Результаты самоосознания

Одна доведенная до отчаяния мама рассказала мне о своем заикающемся ребенке: «При нашем первом посещении речевой клиники, логопед спросила о степени заикания моего ребенка прямо в его присутствии. Я никогда по-настоящему не заостряла его внимания на заикании, и с этого момента он стал замечать свое заикание. Как бы я сейчас хотела взять свои слова обратно, потому что с того дня и до сих пор он заикается всё больше и сейчас с трудом выговаривает и слово».

Я понимаю, что мы не участвуем здесь в каком-то соревновании по заиканию, но если это важно и если это кому-то спокойнее, то после того года, что я провела в классе мисс Тиздэйл, я заикалась сильнее, чем вы или ваши дети могли когда-либо. Когда мне было 12 лет, моя учительница английского дала послушать запись «на сегодняшний день самого безнадежного заики, которого я когда-либо слышала» (ее слова, а не мои). В ту минуту, когда я услышала голос, я сразу его узнала. Это «безнадежный заика» был ни кто иной, как я. Я!! Можете себе представить?

Эта учительница, наверное, не узнала моего голоса, иначе она бы так не сказала (я так полагаю). Когда я слушала запись (сделанную когда-то в речевой клинике), я знала, что у меня нет никакой надежды. Я никогда прежде не слышала записи моей речи и когда я слушала ее, я наполнялась отчаянием и смущением. А еще из-за того, что мальчик за мной также узнал голос и тихонько сказал охрипшим голосом: «Эй, девочка, послушай! Это же ты! Это тебя записали!»

Эта запись была сделана после года, проведенного в математическом классе мисс Тиздэйл. За этот год в ее классе моя речь поменялась с уровня спонтанной бессознательной до сознательной, когда я «стараюсь» говорить хорошо и задумываюсь почти над каждым произносимым словом.

Есть что-то печальное в том, что ребенок меняется от веры в то, что жизнь это «ого-го!» до мыслей о том, как он говорит, как дышит (то есть, внимания к каждому вдоху), даже о том, куда поставить язык для каждого звука. После того года все, что я могла делать – только вспоминать мое отношение «легко пришло – легко ушло» и причитать «да? Вот так ты раньше делала? Ну, теперь об этом можно только мечтать».

Мне не приходило в голову в то время, что поставив разум ответственным за речь, я сделала так, что заикание было везде. Хотя я знала, занимаясь игрой на скрипке, что худшая вещь, которую можно совершить, это думать при игре о каждом движении и о каждой ноте надо сыграть. Подумай об игре хотя бы на мгновенье, запястья и пальцы деревенеют так, что невозможно сыграть вибрато, а смычок заносит невесть куда. Эффект от сознательных усилий при игре на скрипке был бы примерно таким же ужасающим, как и от сознательных усилий и мыслей при речи.

Обдумывание каждого выговариваемого мной слова было, кажется, самой сутью моего заикания, и когда я вижу это Сознательное Нечто, происходящее с каким-то ребенком, мне хочется бежать как можно быстрее и кричать «Стой! Стой» изо всех сил, как если бы я видела этого ребенка по колено в зыбучем песке.