Жизнь отца 43 страница

Рая и Людмила ознакомили нас с коллекцией картин Н.К., которую он подарил своему сыну. Здесь ведь – целый музей! Затем провели нас в свою спальню. Потом показали святые для них альбомы, где фотографии экспедиции и комнаты Е.И. в Наггаре и Калимпонге. Сердце словно ослепило светом. Рая и Людмила проявляли к нам такое доверие и любовь. Даже подарили фотографию рабочей комнаты Е.И., наиболее священный её уголок. Они часто плакали, выходили в другую комнату, чтобы не показывать своих переживаний. Их сердца не выдерживали, соприкасаясь с когда-то столь привычным, сокровенным, а ныне – недосягаемым.

В субботу, 12 апреля, в 9 часов мы направились на выставку. Через час, когда мы уже ознакомились с экспозицией, начали подходить гости. Первое впечатление – нечто чрезвычайное, ослепительное, чудесное. Истинно – волшебство красок. Когда входишь в центральный зал, чувствуешь себя, как в сказочной стране. Как же это возможно, что есть сознательные люди, и особенно художники, не способные воспринять это до глубины сердца?!

Выставку открывал заместитель министра культуры Пахомов. Он упомянул и о Пакте Мира Рериха, который был принят в 1954 году ООН. Затем говорили Иохансон, Сергей Герасимов. Последний поздравил и Сына. Говорил секретарь индийского посольства, который в своей речи высказался, что видит в Рерихе и индуса. Что сегодня праздник и для Индии. Но наиболее чудесно, непревзойдённо говорил посол Цейлона[211]. < Рерих> – пророк, который жаждал братства человечества через искусство.

На второй день, в 11 часов, мы опять гостили у Юрия. Затем все вместе направились на выставку. Юрия окружила большая толпа молодёжи, задавали бесконечные вопросы. Мы сделали записи в книге отзывов, у меня получилась целая страница.

В понедельник выставка не работала. Я с дочерьми съездил к скульпторам Арендт и Григорьеву. Оба они – чуткие люди, старые теософы. Ей когда-то бывшая руководительница теософской ложи Буткевич подарила отличное изображение Учителя. Она интересуется и Учением, сама переписала «Братство». Подарила мне отливку миниатюрной статуэтки индийского святого. Были мы в мастерской выдающегося анималиста Ватагина, в этом же здании. Всю жизнь он лепил и рисовал животных. Был и в Индии, откуда привёз рисунки. Приятный человек, старый теософ. (Соприкоснулся и с Живой Этикой.) Мне кажется, что с этими людьми мне ещё придётся сотрудничать. У художников ведь более широкий диапазон, чувствознание, которые лучше приближают ко всем понятиям.

Вчера ко мне домой пришла теософка Рачинская, лагерная подруга Эллы, и Нагель-Арбатский, друг Хейдока, тоже возвратившийся с Севера. Последний хотя человек и сердечный, но внутренне сдержанный (он, однако, интересуется Учением), но вижу – психист, у него какой-то странный провод в астральный мир, и вообще – самомнительный относительно своих способностей. Но ведь самомнение – первое препятствие на пути Эволюции.

На выставке я ещё встретился с гомеопатом Бубновым, который приехал из Ленинграда. Он – добродушный старичок, у которого дочь и внучка тоже врачи и, так же как и отец, интересуются теософией. Он в восторге от писем Е.И. Трудно, однако, ему будет освободиться от своего личного мнения – он ищет синтез теософии и христианства. Вообще, с молодым поколением несравненно легче найти взаимопонимание и говорить о существенных вопросах. Их сознания эластичны, и с каким почтением они прислушиваются к каждому слову!

Познакомился я и с неким Обнорским, который из теософа внезапно превратился в кришнамуртиста, прочёл «Книгу жизни» Кришнамурти. Действительно, последний всё ещё разъезжает по миру и смущает слабые сознания. Кому же теперь Кришнамурти служит, сознаёт ли он, что творит? Наше мерило, от которого Кришнамурти уклоняется, единственное – Эволюция и Иерархия.

