Жизнь отца 40 страница

Около обеденного времени пришли мы к Монтвидене. Она была чрезвычайно изумлена такой неожиданностью, рада. Лежала в постели. Я её даже не узнал бы, настолько она исхудала. Только мудрые глаза жизненно сияли нам навстречу. Она встретила нас с улыбкой, встретила таким тоном, будто совершенно не была больной. Она сегодня собиралась ехать на какую-то «музыкальную комиссию», мы ей это категорически запретили. Ей надо бы очень поберечь себя. Духовная мудрость сияла в ней, бодрость и деятельность. Энергичность – до конца, и это в хрупком, совершенно истощённом теле, которое весило не более 35 килограммов. Она знала о своём состоянии, говорила, что готова уйти. Только что она прочла в книге «Сердце» о смене оболочки и готовности сердца. Примет всё из Рук Учителя. Но пока она на этом плане, будет бороться со всей своей жизненной энергией, будет активной и будет работать. Гаральд привёз много лекарств. Они придадут ей новые силы. Аппетит у неё хороший. Оказалось, что у неё был отёк, врач накануне спустил более литра жидкости. Теперь чувствует себя лучше. Пусть будет ей лучше, ещё лучше, этого наше сердце желает. Мы с Гаральдом решили побыть с ней какое-то время наедине. Гаральд как врач велел всем присутствующим выйти. Через минуту я зашёл. Гаральд сообщил ей нашу мысль, чтобы она, если ей придётся уйти, свои священные предметы, которые она получила от Е.И., «Надземное» и Портрет передала на хранение Серафинене, и та пусть вернёт Е.И. Она тогда и решит проблему духовного водительства Литвы. Монтвидене полностью с нами согласилась. Я спросил, кто бы мог быть на её месте? Она начала говорить о Бируте и Вайтекунасе, хвалила его за некоторые качества. Мы думаем, что это мог быть и просто жест доброжелательства. Потому я очень хотел понять и познакомиться с Вайтекунасом. Кто он такой, почему никогда не приезжал к нам, почему даже не появился к Стульгинским, если он – центральная фигура? Почему Бирута не познакомила с ним? Он ведь жил в одной квартире с Бирутой и какой-то студенткой. В этой квартире находились и книги и картины, которые они совместно собрали для Общества, там был и уголок Учения. Когда заходила речь о Вайтекунасе, Бирута неизменно его очень хвалила. Можно было чувствовать, что он на неё влияет и во всём руководит деятельностью Бируты, и кажется, и других. Странно, отчего во времена Монтвидене он не вступил в Общество, если нескольким людям дал импульс обратиться к Учению? Почему он выбрал путь отстранённости, если основа всего Учения в коллективном сотрудничестве? Мы пробыли у Монтвидене несколько часов, затем – расстались. Ещё до сих пор перед глазами её исхудалое, желтоватое лицо, осиянное единственно большими, ангельски ясными глазами. Какая бодрость духа, какой героизм – до последнего дыхания! Наш милый друг теперь на великом распутье. Или, может быть, огненная энергия её сердца и на этот раз одолеет неодолимое? Наш Доктор качает головой, ибо действительно налицо мрачные признаки рака. И у природы свои неотступные законы, которые прогрессируют. Возможно, что на этом плане мы видимся в последний раз? Спасибо Тебе, Юлите, за чудное, великое сотрудничество, за дружбу сердца! За часы совместного созидательного горения, за предвидения Будущего, за тёплые, ободряющие слова, за женственный, радушный свет сердца, за всё – Спасибо! Пусть благословение будет с Тобой во веки веков!

