Chapter Nine Wreckage

(Из руин; wreckage — обломки /чего-л./; руины, останки)

And now comes the strangest thing in my story (теперь /я/ подхожу к самому удивительному в моем рассказе). Yet, perhaps, it is not altogether strange (хотя, возможно, это и не совсем удивительно). I remember, clearly and coldly and vividly (я помню ясно и отчетливо до малейших подробностей; coldly — холодно; хладнокровно, бесстрастно), all that I did that day until the time (все что я делал в тот день до момента) that I stood weeping and praising God (когда я стоял и, рыдая, прославлял Господа) upon the summit of Primrose Hill (на вершине Примроуз-Хилла). And then I forget (/что было/ потом, я не помню).

Of the next three days I know nothing (о последующих трех днях я не знаю ничего). I have learned since that (с тех пор я узнал, что), so far from my being the first discoverer of the Martian overthrow (не я был первым, кто открыл гибель марсиан), several such wanderers as myself (/что/ несколько таких же, как и я, скитальцев) had already discovered this on the previous night (обнаружили это еще предыдущей ночью). One man — the first — had gone to St. Martin’s-le-Grand (один человек — /он был/ первым — пошел на Сент-Мартинс-ле-Гран; St. Martin’s-le-Grand — улица в Лондоне, на которой в XIX в. находился Главный почтамт), and, while I sheltered in the cabmen’s hut (и в то время, когда я прятался в домике на стоянке кебов), had contrived to telegraph to Paris (умудрился телеграфировать в Париж; to contrive — изобретать, придумывать; умудряться, ухитряться). Thence the joyful news had flashed all over the world (оттуда радостная весть разнеслась по всему миру; to flash — сверкать, вспыхивать; передавать по телеграфу, радио и т. п.); a thousand cities, chilled by ghastly apprehensions (тысячи городов, трясущихся в ознобе от мрачных предчувствий), suddenly flashed into frantic illuminations (вдруг вспыхнули миллионами огней; frantic — неистовый, безумный; illumination — освещение, иллюминация); they knew of it in Dublin, Edinburgh, Manchester, Birmingham (об этом /уже/ знали в Дублине, Эдинбурге, Манчестере, Бирмингеме), at the time when I stood upon the verge of the pit (в то время, когда я стоял на краю ямы).

remember [rI'membq], wanderer ['wOnd(q)rq], Paris ['pxrIs]

And now comes the strangest thing in my story. Yet, perhaps, it is not altogether strange. I remember, clearly and coldly and vividly, all that I did that day until the time that I stood weeping and praising God upon the summit of Primrose Hill. And then I forget.

Of the next three days I know nothing. I have learned since that, so far from my being the first discoverer of the Martian overthrow, several such wanderers as myself had already discovered this on the previous night. One man — the first — had gone to St. Martin’s-le-Grand, and, while I sheltered in the cabmen’s hut, had contrived to telegraph to Paris. Thence the joyful news had flashed all over the world; a thousand cities, chilled by ghastly apprehensions, suddenly flashed into frantic illuminations; they knew of it in Dublin, Edinburgh, Manchester, Birmingham, at the time when I stood upon the verge of the pit.

