Приложение 5. О человеке на переломе истории

(ПО ПРОИЗВЕДЕНИЯМ А. СЕРАФИМОВИЧА, И. ШМЕЛЕВА, М. ШОЛОХОВА)

Л.А.Трубина

д-р филол. наук, проф.,

зав. кафедрой русской литературы ХХ–ХХI вв.

и журналистики, проректор МПГУ

Современные исследователи литературного процесса говорят о «давлении» и даже «диктате истории» в литературе ХХ века. Этому есть свое объяснение. Реальная история с ее социально-историческими и духовными катаклизмами вовлекла в свою орбиту всех – от конкретного человека до народа и государства – и определила важнейшие качества художественного мышления.

«Нерв» русской литературы определяет особый интерес художников к судьбе России и ее народа, напряженные искания нравственного идеала. На высокой ноте размышлений о мировой истории и месте Руси в ней и возникла отечественная литература. Об этом свидетельствуют первые летописи, запечатлевшие откуда пошла земля Русская («Повесть временных лет»), произведения русской классики с многообразием их ответов на пророческий пушкинский вопрос «Куда ты скачешь, гордый конь, // И где опустишь ты копыта?» (или, в гоголевском звучании: «Русь, куда ж несешься ты? дай ответ»). От этих поисков смысла истории неотделимы размышления о взаимоотношениях личности и общества, народа, государства; о многослойности и «пестроте» национального характера, его исторической устойчивости и изменчивости. Русский человек на «сквозняке» истории – так можно охарактеризовать ситуацию, которая неизменно привлекает особое внимание художников.

Историософская проблематика приобрела особую актуальность в первые десятилетия ХХ века, когда на глазах людей одного поколения происходил «разлом» (Б. Лавренев), грандиозная «перепряжка истории» (Б. Пильняк). Структурной особенностью времени, определившей характер конфликтов, подходы к изображению человека, стало наличие острых и запутанных противоречий (социально-экономических, идеологических, нравственных). Резкое политическое размежевание, сложная перестройка сознания – все это вошло в мир героев, которые оказались на переломе, в ситуации выбора. Революция изменила все представления о мире и человеке, подвергла пересмотру систему ценностей, все, чем жил человек. На этом историческом переломе художники, может быть, впервые с такой остротой задумались о смысле бытия, и онтологические проблемы отныне обрели не абстрактный, а жизненно необходимый смысл. При всех идеологических разногласиях, естественной непримиримости и остроте политических дискуссий художники поднимались в своем творчестве над сугубо политическими страстями к проблемам общечеловеческим, гуманитарным. Они ставили поистине «проклятые» вопросы, над которыми издавна бьется русская мысль: о революции и эволюции, о цели и средствах, о гуманизме и жестокости, о праве на насилие, на решение всех вопросов «войной», о будущем родной страны, о смысле жизни человека в радикально изменившихся исторических условиях. Так литература 20-х г.г. создавала основу для понимания Гражданской войны как трагедии, общей беды нации – понимания, которое станет (и стало ли окончательно?) важнейшим для общественного сознания почти век спустя. Этот вывод делает современный читатель даже независимо от того, как сам автор относится к событиям, считает ли он насилие пусть жестокой, но необходимостью гражданской войны, на чьей стороне его политические симпатии, поскольку объективное изображение всеобщего озлобления, многолетнего кровопролития, ставшего печальной исторической традицией упования на силу и, как следствие, обесценивания жизни человека говорит само за себя.

Философский аспект произведений, толчком для создания которых послужили реальные исторические события, до сих пор недостаточно учитывается в интерпретации художественных текстов. Литературоведы привычно акцентируют в произведениях социальную основу, разбирают идеологические конфликты, подчеркивают разницу политических убеждений авторов и в зависимости от этого определяют свое отношение к их творчеству. Но все это далеко не исчерпывает потенциал заложенных в текстах смыслов. Социологический анализ явно недостаточен для понимания такого, к примеру, стихотворения одного из лучших поэтов эмиграции Николая Туроверова:

Уходили мы из Крыма

Среди дыма и огня;

Я с кормы все время мимо,

В своего стрелял коня.

А он плыл, изнемогая,

За высокою кормой,

Все не веря, все не зная,

Что прощается со мной.

Сколько раз одной могилы

Ожидали мы в бою…

Конь все плыл, теряя силы,

Веря в преданность мою.

Мой денщик стрелял не мимо –

Покраснела чуть вода…

Уходящий берег Крыма

Я запомнил навсегда.