Встречаясь с друзьями, мы удивлялись, что Бирута не приглашает нас в свою квартиру, чтобы показать картины, также не упоминает о Вайтекунасе. Логично было бы именно ему, как «вдохновителю» Общества (если он таковым действительно является), найти нас – столь редких гостей. Разумеется – мы вопросов тоже не задавали. Всё же к вечеру, отправляясь вместе на прогулку, когда нечаянно мы подошли близко к квартире Бируты, она внезапно спросила, не желаем ли посетить и её. Дом находился в середине сада. На втором этаже в маленькой комнатушке, загруженной до потолка книгами, мы задержались, смотрели картины, разговоры шли неторопливо. Гаральд начал читать из Учения. Затем внезапно открываются двери – входит странный человек, лет сорока, с длинноватым лицом. Мы поздоровались. Голос низковатый. Мы продолжаем читать Учение. После паузы рассматриваем картины Н.К. В основном – этюды, лучшая картина – пейзаж Финляндии. В соседней комнате есть ещё другие наброски. И картины Шимониса. Есть начатый эскиз Чюрлениса. Вайтекунас обращает на него наше внимание и говорит: эту картину я не променял бы на все остальные. Под деревом какая-то совсем тёмная фигура, перед которой на коленях два белых силуэта. Подразумевалась ли здесь преданность Учителю? Нам пора расставаться. Задаю вопрос Вайтекунасу, почему он никогда не приезжает в Ригу? Он отвечает, что почти не путешествует. Я говорю, что мотивом Учения является эластичность духа, которая велит путешествовать. Это ведь Указ Учителя. С тем мы и ушли. Столь странная, загадочная он личность. И, кроме того, почему он показался нам через полчаса после того, как мы пришли в его квартиру? Где он был? Или, быть может, он такой своенравный отшельник, каким у нас был Залькалн? Но ведь – никак нет, ибо чувствовалось, что он привык распоряжаться, как утверждала и Бирута. К тому же он руководит отделом издательства, у него постоянные контакты с людьми. Кажется, что он может быть и истинно сердечным, но только больше в интеллектуально-сдержанном плане. Он всё же не принадлежит к тем людям, которых можно познать с первого взгляда.[182] Жаль, однако, что ближе с ним я не познакомился. Так мы и уехали.

Из Каунаса в Ригу уже нет никакого прямого сообщения. Потому нам ранним утром надо было поездом отправляться в Вильнюс. Не встретили мы ни Вайткуса, ни Серафинене, хотя послали телеграммы. Исходили мы ещё раз Вильнюс, и в час дня опять поднялись в воздух. Гаральд спешил к своим пациентам, а у меня было неспокойно на душе за прогул на работе, ибо у нас суровое начальство. Московские нормы, холод в отношениях. Конечно, есть несколько приятных сотрудников, особенно в нашем отделе. Суметь бы мне предаться единственно своему труду, труду моего сердца! Когда же я смогу свершить свои творческие мечты? Сердце жестоко болит, что пришлось бросить даже начатую работу о реинкарнации. И дома не было времени, ибо каждое утро и вечер ходил в больницу. Элла сегодня наконец вышла из больницы, уже чувствует себя хорошо. Ждём детей из деревни. Начнётся школа, и вместе с тем – новое напряжение. В больнице Элла перевела оккультный, возвышенный роман Манфреда Кюбера «Три свечи Вероники». И это надо было бы отредактировать. Немало и других практических забот. Но будет хорошо. Сердце не только болит, но и горит.

