Соблюдение обрядов благочестия

Органическая связь антропоморфических культов с культурой варварства и темпераментом варвара обнаружи­вается в ряде моментов современной жизни. Их беглое пе­речисление поможет также показать, как сохранение и действенность культов при широком распространении пла­номерного соблюдения обрядов благочестия связаны с институтом праздного класса и с лежащими в основе этого института побудительными причинами. Без всякого наме­рения хвалить или порицать обычаи, о которых будет идти речь в настоящей главе, или же характерные духовные и интеллектуальные черты, выражающиеся в этих обычаях, можно рассмотреть типичные явления существующих антропоморфических культов с точки зрения того интереса, который они представляют для экономической теории. То, о чем здесь можно говорить, – это осязаемые, чисто внешние особенности обрядов благочестия. Значение религиоз­ной жизни как в отношении собственно благочестия, так и в отношении морали, не входит в сферу настоящего рас­смотрения. Безусловно, никакого отклика не находит здесь вопрос, касающийся истинности или красоты тех верова­ний, на которых развиваются религиозные обряды. Здесь нельзя рассмотреть значение этих верований, имеющее более отдаленное отношение к экономике; этот предмет явля­ется слишком труднодоступным для понимания и слишком важным, чтобы ему нашлось место в столь поверхностном очерке.

В одной из предыдущих глав кое-что было сказано о том влиянии, которое денежные критерии оказывают на процессы оценки, осуществляемые на других, не связанных с денежным интересом основаниях. Существует, конечно, и обратная связь. Экономические критерии или каноны оценки в свою очередь находятся под влиянием внеэконо­мических критериев ценности. В известной степени наши суждения об экономическом достоинстве формируются под воздействием этих более веских интересов. Существует, надо признать, точка зрения, что экономический интерес имеет значение только как подчиненный этим высшим, неэкономическим факторам. Поэтому, помня о целях настоящего рассмотрения, какое-то внимание нужно уде­лить обособлению экономического интереса или экономи­ческого значения рассматриваемых явлений – антропо­морфических культов. Требуется определенное усилие, чтобы принять более серьезную точку зрения и прийти к непредвзятому экономическому пониманию этих явлений, отделив «высшие», внешние по отношению к экономичес­кой теории, интересы.

При обсуждении спортивного темперамента выясни­лось, что психологическим основанием привычки индиви­да играть в азартные игры служит представление игрока об анимистическом предрасположении, которым наделя­ются реальные предметы и события. С экономической точки зрения в этом представлении обнаруживается тот же самый психологический элемент, который выражает­ся при всем разнообразии его форм в анимистических верованиях и антропоморфических культах. Дух азарта, пронизывающий спортивную стихию, относится к числу явных психологических свойств, с которыми должна иметь дело экономическая теория. Он постепенно, незаметными градациями переходит в тот склад ума, который позволя­ет индивиду находить удовлетворение в соблюдении обрядов благочестия. Как видно с точки зрения экономичес­кой теории, характер спортивного склада постепенно превращается в характер религиозного фанатика. Там, где анимистическому чувству азартного игрока приходит на подмогу сколь-нибудь последовательный обычай, это чувство развивается в более или менее выраженную веру в сверхъестественную или сверхматериальную силу с из­вестной антропоморфической сущностью. Обычно в подоб­ных случаях наблюдается заметная склонность устанав­ливать отношения со сверхъестественной силой путем обходительного умиротворения. Элемент благочестивого жертвоприношения и выпрашивания милостей лестью имеет много общего с более грубыми формами божествен­ного культа – если не с точки зрения исторического раз­вития, то, по крайней мере, по реальной психологической сущности. Очевидным образом этот элемент, сохраняя все разнообразие форм, постепенно переходит в то, что пони­мается как суеверные обычаи и верования, претендуя, та­ким образом, на родство с наиболее выраженными антро­поморфическими культами.

Спортивный, или азартный, темперамент, далее, вклю­чает в себя некоторые существенные психологические эле­менты, которые характерны для лица, приверженного какому-либо вероучению или соблюдающего благочести­вые церемонии, причем главным, в чем совпадают спор­тивный и благочестивый темпераменты, является вера в загадочное предрасположение или в сверхъестественное вмешательство в последовательность событий. В азартных играх вера в сверхъестественную силу может выражаться не столь детально – так обычно и бывает, особенно в том, что касается способа мышления и образа жизни, припи­сываемых сверхъестественному агенту, или, иначе говоря, его нравственных качеств и тех целей, которые он пресле­дует, вмешиваясь в события.