Реальный эпизод Гражданской войны – исход остатков Донского корпуса из Крыма осмыслен автором как точка нового отсчета истории России и личной судьбы. Упоминание о Крыме неотделимо от мотива прощания с Родиной, с оставшейся в прошлом жизнью. Скупо, почти одними глаголами, повторами («плыл», «все не веря, все не зная»), паузами – там, где прерывается дыхание – передает поэт крах мироздания, в котором для него, прошедшего три войны казака, слиты воедино родная земля, конь и всадник и отвергается «простое решение» денщика.

Так за конкретно-исторической ситуацией «просвечивает» план онтологический, связанный с размышлениями о сути происходящего с миром и человеком в переломную историческую эпоху. Это позволяет увидеть глубинные схождения в, казалось бы, полемичных по отношению друг к другу текстах. Конкретным подтверждением тому может стать сопоставительный анализ двух классических произведений 20-х годов ХХ в. – романов И. Шмелева «Солнце мертвых» (1923) и А. Серафимовича «Железный поток» (1924). Поразительны переклички судеб авторов этих произведений. Оба они потеряли в годы Гражданской войны сыновей, и пережитая личная трагедия придала особую эмоциональную окрашенность повествованию. В «Солнце мертвых» трагичны и предельно эмоциональны картины большевистского насилия, приобретающие масштабы вселенского горя. В «Железном потоке» выделены трагические эпизоды зверств белогвардейцев – гибель детей, расправы над беззащитными семьями, издевательства над девушкой-медсестрой, пленными. Таким образом, оба автора максимально заостряют картины насилия, крупным планом подают страдания невинных, вызывая ассоциации с мыслью Достоевского о «слезинке ребенка» и невинно пролитой крови.

Выводы авторов, складывающиеся как их представления о движении истории, различны. Герой романа А. Серафимовича – людской «поток», в котором крупным планом выделены отдельные лица. Главное в произведении И. Шмелева – мир страдающей души человека. Время «Железного потока» и его героев движется из прошлого к будущему – через трагическое настоящее к новой правде, новой вере. Но даже в завершающей пафосной сцене романа Серафимовича, как плач, звучит напоминание о цене будущего – погибших детях. В произведении Шмелева истории нет, время обернулось вспять, для героев все в прошлом, в настоящем – лишь необходимость просто выжить. Надежды на будущее нет. «Спутались все концы, все начала». «Было ли Рождество? Не может быть Рождества. Кто может теперь родиться?! И дни никому не нужны». В обоих произведениях восходит над прекрасной землей южное солнце, не только дарующее природе жизнь, но и подвергающее тяжким испытаниям все живое. У Шмелева этот образ дополняется дополнительными акцентами: холодное «солнце мертвых» ходит по замкнутому кругу, становясь символом трагедии человека, России, Вселенной. Корни этого образа – в фольклоре, к традициям которого обратился также М. Шолохов в романе «Тихий Дон» («черное небо и ослепительно сияющий черный диск солнца»).

Человек перед лицом истории, судьбы, рока, в борьбе за выживание, за свою семью, за детей – таким предстал в этих произведениях древний эпический конфликт, спроецированный на реалии Гражданской войны. Он нашел отражение и в романе Шолохова «Тихий Дон». Автор показал, как события истории разрушили мирную жизнь человека на земле, традиционные связи людей по родству, братству, землячеству, совместному труду, противопоставив им непримиримость классового противоборства. Этот разлом наиболее ярко виден в истории семьи Мелеховых.

Война и мир – на сложном взаимодействии этих двух полюсов бытия строит Шолохов художественное здание романа. Композиция «Тихого Дона» передает идею исторического потока, захватывающего судьбы всех и каждого. Сюжет, начавшийся возле мелеховского куреня на высоком донском берегу, постепенно расширяясь, вовлекает в орбиту художественного изображения хутор, станицу, свои и чужие земли, массы людей, семейно-бытовые коллизии, военные и политические баталии. И в центре этого огромного полотна – образ рядового казака Григория Мелехова, в индивидуальной судьбе которого автор воссоздал целую гамму конфликтов, метаний, поисков правды жизни не для себя, а для целого народа. Финал романа утверждает приоритет вечных начал – дома, семьи, трудовой жизни на родной земле. Пройдя через многие потери и разочарования, «уморившись душой» от крови и боев, Григорий Мелехов идет к родному берегу. Автор наполняет символическим смыслом каждый шаг героя. Григорий возвращается на хутор ранней весной, когда землепашца властно зовет к себе земля. Переходит через Дон, словно преодолевая рубеж между прошлым и будущим. Бросает винтовку и патроны в воды родной реки, объединяющей всех живущих на ее берегах, выражая тем самым отношение к братоубийственной войне. Тщательно вытирает руки о полы шинели, очищаясь от грязи. Он поднимается к дому, от которого ушел в «суровый и яростный» мир, опускается на колени перед сыном, берет его на руки. «Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром». Именно ребенок своим искренним сердцем почувствовал главное: «он узнал в этом бородатом и страшном на вид человеке отца»Прозвучавшее на сломе эпох и цивилизаций шолоховское утверждение самобытности личности, «очарование» которой не в силах разрушить исторические катаклизмы, стало весомым дополнением к общему выводу литературы о ценности бытия, неразделимости судьбы человека, народа и России.

