Часть первая 44 страница

, 348 348

*--------

Баффет крайне серьезно относился к этой болезни. Он гордился своей прекрасной памятью. Но теперь столкнулся с тем, что память начала терять его собственная мать. Отчасти это было связано с тем, что Лейла стремилась жить воспоминаниями прошлого и создавать в своем мозгу некую идеальную реальность. Чем-то это напоминало память самого Баффета — достаточно было «вытащить пробку», и все плохие воспоминания смывались в «канализационную трубу». Ей было уже под восемьдесят, и основная радость ее жизни была связана с успехами сына. Несмотря на это, Уоррен до сих пор трясся от одной только мысли, что ему предстоит проводить время в ее обществе. В этом не было ничего удивительного, так как у Лейлы до сих пор возникали вспышки прежней ярости. К этому времени практически каждый член семьи успел столкнуться с неприятной ситуацией, когда, подняв трубку телефона, нарывался на ругань на другом конце. Все ее жертвы бежали за утешением к Сьюзи, которая говорила: «Вы должны понять, что время от времени такое бывает — не только с вами, но и со всеми остальными. Уоррен и Дорис терпели это многие годы. Так что не обращайте внимания на то, что она говорит, — это неправда»⁹.

Единственным внуком, которого Лейла оставляла в покое, был Питер. Возможно, это было связано с тем, что, по ее мнению, он очень напоминал Говарда и даже имел такую же походку. Однако это сходство было лишь внешним. Питер покинул Стэнфорд, чуть-чуть не доучившись до конца последнего курса, и женился на Мэри Лилло, разведенной женщине старше его на шесть лет, матери двоих четырехлетних дочек-близняшек — Николь и Эрики. Питер относился к ним как к собственным дочерям, они получили фамилию Баффет и стали любимицами Большой Сьюзи. Уоррен пытался заинтересовать Питера делами Berkshire и даже послал к нему на беседу своего протеже, бывшего партнера Сьюзи по теннису, Дэна Гроссмана, но Питера это совершенно не заинтересовало. Его будущее было связано с музыкой¹⁰. Он продал акции Berkshire на 30 ООО долларов и основал на эти деньги звукозаписывающую компанию Independent Sound. В своей квартире в Сан-Франциско он записывал рекламные ролики, а Мэри стала его промоутером и менеджером¹¹.

Благодаря своему увлечению музыкой Сьюзи находила с Питером множество общих интересов. В то время она увлеклась идеей возобновления своей музыкальной карьеры и начала работать с парой продюсеров — Марвином Лейердом и Джоэлом Пейли. Она переманила их в Омаху и провела по всем джазовым клубам в районе Старого рынка. Они чувствовали, что их пригласили для развития карьеры «своей любимой школьной учительницы английского». Хотя Сьюзи и не демонстрировала им своего богатства, но они что-то узнали и о газете, и о компании Sees и подумали: «Что ж, этот бизнес может оказаться достаточно сладким».

Они смогли договориться о том, что Сьюзи выступит в нью-йоркском клубе Delmonico на благотворительном концерте в пользу Нью-Йоркского университета. Она хотела, чтобы продюсеры помогли ей создать шоу, в котором она могла бы полностью раскрыть свое внутреннее «я» — представительницы богемы с мятущейся душой и отличным, немного злым чувством юмора. В итоге дело закончилось тем, что вместо душевных и страстных песен 1977 года она исполнила ряд классических хитов: String of Pearls, I’ll Be Seeing You, The Way You Look Tonight, Satin Doll, Take the A

Train, Seems Like Old Times

Присутствовавший на бенефисе жены Уоррен сиял, глядя, как Сьюзи работает с залом. Лейерд и Пейли поняли, что Баффет испытывает огромную гордость и удовольствие, демонстрируя окружающим свою прекрасную и талантливую жену. Им казалось, что выступление Сьюзи не связано с тем, что он пытался лишний раз потешить свое эго (что было бы типичным для людей из шоу-бизнеса). Выступление Сьюзи позволяло установить связь с аудиторией, и почему-то это было крайне важно для ее мужа¹²