Также менее оформившимися и менее дифференциро­ванными являются взгляды индивида спортивного темпе­рамента на индивидуальные качества или личные свойства той силы, присутствие которой в качестве «судьбы», или «случая», или «удачи», или «талисмана» и т. д. он ощуща­ет, а иногда страшится и старается избегать. Основание его деятельности как азартного игрока – это в значитель­ной мере просто инстинктивное ощущение надматериальной, всепроникающей и капризной силы или предрасположенности в предметах и ситуациях; эта сила или предрас­положенность едва ли признается личностью, т. е. не олицетворяется. Но азартный игрок нередко бывает и веря­щим в удачу, в наивном понимании, и в то же время до­вольно стойким приверженцем какой-либо формы обще­признанного вероучения. Он особенно склонен принимать это вероучение в той его части, которая касается загадоч­ной власти и деспотических привычек завоевавшего его доверие божества. В подобном случае анимизм в мышле­нии игрока выступает в двух, а иногда и более чем в двух формах.

Практически в духовном оснащении всякой общности людей, наделенных спортивным, или азартным, темпера­ментом, должен обнаруживаться в целостности весь ряд последовательных этапов анимистической веры. Такая система связанных анимистических представлений будет охватывать наряду с наиболее элементарной формой все промежуточные стадии, связующие систему в единое це­лое: от инстинктивного ощущения удачи, случая или предрешенности исхода событий – на одном конце ряда до идеального образа антропоморфического божества – на другом. Вера в сверхъестественную силу сопровождается инстинктивным приданием поведению такой формы, кото­рая подчиняется, с одной стороны, предполагаемым требо­ваниям везения, а с другой – загадочным велениям боже­ства.

В этом отношении наблюдается связь между спортив­ным темпераментом и темпераментом преступных слоев; и они оба сочетаются с проявлением склонности к антро­поморфическому культу. И правонарушитель, и индивид спортивного темперамента имеют в среднем больше задат­ков, чтобы становиться приверженцами какого-нибудь общепризнанного вероучения, а также гораздо более рас­положены к соблюдению обрядов благочестия, чем это на­блюдается у большинства людей в общности. Можно так­же заметить, что неверующие представители этих слоев обнаруживают большую предрасположенность к принятию какой-нибудь традиционной веры, чем неверующие в сред­нем. Это наблюдаемое явление открыто признается вы­ступающими в защиту спорта, особенно часто использу­ясь в качестве оправдания наивно-хищнических атлетиче­ских игр. Лица, для которых участие в атлетических состязаниях является привычным, действительно, в какой-то степени больше обычного предаются соблюдению обря­дов благочестия, и этот факт, как настойчиво утверждают апологеты спорта, придает достоинство спортивной жизни. Нельзя не заметить, что культ, которого придерживаются люди спортивного темперамента и правонарушители-хищ­ники или к которому примыкают новообращенцы из этих слоев, обыкновенно относится не к одной из так называе­мых высших вер, а к культам, например, вполне антропо­морфических божеств. Архаичная, хищническая при­рода человека не удовлетворяется неясными представ­лениями о растворяющейся личности, незаметно перехо­дящими в понятие количественно измеримой причинно-следственной связи, такой личности, которая понимается под первопричиной, вселенским разумом, мировой душой или духовным аспектом. В качестве примера культа, но­сящего тот характер, которого требует склад ума атлета или правонарушителя, можно привести воинствующую церковь, известную под названием Армия спасения (Армия спасения основана в 1865 г. Вильямом Бутом; религи­озная филантропическая организация евангелического направле­ния; насаждает религиозность независимо от вероисповедания; по структуре напоминает армию: имеет офицеров и рядовых, ко­торые носят форму. – Прим. перев.). Она до какой-то степени набрана из преступников низших сло­ев и, видимо, заключает в себе, особенно в числе своих офицеров, непропорционально больше людей со спортив­ными биографиями, чем та доля, которую составляют такие люди от общего числа населения. Прямое отношение к об­суждаемой теме имеет университетская атлетика. Как утверждается выразителями стихии благочестия в универ­ситетской жизни – и, видимо, нет оснований оспаривать это заявление, – люди, нужные для проведения атлетиче­ских состязаний, находятся среди студентов любого кол­леджа в нашей стране и оказываются вместе с тем преимущественно людьми набожными; по крайней мере, они предаются соблюдению обрядов благочестия в большей степени, чем в среднем те студенты, чей интерес к атлети­ке и другим видам университетской спортивной деятель­ности не так ярко выражен. Такой факт вполне согласу­ется с теорией. Попутно можно заметить, что с некоторой точки зрения это как раз и придает достоинство универ­ситетской спортивной жизни, атлетическим состязаниям и их участникам. Нередко случается, что университетские спортсмены посвящают себя религиозной пропаганде как основному или второстепенному виду деятельности; и что характерно, такие люди чаще всего становятся пропаган­дистами одного из наиболее антропоморфических культов. В своих проповедях они склонны настаивать главным обра­зом на отношении статуса, господстве антропоморфичес­кого божества над человеческой личностью.