Переночевал я у Антонюков, милых людей, тоже бывших теософов (ныне – сторонников Живой Этики), распространяющих свет и на других. Но им трудно освободиться от привычек. Как все – идут спать в час ночи. Мне трудно было уснуть и спал мало, и это ещё больше усугубило давление моей больной головы. Потому уже во вторник я отправился домой, но ещё с утра вместе со своими дочерьми гостил у своих милых Друзей.

Вернулся домой, но можно понять мою невыразимую тоску! Надо было всё же ещё на несколько дней остаться. Но я один без провожатого никуда не могу идти. Гунта в университете. Илзе легла в больницу. Рассказал обо всём друзьям. Написал обширную статью о выставке, отдал через Судрабкална в редакцию «Литература ун Максла»[212]. Интересно, как теперь отреагирует официальная мысль? Мы – наиболее преследуемые, от нас убегали, как от чумных. Имя Рериха когда-то было < для властей> самым страшным. Но теперь приближается Победа в наиболее широком смысле. Да воссияет Свет! 12 апреля – исторический день на скрижалях культуры Русской Земли. Истинно – поворот. Истинно – начнётся стремительное восхождение.

Вчера во главе с Драудзинь ещё семеро наших друзей поехали. Нам сообщили, что срок закрытия выставки – 22 апреля, потому так торопились. Надеюсь, что выставку ещё продлят. Потоки посетителей заставят дирекцию уступить.

Выставку перевезут в Ленинград, в Тбилиси, а также в Ригу. Тогда опять мы будем среди незабываемых образов.

7 мая

29-го вернулась Екатерина с друзьями. Каждая весть была великим переживанием. В первый день меня посетила Екатерина, затем я пригласил Мету, Лонию Андермане, Мильду Бонзак.

В пылком восторге каждая имела что сказать – что-то своё, особенное. Последние на выставке постоянно ходили за Юрием, когда он, окружённый толпой молодёжи, ежедневно давал пояснения, находя контакт с молодыми пламенными сознаниями.

В последнее время в очереди люди стояли уже по 3-4 часа. Большинство – молодёжь, по дороге в школу или из школы. В этих очередях искрились и вспыхивали в пространстве многие мысли и пожелания. К примеру, кто-то сказал: «Звезда брошена в сердце России!»

Друзья заранее созвонились с Юрием, попали без очереди. Сказали: «Мы к Юрию Николаевичу». Когда в очереди начали роптать, вахтёрша сказала: «Да это всё люди Рериха».

Юрий велел Екатерине передать мне сердечные приветы и благодарность за письмо, передал для меня краткое ответное письмо, Рая и Людмила < передали письмо> Гунте.

Екатерина гостила у Юрия вместе с Метой и Ольгой Крауклис. Во второй раз она была одна.

В принципе решено, что будет постоянный музей, наверное, в Архангельском, около Москвы. Издадут монографию, цветные репродукции, будет и документальный фильм.

Явился на выставку и Михайлов, больше всего в восторге была его жена. Она пришла и вечером на «световые эффекты»[213]. Она предложила продлить выставку до 4 мая. Вообще, и сам Михайлов очень заинтересован.

Событие в самом деле великое. Энтузиазму многих нет границ. Это отражается и в книге отзывов, иногда достаточно резко. Например: «Как нас до сих пор обкрадывали!» Все едины во мнении, что такой выставки ещё никогда не было. Требуют музея, книг и т.д. Юрий сказал Екатерине: «Волна пошла вверх, нам надо радоваться, но мы не имеем права их напугать. Придёт время, когда сможем что-то делать, печатать книги и т. д.» Конечно, сознание пробуждать надо постепенно, нельзя переусердствовать. Мы, рижане, старались быть по возможности «скромными и незаметными». Но сердце у нас горит безмерно, сопереживая всему. Смотрим сердцем, хотим помочь.