Лейерд и Пейли, часто называвшие себя в шутку «музыкальными жиголо», стали неотъемлемой частью карьеры Сьюзи. Они часто встречались с Питером и много работали над музыкальной карьерой Сьюзи еще несколько лет, в течение которых она раздумывала, стоит ли ей заняться серьезной концертной деятельностью. Они никогда не встречались со Сьюзи-младшей, которая переехала в Вашингтон. Кэтрин Грэхем заинтересовалась ее судьбой и устроила ее на должность помощника редактора, сначала в New Republic, а затем — в U.S. News & World Report. В ноябре 1983 года она вышла замуж второй раз. Ее избранником стал Аллен Гринберг, адвокат, защищавший общественные

интересы, работавший на Ральфа Нейдера. Свадьба была устроена с размахом в нью-йоркском Metropolitan Club. Гринберг имел такой же холодный и аналитический ум, как и ее отец. Он напоминал человека, проводящего в библиотеках основное время своей жизни. Родители Сьюзи моментально приняли своего нового зятя. Люди часто отмечали, насколько Аллен напоминал Уоррена — и своей рациональностью, и бесстрастностью, и умением сказать «нет». Молодожены переехали в таунхаус в Вашингтоне, однако сдавали его большую часть другим арендаторам, довольствуясь небольшой уютной квартиркой. К тому времени Сьюзи-младшая уже продала все свои акции Berkshire (которые продавались по цене чуть меньше 1000 долларов).

Первый брак Хоуи, так же как и у его сестры, был непродолжительным. Находясь в полном отчаянии, он решил поговорить с отцом. Тот предположил, что сыну пойдет на пользу смена обстановки, и предложил ему поработать в одной из компаний, принадлежавших Berkshire. Хоуи, которому всегда нравилась Калифорния, переехал в Лос- Анджелес и приступил к работе в Sees Candies. Большая Сьюзи предложила ему пожить в одной квартире с Дэном Гроссманом, которого Баффет поставил руководить одной из небольших страховых компаний,

столкнувшейся с проблемами. Хоуи начал с мытья полов и технического обслуживания, намереваясь постепенно подняться вверх по карьерной лестнице и приступить к более интересной работе. Баффет сказал Хоуи, что ему предстоит провести в Sees не меньше двух лет. Хоуи приготовился ждать до победного, но при этом не хотел жить с Гроссманом. Он переехал в Лагуна-Бич, где почувствовал себя как дома¹³.

Совершенно случайно во время теннисного матча в Эмеральд-Бей Хоуи познакомился с Девон Морс, милой, но, к несчастью, замужней блондинкой с четырьмя дочерьми. Чтобы произвести на нее впечатление, он около корта полез на столб с часами, чтобы передвинуть стрелки, упал и сломал кости ступни. Она помогла ему добраться до дома, а через некоторое время принесла ему продукты. Они начали беседовать, и через какое-то время он услышал, что она пытается расстаться со своим богатым мужем. У них возникли романтические отношения, которые и привели к свадьбе. Пара забрала детей из дома мужа Девон, страстного собирателя оружия, коллекция которого насчитывала несколько сотен единиц. В 1982 году Хоуи убедил

Девон переехать в Небраску, где они могли бы обвенчаться в присутствии судьи. Свидетелями на свадьбе были Уоррен Баффет и Глэдис Кайзер¹⁴.

Теперь у Баффета было шесть приемных внуков, а вскоре появился и седьмой. У Хоуи и Девон родился сын, Говард Грэхем Баффет-младший, который сразу же получил прозвище Хоуи Би. Баффет, в общем-то, любил детей, но порой чувствовал себя неловко в их присутствии, потому что совершенно не представлял себе, как с ними играть и чем их можно увлечь. Поэтому он поступил как обычно: оставил их на попечение Сьюзи, которая охотно исполняла роль бабушки, когда семья собиралась вместе. Кроме того, он включил в свое и без того заполненное делами расписание регулярные поездки к внукам в Небраску.