В студенческой среде такая тесная связь между атле­тикой и обрядами благочестия – явление достаточно из­вестное; однако тут есть одна характерная особенность, на которую не обращалось внимания, несмотря на ее доста­точную очевидность. Религиозное рвение, которое сильно распространено в стихии университетской спортивной жизни, имеет особенную тенденцию выражаться в бездум­ной благочестивости и самодовольной покорности загадоч­ному провидению. Поэтому обычно оно приводит индивида в какую-либо нецерковную религиозную организацию, занимающуюся распространением религии в общедоступных формах, как это делает, например, Ассоциация молодых христиан, или Общество молодежи христианского стремления (*Ассоциация молодых христиан – религиозно-благотворитель­ная организация, существует по сей день; занимается популяриза­цией религии среди молодежи, особенно юношей; содержит обще­жития, клубы и т. п. Вторая организация ныне не существует. – Прим. перев.). Эти светские по форме группировки организованы для содействия «практической» религии; и, словно для то­го, чтобы подтвердить занимаемую ими позицию и устано­вить прочную, тесную связь между спортивным темпера­ментом и архаической благочестивостью, эти нецерковные группировки обычно направляют значительную часть сво­их усилий на помощь атлетическим состязаниям и прочим спортивным играм, связанным с азартом и ловкостью. Можно было бы даже сказать, что спорт такого рода имеет известную притягательную силу. Его явно можно исполь­зовать в качестве средства привлечения новых привержен­цев и способа поддержания благочестивых настроений у тех, кто уже стал на путь веры. Другими словами, спор­тивные состязания, упражняющие анимистическое чувст­во и развивающие склонность к соперничеству, способст­вуют формированию и сохранению того склада ума, кото­рому близки эти более доступные религиозные культы. Таким образом, спортивная деятельность, попадая в руки организаторов нецерковных религиозных группировок, начинает служить испытательным или подготовительным этапом для той духовной жизни, более полное раскрытие которой является привилегией только лиц, прошедших причащение по всей форме.

Тренировка сопернических и примитивных анимисти­ческих склонностей, по существу, содействует соблюдению обрядов благочестия, и сей факт не должен вызывать ни­какого сомнения уже в силу того, что духовенство многих вероисповеданий следует в этом отношении примеру свет­ских группировок. Особенно те церкви, которые ближе других к светским организациям в их настоянии на прак­тической религии, предприняли определенные шаги к при­нятию таких же мер по воспитанию нравов, что не мешает соблюдению традиционных обрядов благочестия. Так, су­ществуют «бригады мальчиков» и другие организации, официально поддерживаемые церковью, действие которых направлено на развитие склонности к соперничеству и чувства статуса в юных членах прихода. Эти псевдовоен­ные организации имеют тенденцию разрабатывать и под­черкивать склонность к соперничеству и завистническому сравнению, таким образом, укрепляя наивную способность к различению и одобрению отношения личного господства и подчинения. И верующий является лицом, очень хорошо умеющим повиноваться и благосклонно принимать нака­зание.

Однако тот образ мысли, который воспитывается и со­храняется этими ритуалами, составляет лишь половину сущности антропоморфических культов. Другой, взаимодополняющий элемент благочестивого образа жизни – анимистический склад ума – укрепляется и сохраняется еще одной областью деятельности, организуемой с одобрения церкви. Это – разряд азартных мероприятий, за ти­пичный образец которых можно взять церковный благо­творительный базар или вещевую лотерею. Указывая на степень узаконенности этих мероприятий в связи с соб­ственно соблюдением обрядов благочестия, нужно заме­тить, что эти вещевые лотереи, а также подобные триви­альные благоприятные возможности для азартных игр, видимо, более действенно прельщают простых членов ре­лигиозных организаций, чем лиц, имеющих менее благо­честивый склад ума.

