’s safer by night.”

“But the work? ”

“Oh, one can’t always work (ну, нельзя же все время работать), ” he said, and in a flash I saw the man plain (сказал он, и мне сразу же стало ясно, что с этим человеком: «я ясно увидел этого человека»; in a flash — мгновенно, в один миг; plain — ясный, явный). He hesitated, holding his spade (он колебался, держа лопату). “We ought to reconnoitre now (мы должны разведать /все/ сейчас), ” he said, “because if any come near they may hear the spades (потому что, если кто подойдет близко, то может услышать /стук/ лопат) and drop upon us unawares (и внезапно напасть на нас; to drop upon smb. — натолкнуться, наткнуться на кого-л.; обрушиваться, нападать).”

I was no longer disposed to object (я уже больше не склонен был возражать). We went together to the roof (мы вместе полезли наверх: «на крышу») and stood on a ladder peeping out of the roof door (и, стоя на приставной лестнице, смотрели сквозь слуховое окно). No Martians were to be seen (марсиан не было видно), and we ventured out on the tiles (и мы отважились /ступить/ на черепицу), and slipped down under shelter of the parapet (/затем/ соскользнули под прикрытие парапета).

From this position a shrubbery hid the greater portion of Putney (с этого места бó льшая часть Патни /была не видна/ — ее скрывал кустарник), but we could see the river below (но мы могли видеть реку внизу), a bubbly mass of red weed (пузырящуюся массу красной травы), and the low parts of Lambeth flooded and red (и низину у Ламбета, затопленную и красную /от травы/). The red creeper swarmed up the trees about the old palace (красный вьюн карабкался по деревьям вокруг старого дворца), and their branches stretched gaunt and dead (их распростертые сухие и отмершие ветви), and set with shrivelled leaves, from amid its clusters (усыпанные высохшими листьями, /виднелись/ среди его переплетений; cluster — пучок, гроздь; скопление). It was strange how entirely dependent both these things were (удивительно, насколько полностью оба эти растения были зависимы) upon flowing water for their propagation (от проточной воды для своего развития: «размножения»).

dispose [dIs'pquz], ladder ['lxdq], propagation [" prOpq'geIS(q)n]

“Oh, one can’t always work, ” he said, and in a flash I saw the man plain. He hesitated, holding his spade. “We ought to reconnoitre now, ” he said, “because if any come near they may hear the spades and drop upon us unawares.”

I was no longer disposed to object. We went together to the roof and stood on a ladder peeping out of the roof door. No Martians were to be seen, and we ventured out on the tiles, and slipped down under shelter of the parapet.

From this position a shrubbery hid the greater portion of Putney, but we could see the river below, a bubbly mass of red weed, and the low parts of Lambeth flooded and red. The red creeper swarmed up the trees about the old palace, and their branches stretched gaunt and dead, and set with shrivelled leaves, from amid its clusters. It was strange how entirely dependent both these things were upon flowing water for their propagation.

About us neither had gained a footing (вокруг нас не было видно ни того, ни другого; to gain a footing — завоевать, занять место); laburnums, pink mays, snowballs, and trees of arbor-vitae (ракитник, розовый боярышник, калина и туя; may — боярышник /брит./; arbor-vitae — туя: «древо жизни» /лат./), rose out of laurels and hydrangeas (возвышались среди лавров и гортензий), green and brilliant into the sunlight (зеленые и сверкающие в лучах солнца). Beyond Kensington dense smoke was rising (за Кенсингтоном поднимался густой дым), and that and a blue haze hid the northward hills (скрывавший вместе с голубой дымкой холмы на севере).

The artilleryman began to tell me of the sort of people who still remained in London (артиллерист принялся рассказывать мне о людях, которые все еще оставались в Лондоне).