Already men, weeping with joy, as I have heard (уже люди, рыдая от радости, как я слышал), shouting and staying their work to shake hands and shout (крича и прекращая работу, чтобы пожать друг другу руки и покричать), were making up trains, even as near as Crewe, to descend upon London (набивались в поезда еще в Кру, чтобы сойти в Лондоне; to make — делать, изготовлять; успеть /на поезд и т. п./). The church bells that had ceased a fortnight since (церковные колокола, замолчавшие две недели тому назад; to cease — прекращать) suddenly caught the news (вдруг получили эту новость; suddenly — неожиданно, вдруг), until all England was bell-ringing (так что по всей Англии звонили благовест). Men on cycles, lean-faced, unkempt (люди на велосипедах, с исхудавшими лицами, неопрятные; lean — тощий, худощавый; unkempt — нечесаный, взъерошенный; неопрятный; неряшливый), scorched along every country lane shouting of unhoped deliverance (мчались по всем проселочным дорогам, выкрикивая /эту новость/ о нежданном избавлении; to scorch — обжигать, опалять; мчаться с бешеной скоростью /разг./), shouting to gaunt, staring figures of despair (изможденным, в изумлении таращившим глаза, фигурам, воплощающим отчаянье; to stare — смотреть пристально; глазеть). And for the food (а продовольствие)! Across the Channel, across the Irish Sea, across the Atlantic (через Ла-Манш, по Ирландскому морю, через Атлантику), corn, bread, and meat were tearing to our relief (неслись к нам на помощь /суда/ с зерном, хлебом и мясом; to tear — рвать, разрывать; нестись стремглав, мчаться /разг./; relief — облегчение, утешение; помощь). All the shipping in the world seemed going Londonward in those days (казалось, корабли /всего/ мира устремились в те дни к Лондону). But of all this I have no memory (но ничего этого я не помню: «но обо всем этом у меня нет воспоминаний»). I drifted — a demented man (я бродил /по улицам/, совершенно невменяемый; to drift — относить, гнать /ветром, течением/; быть пассивным, плыть по течению; demented — сумасшедший, помешавшийся). I found myself in a house of kindly people (я очнулся в доме /каких-то/ добрых людей), who had found me on the third day (которые нашли меня на третий день) wandering, weeping, and raving through the streets of St. John’s Wood (бродящего, плача и бессвязно говоря, по улицам Сент-Джонс-Вуда; to wander — бродить, скитаться; to rave — бредить, говорить бессвязно). They have told me since (после они рассказали мне) that I was singing some insane doggerel about (что я распевал какие-то безумные песни, /что-то/ вроде; doggerel — плохие, нескладные стишки) “The Last Man Left Alive! Hurrah! The Last Man Left Alive (в живых остался последний человек, ура)! ”

deliverance [dI'lIv(q)r(q)ns], insane [In'seIn], doggerel ['dOg(q)rql]

Already men, weeping with joy, as I have heard, shouting and staying their work to shake hands and shout, were making up trains, even as near as Crewe, to descend upon London. The church bells that had ceased a fortnight since suddenly caught the news, until all England was bell-ringing. Men on cycles, lean-faced, unkempt, scorched along every country lane shouting of unhoped deliverance, shouting to gaunt, staring figures of despair. And for the food! Across the Channel, across the Irish Sea, across the Atlantic, corn, bread, and meat were tearing to our relief. All the shipping in the world seemed going Londonward in those days. But of all this I have no memory. I drifted — a demented man. I found myself in a house of kindly people, who had found me on the third day wandering, weeping, and raving through the streets of St. John’s Wood. They have told me since that I was singing some insane doggerel about “The Last Man Left Alive! Hurrah! The Last Man Left Alive! ”

Troubled as they were with their own affairs, these people (как бы ни были обеспокоены своими собственными заботами, эти люди), whose name, much as I would like to express my gratitude to them (чьи имена, хоть я и очень хотел бы выразить им свою признательность), I may not even give here (я не могу привести здесь), nevertheless cumbered themselves with me (тем не менее, позаботились обо мне; to cumber — затруднять, стеснять, обременять), sheltered me, and protected me from myself (приютили и оберегали меня от самого себя). Apparently they had learned something of my story from me during the days of my lapse (вероятно, они что-то узнали обо мне из того, что я /говорил/ в дни, /проведенные/ в бреду; story — повесть, рассказ; что-л. сказанное, чьи-л. слова; lapse — упущение; оговорка; кратковременный припадок эпилепсии /мед./).

Very gently, when my mind was assured again (очень осторожно, когда мой рассудок успокоился = вновь вернулся ко мне; to assure — уверять; успокаивать), did they break to me what they had learned of the fate of Leatherhead (они рассказали мне, что знали о судьбе Лезерхэда; to break — ломать, разбивать; сообщать /известия/). Two days after I was imprisoned it had been destroyed (через два дня после того, как я попал в заточение, он был уничтожен), with every soul in it, by a Martian (со всеми его жителями одним из марсиан). He had swept it out of existence (он стер Лезерхэд с лица земли), as it seemed, without any provocation (как показалось, без малейшей причины; provocation — вызов, побуждение; провокация), as a boy might crush an ant hill (как /какой-нибудь/ мальчишка может раздавить муравейник; ant hill — муравейник; ant — муравей; hill — холм), in the mere wantonness of power (не зная, куда применить силы; mere — простой, не более чем; wantonness — шалость, проделка; power — сила, мощь; энергия).

whose [hu: z], cumber ['kAmbq], provocation [" prOvq'keIS(q)n]

Troubled as they were with their own affairs, these people, whose name, much as I would like to express my gratitude to them, I may not even give here, nevertheless cumbered themselves with me, sheltered me, and protected me from myself. Apparently they had learned something of my story from me during the days of my lapse.