Юрий напомнил мне, чтобы я спешно писал о картинах Н.К. – скоро пригодится. Е.И. ведь завещала, чтобы я написал «о космичности в искусстве Рериха». Эта задача глубоко отзвучит в моём сердце. Второе спешное задание – завершить популярный труд о психической энергии, который предназначался бы для всех.[214] Первый черновик сделан, но как много ещё нужно над ним работать, дополнять. Но не всегда будничные обязанности жизни позволяют возвращаться к самому любимому.

В московских газетах было немало статей о выставке. Ждём появления их и в журналах. Теперь с тоской жду каждой вести, как будут развиваться события с выставкой в Ленинграде, где её откроют примерно 10 мая. Сведение об этом вчера получил наш Рижский музей. В Ленинграде выставка будет около месяца и затем, в середине июня, отправится в путешествие в Ригу!

Н.К. начинает теперь путь странника по своей родной земле. Но это – десять лет спустя после его ухода. Как бесконечно медленно растет сознание! Русская Земля только тогда принимает Священный Дар, когда многое уже слишком поздно. И всё-таки – никогда не поздно. Действительно, на пути восхождения русского народа теперь начнётся новый, звёздный этап.

18 мая

Рассказывают о громадном успехе выставки в Москве. Люди стоят по 4-5 часов в очереди. Кто-то сосчитал – 700 человек! Постоянно продлевают и продлевают. Крайний срок – 25 мая!

13 мая у Юрия была Ольга Крауклис. Привезла мне от Юрия сердечное письмо с цитатами из письма писателя Панфёрова. Оказывается, состоялось закрытое собрание художников и писателей, на котором по заданию ЦК говорил Панфёров. Решение ЦК – объявить Н.К. великим народным художником.

«Нужно воссоздать образ Великого Труженика, человека громаднейшей души». «Искусство его – это неореализм». «Молодёжь должна учиться». «Пусть будут последователи Репина, Сурикова и Рериха». «Пусть подражают».

Несколько журналов будут посвящены искусству Н.К. Будут репродукции, монография, наконец – музей. Фильм, телепередачи.

Юрия пригласили читать лекции об Индии в Московском университете. Какая-то молодёжная организация пригласила его прочесть о йогах и религии Индии.

На выставке над < столиком> с каталогами было два плаката. Один с биографией Н.К., второй – о Пакте Рериха.

О Юрии и о выставке здесь подробно писать не буду, ибо всё это отображено в моей хронике – в «коричневых блокнотах».

16 июня

Этот день – осуществление всех наших многолетних мечтаний. Несколько лет назад никто бы в это не поверил. Этот день для нас, рериховцев, – Праздник Праздников. Почему же другие не ощущают, что это величайшее событие? Почему же не загораются несчётные сердца? На открытии народу было много, но как будет позже? Эта выставка на самом деле – камень испытания всем сердцам, Риге и Латвии.

На открытии были произнесены две сухие речи. Всё ещё руководящие круги полны страха и подозрений.

17 мая «Литература и искусство» поместила мою статью о московской выставке: «Выставка памяти великого художника». Это было истинным продвижением. Это подготовило дорогу для тех, кто ещё боязлив, многих – изумило. Только что рериховцев преследовали, а теперь у них триумф?!

Я слежу за каждой газетной строкой, относящейся к Н.К. В «Советской культуре» появилась статья Ольшевского, где подвергалась критике идейная сторона картин Н.К. Разумеется, у наших друзей это вызвало большое возмущение. Я послал < туда статью> «О жизненной правде в искусстве Рериха». Хотя чувствую, что не напечатают. Оказалось, что Ольшевский сам является там главным редактором.[215] Ещё предстоит с некоторыми дугпа сражаться. Но пусть сражается сердце самого русского народа. Сердце молодёжи от прикосновения к великому Искусству воспламенилось.