“One night last week (однажды ночью на прошлой неделе), ” he said, “some fools got the electric light in order (какие-то идиоты наладили: «привели в порядок» электрическое освещение), and there was all Regent Street and the Circus ablaze (вся Риджентс-Стрит и площадь Пиккадилли были в огнях; Circus = Piccadilly Circus), crowded with painted and ragged drunkards (и заполнены размалеванными пьянчугами в лохмотьях), men and women, dancing and shouting till dawn (мужчинами и женщинами, пляшущими и орущими до рассвета). A man who was there told me (мне рассказал /об этом/ человек, который был там). And as the day came (а когда наступил день) they became aware of a fighting-machine standing near by the Langham and looking down at them (они увидели боевую машину, стоящую неподалеку от Лэнгхэма и наблюдающую за ними; to become aware — ощущать, чувствовать; понимать, осознавать). Heaven knows how long he had been there (один Бог знает, как долго она там простояла; heaven — небеса; Heaven — провидение, Бог, боги /возвыш./). It must have given some of them a nasty turn (это, должно быть, некоторых здорово напугало; to give smb. a turn — взволновать кого-л.). He came down the road towards them (он = марсианин двинулся по дороге по направлению к ним), and picked up nearly a hundred too drunk or frightened to run away (и подобрал около сотни либо слишком пьяных, либо слишком напуганных, чтобы бежать).”

laburnum [lq'bWnqm], arbor-vitae [" Q: bO: 'vaIti: ], aware [q'weq]

About us neither had gained a footing; laburnums, pink mays, snowballs, and trees of arbor-vitae, rose out of laurels and hydrangeas, green and brilliant into the sunlight. Beyond Kensington dense smoke was rising, and that and a blue haze hid the northward hills.

The artilleryman began to tell me of the sort of people who still remained in London.

“One night last week, ” he said, “some fools got the electric light in order, and there was all Regent Street and the Circus ablaze, crowded with painted and ragged drunkards, men and women, dancing and shouting till dawn. A man who was there told me. And as the day came they became aware of a fighting-machine standing near by the Langham and looking down at them. Heaven knows how long he had been there. It must have given some of them a nasty turn. He came down the road towards them, and picked up nearly a hundred too drunk or frightened to run away.”

Grotesque gleam of a time no history will ever fully describe (нелепая подробность /того/ времени, которую никогда полностью не опишут ни в одной хронике; gleam — проблеск, луч; history — история /наука/; рассказ, история)!

From that, in answer to my questions (от этого /случая/ в ответ на мои вопросы), he came round to his grandiose plans again (он снова вернулся к своим грандиозным планам; to come round — объехать, обойти кругом; возвращаться /к теме/). He grew enthusiastic (он заговорил с увлечением; to grow — расти; делаться, становиться; enthusiastic — полный энтузиазма; восторженный, увлеченный). He talked so eloquently of the possibility of capturing a fighting-machine (он так красноречиво рассказывал о возможности захвата боевой машины) that I more than half believed in him again (что я снова «больше, чем наполовину» поверил ему). But now that I was beginning to understand something of his quality (но теперь, когда я начинал немного его понимать; quality — качество), I could divine the stress he laid on doing nothing precipitately (я мог предвидеть, что он будет упирать на то, что ничего /нельзя/ делать поспешно; stress — давление, нажим; to lay stress — подчеркивать, считать важным; to lay — класть, положить). And I noted that now there was no question (и я заметил, что теперь не /стоял/ вопрос = он не упоминал о том) that he personally was to capture and fight the great machine (что он лично должен захватить огромную машину и сражаться /в ней/; to fight — сражаться; руководить, командовать /войсками, кораблями, орудиями и т. п./).

After a time we went down to the cellar (спустя некоторое время мы спустились в погреб). Neither of us seemed disposed to resume digging (никто из нас, казалось, не был расположен продолжать копать; to resume — возобновлять; продолжать /после перерыва/), and when he suggested a meal (и когда он предложил перекусить; meal — принятие пищи), I was nothing loath (я с удовольствием согласился; to be nothing loath — охотно идти на что-л.; loath — нежелающий, несклонный). He became suddenly very generous (он вдруг очень расщедрился: «стал очень щедрым»), and when we had eaten he went away (и, когда мы поели, он вышел) and returned with some excellent cigars (и вернулся с превосходными сигарами). We lit these, and his optimism glowed (мы закурили: «зажгли их», и его оптимизм возрос; to glow — накаляться докрасна/добела; сиять /от радости/, оживляться; to light /up/ — зажигать). He was inclined to regard my coming as a great occasion (он был расположен рассматривать мое появление как особую удачу; occasion — возможность, случай, шанс; происшествие).

grotesque [grqu'tesk], excellent ['eks(q)lqnt], cigar [sI'gQ: ]

Grotesque gleam of a time no history will ever fully describe!