Гораздо охотнее Баффет занимался делами, связанными с карьерой Хоуи. Поначалу Хоуи получил работу в агентстве недвижимости, но на самом деле ему очень хотелось стать фермером. Так как у него не было своих денег, Баффет согласился купить ферму и сдать ее в аренду собственному сыну. Чем-то это напоминало операцию, которую он проводил со своим арендатором, еще учась в колледже. Хоуи путешествовал по Небраске, изучал сотни ферм и делал их владельцам предложение о покупке от имени своего отца. Он относился к фермам как к «сигарным окуркам» и не был готов платить ни цента выше их реальной стоимости. Наконец он нашел нормальное предложение в Текаме, и

Баффет выделил ему необходимые 300 ООО долларов.

Несмотря на регулярное получение от Хоуи чеков за аренду фермы, Уоррен так ни разу на нее и не приехал. Так же как в случае с галереей Сьюзи, его совершенно не интересовало, что там происходит. Его волновали лишь деньги. Он сравнил ферму как производство товаров широкого потребления с бизнесом по производству подкладочной ткани. «Никто не идет в супермаркет, чтобы купить кукурузу от Хоуи Баффета»,

— говорил он¹⁵.

То что Баффет пытался контролировать своих детей с помощью денег, но при этом не тратил времени на то, чтобы научить их обращаться с деньгами, может показаться странным. Однако то же самое он делал в отношении своих сотрудников — он чувствовал, что толковый человек в состоянии сам разобраться с этим вопросом. Он вручил своим детям акции Berkshire, не сказав ни слова о том, насколько полезными они могут оказаться для них в будущем. Он не объяснял им принципов прироста за счет сложных процентов и не говорил, что они могут закладывать акции без обязательства об их продаже. К этому моменту его письма акционерам, отшлифованные до идеального состояния Кэрол Лумис, уже содержали его мнение по основным вопросам, связанным с финансами. Баффет не сомневался, что эти письма вкупе с примерами из его собственной жизни могут стать достаточным уроком для заинтересованных людей. Ему даже не приходило в голову, что личное общение с ним для его собственных детей может оказаться куда более важным, чем для партнеров.

Баффет обращал активное внимание на то, что они делают со своими акциями, — ведь он и Berkshire были единым целым. Продажу акций он воспринимал как продажу себя самого. Но даже в этих условиях он не хотел, чтобы дети считали жизнь легким делом только потому, что им принадлежали акции Berkshire Hathaway. Скорее он считал, что будущее и его детей, и Berkshire Hathaway каким-то образом срастется в единое целое, но не за счет владения компанией, а за счет акта филантропии — их руководства Buffett Foundation.

Баффет выразил свои чувства по вопросу наследия и благотворительности в своей статье в Omaha World-Herald, посвященной смерти Питера Кивита, почти легендарной фигуры в Омахе. Компания Кивита Peter Kiewit Sons, Inc. была самой прибыльной строительной компанией в мире и даже получила неформальное прозвище «Колосс

Дорожный» ¹⁶ У Баффета никогда не было совместных проектов с Кивитом, однако тому принадлежала газета Omaha World-Herald, в которой

Баффет был членом правления.

Кивит, настоящий трудотошлик, не имевший детей, жил в пентхаусе в Kiewit Plaza, где располагался основной офис Berkshire, и добирался до

работы на лифте. Баффет был от этого в восторге. Кивит был для Баффета своего рода ролевой моделью — жестким руководителем и изрядным скрягой, доносившим свои умные мысли до окружающих с помощью коротких изречений. Компания была для него любовью всей жизни, и он был «часто доволен, но никогда не удовлетворен». «Репутация

— все равно что хороший фарфор, — говорил он, — дорого стоит, а сломать легко». Поэтому, принимая этически сложные решения, нужно руководствоваться принципом: «Если ты не уверен, правильно ли твое решение, представь себе, хочешь ли прочитать об этом в газете»¹⁷. Как и Баффет, Кивит был одержим вычислением того, кто сколько стоит в этой жизни.