Very gently, when my mind was assured again, did they break to me what they had learned of the fate of Leatherhead. Two days after I was imprisoned it had been destroyed, with every soul in it, by a Martian. He had swept it out of existence, as it seemed, without any provocation, as a boy might crush an ant hill, in the mere wantonness of power.

I was a lonely man (я был одинок), and they were very kind to me (и они были очень добры ко мне). I was a lonely man and a sad one (я был одинок и опечален), and they bore with me (и они заботились обо мне; to bear with smb. — терпеливо относиться к кому-л.; to bear — переносить, перевозить; терпеть, выдерживать). I remained with them four days after my recovery (после своего выздоровления я пробыл: «оставался» у них /еще/ четыре дня). All that time I felt a vague, a growing craving (все это время я чувствовал смутное все возрастающее желание) to look once more on whatever remained of the little life (взглянуть еще раз на то, что осталось от той маленькой жизни) that seemed so happy and bright in my past (казавшейся счастливой и радостной в прошлом; bright — яркий; радужный, полный надежд). It was a mere hopeless desire (это было всего лишь безнадежным желанием = желанием без какой-либо надежды; hopeless — безнадежный; отчаянный) to feast upon my misery (упиться своим горем; to feast — пировать, праздновать; чествовать). They dissuaded me (они отговаривали меня). They did all they could (они делали все, что могли) to divert me from this morbidity (чтобы отвлечь меня, /вывести/ из этого болезненного состояния; morbidity — болезненность; morbid — болезненный; нездоровый). But at last I could resist the impulse no longer (но, в конце концов, я больше не мог сопротивляться этому порыву; impulse — удар, толчок; побуждение, порыв), and, promising faithfully to return to them (и, клятвенно пообещав вернуться к ним; faithfully — верно, честно), and parting, as I will confess, from these four-day friends with tears (и расставшись, как я должен признаться, с этими /людьми/, ставшими/ мне за четыре дня друзьями, со слезами), I went out again into the streets (я снова побрел по улицам) that had lately been so dark and strange and empty (которые совсем недавно были столь мрачными, незнакомыми и пустынными).

Already they were busy with returning people (теперь они уже были полны возвращающихся людей; to be busy with — быть занятым); in places even there were shops open (кое-где: «местами» были даже открыты магазины), and I saw a drinking fountain running water (и мне попался питьевой фонтанчик с проточной водой).

mere [mIq], divert [daI'vq: t], fountain ['fauntIn]

I was a lonely man, and they were very kind to me. I was a lonely man and a sad one, and they bore with me. I remained with them four days after my recovery. All that time I felt a vague, a growing craving to look once more on whatever remained of the little life that seemed so happy and bright in my past. It was a mere hopeless desire to feast upon my misery. They dissuaded me. They did all they could to divert me from this morbidity. But at last I could resist the impulse no longer, and, promising faithfully to return to them, and parting, as I will confess, from these four-day friends with tears, I went out again into the streets that had lately been so dark and strange and empty.

Already they were busy with returning people; in places even there were shops open, and I saw a drinking fountain running water.