5 июля

Всё же Рига не выдержала одного из величайших испытаний. Не раскрыла своё сердце. Количество посетителей – умеренное. За первую декаду – 4000! В это число входят и наши друзья, которые приходят очень часто. Конечно, меня здесь видят каждый день. Встречаюсь со светлыми людьми. Здесь место встречи латышской духовной интеллигенции. Земдега, Галениекс, Атис Кенинь вместе с Аустрой Дале. Именно художников меньше всего. Нельзя сказать, что много и молодого поколения. Некоторые девушки часами сидят и смотрят. Кто может знать тоску, родившуюся в юной душе?

Из Эстонии приезжал Беликов. Он тоже написал в «Советскую культуру» статью, полемизирующую с Ольшевским.

Затем – были литовцы. Дольше всех прожила здесь Бирута. Были из Вильнюса, Каунаса. В прошлое воскресенье – Владас Яловецкас. Он – один из самых симпатичных. Он и ещё некоторые в последние годы были несогласны с Бирутой в связи с тем, что она под воздействием Вайтекунаса. Это – оппозиция Вайтекунасу. «Проблема Вайтекунаса» – вот, что до сих пор раскалывало единство литовских друзей. Бирута и Юлите < Миневичюте> встретились в моей квартире, вновь заложили «краеугольный камень сердца» единения и дружбы. Этому я был очень рад. Я сказал: «Что же на свете способно объединить, если не искусство Н.К.?» Во-вторых, что же, если не сердце, а литовцы ведь столь сердечны. Однако единение придёт постепенно, когда окончательно освободятся от Вайтекунаса. И в самом деле, он – странный человек, с ярким, суровым интеллектом. Некоторые его хвалят, другие – избегают. Его кардинальная ошибка – высокомерие: не вступил в Общество, но желал влиять на него, руководить, выступал временами против Юлите – самого чудесного человека, о которой Учитель сказал, что у неё наиболее гармоничная аура. Вайтекунас после ухода Юлите хотел руководить < Обществом>.

10 июля

В это воскресенье ко мне опять прибыла группа литовцев, чтобы я помог их единению. Зачем ставить в центр одного человека, пусть считают его таким же, как сотни других, со всеми его как хорошими, так и плохими свойствами.

В эти часы, когда грядут решающие события, когда рыцарям Грааля следует сосредоточить все свои силы ради Победы Света, жутко представить, что они именно теперь предаются разборкам личностной пыли.

Пусть память о светлой, героической Юлите опять вас обновит и объединит! Истинно так!

Из литовцев несколько дней гостила у нас Юлите Миневичюте – молодое, чистое сердце, она состояла в Обществе, жила вместе с Юлите перед её уходом. Я её просил, чтобы она написала воспоминания о Юлите. Она поможет литовцам решением сердца.

Вчера я встретился даже с Тарабильдами! Она – выдающаяся художница, он – окончательно застрял в инволюции, < запил>. Я сказал: «Именно искусство Рериха должно обновить. И Пакт Рериха теперь принят. Упоминается даже в июньском номере журнала «Советский Союз»!»

Почему не приезжает Надежда Серафинене? Ведь она хотела. Или она тоже стала «проблемой»? [216]

Истинно, выставка – это место нежданных, часто чудесных встреч. Всех людей со светлым сознанием, которых я раньше когда-то знал, встретил здесь. Выставка – часть Космического Магнита, притягивающего души, гонимые огнём устремления.

Нередко встречаюсь и с Фелицией Осташовой, человеком прекрасной души, она мне много помогает, переводя мои труды на русский язык и т. д. Приезжает сюда и вся даугавпилсская плеяда, воспитанная ею.

Екатерина недавно видела пророческий сон. Е.И. ей сказала: «В скором времени можно ожидать решающих событий». – «А что делать?» – «Быть готовыми».

Что за решительные события, о которых Е.И. предупреждает? Возрождение духа? Или – нечто политическое?

Сердце всё время напряжённо живёт в дыхании великих переживаний.

*

Оказывается, упомянутый сон имеет ещё вторую часть, на которую я не обратил внимания.