Между ними было три основных различия: Кивит был менеджером практического склада. Он избегал публичности. И он лишь казался скрягой. Живя в Омахе, он ездил на четырехлетием «форде» и вел спартанский образ жизни, подавая пример своим сотрудникам. Однако, уезжая на лето в Палм-Стрингз, он катался только на «кадиллаке» и жил более чем комфортно¹⁸. Несмотря на это, Питер Кивит во многом соответствовал идеалу Уоррена Баффета относительно того, как надо прожить свою жизнь. Статья Баффета, написанная после смерти Кивита, говорила не только об уважаемом человеке, но и больше чем все когда- либо написанное Баффетом показывала, каким бы он сам хотел запомниться людям¹⁹.

«Начав с нуля, — писал он, — Кивит выстроил одну из самых великих строительных компаний в мире... Может быть, она была не самой большой, но точно — самой прибыльной в этой отрасли в стране. Отчасти этот успех был достигнут благодаря тому, что Кивит обладал способностью донести до каждого из тысяч сотрудников компании свою неустанную заботу о совершенствовании и эффективности работы».

«Кивит, вне всякого сомнения, был производителем, а не потребителем, — продолжал он. — Прибыль направлялась на наращивание потенциала организации, а не на повышение богатства владельцев. В сущности, человек, тратящий меньше, чем зарабатывает, накапливает счета, которые сможет предъявить к оплате в будущем. В какой-то момент он может изменить свое поведение и начать потреблять больше, чем зарабатывает, пользуясь тем, что накопил в прошлом. А порой он может что-то передать другим — делая им подарки сейчас или оставляя наследство после смерти».

По мнению Баффета, Уильям Рэндольф Херст* предпочел подписать множество счетов к оплате ради того, чтобы выстроить и содержать свой замок в Сан-Симеоне. Ежедневно для медведей, живших в его домашнем зоопарке, привозились новые глыбы льда. Чем-то это напоминало фараонов, потративших свои богатства на строительство пирамид. Баффет принялся размышлять об экономической сути пирамид. Если бы он нанял на работу по строительству пирамиды тысячу человек, то «все эти средства ушли бы в экономику до последнего цента. Многие другие формы траты денег или передачи их другим являются, в сущности, разновидностью строительства пирамид. Это безумие, которое мне кажется сомнительным с моральной точки зрения. С другой стороны, есть люди, считающие, что делают в этой ситуации благо, обеспечивая занятостью всех тех. кто, надрываясь, тянет и устанавливает блоки пирамид один на другой. И они совершают большую ошибку. В этой деятельности нет ничего производительного. Они размышляют в терминах вложений, а не результата».

«Если ты хочешь построить пирамиду и для этого забрать ресурсы у общества, тебе придется заплатить за это чертовски много. Как минимум

— огромный налог. Я бы вынудил тебя отдать часть состояния обществу, чтобы оно могло строить больницы и обучать детей».

Вместо этого, писал Баффет в своей статье, человек, накопивший много счетов к оплате, передает их своим наследникам, позволяя сотням потомков «потреблять больше, чем они сами произвели. В сущности, вся жизнь этих людей протекает у окошка выдачи средств банка общественных ресурсов». Для Баффета было крайне горько осознавать это.