17 ноября. Понедельник

В конце августа от Монтвидене приезжал человек, привёз письма Гаральду, Драудзинь и мне. Гаральд послал новые лекарства. Чудно она пишет к Драудзинь. < Драудзинь ранее> послала Монтвидене маленькую иконку Сергия, которую она получила из Москвы, из Лавры, и этот сердечный дар её очень вдохновил. Она пишет, что готовится к Тонкому Миру. Когда и где ещё встретимся? Так ушли дни. И затем, 3 октября, нежданно явилась к нам Бирута. Мы предчувствовали Весть. Юлите ушла! Она очень желала дождаться 24-го числа – дня, который мы особенно празднуем каждый месяц. (Странно, что мы её навестили тоже 24 августа.) И ночью, наконец, её окончательно измученное физическое тело уснуло для того, чтобы чудесная душа взлетела к Владыке Света. Какую невыразимую преданность она проявляла, как умела концентрировать свой дух на Учителе, особенно – в дни болезни. Как преодолевала боль и успокаивала других. Её сестра Регина мне пишет, что лекарства Доктора ей помогали, ибо Юлите больше не ощущала острых болей «раковых больных». В последнюю неделю она почти не была способна говорить, но сознание было ясным. Она была прекрасным примером всем друзьям, она и своих сестёр вдохновила к Учению. Странно, или это только случайность, что 25 сентября утром я видел знаменательный сон. Я был как бы вблизи Учителя. Сам Образ ощущал неясно, но всё же чувствовал. Я пережил большое напряжение, такое напряжение, словно частицы хаоса могли на меня напасть. Я думал, что Учитель читает переживаемые мною мысли. Так и было. Он (кажется, с улыбкой) сказал: «Надо концентрироваться только на Одном». Что Он ещё сказал, уже не помню. Это действительно был крайний Указ для моей жизни, ибо слишком разрываюсь между практическим, будничным и духовным. «Нет места на Вершине всему ненужному. И дух восходящий должен постоянно помнить об отрыве от явлений привязанности к жизни будней»... «Битва настолько велика, что нельзя уделить времени на обычные занятия». Я ведь рвусь, я уже часами устремляюсь, летаю в духе, я ведь всё это время писал о «Веках»[183], но в остальное время заботы снова тянули вниз. Надо думать только об Учителе и обо всём мире, все вещи видеть только в Свете Его Духа. Тогда и заботы уже не будут заботами, тогда и будни станут лучезарным Светом неведомым.

Юлите ушла 24-го и похоронена 27 сентября. Странно, что друзья не прислали нам телеграммы, мы её ждали, ведь это само собой понятно. Юлите всё же хотела мне телеграфировать о своём предчувствии ухода, но затем решила, что не нужно.[184] Семейный род Монтвидене – Дварионайты – весьма музыкален и известен в Каунасе. Один из братьев – композитор, сестра – пианистка, другой брат – пианист в Риге и т. д. Потому и похороны превратились в национальное празднество (хотя Юлите и не любила шума). Вспомнили и о том, что она была когда-то примадонной в опере. Родственники пригласили и ксендза, который на кладбище причислил её к семейству пророков. И друзья после ухода Юлите неоднократно собирались в молчании. Таким образом, Бирута приехала к нам и привезла с собой тяжкую проблему. А именно – завещание Юлите. Юлите велела, чтобы её экземпляр «Надземного» передали мне, и также письма Е.И., адресованные ей. Особо подчеркнула, что половина этой книги уже принадлежит мне, ибо я ей когда-то дал дополнения – копию из моего экземпляра. Проблема была бы простой, если бы это была всего лишь книга Учения. Но это была вторая часть «Братства» – книга, которая только Предоставляется. И как же я мог и смел сам решать! Если бы я имел абсолютную ясность относительно последователей Юлите, если бы они переписывались с Е.И., заслужили бы полное её доверие, тогда мог быть и другой подход. Но и в таком случае мне самому было бы трудно < решить>. И хотя я Бируту уважал, особенно в этот вечер она сияла духовностью, но Вайтекунаса я совершенно не знал, хотя отзывы о нём слышал хорошие. Но в моём сознании опять всплыл их конфликт с Юлите, резкие упрёки их обоих по отношению к Юлите за малую активность, столь эмоциональное, столь резкое и грубое письмо Бируты мне за то, что всем сердцем я защищал Юлите. Конечно, всё это – минуло, и негоже ворошить прошлое, если бы только определённо знать, что Бирута сильно продвинулась вперёд. И, быть может, мотивы её были благие. И всё же – прошли ли через испытания Бирута и Вайтекунас? Разумеется, я не смею судить, я сам полон ошибок, я сам временами могу только изумляться духовной активности, единению литовцев. Но чтобы решиться, мне нужно было всё заново и заново передумать. Мне нравилось то, что Бирута рассказала Драудзинь. Бируту в Вильнюс проводил Вайтекунас, чтобы собраться вместе у Серафинене. Прощаясь с Бирутой на станции, он сказал: «Как бы ни было, сохрани ясность сердца». Она также сказала, что в тот день, когда мы с Гаральдом гостили в Каунасе, Вайтекунас был занят на работе(?). И ещё мне было бесконечно больно, когда Драудзинь со слезами защищала мысль, что неправильно не завещать эту Книгу Бируте, которая вместе с Вайтекунасом уже фактически руководит Обществом. Но и Драудзинь в своём чувстве не могла понять, что эта книга не Завещана Литве, но единственно Доверена Юлите. И ныне я иначе не мог! Я сказал: «Я её сохраню, чтобы передать Е.И. Она и решит...» И Гаральд думал так же. Мы оба когда-то получили этот Дар, потому и наши мысли совпадали. Знаю, что я причиняю большую боль литовцам. Знаю, что всегда, вспоминая их, мне неизменно будет грустно. Но будет жажда стать лучше. И иначе я не мог. Тем более, что в связи с этой Книгой были Указания. Чтобы исполнить их, придётся в этом десятилетии болезненную ситуацию пережить не однажды, но во мне живёт бесконечное стремление стать лучше. Если я ошибся, хочу исправить свои ошибки. Если кому-то причинил страдания, хочу всё обернуть к добру. Но знаю, что всем пламенем сознания я должен всё больше концентрироваться в Духе. Тогда и голос сердца будет проявляться яснее. Тогда и другим смогу принести больше блага.