Екатерина шла дальше и встретила умерших г-жу Мисинь и Валковского. Рассказала им о своём сне, будто бы она его видит уже в четвёртый раз. Валковский сказал: «Если было четыре раза, то имеет значение».

В символике моих снов числа всегда имели значение. Может быть, 4 – означает месяцы? Значит, сон должен исполниться в начале ноября?

15 июля

Я всё ещё в растерянности. Как же могло случиться, что мы не победили, что выставку вчера закрыли? Нет, это вовсе не победа тьмы, просто – карма латышского народа. По сравнению с москвичами посетители слишком мало проявляли огня сердца. И, главное, вершители судеб Латвии по своей сути – истинные «каменные истуканы». Министр культуры Д. даже не был на выставке (его заместители всё же были). Вчера к нему ходили несколько делегаций с просьбой продлить выставку. Ольга Крауклис с друзьями понесла заявление, подписанное посетителями. Была и Илзе со студентами. Оказалось, что в этот момент в кабинете министра был Лебедев, начальник Управления культуры Москвы, который < настроен> против Н.К.! Не помогло и то, что звонили из Москвы из Министерства культуры, чтобы продлили выставку. Дело в том, что директор училища прикладного искусства Ф. хотел к государственным праздникам устроить выставку своих выпускников, и ему нужно было помещение. В лице директора музея Пределиса он нашёл себе настоящего строптивого боевого товарища. Так образовался тёмный фронт четырёх мужей. Истинно, Латвия – болото! Потому я говорил: было бы лучше, если бы вначале устроили выставку в Ленинграде, чтобы звонки из столицы сильнее долетали до нас и нарушали бы покой застывших мозгов властей предержащих. Когда же, о когда же культуру поведут опять истинные духовные факелоносцы, для которых Культура есть нечто, сияющее в сердце и во всей жизни?

Бедная Качалова много сражалась. Она меня информировала не только каждый день, но почти что каждый час. Так я постоянно сопереживал всем волнам, бушующим вокруг выставки. Она написала и четыре статьи для прессы («Советская молодёжь», «Литература ун Максла», «Звайгзне», «Лиесма»[217]). И в министерство она ходила в обход своего начальства. Я ей пожелал: «Вам надо стать незаменимой». (Пусть она больше читает Учение!)

Вчера, около часа дня, когда я пришёл в музей, над Ригой пронеслась гроза и ураган. Гремел гром и обрушивались потоки воды. Нам казалось – как символ.

В последнюю неделю было много посетителей. В Риге такого никогда не видели. Каждый день – новые неожиданные лица. Конечно, кто хотел, тот мог попасть. На каждом углу в Риге афиши. Сообщалось и в прессе.

Спасибо Тебе, Величественный Мастер, за великий Огонь, который Ты нам подарил. Он останется жить во многих людях – на века.

17 августа

Всё же нехорошо было начинать полемику с «Советской культурой». Ольшевский написал Беликову злое письмо. Не надо делать врагов. Дугпа, если спокойны, могут помогать строить храм.

Качалова звонила Юрию относительно выставки в Ленинграде. Открытие отложено на конец августа. В сердце готовлюсь.

Сегодня я завершил труд о психической энергии. Я хотел написать доступными словами, которые дошли бы до сознания всех. Придётся ещё много дорабатывать.

4 сентября

Наконец я узнал, что открытие выставки в Ленинграде 29 августа. Решили ехать – я с Гунтой и Илзе. Жаль, что Каролина и Бруно не поехали. Ленинград – красивый город с хорошей аурой, и люди светлее, чем в других местах.

Выставка проходила в помещении Русского музея, картины были широко размещены, однако я бы не желал здесь видеть постоянный музей Рериха. Всё же лучше где-то в отдельном, более уютном здании.