«Я прихожу в немалое изумление, — говорил он, — когда в загородном клубе люди вокруг меня начинают рассуждать о негативных аспектах цикла благосостояния** и приводят в пример женщину, рожающую ребенка в возрасте 17 лет, сидящую на пособии и не имеющую возможности выбраться из порочного круга. В то же время эти люди оставляют в наследство своим детям пособия, которые те не смогут потратить за всю свою жизнь. Вместо того чтобы обращаться за пособием, те ищут себе управляющего активами. А вместо пособий у них появляются акции и облигации, приносящие немалые дивиденды».

Питер Кивит, писал он, «сделал немалый вклад в банк нашего общества... при этом забрав из него крайне мало». Своей семье он оставил не более 5% накопленного состояния. Все остальное поступило в благотворительный фонд поддержки жителей региона, в котором он жил,

— тот самый фонд, который Кивит так поддерживал. Большинство компаний, как и прежде, принадлежали сотрудникам, и Кивит сделал все необходимое для того, чтобы они могли продавать акции только друг другу. «Питер Кивит не мог бы оказать лучшую услугу своему сообществу и своим соратникам», — написал в заключение своей статьи Баффет.

Среди филантропов Баффет особенно выделял Эндрю Карнеги и Джона Рокфеллера, обладавших уникальным мышлением. Карнеги строит публичные библиотеки

* Ведущий медиамагнат и издатель первой половины XX века. Один из создателей индустрии новостей в ее нынешнем виде, прототип главного героя фильма «Гражданин Кейн» Орсона Уэллса. Прим, перее.

** Противоположность «циклу бедности» как набору факторов, препятствующих тому, чтобы люди (и их потомки) могли разбогатеть. В «цикле благосостояния» предыдущее поколение оставляет следующему достаточное количество средств, чтобы то могло вести безбедную жизнь, не заботясь о деньгах. Прим. ред.

в бедных районах по всем Соединенным Штатам. Фонд Карнеги отправил Авраама Флекснера по всем штатам для изучения методов медицинского образования²⁰. Когда его работа, написанная в 1910 году, вызвала настоящий скандал национального масштаба из-за описанных в ней ужасающих условий в медицинских учебных заведениях, Флекснер убедил Фонд Рокфеллера пожертвовать достаточную сумму для революционной перестройки системы медицинского образования. Рокфеллер также хотел заниматься решением проблем, связанных с традиционным недофинансированием. Он обнаружил, что колледжи, в которых учились лишь бедные афроамериканцы, не имевшие богатых выпускников, практически лишены возможности развиваться. «В сущности, Джон Рокфеллер взял на себя роль их выпускника», — говорит Баффет.

«Он обращал внимание на все проблемы без учета степени их сравнительной важности, и его участие в них было существенным». В этот момент Buffett Foundation уже накопил 725 ООО долларов и ежегодно выделял по 40 ООО в год, в основном на решение проблем в области

образования. Деятельностью Buffett Foundation управляла Сьюзи, вполне разделявшая мнение своего мужа о том, что деньги должны возвращаться обратно в общество. Если бы у Сьюзи был неограниченный доступ к этим средствам, она вполне могла бы сразу же все раздать. Но Баффет не торопился. Он чувствовал, что если фонд даст деньгам возможность накопиться, то сможет распоряжаться куда большими средствами — даже после смерти своего основателя. В 1983 году у него появился серьезный аргумент для подкрепления своей точки зрения. За 1978-1983 годы чистый размер состояния Баффетов достиг потрясающих размеров — он увеличился с 89 до 680 миллионов долларов.

Вследствие этого офис на Kiewit Plaza начал получать все больше просьб о помощи со стороны друзей Баффета, незнакомых ему людей и благотворительных организаций. Некоторые из них были искренними просьбами от действительно нуждавшихся людей. Находились и такие, кто вел себя так, словно имел на его деньги какие-то права. К нему обращались представители United Way²¹, университеты, ассоциации онкологических больных, церкви, люди с заболеваниями сердца, бездомные, защитники окружающей среды, местные зоопарки, симфонический оркестр, бойскауты, Красный Крест... Каждый случай был по-своему важным, но ответ Баффета всегда был одним и тем же: если я сделаю это для вас, то должен буду сделать и для всех остальных. Некоторые его друзья соглашались с такой точкой зрения. Другие же испытывали недоумение от того, что этот человек, столь щедро делившийся своим временем, советами и мудростью, не хочет поделиться и деньгами. Они говорили, что от него не убудет, если он поделится с кем-то парой долларов. Так почему бы не принести радость людям и не поделиться с ними?