Приложение 6. «Когда любовь растопит мир земной…»

(Максимилиан Волошин в Крыму)

Славина В.А., д-р. филол. наук

Сегодня возвращение Крыма в Россию делает особенно актуальной поэзию Максимилиана Волошина, который большую часть своих произведений посвятил этому замечательному краю.

Творчество Волошина – явление уникальное даже для русской культуры начала ХХ века, явившей необычайное разнообразие стилей и направлений. Неординарность его не только в том, что оно не вписывается ни в одно из направлений, а в том, что его творчество – это особое видение мира, осмысление реальности через призму философских, этических и эстетических учений, в результате чего появляется новая историософская концепция, которую нельзя назвать ни строго эстетической, ни строго философской. Эта концепция создается в процессе всего творчества М. Волошина: искусствоведческих и критических статьях, живописи, поэзии. Наиболее полно и интересно она заявлена в поэзии, что является одним из ярких способов выражения его философских взглядов. Он с документальной правдивостью отразил время ХХ века, будучи непосредственным свидетелем его трагических событий.

М.А. Волошин родился 16 мая 1877 г. в Киеве. После смерти отца, пожив какое-то время в Москве, мать с сыном в 1893 году переезжают в Крым (Коктебель), где пройдет почти вся сознательная жизнь поэта. Осенью этого же года Волошин поступает в Феодосийскую гимназию. Он начинает серьезно писать стихи. В 15 лет в дневнике он записывает: «Мое теперешнее самое заветное желание – это быть писателем». Первым, кому Волошин показал свои стихи, был преподаватель русского языка М. Галлабудский. Он очень хвалил стихи юного поэта, говорил, что это хорошие стихи и из него может выйти настоящий поэт, «будущий Пушкин». В 1895 году было опубликовано первое стихотворение Волошина «Над могилой В.К. Виноградова», посвященное директору гимназии и вошедшее в маленький сборник, составленный феодосийскими преподавателями. Вскоре Волошин приобретает славу поэта.

Большую роль в жизни Волошина сыграло семейство Петровых, особенно дочь хозяина дома Александра Михайловна – учительница Александровского училища. Волошин со своим другом Пешковским снимали комнату в этом доме во время обучения в гимназии. Александра Михайловна стала верным спутником Волошина в его духовных исканиях. Более всего в те гимназические годы запомнились Волошину прогулки в горы: «И Александра Михайловна, очень любящая эти опустошенные холмы, уже тогда посвятила меня в трагический смысл Киммерийского пейзажа». Те весенние прогулки по феодосийским холмам, по мнению самого Волошина, были истинным прологом к его постепенному развитию в искусстве. Александра Михайловна была очень образованна, начитана, много знала об истории Крыма и с удовольствием рассказывала все это Волошину. Повлияла на Волошина и атмосфера самого дома. Все в доме напоминало Италию и Испанию. Староитальянский стиль вообще был характерен для Феодосии тех лет. В семье любили музыку, искусство. Вот строчки первого крымского стихотворения Волошина:

Тихо плещет волна,

Будто неги полна,

И гуляет себе на просторе.

И без меры в длину,

Без конца в ширину

Расстилается Черное море.

В 1897 году Волошин оканчивает гимназию и по настоянию матери поступает в Московский университет на юридический факультет. Но уже через год он был исключен за неблагонадежность в связи со студенческими беспорядками и выслан в Феодосию. Оттуда он с матерью отправляется в свое первое заграничное путешествие в Европу. Затем полгода в средней Азии. Эти полгода Волошин считал важными для себя; вот что он пишет в автобиографии: «Высылка и поездки в Ташкент в 1900 году. 1900-й год, стык двух столетий, был годом моего духовного рождения. Я ходил с караваном по пустыне. Здесь настигли меня Ницше и «Три разговора» Вл. Соловьева. Они дали мне возможность взглянуть на всю европейскую культуру ретроспективно – с высоты азийских плоскогорий – и произвести переоценку культурных ценностей»[147].