From that, in answer to my questions, he came round to his grandiose plans again. He grew enthusiastic. He talked so eloquently of the possibility of capturing a fighting-machine that I more than half believed in him again. But now that I was beginning to understand something of his quality, I could divine the stress he laid on doing nothing precipitately. And I noted that now there was no question that he personally was to capture and fight the great machine.

After a time we went down to the cellar. Neither of us seemed disposed to resume digging, and when he suggested a meal, I was nothing loath. He became suddenly very generous, and when we had eaten he went away and returned with some excellent cigars. We lit these, and his optimism glowed. He was inclined to regard my coming as a great occasion.

“There’s some champagne in the cellar (в погребе есть шампанское), ” he said.

“We can dig better on this Thames-side burgundy (мы сможем лучше копать, если ограничимся здешним бургундским; to dig — копать, рыть; откапывать, разыскивать; on — на; указывает также на условие или основание чего-л.), ” said I.

“No, ” said he; “I am host today (нет, я сегодня угощаю; host — хозяин). Champagne (шампанское)! Great God (великий Боже)! We’ve a heavy enough task before us (перед нами и так достаточно тяжелая задача)! Let us take a rest and gather strength while we may (давайте отдохнем и наберемся сил, пока есть возможность: «пока мы можем»). Look at these blistered hands (взгляните на мои руки — /на них/ мозоли; to blister — покрываться пузырями, волдырями; blister — волдырь, водяной пузырь)! ”

And pursuant to this idea of a holiday (и исходя из того, что это праздничный день; pursuant to — соответственно, согласно /чему-л./), he insisted upon playing cards after we had eaten (он настоял на игре в карты, после того как мы поели). He taught me euchre (он научил меня /играть/ в юкер), and after dividing London between us (и после того, как мы поделили между собой Лондон), I taking the northern side and he the southern (я взял себе северную часть, а он — южную), we played for parish points (мы сыграли на церковные приходы; point — точка; очко /карт./). Grotesque and foolish as this will seem to the sober reader (хотя со стороны: «здравомыслящему читателю» это и покажется нелепым и глупым; sober — трезвый; здравый, здравомыслящий), it is absolutely true, and what is more remarkable (это чистая правда, и что еще более примечательно; absolutely — совершенно, безусловно), I found the card game and several others we played extremely interesting (я находил эту карточную игру и несколько других, в которые мы играли, чрезвычайно занимательными).

champagne [Sxm'peIn], task [tQ: sk], parish ['pxrIS]

“There’s some champagne in the cellar, ” he said.

“We can dig better on this Thames-side burgundy, ” said I.

“No, ” said he; “I am host today. Champagne! Great God! We’ve a heavy enough task before us! Let us take a rest and gather strength while we may. Look at these blistered hands! ”

And pursuant to this idea of a holiday, he insisted upon playing cards after we had eaten. He taught me euchre, and after dividing London between us, I taking the northern side and he the southern, we played for parish points. Grotesque and foolish as this will seem to the sober reader, it is absolutely true, and what is more remarkable, I found the card game and several others we played extremely interesting.