В октябре ушёл и второй наш друг – Эмилия Виестур. Правда, в Общество она приходила нечасто, но Учению прилежала всем сердцем. Все хвалили её готовность жертвовать ради блага других, помогать другим, где только можно. Театр она любила, можно сказать, сверх меры. Всё её сознание было привязано к искусству. Мне с ней встречаться выпадало редко. Пусть её сознанию будет Светло!

Гаральд получает от Мисиня письма, регулярно шлёт ему деньги. Ныне Мисинь освободился от фабричных работ, живёт у дочери, которая вышла замуж и имеет свой домик. Наверное, в ближайшее время в Латвию не вернётся. Он ведь был очень активным человеком, быть может, теперь искупил какую-то карму, и страдания трансмутировали сознание. Его созидательный энтузиазм действительно пригодится в Будущем. Он несколько раз присылал Гаральду кедровые шишки. Гаральд теперь может порадовать своих друзей и пациентов новыми лекарствами, повышающими энергию. И я постоянно применяю его лекарства, когда пишу. Гаральд так много хорошего сделал для меня и моей семьи. И сейчас он тоже время от времени нам помогает. У нас, к примеру, в этом году не было бы никакой возможности приобрести картофель, если бы Гаральд не помог. Теперь Гаральд переписывается с профессором Коровиным из Ташкента и в восторге от того, что получит с восточных гор и пустынь целебные растения. Он чувствует, что в них больше всего психической энергии. Он мечтает весной поехать в Ташкент. Читает книги Коровина. Вынужден сидеть дома и читать, ибо ожидает пациентов. По утрам работает в школах. Часто встречаемся. Есть многое, что обсудить. Теперь, в ноябре, опять очень тяжкие токи. Вообще – астрологические аспекты неблагоприятны. Вчера в гостях у Якобсонов всё было очень возвышенно. Этому способствовали и картины Н.К., которые мы принесли с собой. Только недавно мы прочли в Учении, что образы искусства имеют чрезвычайное значение, особенно в годы Армагеддона, но что картины только тогда обладают влиятельным целебным воздействием, когда их энергии активизируются нами, когда зритель входит в деятельный, восторженный контакт с красотой искусства. Это ведь абсолютно правильно, как же мы этого раньше не понимали? Ибо какое же значение имеют картины, если они находятся в упакованном виде? Мы ведь, периодически собираясь нашим маленьким кружком, хотели бы высекать светлейшие огни в нашем общении. Иногда действительно бывает хорошее взаимопонимание и согласие в нашей среде. Ощущаем духовные токи. Бруно исполняет любимые сочинения Рихарда Вагнера, Бетховена и других. Вместе читаем, обсуждаем. Шлём добрые мысли. Пусть всему миру будет действительно хорошо, пусть всюду будет мир! Пусть будет хорошо Русской Земле! Пусть будет светло и Латвии!