Здесь, у истоков Арийского моря,

Я, преклонившись, ощупал рукой

Наши утробные корни и связи,

Вросшие в самые недра земли.

Я ощутил на ладони биенье

И напряженье артерий и вен –

Неперекушенную пуповину

Древней Праматери рас и богов.

Так описывает свои открытия Волошин в стихотворении «Четверть века». Переломным моментом в биографии Волошина было его знакомство с Маргаритой Васильевной Сабашниковой, племянницей известных издателей, художницей, ученицей Врубеля. Они познакомились весной 1903 года в Москве, в доме коллекционера С.И. Щукина. Они поженились, но прожили вместе недолго, однако любовь к Маргарите не отпустит Волошина до конца жизни. Душевная драма, разлад с женой отдалили Волошина от Москвы и Петербурга, где Волошин нередко чувствовал себя неуютно в кругу поэтической богемы, чей стиль жизни, пренебрежение ко всему земному, дух декадентства были чужды Волошину. От всего этого весной 1907 года он уезжает в Коктебель. Это был еще один переломный момент в жизни поэта: закончилась пора «впитывания», Волошин приходит к внутренней цельности, сосредоточенности, и путь к этому лежит через познание его родной Киммерии. «Теперь я глубоко понял, что для человека нет иного откровения, кроме того, что сокрыто в каждом событии жизни, в каждом мгновении бытия. Что надо внимательно читать жизнь, не упуская ни одного извива ее».

Волошин любил свой Коктебель, свою Киммерию, всегда стремился вернуться сюда, на «Родину духа». Но к истинному пониманию Киммерии Волошин подошел только тогда, когда для него открылась тайная, невидимая связь всех событий, всех начал бытия, когда пришло знание того, что человек не отделим от внешнего мира, и в человеке отражено все, что есть, было и будет. Все это проявляется в крымских стихотворениях Волошина.

Необходимо остановиться на двух циклах: «Киммерийские сумерки» и «Киммерийская весна».

Цикл «Киммерийские сумерки» посвящен художнику Константину Богаевскому, все свое творчество посвятившему Киммерии. Он в живописи выразил то же, что Волошин в стихах; они одинаково понимали и чувствовали эту землю, частью которой себя ощущали. Некоторые из работ Богаевского носят те же названия, что и стихотворения Волошина. Наиболее известная картина художника называется «Киммерийские сумерки». Что же это такое – земля Киммерии?

Киммерией Волошин считал ту часть восточного Крыма, которая лежит между Судаком (или древним Сурожем, как говорит сам Волошин) и Керченским проливом. Название Крым обычно производят от татарского Кермен, что значит крепость, но Волошин считал, что Крым это греческое название области Киммерии, а само имя Киммерия восходит к древнееврейскому корню KMR, обозначавшему «мрак», этот же корень употребляется в Библии во множественной форме «kimeriri» (затмения).

Первые исторические сведения о Восточном побережье Крыма принадлежат греческому историку Геродоту. Геродот, описывая историю этой земли, говорит о том, что она занята была в его время скифами, а до них принадлежала киммерийцам. Волошин был хорошо знаком с трудами Геродота. Упоминания об этом часто встречаются в его статьях и воспоминаниях, например, в статье «Константин Богаевский»[148]. Но еще раньше Киммерию описывает Гомер в странствиях Одиссея. В его представлении Киммерия – преддверие ада, страна у входа в Аид, куда плыл Одиссей для встречи с тенями умерших.

Скоро пришли к глубокотекущим водам Океана;

Там киммериян печальная область…

Страшная, туманная область, где никогда не светит солнце, и всегда ночь. В Киммерии Одиссей оживляет души мертвых, напоив их кровью жертвенных баранов. Здесь он встречает призрак Матери, которую видел последний раз, отплывая в Трою, еще живой. Она спрашивает у него, как он мог попасть в эту страну теней, куда живому попасть невозможно, и Одиссей отвечает, что приплыл сюда, чтобы услышать пророчества Тиресия фивского. И появившаяся тень Тиресия рассказывает Одиссею о том, что его ждет и что он должен делать. Мотив фатальности, предопределенности, связанный с этой землей, границей между сном и явью, жизнью и смертью проявится в восприятии Киммерии Волошиным. Марина Цветаева в своих воспоминаниях о Волошине пишет: «Киммерия. Земля входа в Аид Орфея. Когда Макс, полдневными походами, рассказывал мне о земле, по которой мы идем, мне казалось, что рядом со мной идет – даже не Геродот, ибо Геродот рассказывал по слухам, шедший же рядом повествовал, как свой и своем»[149].