Strange mind of man (странная у человека натура; mind — ум, разум; мысли, стремления)! that, with our species upon the edge of extermination or appalling degradation (тогда как наша раса /стояла/ на пороге: «на краю» полного уничтожения или вырождения; appaling — ужасный, потрясающий), with no clear prospect before us but the chance of a horrible death (без какой-либо определенной: «ясной» перспективы впереди: «перед нами», кроме как вероятности /погибнуть/ ужасной смертью), we could sit following the chance of this painted pasteboard (мы могли /спокойно/ сидеть и с азартом следить за этими раскрашенными картонками; chance — случай; риск, азарт), and playing the “joker” with vivid delight (и играть = ходить джокером с явным удовольствием). Afterwards he taught me poker (позднее он обучил меня покеру), and I beat him at three tough chess games (а я выиграл у него в трех напряженных шахматных партиях; game — игра; партия, гейм). When dark came we decided to take the risk, and lit a lamp (когда спустились сумерки, мы решили рискнуть и зажгли лампу).

After an interminable string of games, we supped (после бесконечной серии игр мы поужинали; string — веревка, бечевка; ряд, серия; to sup — ужинать /при этом имеется в виду поздний ужин/), and the artilleryman finished the champagne (и артиллерист допил: «докончил» шампанское). We went on smoking the cigars (мы продолжали курить = постоянно курили сигары). He was no longer the energetic regenerator of his species (он уже больше не был энергичным восстановителем /человеческой/ расы) I had encountered in the morning (с которым я столкнулся утром). He was still optimistic (он был все еще оптимистично /настроен/), but it was a less kinetic, a more thoughtful optimism (но это не столько: «менее» деятельный, сколько: «более» философский оптимизм; kinetic — кинетический; живой, подвижный; thoughtful — задумчивый, погруженный в размышления). I remember he wound up with my health (я помню, он кончил тем, что предложил выпить за мое здоровье; to wind up — сматывать; закончить /прения/), proposed in a speech of small variety and considerable intermittence (произнес речь, которая не отличалась разнообразием и была со значительными паузами; to propose — предлагать, вносить предложение; произносить /тост, речь/; intermittence — перерыв, задержка). I took a cigar, and went upstairs (я взял сигару и поднялся наверх; upstairs — вверх /по лестнице/) to look at the lights of which he had spoken (взглянуть на огни, о которых он говорил) that blazed so greenly along the Highgate hills (горевшие зеленым /светом/ вдоль холмов Хайгейта; to blaze — гореть ярким пламенем; сверкать, сиять, блистать).

extermination [eks" tq: mI'neIS(q)n], pasteboard ['peIstbO: d], speech [spi: tS]

Strange mind of man! that, with our species upon the edge of extermination or appalling degradation, with no clear prospect before us but the chance of a horrible death, we could sit following the chance of this painted pasteboard, and playing the “joker” with vivid delight. Afterwards he taught me poker, and I beat him at three tough chess games. When dark came we decided to take the risk, and lit a lamp.

After an interminable string of games, we supped, and the artilleryman finished the champagne. We went on smoking the cigars. He was no longer the energetic regenerator of his species I had encountered in the morning. He was still optimistic, but it was a less kinetic, a more thoughtful optimism. I remember he wound up with my health, proposed in a speech of small variety and considerable intermittence. I took a cigar, and went upstairs to look at the lights of which he had spoken that blazed so greenly along the Highgate hills.