С Юрием я встретился за полчаса до открытия. Позже не удалось его найти. Он тоже нас искал в музее, куда заходил на минутку. Его отвлекали многие знакомые отца. Мне удалось встретиться с Юрием в день отъезда, 31 августа, и только на один час. Мы вышли в парк. Я рассказал ему о нашей выставке, о картинах. Институт востоковедения назначил его руководителем сектора истории буддийской философии и < истории> религии. По радио сообщалось о решении правительства об учреждении постоянного музея Рериха. Относительно сна Екатерины он сказал: «Не нужно сокрушаться. Всё будет хорошо. Но возможно всё. Ничему не надо удивляться». Он захвачен динамикой работы. И мы должны следовать его примеру. Более широко о наших переживаниях я записал в блокноте моей хроники.

Я переработал статью, которую посылал в «Советскую культуру», и отослал её сегодня в редакцию «Звезды».

Я навестил Гаральда, который вернулся после трёх месяцев пребывания на Памире. В Ташкенте с ним произошёл несчастный случай, который повлиял и на ход его путешествия. На этот раз он послушался моего совета и написал две тонкие тетради путевых заметок врача. Он ведь всю жизнь забывал о своей главной миссии – заложить основы новой медицинской науки. Пусть хотя бы думает об этом, хотя бы записывает. Освободился бы он наконец от своих «настроений». Если бы он находил больше времени для Учения, вся его жизнь развивалась бы иначе.

30 ноября

Всё это время очень спешно я работал над своими трудами. За этот год перепечатано на машинке, кроме «Братства Грааля», «На горе судьбы» и «Миссия поэта»[218]. А этой осенью – ещё «Воин Грааля»[219], «Матерь Агни-Йоги»[220], «Бессмертные Лики», «Построим гору». В последнее время я задумал собрать разбросанное по бумагам и составить четвёртый сборник своих стихов, который бы отразил период времени от «Прекрасной душе» до 1942 года. Таким образом я 24 ноября отдал «печатать» свои «Огненные крылья». Многое исправлял, дополнял. Теперь берусь за вторую правку «Введения в Живую Этику». Много, очень много ещё необходимо работать. Тороплюсь, ибо сроки кратки. Притом ноябрь – месяц чрезвычайно тяжких токов. В последнее время опять чувствую себя больным. Давит в груди и опять сильные натиски на голову. По утрам стараюсь преодолевать < недомогание>, ибо должен работать. Психическая энергия на время возобновляет силы. Надеюсь, что в скором времени снова сложатся нормальные условия.

В Киеве выставку открыли 16 ноября. Я хотел тайно и туда съездить, но ныне это невозможно.

В 10 номере «Октября» напечатаны «Листы Дневника» Н.К. Вновь сердце соприкасается с великим, незабываемым Огненным Духом.

19 декабря

Гунта счастлива – 5 и 6 декабря была в гостях у Юрия. Она ездила вместо меня, ибо особенно в те дни я ощущал кульминацию тёмных нападений, и один не хотел рисковать. Мне надлежало решиться незамедлительно, ибо Гаральд уехал в Киев без моего ведома, а ведь с Гунтой Юрий и сестрички в самых дружеских отношениях, поэтому, думаю, он ей раскрыл то, что другим вряд ли сказал бы. Главное, будущий год – решающий! Будем в сердце готовы. Стало быть – сон Драудзинь соответствует истине! Во-вторых, в скором времени Святослав приедет в Россию с выставкой своих картин. Девика будет его сопровождать.

Надо было срочно ехать в связи с журналом Асеева, который нас крайне взволновал. Обо всём этом я уже писал в другом блокноте. Я попросил Д., чтобы больше не принимал... и мне не посылал. Истинно, на Западе хаос нарастает, ибо даже лучшие люди не ведают прочной линии, или в них наивность, приводящая к великим ошибкам. Асеев совершил деяния, которые особенно ужасны в эти дни Армагеддона.[221]

Гаральд за один день часто принимает более пятидесяти пациентов! При этом он боится внезапной проверки. Его нервы часто на грани срыва. В такие моменты он на многое смотрит сквозь чёрные очки. Мог бы я ему помочь! Знал бы он, что, быть может, только я его по-настоящему понимаю и уважаю сердцем, и желаю от души, чтобы кроме своей лечебной практики он начал работу по своему второму главному заданию – научной деятельности. Драудзинь чрезвычайно торопится со своим индексом, уже начинает перепечатывать на машинке. Предыдущий индекс уничтожен.[222] Мета – в стопроцентном служении. (Учение ведь оценивает людей по незаменимости.)