Баффет продолжал наращивать свой снежный ком, а его обещания отдать все деньги на благотворительные нужды после смерти напоминали

, 355

«варенье на завтра», выражение Королевы из «Алисы в Зазеркалье». «После смерти» звучало как «никогда». И это было для Баффета, страшившегося умереть, еще одной страховкой против присущей человеку конечности жизни. Отказ в стиле Королевы каким-то странным образом придавал ему сил и уверенности. К тому времени у Баффетов уже было как минимум десять друзей или родственников, в семье которых произошли удавшиеся или неудавшиеся попытки самоубийства. Самый последний случай произошел с сыном друга Баффета, который в канун Рождества на всей скорости прыгнул на своей машине со скалы. За несколько дней до восьмого дня рождения своего сына Энн, жена Рика Герина, убила себя выстрелом в голову. Очевидно, что к тому времени и с учетом сложившейся ситуации Баффет был резко настроен против самоубийства в любой форме. Напротив, он поставил себе целью жить как можно дольше

— и зарабатывать деньги до последнего дня.

По мере роста состояния Баффета его нескрываемая и непоколебимая решимость зарабатывать деньги с поразительной скоростью вкупе со стремлением не допускать к ним ни членов семьи, ни фонд привела к настоящему восстанию среди его друзей. Рик Герин написал Джо Розенфилду о том, что Баффет имеет все шансы стать самым богатым человеком мира: «Что будет делать Уоррен, когда станет номером один и поймет, что в мире есть много остального? (Он думает, что его цель абсолютно достойна и верна, но мы-то знаем это лучше)»²².

На собрании Buffett Group в Лифорд-Кей на Багамах в промежутке между подводным плаванием и глубоководной рыбалкой Джордж Гиллеспи решил организовать обсуждение на тему «Детям (и благотворительным организациям) придется подождать». Обсуждение вызвало жаркие споры. Много лет назад Баффет сказал, что его дети будут получать по нескольку тысяч долларов на каждое Рождество, а после его смерти смогут рассчитывать на полмиллиона долларов каждый²³. Он думал, что «этой суммы будет вполне достаточно для того, чтобы они могли заниматься чем захотят, но недостаточно для того, чтобы не заниматься вообще ничем»²⁴. Эта фраза превратилась для него в настоящую мантру, которую он повторял из года в год. «Уоррен, это неправильно, — сказал ему как-то Ларри Тиш, один из его бывших партнеров. — Если дети не испортились до 12 лет, то уже не испортятся»²⁵. Кей Грэхем со слезами на глазах спрашивала: «Уоррен, неужели ты не любишь своих детей?»

По наводке Кэрол Лумис журнал Fortune опубликовал редакторскую статью под названием «Стоит ли оставлять все детям?». Многие говорили, что семья должна стоять на первом месте.

Но Баффет отвечал на это: «Мои дети должны самостоятельно занять свое место в мире, и они знают, что я поддержу их в любых начинаниях». Но «лишь потому, что они вышли из правильной материнской утробы», организация для них специального фонда (который он считал своего рода «пожизненным пособием») могла бы «нанести вред» и казалась ему «актом антисоциального поведения»²⁶. Это был типичный пример баффетовскош рационализма. Когда-то, когда его дети были еще малышами, он написал одному другу, что хотел бы посмотреть, «что за фрукты выросли на моем дереве», а уж потом принимать решение о том, давать ли им деньги²⁷.