At first I stared unintelligently across the London valley (сперва я бездумно смотрел на долину, /где располагался/ Лондон). The northern hills were shrouded in darkness (холмы на севере были окутаны мраком; to shroud — завертывать в саван; закутывать, прятать; shroud — саван); the fires near Kensington glowed redly (огни неподалеку от Кенсингтона горели красным светом; to glow — светиться, сверкать, озарять), and now and then an orange-red tongue of flame flashed up (и временами оранжево-красный язык пламени вспыхивал) and vanished in the deep blue night (и пропадал в густой синеве ночи; deep — глубокий; темный, густой /о цвете/). All the rest of London was black (вся остальная часть Лондона была во тьме). Then, nearer, I perceived a strange light (затем, чуть ближе, я заметил странный свет; to perceive — понимать, осознавать; различать), a pale, violet-purple fluorescent glow (бледное лилово-пурпурное флюоресцирующее свечение), quivering under the night breeze (дрожавшее от ночного ветерка). For a space I could not understand it (какое-то время я не мог понять, что это; space — пространство; расстояние; интервал времени, промежуток), and then I knew that it must be the red weed from which this faint irradiation proceeded (а потом догадался, что это слабое излучение, должно быть, исходит от красной травы; to proceed — продолжать /путь/; происходить, исходить). With that realization my dormant sense of wonder (с осознанием этого мое дремлющее чувство познания: «удивления»), my sense of the proportion of things (мое ощущение соотношения вещей; proportion — пропорция, количественное соотношение), awoke again (снова пробудилось). I glanced from that to Mars, red and clear (я взглянул оттуда на Марс, красный и яркий), glowing high in the west (светящийся = стоящий высоко в западной /части небосклона/), and then gazed long and earnestly at the darkness of Hampstead and Highgate (а потом долго и пристально вглядывался в темноту, /скрывавшую/ Хэмпстед и Хайгейт; to gaze — пристально всматриваться; earnestly — настоятельно, убедительно; настойчиво).

northern ['nO: D(q)n], tongue [tAN], irradiation [I" reIdI'eIS(q)n]

At first I stared unintelligently across the London valley. The northern hills were shrouded in darkness; the fires near Kensington glowed redly, and now and then an orange-red tongue of flame flashed up and vanished in the deep blue night. All the rest of London was black. Then, nearer, I perceived a strange light, a pale, violet-purple fluorescent glow, quivering under the night breeze. For a space I could not understand it, and then I knew that it must be the red weed from which this faint irradiation proceeded. With that realization my dormant sense of wonder, my sense of the proportion of things, awoke again. I glanced from that to Mars, red and clear, glowing high in the west, and then gazed long and earnestly at the darkness of Hampstead and Highgate.

I remained a very long time upon the roof (я оставался на крыше довольно долгое время), wondering at the grotesque changes of the day (поражаясь гротескным событиям: «переменам» /прошедшего/ дня). I recalled my mental states from the midnight prayer (я припоминал свое внутреннее: «психическое» состояние /с момента/ полночной молитвы) to the foolish card-playing (до дурацкой игры в карты). I had a violent revulsion of feeling (внезапно я ощутил резкий перелом в своих чувствах; revulsion — внезапное резкое изменение /чувств/). I remember I flung away the cigar with a certain wasteful symbolism (я помню, как отшвырнул сигару прямо-таки с определенным расточительным символизмом = с некоторой символической расточительностью). My folly came to me with glaring exaggeration (мое безумие во всей своей очевидной нелепости предстало передо мной; folly — глупость, безумие; glaring — яркий, ослепительный; exaggeration — преувеличение). I seemed a traitor to my wife and to my kind (я казался себе изменником, /предавшим/ свою жену и /весь/ свой род); I was filled with remorse (я был полон раскаяния). I resolved to leave this strange undisciplined dreamer of great things to his drink and gluttony (я решил оставить этого странного, недисциплинированного мечтателя о великих делах с его тягой к пьянству и обжорству), and to go on into London (и отправиться в Лондон). There, it seemed to me, I had the best chance of learning (там, как мне казалось, у меня было больше шансов выяснить) what the Martians and my fellowmen were doing (чем занимаются марсиане и мои собратья). I was still upon the roof when the late moon rose (я был все еще на крыше, когда взошла поздняя луна).

mental [mentl], revulsion [rI'vAlS(q)n], gluttony ['glAt(q)nI]

I remained a very long time upon the roof, wondering at the grotesque changes of the day. I recalled my mental states from the midnight prayer to the foolish card-playing. I had a violent revulsion of feeling. I remember I flung away the cigar with a certain wasteful symbolism. My folly came to me with glaring exaggeration. I seemed a traitor to my wife and to my kind; I was filled with remorse. I resolved to leave this strange undisciplined dreamer of great things to his drink and gluttony, and to go on into London. There, it seemed to me, I had the best chance of learning what the Martians and my fellowmen were doing. I was still upon the roof when the late moon rose.