18 февраля

Гаральд всё время пребывает в очень встревоженном состоянии, я предложил ему поехать к Юрию, тем более что Юрий сам им интересовался. Таким образом, 28 декабря Гаральд побывал в Москве. Юрий передал для меня письмо. Мне запали в сердце его слова, что статья о космичности в искусстве Н.К. потребуется очень срочно. И поэтому с 1 января я отбросил в сторону все другие работы и начал собирать материалы и писать заметки. К 19 января я составил подробный план. И, таким образом, вчера я завершил первый черновик к работе «Космические струны в творчестве Николая Рериха». Я очень торопился, превозмогал по утрам усталость и токи, часто импровизировал, ибо знаю, что многое придётся исправлять и дополнять. В смысле творческом я себя хорошо чувствую только в одиночестве в Меллужи, но изумляюсь, что, хотя голова в этом году более-менее в порядке, в ноябре при всех ужасных давлениях мысль работала в целом острее. Этот год величественный, хотя и суровый, но полный веры. Только нервы трепещут в громадном напряжении; кто знает, что происходит в атмосфере (что творится в Тонком Мире?).

12 февраля было 80 лет со дня рождения Матери. Сердце чрезвычайно стремилось в Москву, но на этот раз я не мог. В тот день я ходил к Якобсонам, где мы провели импровизированный час памятного посвящения. Я прочёл свой труд, который когда-нибудь послужит основой для книги.[223] Вечером был у Гаральда, который лежал, тяжело больной гриппом. Повсюду эпидемия гриппа, и сестричка Юрия, Рая, болела.

Гаральду выпала неожиданная поездка в Москву второй раз, примерно 11 января. Он посетил гомеопата Мухина, конечно – и Юрия. Ему больше не хотели разрешать частную практику, но после возвращения ему опять повезло. Оба раза он привозил от Юрия просьбу – перепечатать статьи из книг Н.К., ибо предвидится издать сборник его статей. Мета отлично справилась с этой срочной работой. Второе послание Юрию отвезли 24 января. Статьи отданы знакомой Юрия для «контроля», вряд ли так скоро издадут.

30 января побывала в Москве Екатерина. Гаральд как-то «импульсивно» предложил ей поехать в Москву в гости. Может быть, слишком быстро, без задания, но Екатерине ведь нужно было когда-то съездить. На второй день она уже была в пути. Таким образом, я откладываю на март. Углублюсь в работу. Главное – утроить труд. Статью о Е.И. надо перевести на русский, дать Юрию, когда встречусь. Осташова ныне переводит мою книгу о Братстве. Может быть, потребуется в скором времени, как знать? Конечно, начать можно будет только с Москвы. Всем, кто стремится помочь, сердце моё говорит – Спасибо!

6 июня

Сегодня ночью опять всплыла невыразимая тоска, ныло сердце. Спал мало. Давило на голову и на сердце. Думал о состоянии планеты, о драме человечества, о друзьях, о Юрии Николаевиче, о себе и Гаральде. Этот год действительно является годом великих перекрёстных путей для человечества и для нас всех. Теперь в Женеве на конференции министров иностранных дел происходит последняя попытка найти взаимопонимание, хотя обе стороны глубоко застряли в своих непримиримых доктринах, слышат только самих себя. Разве возможен здесь хоть малейший успех? А когда делегаты разбредутся по домам, что тогда? Все государства, дружные с Америкой, уже вооружены атомными ракетами. Где же сознание, которому можно сказать: «Человечество, не устраивай себе катастрофы»?

Этой зимой с поездкой в Москву мне не повезло. Пятого апреля в Малом зале Дома учёных был вечер, посвящённый Н.К.

