Глава xlv

Новый год Джерри

Для некоторых людей Рождество и Новый год – самые веселые дни в году, но для извозчика это вовсе никакие не праздники, хотя возможность заработать в это время есть. Устраивается столько званых вечеров и балов, открыто столько увеселительных заведений, что работать приходится допоздна и до седьмого пота. Иногда извозчик и лошадь вынуждены под дождем или в мороз, дрожа от холода, часами ждать на улице, пока господа не навеселятся и не натанцуются в теплом доме. Интересно, вспоминают ли все эти красивые дамы хоть изредка о несчастном извозчике, сидящем на козлах там, снаружи, и о терпеливом животном, у которого ноги коченеют от холода?

Я работал по большей части вечерами, так как уже привык к долгому стоянию, к тому же Джерри боялся, что Пылкий простудится. На рождественской неделе работы было по горло, и Джерри снова стал сильно кашлять. Как бы поздно мы ни возвращались, Полли открывала дверь и светила фонарем, озабоченно и тревожно вглядываясь в мужа.

Вечером накануне Нового года нам пришлось везти двух джентльменов в Вест‑ Энд. Мы высадили их в девять, и нам было велено вернуться в одиннадцать. «Поскольку это связано с карточной игрой, вероятно, вам придется несколько минут подождать. Однако не опаздывайте».

Когда часы били одиннадцать, мы уже стояли у входа – Джерри всегда был точен. Мы слышали, как часы пробили одну четверть, две, три, потом полночь – дверь не открывалась. Весь день дул порывистый ветер и шел дождь, а теперь все кругом покрылось ледяной коркой; было страшно холодно – и никакого укрытия рядом. Джерри соскочил с козел и натянул одну из попон повыше мне на шею, затем несколько раз прошелся взад‑ вперед, притопывая ногами и похлопывая себя руками, чтобы согреться, но от этого начал сильнее кашлять. Тогда он открыл дверцу пролетки и сел в нее, выставив ноги наружу – какое‑ никакое укрытие. Часы и дальше отсчитывали четверти, но никто не появлялся. В половине первого Джерри позвонил и попросил слугу узнать, понадобится ли он.

– О да, конечно, – ответил тот, – не уезжайте, господа скоро закончат.

И снова Джерри уселся в пролетку, но голос у него стал таким хриплым, что я не мог разобрать, что он бормочет.

В четверть второго наконец отворилась дверь, и наши пассажиры вышли из дома. Не сказав ни слова, они уселись в экипаж и назвали адрес – милях в двух от того места. У меня ноги одеревенели от холода, и, должно быть, я спотыкался. Джентльмены вышли, даже не извинившись за то, что заставили нас так долго ждать, зато рассердились, узнав, сколько должны. Хоть Джерри никогда не брал лишнего, но никогда и не уступал, поэтому им пришлось заплатить за два с четвертью часа нашего ожидания. Однако деньги эти достались слишком тяжело.

Когда мы наконец вернулись домой, Джерри почти не мог говорить и жутко кашлял. Полли ни о чем не спросила, только открыла ворота и светила нам фонарем.

– Мне что‑ нибудь сделать? – проговорила, наконец, она.

– Да, пожалуйста, дай что‑ нибудь теплое для Джека, а потом свари мне кашу.

Все это он произнес сиплым шепотом; ему было трудно дышать, но он, как всегда, насухо вытер меня, накормил и даже сходил на сеновал и принес свежей соломы для подстилки. Полли приготовила мне теплую болтушку, я съел ее и почувствовал себя гораздо лучше. После этого они вышли и заперли дверь.

На следующее утро никто долго не приходил, потом появился один Хэрри. Он почистил и накормил нас, вымел стойла, подстелил свежей соломы, словно было воскресенье. Мальчик казался притихшим: не насвистывал, не напевал, как обычно. В полдень он пришел снова и принес нам еду и воду. На этот раз с ним пришла Долли. Она плакала, и из их разговора я понял, что Джерри опасно болен – доктор сказал: случай тяжелый. Так прошло два дня. Атмосфера в доме была очень тревожной. Мы видели только Хэрри, изредка Долли, которая приходила, чтобы составить ему компанию. Полли все время проводила у постели Джерри – ему был нужен полный покой.

На третий день – Хэрри как раз был в конюшне – в дверь постучали и вошел Хозяин Грант.

– Я не пойду в дом, сынок, – сказал он, – но я хотел бы узнать, как твой отец.

– Очень плохо, – ответил мальчик, – хуже некуда. Это называется «бронхит», доктор думает, что сегодня ночью будет перелом – или в ту, или в другую сторону.

– Ужасно, ужасно, – проговорил Грант, качая головой. – Двое вот так же умерли на прошлой неделе, болезнь унесла их в одночасье. Но пока душа не рассталась с телом, остается и надежда. Ты не должен падать духом.

– Да, – быстро проговорил Хэрри, – доктор говорит, что у отца шансы лучше, чем у многих других, потому что он не пил. Вчера он сказал, что при такой высокой температуре любой другой, пьющий человек уже сгорел бы как свечка. Мне кажется, он верит, что отец выкарабкается. А вы так не думаете, мистер Грант?

Хозяин ответил задумчиво:

– Если существует на свете справедливость и хорошим людям дано превозмочь болезнь, твой отец выздоровеет обязательно, потому что он самый хороший человек, какого я знаю. Я загляну завтра утром.