I remember how mockingly bright the day seemed (я помню, каким насмешливо радостным казался день) as I went back on my melancholy pilgrimage (когда я возвращался, совершая свое печальное паломничество) to the little house at Woking (к маленькому домику в Уокинге), how busy the streets and vivid the moving life about me (какими людными были улицы и какой яркой /казалась/ жизнь вокруг). So many people were abroad everywhere (повсюду на улицах было так много людей; abroad — за границей; вне дома), busied in a thousand activities (занятых тысячей разных дел; activity — деятельность; действия), that it seemed incredible that any great proportion of the population could have been slain (что казалось невероятным, что большá я часть жителей была уничтожена; proportion — пропорция; часть, доля; population — население, жители; to slay — убивать, умерщвлять). But then I noticed how yellow were the skins of the people I met (но потом я заметил, что кожа у людей, которых я встречал, была желтой), how shaggy the hair of the men, how large and bright their eyes (волосы растрепаны, глаза были навыкате и блестели; large — большой, крупный), and that every other man still wore his dirty rags (и что каждый второй все еще носил свои грязные лохмотья). Their faces seemed all with one of two expressions (на их лицах, казалось, было лишь два выражения) — a leaping exultation and energy or a grim resolution (либо ликующее и деятельное, либо угрюмое и решительное; to leap — прыгать, скакать; приниматься, браться /за что-л./ с радостью; energy — энергия; живость, энергичность; resolution — решительность, твердость). Save for the expression of the faces (если бы не это выражение на лицах), London seemed a city of tramps (Лондон показался бы городом бродяг). The vestries were indiscriminately distributing bread (в церковных приходах направо и налево раздавали хлеб; indiscriminately — без различия, без разбора; to discriminate — различать, отличать, проводить различие) sent us by the French government (присланный нам французским правительством). The ribs of the few horses showed dismally (у уцелевших лошадей /под кожей/ угадывались ребра; to show — быть видным, заметным; dismally — угнетающе, зловеще; печально, уныло). Haggard special constables with white badges (изможденные специальные констебли с белыми значками; special constables — специальные констебли /помогают полиции в экстренных случаях на добровольной основе/) stood at the corners of every street (стояли на углу каждой улицы). I saw little of the mischief wrought by the Martians (я почти не видел последствий, вызванных /пребыванием/ марсиан; wrought /уст./ = worked; to work — работать; вызывать, причинять) until I reached Wellington Street (пока не достиг Веллингтон-Стрит), and there I saw the red weed clambering over the buttresses of Waterloo Bridge (а там я увидел красную траву, карабкавшуюся по опорам моста Ватерлоо; buttress — /стр./ контрфорс; подпорка, устой; бык).

pilgrimage ['pIlgrImIdZ], exultation [" egzAl'teIS(q)n], constable ['kAnstqb(q)l]

I remember how mockingly bright the day seemed as I went back on my melancholy pilgrimage to the little house at Woking, how busy the streets and vivid the moving life about me. So many people were abroad everywhere, busied in a thousand activities, that it seemed incredible that any great proportion of the population could have been slain. But then I noticed how yellow were the skins of the people I met, how shaggy the hair of the men, how large and bright their eyes, and that every other man still wore his dirty rags. Their faces seemed all with one of two expressions — a leaping exultation and energy or a grim resolution. Save for the expression of the faces, London seemed a city of tramps. The vestries were indiscriminately distributing bread sent us by the French government. The ribs of the few horses showed dismally. Haggard special constables with white badges stood at the corners of every street. I saw little of the mischief wrought by the Martians until I reached Wellington Street, and there I saw the red weed clambering over the buttresses of Waterloo Bridge.

At the corner of the bridge, too, I saw (у поворота на мост я также увидел) one of the common contrasts of that grotesque time (одну из характерных отличительных черт того гротескного времени; common — общий; общепринятый, распространенный; contrast — контраст, различие) — a sheet of paper flaunting against a thicket of the red weed (листок бумаги, трепещущий на фоне зарослей красной травы), transfixed by a stick that kept it in place (нанизанный на ветку, чтоб его не унесло ветром; to keep in place — удерживать на месте). It was the placard of the first newspaper (это была афиша первой газеты) to resume publication — the Daily Mail (возобновившей работу — “Дейли мейл”; publication — публикация, издание). I bought a copy for a blackened shilling (я купил один экземпляр за почерневший шиллинг) I found in my pocket (который я нашел в кармане). Most of it was in blank (бó льшая ее часть содержала пробелы; blank — чистый, неисписанный), but the solitary compositor who did the thing (но единственный наборщик, который выпустил: «сделал» ее; solitary — одиночный; отдельный, сам по себе; to compose — составлять; /полигр./ набирать) had amused himself by making a grotesque scheme of advertisement stereo on the back page (позаботился напечатать гротескное объявление объемными буквами на последней странице; to amuse — забавлять; scheme — рисунок, схема). The matter he printed was emotional (то, что он напечатал, было /чрезвычайно/ эмоциональным; matter — вещество, материал; содержание /книги и т. п./); the news organization had not as yet found its way back (/общая/ информационная система еще не была восстановлена; organization — организация, устройство; структура; to find — находить, отыскивать; way back — обратный путь). I learned nothing fresh (я не узнал ничего нового) except that already in one week the examination of the Martian mechanisms had yielded astonishing results (кроме того, что изучение марсианских механизмов за одну неделю уже принесло поразительные результаты). Among other things, the article assured me (помимо всего прочего, статья уверяла меня, /в том/) what I did not believe at the time (во что я тогда не поверил), that the “Secret of Flying” was discovered (что “секрет воздухоплавания” раскрыт). At Waterloo I found the free trains (на вокзале Ватерлоо стояли: «я нашел» бесплатные поезда; free — свободный, вольный; бесплатный) that were taking people to their homes (которые отвозили людей домой). The first rush was already over (первый натиск уже закончился = ажиотаж уже прошел).