Все это говорит, видимо, о том, что, с одной стороны, людей приводят к занятиям спортом, как и к антропомор­фическим культам, одни и те же черты характера, а, с другой стороны, что это усвоение спортивной привычки, особенно в отношении занятий атлетикой, может быть на­правлено на развитие склонностей, находящих удовлетво­рение в соблюдении обрядов благочестия. Очевидно также, что и, наоборот, усвоение привычки соблюдать обряды благочестия способствует развитию и распространению склонности к атлетике и всем спортивным играм, дающим свободно проявляться привычке завистнического сопо­ставления и обращения к судьбе. В основном один и тот же ряд склонностей находит выражение и в той, и в другой области духовной жизни. Человеческая натура варвара, в которой преобладают хищнический инстинкт и анимистическая точка зрения, склонна и к благочестию, и к спорту. Хищнический склад ума включает в себя подчеркнутое чувство личного достоинства и твердое представление о (Положении индивидов по отношению друг к другу. Струк­тура общества, в которой хищнический склад ума стал господствующим фактором при формировании институтов, является системой, основанной на статусе. Норма, прони­зывающая хищнический жизненный уклад, – это отноше­ние вышестоящих и нижестоящих, знатных и низких, го­сподствующих и подчиненных лиц и социальных групп, отношение хозяина и раба. Антропоморфические культы передавались из поколения в поколение, начиная с той, хищнической, стадии развития производства и сформиро­вались по той же схеме экономического разделения – раз­деления на потребителя и производителя – и их пронизы­вает тот же доминирующий принцип господства и подчи­нения. Эти культы приписывают их божествам образ мысли, соответствующий той стадии экономического раз­деления, на которой эти культы приняли определенную форму. Антропоморфическое божество, как понимается, является щепетильным во всех вопросах первенства и склонно к утверждению своего господства и деспотическо­му проявлению власти – привычному применению силы в качестве окончательного вершителя судеб.

В более поздних зрелых формулировках антропомор­фической веры это обыкновение господствовать, приписы­ваемое сначала божеству ужасного облика и непостижи­мой власти, смягчается в образе «бога-отца». Духовная позиция и способности, приписываемые сверхъестествен­ному агенту, все еще относятся к режиму статуса, но при­нимают теперь форму патриархального уклада, характер­ного для квазимиролюбивой стадии развития общества. Все же нужно заметить, что даже в этой продвинутой ста­дии культа при соблюдении обрядов, в которых благочестивость находит свое выражение, люди стремятся уми­лостивить божество, превознося его величие и славу и изображая подчинение и верность вассалов. Акт умило­стивления или поклонения рассчитан на то, чтобы поль­стить чувству статуса, которое приписывается той зага­дочной власти, к которой так обращаются. Самыми попу­лярными формами обращения за милостью все еще являются те, которые содержат в себе или подразумевают завистническое сопоставление. Верность и преданность по отношению к личности антропоморфического общества, на­деленного такими архаичными свойствами человеческой натуры, предполагают наличие похожих склонностей у са­мого приверженца веры. Применительно к целям экономической теории, отношение вассальной зависимости, будь то от материальной или внематериальной личности, нужно рассматривать как ту или иную разновидность личного подчинения, которое составляет столь значительную долю в хищническом или квазимиролюбивом жизненном укладе.

Имеющееся у варвара представление о божестве как о воинственном предводителе, склонном к властной манере правления, сильно смягчилось вследствие тех более крот­ких манер и того более умеренного образа жизни, которые характеризуют этапы развития общества, лежащие между стадией раннего хищничества и настоящим временем. Од­нако даже после такого укрощения благочестивого вооб­ражения и последующего затухания тех более грубых черт поведения и черт характера, которые принято приписы­вать божеству, в общем понимании божественной натуры и темперамента все еще остается очень существенный след представлений варвара. В результате получается, что при характеристике божества и его отношений с процессом жизни человеческого общества, выступающие и пишущие все еще в состоянии эффективно воспользоваться образ­ными сравнениями, заимствованными из военной лексики или из лексики хищнического образа жизни, так же и вы­ражениями, которые содержат в себе элементы завистнического сопоставления. Образные средства такого рода прекрасно достигают своей цели даже в наши дни при об­ращении к наименее воинственной аудитории, состоящей из приверженцев веры в ее наиболее мягких вариантах. Такое эффективное употребление варварских эпитетов и оснований образного сравнения людьми, выступающими перед народом, говорит в пользу того факта, что современ­ное поколение сохранило живое восприятие чувства соб­ственного достоинства, черт и качеств варвара; оно гово­рит также о том, что между благочестивой позицией и хищническим складом ума существует некоторое соответ­ствие. Если благочестивое воображение молящихся и за­ставляет их испытывать отвращение, когда объекту их поклонения приписываются свирепые эмоции и карающие действия, то лишь по зрелом размышлении. Обычному на­блюдению доступен тот факт, что кровожадные эпитеты, применяемые при описании божества, в общем понимании обладают большой ценностью по красоте и почетности. Другими словами, намеки, содержащиеся в этих эпитетах, вполне приемлемы для нашего бездумного восприятия.