На следующий день ни свет ни заря он был уже у нас.

– Ну? – спросил он.

– Отцу лучше, – ответил Хэрри. – Мама надеется, что он поправится.

– Слава Богу! – с облегчением воскликнул Хозяин. – Держите его в тепле и ничем не тревожьте. Теперь о лошадях. Джек здесь, в теплой конюшне, к концу этой, в крайнем случае к началу будущей недели придет в прежнюю форму, и его можно будет вывести размять ноги. А вот молодой без работы скоро на стенку полезет, если можно так сказать, и тебе будет трудно с ним справиться, а когда его запрягут после этого, может произойти несчастный случай.

– Он уже и так бесится, – сказал Хэрри. – Я уж и овса ему даю совсем мало, но он такой горячий, не знаю просто, что с ним делать.

– Вот‑ вот, – подтвердил Грант. – Слушай, спроси у мамы, если она не возражает, я могу, пока все уладится, брать его каждый день и давать ему поработать, а половину выручки буду отдавать ей, это поможет по крайней мере прокормить лошадей. У твоего отца, я знаю, есть сбережения, но лошади будут проедать все ваши деньги, и вы окажетесь на мели. Я приду за ответом в полдень.

И, не дожидаясь благодарности, Хозяин ушел.

В полдень он вернулся и увидел Полли, которая пришла в конюшню вместе с Хэрри. Пылкого уже запрягли и вывели во двор.

Неделю или даже больше Грант брал его каждый день и, если Хэрри начинал благодарить и говорить о его доброте, смеялся и отвечал, что ему, можно сказать, повезло, потому что его собственным лошадям требовался отдых, которого им бы не видеть, если бы не этот случай.

Джерри уверенно шел на поправку, но доктор заявил, что если он хочет дожить до старости, извозом ему больше заниматься нельзя. Дети пытались угадать, что теперь будут делать родители, и размышляли, как бы им помочь.

Однажды Пылкого привели промокшим и очень грязным.

– На улицах страшная слякоть, – сказал Грант, – придется тебе попотеть, чтобы вымыть и высушить его, сынок.

– Конечно, Хозяин Грант, – ответил Хэрри, – я все сделаю как положено, вы же знаете, отец меня всему научил.

– Если бы всех мальчиков учили, как тебя! – воскликнул Хозяин.

Пока Хэрри губкой стирал грязь с Пылкого, вошла Долли, загадочно глядя на брата.

– Хэрри, а кто живет в Феарстоу? Маме пришло письмо из Феарстоу, она так обрадовалась и побежала с ним к папе, наверх.

– А ты разве не знаешь? Так называется местечко, где живет миссис Фаулер – бывшая мамина хозяйка, ну, та самая дама, которую папа встретил прошлым летом и которая подарила нам с тобой по пять шиллингов.

– А, миссис Фаулер?.. Конечно, я все про нее знаю. Интересно, что она пишет маме?

– Мама на прошлой неделе послала ей письмо, – сказал Хэрри. – Миссис Фаулер ведь сказала папе тогда, что если он задумает оставить извозчичью работу, пусть даст ей знать. Интересно, что она пишет? Сбегай узнай, Долли.

Хэрри скреб Пылкого щеткой – вжик, вжик – как заправский конюх с постоялого двора.

Через несколько минут, пританцовывая, вернулась Долли.

– Ой, Хэрри, как здорово! Миссис Фаулер приглашает нас всех жить у нее. Там сейчас пустует домик, который нам как раз подойдет, – с садом, курятником, яблонями и всем таким прочим. Ее кучер уезжает весной, и она хочет взять папу на его место. Там вокруг живет много хороших людей, и ты сможешь найти себе работу у кого‑ нибудь в саду, или в конюшне, или посыльным. А для меня есть хорошая школа. Мама плачет и смеется, а папа выглядит таким счастливым!

– Это редкая удача, – сказал Хэрри. – И как раз вовремя, надо сказать. И папе, и маме будет хорошо. Но я не собираюсь становиться посыльным и носить штаны в обтяжку и курточку с блестящими пуговицами. Я стану конюхом или садовником.

Было решено переезжать в деревню, как только Джерри достаточно окрепнет, поэтому пролетку и лошадей следовало продать как можно скорее.

Меня это известие потрясло. Был я уже не молод, и в моем положении ждать улучшения участи не приходилось. С тех пор как покинул Биртуик, я никогда не был более счастлив, чем у Джерри, моего дорогого хозяина, но три года работы извозчичьей лошадью, даже при самых благоприятных условиях, не могут не сказаться: я не чувствовал себя больше тем конем, каким был когда‑ то.

Грант сразу же сказал, что купит Пылкого; были среди знакомых извозчиков и желающие купить меня, но Джерри сказал, что мне больше таскать пролетку нельзя, и Хозяин обещал подыскать для меня подходящее место.

Пришел день расставания. Джерри еще не разрешали вставать, и я так никогда и не увидел его больше после той новогодней ночи. Полли с детьми пришли попрощаться со мной.

– Бедный дружочек Джек! Дорогой мой Джек! Как бы мы хотели взять тебя с собой, – сказала Полли и, положив руку мне на гриву, поцеловала в шею. Долли плакала и тоже целовала меня. Хэрри все время гладил, но не проронил ни слова; однако вид у него был очень грустный. Потом меня повели на новое место.