flaunt [flO: nt], transfixed [trxns'fIkst], result [rI'zAlt]

At the corner of the bridge, too, I saw one of the common contrasts of that grotesque time — a sheet of paper flaunting against a thicket of the red weed, transfixed by a stick that kept it in place. It was the placard of the first newspaper to resume publication — the Daily Mail. I bought a copy for a blackened shilling I found in my pocket. Most of it was in blank, but the solitary compositor who did the thing had amused himself by making a grotesque scheme of advertisement stereo on the back page. The matter he printed was emotional; the news organization had not as yet found its way back. I learned nothing fresh except that already in one week the examination of the Martian mechanisms had yielded astonishing results. Among other things, the article assured me what I did not believe at the time, that the “Secret of Flying, ” was discovered. At Waterloo I found the free trains that were taking people to their homes. The first rush was already over.

There were few people in the train (в поезде было мало народу), and I was in no mood for casual conversation (да и я был не в настроении заводить случайные разговоры; casual — случайный, бессистемный, нерегулярный; невольный, непроизвольный, нечаянный; несерьезный, легкомысленный). I got a compartment to myself (я один занял все купе), and sat with folded arms (и сидел, сложив руки), looking greyly at the sunlit devastation (мрачно смотря на залитое солнцем опустошение = опустошенные земли; devastation — разорение, опустошение) that flowed past the windows (мелькавшие за окнами). And just outside the terminus the train jolted over temporary rails (/покинув/ вокзал, поезд тут же перешел на временный путь; terminus — конечная станция; вокзал /на конечной станции/; to jolt — трясти, встряхивать; трястись /по неровной дороге/), and on either side of the railway the houses were blackened ruins (по обе стороны пути дома были /превращены/ в почерневшие руины). To Clapham Junction the face of London was grimy with powder of the Black Smoke (до узловой в Клэпхэме физиономия Лондона была перепачкана пылью, /оставшейся после/ черного дыма), in spite of two days of thunderstorms and rain (несмотря на двухдневные дожди с грозами), and at Clapham Junction the line had been wrecked again (а на узловой в Клэпхэме пути «опять-таки» были повреждены; to wreck — вызвать крушение, разрушение); there were hundreds of out-of-work clerks and shopmen (сотни оставшихся без работы клерков и продавцов магазинов) working side by side with the customary navvies (трудились бок о бок с обычными землекопами), and we were jolted over a hasty relaying (и нас перевели на наскоро проложенный путь; to relay /зд./ = to re-lay — перекладывать; класть снова).

casual ['kxZjuql], temporary ['temp(q)r(q)rI], customary ['kAstqm(q)rI]

There were few people in the train, and I was in no mood for casual conversation. I got a compartment to myself, and sat with folded arms, looking greyly at the sunlit devastation that flowed past the windows. And just outside the terminus the train jolted over temporary rails, and on either side of the railway the houses were blackened ruins. To Clapham Junction the face of London was grimy with powder of the Black Smoke, in spite of two days of thunderstorms and rain, and at Clapham Junction the line had been wrecked again; there were hundreds of out-of-work clerks and shopmen working side by side with the customary navvies, and we were jolted over a hasty relaying.