Особенностью и неповторимостью Киммерии Волошин считал то, что на этом небольшом по площади полуострове слились традиции множества народов, западных и восточных, и каждый народ привнес в культуру Крыма что-то свое, оставил свой след на этой земле.

В цикле «Киммерийские сумерки» явно прослеживается тема душевной драмы.

И горькая душа тоскующей полыни

В истомной мгле качалась и текла...

И горький дым костра, и горький дух полыни,

И горечь волн - останутся во мне.

В киммерийском пейзаже Волошин находит то же страдание, ту же душевную муку, что переполняют его. И уже не природа отражается в душе поэта, заостряя его чувства, пробуждая мысли и воспоминания, как это свойственно обычной пейзажной лирике, но душа поэта, его чувства и переживания воплощаются в природе – в запахе трав, вкусе воздуха, движении волн. За этой метафорой стоит не простое сравнение внутреннего состояния с окружающим миром, а отождествление на основе общих черт внутреннего мира человека с внешним миром, с окружающим пейзажем, слияние жизни и поэзии.

Стихотворение «Я иду дорогой скорбной…» – это срыв напряжения, выход его наружу, прозрение. Возвращение к земле приобретает мистический смысл, даже религиозный. Коктебельская земля понимается поэтом как некое высшее, Божественное начало. Сюжет стихотворения во многом параллелен библейскому Воскресению: тяжелый путь страданий по скорбной дороге, по земле, как венком покрытой узорным терном и кустарниками в серебре. «И лежит земля страстная в черных ризах и орарях». Через подобные реминисценции раскрывается высокий смысл страдания, открывающего путь к высшей мудрости, страдания искупляющего и очищающего.

Необходимо обратить внимание на стихотворные формы, выбранные поэтом: стихотворения «написаны в редких античных размерах», в основном, это сонеты. Интересны сонеты «Сехмет» и «Сочилась желчь шафранного тумана», в которых выражены трагизм и предопределенность. Над Киммерией словно властвует египетская богиня войны и разрушения Сехмет. Это ее голос звучит в зной, и она определяет судьбу земли. Но земля не мертва, она страдает, мучается, но не умирает, она по-прежнему готова ответить всякой жизни, и эта мысль прочитывается в заключительных строках «Сехмет»:

Чу! В теплой мгле (померкнули поля…)

Далеко ржет и долго кобылица.

И трепетом ответствует земля.

Сонет «Сочилась желчь…» продолжает тему трагедии и даже некоторым образом подытоживает ее: «Грань между прошлым и будущим, между смертью и жизнью, грань пророчеств – это тоже составная, одна из самых важных, образа Киммерии».

«Киммерийская весна» – так называется второй, более объемный цикл лирики, посвященный земле Восточного Крыма. В отличие от первого цикла, куда вошли стихотворения 1906-1909 годов, «Киммерийская весна» включает произведения, написанные с 1910 по 1926 годы. Несмотря на такую протяженность во времени, весь этот цикл, как и предыдущий, является единым целым. Тема его та же – Киммерия, но ее образ воспринимается и воплощается иначе. Здесь мировоззрение Волошина напоминает взгляды Гете: полное доверие природе, ее внимательное созерцание, открывающие связанность человека и природы через предысторию земли. Созерцание – вот метод познания себя. На первый взгляд кажется, что не только тема, но и мотивы и образы предыдущего цикла повторяются в этом. По-прежнему суров и печален пейзаж, и все так же в каждом холме поэт видит «порыв стесненный» и снова он приходит к земле не с радостью, а с печалью. Но больше не звучит в стихах трагедия, нет безысходности, напряженности. На их место приходит печальная торжественность, величие. Поэт не ищет больше озарений и откровений, сознание не замутняется полдневным зноем и истина видится не только в неверных сумеречных красках. Теперь важным становится другое. Каждый момент жизни имеет свой глубокий смысл, но только его нужно рассмотреть, увидеть. Смысл скрыт в еле заметных изменениях в природе, в наступлении весны и изменчивой форме облаков, в порывах ветра, шуме воды и каплях июньского дождя. «Киммерийская весна» – это картина природы, изменяющейся с наступлением весны.