Несмотря на это, Баффет принял решение, свидетельствовавшее о возникновении не свойственной ему прежде гибкости. В 1981 году он организовал достаточно инновационную программу, в которую Berkshire Hathaway инвестировала по два доллара в расчете на акцию, — акционеры могли передавать сумму в любой благотворительный фонд по своему усмотрению. Berkshire не платила дивиденды, но эта программа позволяла акционерам определять, каким образом компания могла тратить свои благотворительные средства, а не отдавать деньги на откуп руководству, которое могло бы извлекать из благотворительной деятельности репутационные и прочие преимущества лично для себя. Поначалу в рамках программы распределялось не так много денег, однако самым важным в ее деятельности было то, что Баффет наконец-то решил разжать свой кулак. Акционерам эта идея пришлась по вкусу. Степень их участия в программе постоянно колебалась около стопроцентной отметки.

Для Баффета, любившего собирать информацию, эта программа неожиданно превратилась в настоящую золотую жилу. Она дала ему возможность определить круг филантропических интересов каждого акционера, что было бы невозможно сделать никаким иным способом. Сбор информации сам по себе не преследовал никакой цели — точно так же, как сбор отпечатков пальцев монашек, которым Баффет занимался в детстве. Однако Баффет всегда обладал огромным любопытством и хотел побольше узнать о своих акционерах как личностях. Он воспринимал их как членов своей семьи в широком смысле.

В возрасте 53 лет Баффет, который уже дважды «уходил в отставку», начал все больше размышлять о вопросах филантропии и наследства, которые мог бы оставить. Он испытывал явное расстройство из-за того, что когда-то ему придется выйти на пенсию. Он шутил о том, что будет работать и после смерти, и постоянно приводил в пример выдающихся менеджеров старшего поколения, таких как Джин Эбегг и Бен Рознер. Но теперь они оба ушли на пенсию, a Jly Винценти страдал от болезни Альцгеймера. Возможно, поэтому ни у кого не вызвал удивления очередной проект Уоррена, который он затеял с женщиной 89 лет, пережившей почти всех людей, которая, как казалось, была способна пережить всех, с кем ему доводилось встречаться.

Глава 44. Роза

Омаха • 1983 год

Роза Блюмкин (в девичестве Горелик) приехала в Омаху из деревни Щедрин в окрестностях Минска. Она родилась в 1893 году. Вместе с семью братьями она была вынуждена с детства спать на соломе на голом полу в небольшом двухкомнатном домике. Ее отец-раввин не имел денег даже на то, чтобы купить детям матрасы.

«Я мечтала уехать в Америку всю свою жизнь, начиная с шести лет, — вспоминала она. — У нас часто происходили еврейские погромы. Погромщики разрезали животы беременным женщинам и вытаскивали оттуда неродившихся детей. Они разрывали на части мужчин, а затем устраивали пляски на рыночной площади. Когда я впервые узнала об этом, мне было шесть лет. И я поклялась себе, что, когда вырасту, обязательно уеду в Америку»¹.

В тринадцать лет Роза прошла босиком больше 25 километров до ближайшей железнодорожной станции — она не хотела стоптать кожаную подошву своих новеньких туфель. В кармане у нее было несколько мелких монет. Чтобы сэкономить, она проехала под лавкой около 400 километров до ближайшего крупного города — Гомеля. Там она обошла двадцать шесть лавок, пока владелец одной из них, торговавшей галантереей, не заинтересовался ее предложением. «Я не нищенка, — сказала девочка ростом меньше полутора метров. — У меня есть немного денег. Позвольте мне переночевать в вашем доме, и я смогу доказать вам свою пользу». На следующее утро она пошла в лавку и стала ждать первого покупателя. «Я доставала рулоны материала и раскатывала его до тех пор, пока покупатели не говорили “хватит”. В двенадцать часов владелец спросил меня, хотела бы я и дальше работать на него»².