All down the line from there the aspect of the country was gaunt and unfamiliar (повсюду вдоль дороги местность выглядела пустынной и незнакомой; aspect — аспект, сторона; /внешний/ вид; gaunt — сухопарый, костлявый; пустынный, заброшенный); Wimbledon particularly had suffered (Уимблдон пострадал особенно сильно). Walton, by virtue of its unburned pine woods (Уолтон благодаря своим несожженным = нетронутым сосновым лесам), seemed the least hurt of any place along the line (казался наименее поврежденным из всех мест вдоль дороги). The Wandle, the Mole, every little stream (Уэндл, Моул, каждая маленькая речушка), was a heaped mass of red weed (были покрыты разросшейся красной травой; to heap — нагромождать), in appearance between butcher’s meat and pickled cabbage (напоминавшей то ли сырое мясо, то ли квашеную капусту; in appearance — с виду; butcher — мясник; meat — мясо). The Surrey pine woods were too dry, however (однако сосновые леса в Суррее оказались слишком сухими), for the festoons of the red climber (для побегов красного вьюна; festoon — гирлянда). Beyond Wimbledon, within sight of the line (за Уимблдоном в пределах видимости с железнодорожного полотна), in certain nursery grounds (на участке земли, чем-то похожем на детскую площадку; certain — определенный; некий; nursery — детская /комната/; детский сад; ground — земля, грунт; участок земли; спортивная площадка), were the heaped masses of earth about the sixth cylinder (лежали груды земли вокруг шестого цилиндра). A number of people were standing about it (вокруг стояло некоторое количество людей), and some sappers were busy in the midst of it (а в самом центре: «в середине» ее рылись саперы). Over it flaunted a Union Jack (над площадкой гордо реял флаг Британии; Union Jack — " Юнион Джек" /государственный флаг Великобритании/), flapping cheerfully in the morning breeze (весело хлопая на утреннем ветерке). The nursery grounds were everywhere crimson with the weed (площадка повсюду была темно-красной из-за /покрывавшей ее/ травы), a wide expanse of livid colour cut with purple shadows (широкое пространство багрового цвета перерезали пурпурные пятна; shadow — тень; пятно), and very painful to the eye (на которые глазам было больно смотреть: «очень болезненные для глаз»). One’s gaze went with infinite relief (с огромным облегчением взгляд переходил) from the scorched greys and sullen reds of the foreground (от пепельно-серых и мрачно-красных /тонов/ переднего плана; sullen — замкнутый, сердитый, угрюмый /о человеке/; печальный, мрачный; зловещий; гнетущий) to the blue-green softness of the eastward hills (к голубовато-зеленым холмам в восточной стороне; softness — мягкость).

cabbage ['kxbIdZ], sapper ['sxpq], purple [pq: pl]

All down the line from there the aspect of the country was gaunt and unfamiliar; Wimbledon particularly had suffered. Walton, by virtue of its unburned pine woods, seemed the least hurt of any place along the line. The Wandle, the Mole, every little stream, was a heaped mass of red weed, in appearance between butcher’s meat and pickled cabbage. The Surrey pine woods were too dry, however, for the festoons of the red climber. Beyond Wimbledon, within sight of the line, in certain nursery grounds, were the heaped masses of earth about the sixth cylinder. A number of people were standing about it, and some sappers were busy in the midst of it. Over it flaunted a Union Jack, flapping cheerfully in the morning breeze. The nursery grounds were everywhere crimson with the weed, a wide expanse of livid colour cut with purple shadows, and very painful to the eye. One’s gaze went with infinite relief from the scorched greys and sullen reds of the foreground to the blue-green softness of the eastward hills.

The line on the London side of Woking station (железная дорога от станции Уокинга в сторону Лондона) was still undergoing repair (все еще ремонтировалась; to undergo — испытывать, переносить; подвергаться), so I descended at Byfleet station (поэтому я сошел на станции в Байфлите) and took the road to Maybury (и направился в Мэйбэри), past the place where I and the artilleryman had talked to the hussars (мимо того места, где мы с артиллеристом беседовали с гусарами = встретили гусар), and on by the spot where the Martian had appeared to me in the thunderstorm (и того места, где во время грозы передо мной появился марсианин). Here, moved by curiosity (здесь, движимый любопытством), I turned aside to find, among a tangle of red fronds (я свернул в сторону, где нашел среди спутанных красных ветвей), the warped and broken dog cart (свой разбитый экипаж; warped — покоробленный, деформированный) with the whitened bones of the horse scattered and gnawed (и обглоданные побелевшие лошадиные кости, валяющиеся рядом; to scatter — разбрасывать, раскидывать). For a time I stood regarding these vestiges (некоторое время я стоял, разглядывая эти останки; to regard — рассматривать, считать; внимательно смотреть, разглядывать; vestige — след, остаток)....