Поэт изучает каждое мгновенное изменение в природе – усиливается мотив зрения. Каждое стихотворение – запечатленный лик земли Крыма, чаще всего только пейзаж, в этих стихах нет открыто выраженных душевных переживаний, как в «Киммерийских сумерках».

Неслучайно выбрана весна. Природа пробуждается, теряет свою статичность, приходит в движение и всякий новый закон бытия. Постепенно оба эти плана сливаются, и человека уже невозможно отделить от природы: они живут общими мыслями и общими чувствами. Весна – не только пробуждение природы, но – начало новой жизни.

Центральным стихотворением всей киммерийской темы является стихотворение «Коктебель». Оно разделено на две части. Первая часть раскрывает значение Киммерии для поэта. Киммерия – это образ души поэта, но при этом она оказывает свое моделирующее воздействие на душу поэта. Усиливает этот образ двойное сопоставление раковины и Океана с Киммерией и душой поэта. Душа поэта сопоставляется с Океаном и приобретает через это черты почти божественные, вселенские. «Весь трепет жизни всех веков и рас// Живет в тебе. Всегда. Теперь. Сейчас» («Дом поэта») – именно такое понимание человеческой души – как извечного и всегда живого начала, в котором хранятся знания обо всем, что было и еще только будет в мире, – наполнило и оживило образ Киммерии, но и Киммерия по-своему сформировала душу поэта, подобно тому, как Океан повторяет в формах волн «выгибы» раковины.

Своеобразие второго киммерийского цикла «Киммерийская весна» в отличие от первого заключается в том, что здесь современный пейзаж вырастает из исторического, сквозь «современность просвечивает древность».

Историософия Волошина, основная идея которой в любви к человеку, помогла поэту и в трудные годы революции в России. «Ни война, ни революция не испугали меня и ни в чем не разочаровали: я их ожидал давно и в формах, еще более жестоких».

Во время Гражданской войны Волошин, волею судьбы и истории столкнувшийся «лицом к лицу со всеми ликами и личинами русской усобицы», спасал «красных» от «белых», а «белых» от «красных», или как он уточнял, «красного от белых», а «белого от красных».

Усобица, и голод, и война,

Крестя мечом и пламенем народы,

Весь древний Ужас подняли со дна.

В те дни мой дом, слепой и запустелый,

Хранил права убежища, как храм,

И растворялся только беглецам,

Скрывавшимся от петли и расстрела.

И красный вождь, и белый офицер, -

Фанатики непримиримых вер –

Искали здесь, под кровлею поэта,

Убежища, защиты и совета.

«Дом поэта»

Еще в ранних стихотворениях Волошин говорил об осознании своего особого места в мире.

Бездомный долгий путь назначен мне судьбой…

Пускай другим он чужд… я не зову с собой –

Я странник и поэт, мечтатель и прохожий.

Трудно понять и объективно оценить то, что происходит на твоих глазах, для этого необходимо время. Еще труднее найти художественное слово, а тем более ритмическое, чтобы правдиво показать современность «в связи с общим течением истории». Для этого, – считает Волошин, – нужно иметь перспективную точку зрения, основанную на собственном миросозерцании и представлении «о ходе и развитии мировой трагедии».

Все стихи Волошина, написанные после революции, необыкновенно эмоциональны, они идут изнутри, от самого сердца поэта. Но помимо эмоций у Волошина есть твердая позиция, основанная на том, что всякую борьбу он рассматривает как «момент духовного единства борющихся врагов и их сотрудничества в едином деле». «В моменты высшего разлада, - пишет Волошин в «Автобиографии», - мне удавалось, говоря о самом спорном и современном, находить такие слова и такую перспективу, что ее принимали и те, и другие».

А я стою один меж них

В ревущем пламене и дыме

И всеми силами своими

Молюсь за тех и за других.

Призвание поэта, - считает Волошин, - в отстаивании общечеловеческих ценностей, духовной личности, он верил, что «любовь растопит мир земной».

Верь в человека. Толпы не уважай и не бойся.

В каждом разбойнике чти распятого в безднах Бога.

Идеал любви, оплодотворенный православием, к которому приходит Волошин («Мой единственный идеал – это Град Божий»), остается с ним до конца жизни.

Воссоединение Крыма с Россией дает нам основание для надежды, что Коктебельский Дом Поэта снова, как и в прежние времена, соберет под своей крышей всех тех, кто любит русскую поэзию и культуру.