К шестнадцати годам она уже возглавила магазин и управляла работой шести солидных, женатых мужчин. «Не беспокойся насчет мужчин, мама,

— писала она матери. — Они все меня боятся!»³ Еще через четыре года она вышла замуж за Исидора Блюмкина, гомельского продавца обуви⁴. В том же году разразилась Первая мировая война, в России начались беспорядки, и Роза решилась. В семье были деньги всего на один билет до Америки, поэтому она отправила туда мужа, а затем начала копить деньги на билет себе. Еще через два года, в декабре 1916 года, был убит Распутин. Боясь возможного хаоса больше, чем жестокости царского режима, Роза уже через две недели на транссибирском экспрессе начала свое путешествие в Америку.

Она ехала в поезде семь дней, пока не столкнулась с пограничными стражами в городе Забайкальске, на самой границе с Китаем.

Пограничнику она сказала, что едет в Китай закупать кожу для армейских нужд, и пообещала подарить по возвращении бутылку сливового вина. Он был то ли слишком наивен, то ли ленив, но в итоге пропустил ее через границу. Она пересела на другой поезд, на котором проехала через Харбин и всю Маньчжурию в сторону Тяньцзиня. Ей хватило денег, чтобы купить в Тяньцзине билет до Японии. Проехав через Хиросиму и Кобе, она наконец прибыла в Иокогаму, где после двух недель ожидания ей подвернулся «Ава Мару», грузовой корабль, который вез арахис в Соединенные Штаты. «Ава- Мару» плыла в Сиэтл шесть недель. «Я никогда не видела так много арахиса в одном месте, — говорила она впоследствии. — И еще мне казалось, что я никогда не доплыву до Америки»⁵. Единственной ее едой на борту были ржаные сухари, но большую часть путешествия она проболела морской болезнью и была слишком слаба, чтобы есть⁶.

Прибыв еле живой после трехмесячного путешествия в Сиэтл как раз к еврейскому празднику Пурим, Роза сразу же попала в объятия представителей Общества помощи еврейским иммигрантам (HIAS). Ее накормили кошерным обедом и предоставили комнату в гостинице. «Прибыв в эту страну, — сказала она, — я поняла, что теперь я самый счастливый человек на свете»⁷. Представитель HIAS повесил Розе на шею жетон с ее именем и названием «Форт-Додж, Айова» — там поселился ее муж, работавший мелким разносчиком. Организация отправила ее на поезде через весь Миннеаполис до Форт-Доджа, где ее встретили представители Красного Креста. Соединившись со своим мужем Исидором, Роза вскоре забеременела и родила дочь Франсис. Она не знала по-английски ни слова.

Даже два года спустя она говорила по-английски с большим трудом. Ощущая свою изоляцию, Блюмкины решили переехать в другое место, где Роза могла бы спокойно общаться на русском и идиш. Они направились в Омаху, город с 32 ООО иммигрантов, которые наводнили железную дорогу и склады⁸.

Исидор открыл ломбард. «Никто никогда не слышал о том, чтобы ломбард обанкротился», — сказал он⁹. Роза сидела дома и растила четверых детей — Франсис, Льюиса, Синтию и Сильвию. Отправив в Россию 50 долларов, она смогла забрать в Америку десятерых своих родственников. В отличие от мужа она все еще скверно говорила по- английски. «Я была слишком тупой, — вспоминала она. — Английские слова нельзя было вбить в меня даже молотком. Меня учили собственные дети. Пойдя в детский сад, Франсис сказала мне: “Я буду показывать тебе, что такое apple, tablecloth или knife”»¹⁰. Тем временем дела шли не особенно хорошо, и семья чуть не обанкротилась во времена Великой депрессии. Роза решила взять бразды правления в свои руки. «Я знаю, что нужно делать, — нужно добавить к ломбарду магазинчик и продавать товары по ценам чуть ниже цен больших магазинов, — сказала она мужу.