Then I returned through the pine wood (потом я возвращался через сосновый лес), neck-high with red weed here and there (местами по шею /пробираясь/ в красной траве), to find the landlord of the Spotted Dog had already found burial (и обнаружил, что хозяина “Пятнистой собаки” уже похоронили), and so came home past the College Arms (затем, пройдя мимо Коллидж-Армс, подошел к /своему/ дому). A man standing at an open cottage door (какой-то человек, стоявший у открытой двери своего домика; cottage — коттедж, небольшой дом) greeted me by name as I passed (приветствовал меня по имени, когда я проходил мимо).

undergo [" Andq'gqu], repair [rI'peq], burial ['berIql]

The line on the London side of Woking station was still undergoing repair, so I descended at Byfleet station and took the road to Maybury, past the place where I and the artilleryman had talked to the hussars, and on by the spot where the Martian had appeared to me in the thunderstorm. Here, moved by curiosity, I turned aside to find, among a tangle of red fronds, the warped and broken dog cart with the whitened bones of the horse scattered and gnawed. For a time I stood regarding these vestiges....

Then I returned through the pine wood, neck-high with red weed here and there, to find the landlord of the Spotted Dog had already found burial, and so came home past the College Arms. A man standing at an open cottage door greeted me by name as I passed.

I looked at my house (я посмотрел на свой дом) with a quick flash of hope (со вспыхнувшей искоркой надежды; flash — вспышка, яркий свет) that faded immediately (которая тут же погасла). The door had been forced (на двери были следы взлома; to force — заставлять, принуждать; взломать); it was unfast and was opening slowly as I approached (она свободно болталась /на петлях/ и медленно открылась, когда я приблизился; to unfasten — откреплять, отстегивать; fast — крепкий, прочный).

It slammed again (она снова захлопнулась). The curtains of my study fluttered out of the open window (занавески развевались в открытом окне моего кабинета) from which I and the artilleryman had watched the dawn (из которого мы с артиллеристом всматривались в предрассветные сумерки; dawn — рассвет, утренняя заря). No one had closed it since (с тех пор никто его не закрыл). The smashed bushes were just as I had left them nearly four weeks ago (сломанные кусты были точно такими же, какими я их оставил почти четыре недели назад). I stumbled into the hall (я пробрался в холл; to stumble — идти спотыкаясь), and the house felt empty (дом выглядел заброшенным; to feel — трогать, щупать; воспринимать, ощущать; empty — пустой, нежилой). The stair carpet was ruffled and discoloured (ковер на лестнице был смят и выцвел; to ruffle — гофрировать, собирать в сборки) where I had crouched, soaked to the skin (/в том месте/, где я, съежившись, сидел, промокший до костей) from the thunderstorm the night of the catastrophe (в ту грозовую ночь катастрофы). Our muddy footsteps I saw still went up the stairs (на лестнице еще виднелись следы наших грязных ног).

curtain [kq: tn], carpet ['kQ: pIt], catastrophe [kq'txstrqfI]

I looked at my house with a quick flash of hope that faded immediately. The door had been forced; it was unfast and was opening slowly as I approached.

It slammed again. The curtains of my study fluttered out of the open window from which I and the artilleryman had watched the dawn. No one had closed it since. The smashed bushes were just as I had left them nearly four weeks ago. I stumbled into the hall, and the house felt empty. The stair carpet was ruffled and discoloured where I had crouched, soaked to the skin from the thunderstorm the night of the catastrophe. Our muddy footsteps I saw still went up the stairs.

I followed them to my study (я прошел по ним: «последовал за ними» в кабинет), and found lying on my writing-table still (и обнаружил все еще лежащий на письменном столе), with the selenite paper weight upon it (под пресс-папье из селенита; selenite — селенит /минерал/), the sheet of work I had left on the afternoon (исписанный лист бумаги, оставленный мною в тот день; work — работа, труд; сочинение, /письменный/ труд) of the opening of the cylinder (когда открылся первый цилиндр). For a space I stood reading over my abandoned arguments (некоторое время я стоял, читая свои оставленные = недописанные доводы; space — пространство; интервал, промежуток времени; abandoned — заброшенный, покинутый). It was a paper on the probable development of Moral Ideas (это была статья о возможном развитии нравственных идей; paper — бумага; письменная работа, статья) with the development of the civilising process (с развитием процесса цивилизации); and the last sentence was the opening of a prophecy (и последнее предложение начиналось пророчески; to open — открывать; начинаться): “In about two hundred years, ” I had written, “we may expect (я написал: “примерно через двести лет мы можем ожидать”) — ” The sentence ended abruptly (и предложение внезапно обрывалось). I remembered my inability to fix my mind that morning (я помню, что в то утро никак не мог собраться с мыслями; inability — неспособность, невозможность; to fix one’s mind — привести мысли в порядок, сосредоточиться), scarcely a month gone by (уже почти месяц прошел /с того дня/), and how I had broken off to get my Daily Chronicle from the newsboy (/помню/, вдруг бросил /работу/, чтобы купить у разносчика /газеты/ “Дейли кроникл”; to break off — отламывать; прекращать, обрывать). I remembered how I went down to the garden gate (помню, как спустился к садовой калитке) as he came along (когда он подошел), and how I had listened to his odd story of “Men from Mars” (и как слушал его странный рассказ о “людях с Марса”).