Политическая ситуация очень напряжённая. За круглым столом дипломатов – величайшие несогласия. Угрозы войны. Война всё же не начнётся, но конференция проходит в тяжёлой атмосфере. Что же будет? В пространстве нечто взрывоопасное. Мы ведь не можем своим маленьким человеческим умом определить прогноз всех великих событий. И нам трудно судить о явлениях, которые обычно приходят в таком виде, как люди этого не ожидают. Когда я думаю о политике, в моём сердце неизменно звучит тайное желание: «Да будет Твой Разум, не мой! Пусть будет всегда и везде так, как для человеческой эволюции лучше всего».

Приблизительно 3 ноября я окончательно завершил свой труд об идее перевоплощения. Ушло более двух месяцев большого напряжения. Я смог больше работать на службе, ибо получил лёгкое задание: приводить в порядок карточки, выполнить норму мне помогала дома Элла. Я писал взахлёб, поэтому – мозаично. Были и мгновения восторга. Помню, как в поезде, думая о давних жизнях, со слезами на глазах вспоминал своих друзей – спутников дальней дороги. Много читал, думал. Некоторые лучи мыслей ловлю из пространства. Сердце моё полно благодарности за то, что мне нежданно опять дана возможность сосредоточиться в работе над трудом, с которым всё моё сердце и ум. Понятно, что и дома в последний месяц не было легко. Элла в связи с воспалением вен на ноге и открытой незаживающей раной опять больше месяца провела в постели, нам с Гунтой пришлось хозяйничать. Но теперь Элла здорова, и напряжение миновало. Сейчас пробую работать над своей заветнейшей Книгой. Заново переписал главу о Беловодье, сократил «Путешествие в земной рай». Больше бы было полёта чистых мыслей, восторга, освобождённости от земных тягот, от всех токов, которые теперь так часто больно теснят. Будет хорошо!

Недавно меня навестил один старый знакомый, ещё лет моей юности – Э.Судмалис. Он состоял в партии, в своё время был членом левой фракции сейма, но при этом – один из редчайших идеалистов. Из-за этого и пострадал. Долгие годы пробыл в лагерях ссыльных на Севере, много настрадался, познал горе народное, наверное, перестроил и объективизировал своё воззрение на все вещи. Наша встреча была случайной, живёт он в сельской местности, но я чувствую, что нам придётся ещё временами встречаться. Ибо Судмалис действительно будет истинным «стройматериалом» в Новом Мире.

Работы много. Мыслей – без края. Масса напряжений. Но знаю, что продвинуться смогу только с Помощью.