Я заболел гриппом. Как часто и реально я чувствую нападения тёмных. Наконец, с 16 по 18 мая мы достигли давно желаемого. Между прочим, по заданию Гаральда мы отвезли Юрию тяжёлую палатку для экспедиций и его лекарства. Попали мы на два вечера, посвящённые памяти Н.К.: в Доме художников и в Большом зале Дома учёных. Многое узнал, пережил. Краткое время было стопроцентно использовано. Подходят и новые друзья (Учения). Лето Юрий проведёт на своей даче под Москвой, которую ему только что выделили. В конце июля поедет в Монголию.

Неожиданностью для нас было узнать, что Юрий болен опасным малокровием, гемоглобин – 37. Потому взял отпуск, много гуляет, лечится. Причина, по мнению самого Юрия, – усталость из-за многочасовых и безмерно изнуряющих институтских заседаний, притом в прокуренных помещениях. Но я думаю, что виновата и диета: он мало ест, мало витаминов. Не знал, что в большом городе всё иначе, чем в Гималаях, где можно было жить праной.

Сердце болит и при мысли о Гаральде. Перед поездкой мне сильно сдавливало голову, была усталость. Гаральд меня магнетизировал, и почти всё прошло. Между нами был тесный контакт. Знаю, что с этого момента он будет стараться перестроить и свою жизнь, даже характер, ведь иначе не может быть. Первого июня он уехал на практику в Ленинград. В начале июля поедет в экспедицию на Алтай. Не знаю, каково будет его развитие за эти долгие месяцы, но ему в конце концов нужно с собой справиться. Он обязан осознать и свою истинную задачу. Он ведь не только врачеватель, в первую очередь он должен быть учёным. Уже неоднократно я напоминал, что нужно определить своё credo. Его лекарства имеют громадный успех, но его психотерапия нередко никуда не годится. Часто об этом переживаю. Также следует установить диагностику как точную науку. Я однажды предложил ему продолжить < начатую его> отцом диагностику по глазам, и Е.И. это поддерживала. Гаральд доверяет только своей интуиции. Ему следует изучать и болезни, связанные с центрами, токами, взрывами на Солнце, тёмными нападениями, – всё, мимо чего он проходит. Мои тяжкие давления – это не только явления органические или нервные, я это знаю. Например, кульминации моей болезни были 23 февраля 1956 года и в мае нынешнего года, в обоих случаях имели место сильные взрывы на Солнце. Я хотел бы с кем-то посоветоваться, но прислушиваюсь только к Учению и к своему сознанию. Гаральд очень отзывчив, но ему следовало бы посещать тех больных друзей, которые из-за скромности избегают просить помощи. Сердце горюет относительно Осташовой, она истинно незаменима. Вырастила много учеников, но у неё больное сердце, аппендицит.[224] Драудзинь стойко держится, проживая в сельской местности, преодолевает болезни своей огромной волей. (Завершает составление своей «симфонии Учения».) И Мета не совсем здорова. Новый Мир у врат, труд наших рук тоже будет необходим. Ольга Крауклис, которая болела раком, ушла в День Учителя. В этот День среди нас всех был большой подъём и Свет.

Я пробовал несколько раз сотрудничать < с журналами>, но – тщетно. Мою «Миссию поэта» редакция «Карогс»[225] давно потеряла. В конце апреля как-то внезапно я решил подготовить сборник своих стихов. И так свой сборник «Сердце, спеши к Утру»[226], сильно «правленый и приспособленный», я отнёс в издательство. К сожалению, в это время в отделе художественной литературы произошла замена заведующего, вместо Мелниса стал Бруно Саулитис, спортсмен. У последнего совершенно отсутствует тот орган, который называется духовностью. Потому полученный мною отзыв был – «жуткое святошество». Дебатируя с ним, я указал, что Рига «влачится в хвосте Москвы», что только по указке Москвы были напечатаны < Фрицис> Барда и < Карлис> Скалбе, и мои стихи когда-то окажутся годными.[227] Заберу свою книгу обратно.