selenite ['selInaIt], process ['prquses], prophecy ['prOfIsI]

I followed them to my study, and found lying on my writing-table still, with the selenite paper weight upon it, the sheet of work I had left on the afternoon of the opening of the cylinder. For a space I stood reading over my abandoned arguments. It was a paper on the probable development of Moral Ideas with the development of the civilising process; and the last sentence was the opening of a prophecy: “In about two hundred years, ” I had written, “we may expect — ” The sentence ended abruptly. I remembered my inability to fix my mind that morning, scarcely a month gone by, and how I had broken off to get my Daily Chronicle from the newsboy. I remembered how I went down to the garden gate as he came along, and how I had listened to his odd story of “Men from Mars.”

I came down and went into the dining room (я спустился вниз и зашел в столовую). There were the mutton and the bread (там /на столе/ лежали баранина и хлеб), both far gone now in decay (и то и другое к этому времени уже давно сгнило), and a beer bottle overturned (и опрокинутая бутылка пива), just as I and the artilleryman had left them (все /было/ так, как мы с артиллеристом оставили). My home was desolate (мой дом был необитаем). I perceived the folly of the faint hope (я осознал всю глупость той смутной надежды) I had cherished so long (которую я лелеял так долго). And then a strange thing occurred (а затем произошло странное). “It is no use, ” said a voice (это бесполезно, — произнес чей-то голос). “The house is deserted (дом заброшен). No one has been here these ten days (здесь никого не было за последние десять дней). Do not stay here to torment yourself (не оставайтесь здесь, не мучьте себя). No one escaped but you (никто не уцелел, кроме вас).”

I was startled (я вздрогнул; to startle — испугать; поразить, сильно удивить; вздрагивать). Had I spoken my thought aloud (неужели я высказал свои мысли вслух)? I turned, and the French window was open behind me (я обернулся, и позади открылась дверь, /ведущая на веранду/; French window — двустворчатое окно, доходящее до пола). I made a step to it (я шагнул к ней), and stood looking out (и, выглянув наружу, остановился).

And there, amazed and afraid (а там, изумленные и испуганные), even as I stood amazed and afraid (так же, как и я был изумлен и испуган), were my cousin and my wife — my wife white and tearless (стояли мой двоюродный брат и моя жена, бледная, без слез). She gave a faint cry (она издала слабый вскрик).

“I came, ” she said. “I knew — knew (я пришла, я знала) —— ”

She put her hand to her throat — swayed (она поднесла руку к горлу и покачнулась). I made a step forward (я сделал шаг вперед), and caught her in my arms (и подхватил ее в свои объятия).

desolate ['desqlIt], cherish ['tSerIS], torment [tO: 'ment]

I came down and went into the dining room. There were the mutton and the bread, both far gone now in decay, and a beer bottle overturned, just as I and the artilleryman had left them. My home was desolate. I perceived the folly of the faint hope I had cherished so long. And then a strange thing occurred. “It is no use, ” said a voice. “The house is deserted. No one has been here these ten days. Do not stay here to torment yourself. No one escaped but you.”

I was startled. Had I spoken my thought aloud? I turned, and the French window was open behind me. I made a step to it, and stood looking out.

And there, amazed and afraid, even as I stood amazed and afraid, were my cousin and my wife — my wife white and tearless. She gave a faint cry.

“I came, ” she said. “I knew — knew —— ”

She put her hand to her throat — swayed. I made a step forward, and caught her in my arms.