17 декабря. Среда

Невероятная, чрезвычайная, поражающая логику разума и сердца весть! Я ещё не верю, не способен верить и не поверю, пока эту весть сам, реально, ощутимо, своей сущностью не проверю. Но что такая весть существует – это факт, который не подлежит сомнению. Сегодня на работе ко мне вошла Вернер и положила на стол записку, которую для неё тайно написала её коллега, вчера в 9 вечера слушавшая по радио на русском языке «Голос Америки» – новости. И ту же самую весть, спустя час, мне сообщила Пейле, которую ей только что на улице поведал Фрейман, а именно: «Позавчера, 15 декабря, в возрасте семидесяти трёх лет, в Нью-Йорке скончался профессор Николай Рерих»! [185] Следовала краткая биография и описание его деятельности. Всё же не могу, не в силах поверить! Куда уйдут все наши мечты, наши надежды, наша вера? Где свет России, где спасение нашей планеты?! Ибо Сказано, что спасение Земли Русской есть возрождение всего мира. Только что через всю Россию прокатилась чрезвычайная волна хаоса, и кто же теперь внесёт свет гармонии в сердца русского народа? Будет не хватать сильных, организующих рук Н.К. И всё же, если действительно это произошло, План Владык не изменится, он продолжится, ведь есть ещё Е.И., воинственно-независимая и женственно-мудрая, есть сын Юрий – «лев пустыни». Всё же ещё не верю, не верю! Недаром Н.К. сам мне писал: «Сколько раз меня хоронили». Подобные официальные слухи ходили о нём уже несколько раз. Как знать, может быть, в сей момент было космически необходимо, чтобы такие слухи распространились и имя Н.К. вообще на время исчезло из поля зрения некоего государственного устройства, чтобы потом опять он всплыл из забвения во всём сиянии своего духа. Ибо как же верить невероятному? Но кому ведом Высший План? Ушла Юлите, не дождавшись желанной Эпохи. Ушёл когда-то Феликс, который сам был убеждён, что будет участвовать всем своим существом в строительстве Света. Где он сейчас? Они теперь, в последние дни Армагеддона, в Тонком Мире сражаются в космических битвах, помогают спасать человечество, помогают спасать планету. И, может быть, там, в огненной сфере, Н.К. сможет свершить ещё более непосредственный, более огненный подвиг.

Жду ещё других, более точных вестей...

Да, что же Советское государство за эти последние две недели пережило в связи с неожиданной денежной реформой! Какое сумасшедшее волнение, какой бесовский массовый психоз в сознании спекулянтов и части народа! Почему же правительство эту реформу не провело внезапно, сразу, но позволило целые две недели бушевать стихиям? Возможно, что спекулянты меньше всего потеряют, ибо они безмерно понакупили и т.д. Какой хаос царил всё это время в Тонком Мире! Когда я в воскресенье ходил на базар, то чувствовал себя истинно, как в пекле, и у меня несколько дней сильно болела голова. Мы думаем, что джинны сознательно медлят, чтобы возбуждение и хаос были больше. Наконец, вчера началась новая экономическая реформа, было бы только доверие в народе!

Ещё воскресным утром наша маленькая «батарея» объединилась сердцем в молитве о спасении России! АУМ! Да будет благо всему миру! Да будет спасена священная Русская Земля! АУМ!

20 января

Больше никаких сведений о том, что Н.К. нет более на физическом плане, я не получал. Единственной была эта весть американского радио. Даже в московских газетах ни малейшей заметки. Жду ещё «Славяне», где когда-то появилась статья Н.К. Так советская власть ценит своего самого выдающегося, самого чудесного Духа! Того, кто принёс в жертву Русской Земле кровь своего сердца, свою жизнь. Все эти годы он ждал возможности вернуться на родину. Если реальным было его прошение о визе, то, значит, был ожидаем поворот в существе и психике государственного устройства. Перед уходом Н.К. пришлось пережить два великих потрясения: экономический хаос в России и провал конференции министров иностранных дел. Кто знает, какие военные походы в иностранной прессе направлены против России? И всё это пережило огненное сердце!

Мы собирались несколькими маленькими группами, вспоминая Н.К. Я прочёл посвящение моего сердца. Это были моменты глубокого и трогательного переживания. Между нами сияла большая дружба. Собирались мы и как обычно, у Рождественской ёлки. Как хотелось бы, чтобы среди всех, всех, всех была истинная сердечная дружба! Что с того, что кто-то, быть может, горит меньше, кто-то медлительнее, что у иных поярче ошибки или недостатки, – ведь кто же из нас без изъяна? Лишь бы друг всем сердцем желал отдать себя на общее благо, лишь бы жаждал принести хоть крупицу для великого сотрудничества и служения будущему. Сколь терпимо и благоговейно Учение подходит к каждой личности, несущей в себе лучик света и желающей этот лучик отдать другим. За последний месяц я выписал из книг Учения и также из писем Е.И. и статей Н.К. темы о молитве, о житейских проблемах и об «искусстве творить взаимоотношения». Выписывая по последнему вопросу, я переживал большую радость и волнение. Какая невыразимая чуткость, какой пиетет, какое благородство, перед которым мы можем только в благоговении склонить голову и учиться, учиться и подражать. Каждый цветок на лугу мил Мастеру, каждого Он желает видеть в кооперации великой Красоты. Последнюю тему я спешно переписал и для Гаральда, в маленький блокнот. Этот чудный человек, который может быть божественно нежным и полным жертвенности, всё же ещё не может одолеть (хотя и редко) мгновений своих взрывов. И взрыв ведь не может быть объективным. В таких случаях сердце так болит! Но я верю, я знаю, что и моя книжечка принесёт благословение. Гаральд за последние годы сильно вырос. Но ему всё ещё надо опять и опять сдерживать свой темперамент крепкими вожжами. Ибо тогда его громадный потенциал свершит великие дела. Он так много хорошего делал и для меня, и в практическом, бытовом плане. Когда было трудно, нежданно приходила поддержка от друга. За многое я благодарен ему. И наша дружба абсолютно необходима, и всеми силами я пытаюсь вносить в неё новые, огненные опоры, и дружба стала истинно органичной. У него я учусь и глубокому пониманию проблемы Русской Земли, ибо никто так не любит эту родину будущей расы, как Доктор. Теперь он мечтает о путешествии в Ташкент, хочет участвовать в экспедиции ботаника Коровина в горах. Пусть ему повезёт!

Чувствуем, что наша маленькая группа, наша батарея сердец, так необходима! Только ещё больше следовало бы ассимилировать сознания. Ибо Доктор и Якобсоны – люди иного темперамента, чем Драудзинь и чета Пормалис. Но если есть горение сердца, то и внешние формы рассеиваются. В день Нового года я прочёл посвящение своего сердца нашим ушедшим друзьям. Как много их, как много лучей света геройства духа они оставили в моей земной жизни. Эту чудесную плеяду воителей духа открыл наш Феликс, наш огненный земной учитель, затем – Клементий, Аринь, Сеглинь, Велта, Залькалн, Мисинь, Виестур и, наконец, Юлите – эта наиболее чуткая душа, которую в средние века приравняли бы к святой. И затем – Н.К., наш духовный, огненный Отец. Какая рать воителей Грааля горит ныне в Горнем Мире всеми огнями сражения за благо человечества.

Свою работу о перевоплощении ещё в ноябре я отдал перепечатать на машинке, но пока не видел её в готовом виде. Затем завершил Темы[186], ещё пытаюсь закончить выписки о Братстве. Элла за время болезни перевела книгу Кюбера, полную легенд, о трёх свечах Вероники, просит меня, чтобы я сделал редакцию. И опять надо будет браться за мой самый заветный труд – о Братстве Грааля. Первый том книги почти готов, только некоторые главы выросли в слишком индивидуальную тему, надо объединить. К примеру, «Община старейшин на Сионской горе» и «Путешествие в земной рай» в процессе работы развернулись в отдельные исследования. И новые материалы для этой части теперь трудно найти, моя библиотека всё более ограничивает своё духовное лицо, спецфонд, напротив, сильно вырос. Там и шесть моих книг. Несколько книг я выписал из библиотек России. Если возгорится огонь творчества, то и материалы придут. В скором времени надо будет браться за вторую, эзотерическую часть, которую я начал уже десять лет назад.

Да, какой духовный голод в русской молодёжи, кто утолит его? Теперь их кормят готовыми формулами, которые всегда далеки от сердца и ускользают от ума. Когда же придёт наконец великое возрождение духа?! Конечно, основы героизма укрепляются, «джинны строят храмы». Всё же есть некие неосознанные, светлые искания, некий тайный непокой духа, тоска по давно забытой романтике, чистой красоте жизни по примеру подвижников духа. Прогресс ощутим даже во внешних формах, но очень медлительный. Самое радостное, что безбожие больше не пропагандируется, мне кажется, что все подобные учреждения закрыты. Даже книги в новом издании откорректированы. Даже схема библиотечной классификации теперь уже не указывает «борьбу с религией». Это всё же продвижение. Но внешне всё покрывает пелена. Кто же её раскроет? С одной стороны, реформа, с другой – неразбериха. Нечто подобное и в экономической отрасли. Магазинам разрешено работать только с 9 до 6 – это время работы чиновников. Так, со спекулянтами на базарах борьбу ведут, но в магазинах у них простор для деятельности. Единственно хлеб можно легко купить. Спасибо и за это. И все цены сравнительно ниже. Это всё же продвижение. Случилось бы потрясение, проснулся бы дух! Зажёг бы духовный переворот неисчислимые чистые сознания! Это – наша самая заветная мечта.

1 марта. Понедельник

Хотя январь был отмечен психическими натисками и затруднениями, и атмосфера была полна какой-то тяжести, в феврале дух опять смог взлетать высоко, и физическая оболочка не мешала. Пытаюсь умножить сознание всеми силами, экономить время для самых необходимых дел, и всё же мало ещё я сделал. Вечера проходят по-бытовому, очень импульсивно. К счастью, на работе могу заняться переводами, могу и для своего заветного труда выбрать мгновения. Так создавалась и моя книжечка об искусстве творить взаимоотношения, копию которой я отослал Гаральду.

Делал я её с самыми добрыми чувствами, в убеждении, что этот вопрос для всех нас более всего актуален, что только на основе тонких, чутких отношений можно строить нечто по-настоящему вечное. Может быть, всё же это была моя внутренняя борьба с взрывной природой Доктора, ибо, хотя он за последние годы значительно себя гармонизировал, всё же не всегда его отношение к друзьям и к другим людям было соизмеримым. Моя внутренняя сущность всегда стремилась незаметно на него влиять, чтобы «лев» преобразился в могучую силу, но мой метод не всегда был успешным. На этот раз в книжке я кое-что подчеркнул, думая, конечно же, о себе. Гаральд прислал наконец мою книжечку обратно, сам сделав новую копию для себя. Думаю, всё же мой труд не был напрасным. И затем я написал тёплое письмо, что нам вместе нужно бы стараться видеть и искать в другом не то, чего в нём не хватает, но то, что он в силах и может дать. Ибо излишне тщательно «осматривая» слабые места в доспехах своего друга, мы не помогаем ему укреплять их, но только обременяем его своими мыслями и даже задерживаем. Нужно проявлять всё тепло дружеского сердца, чтобы реально, на самом деле помочь другому. И далее я писал, что нам следовало бы настраивать наше сознание на один тон выше, что мы должны вновь и вновь пробуждать непознанные огни, что наши друзья ещё слишком мало активизируют своё внутреннее горение.

В январе, после длительного отсутствия, приехал из Вильнюса Дабкус, один из духовных сыновей Серафинене, наверное, тот, который ей ближе всего и ближе к Учению. Вторым был художник Вайткус, он нам с Гаральдом нравился из-за его большой простоты, сердечности и подвижности. Дабкус изучает педагогику, работает в университете в качестве аспиранта. Он на самом деле – милый человек, завоевал наши симпатии. Серафинене написала письмо с вопросом, что делать с её самыми священными вещами, если ей пришлось бы уйти с этого плана, что она будто бы чувствует себя больной и слабой. Я ей ответил длинным письмом, успокаивал, что нам ещё надо дождаться осуществления нашей великой надежды – приезда Е.И. Мы пригласили Серафинене в скором времени к себе в гости.