Причины фонетических изменений.

“Выяснение причин фонетических изменений является одним из труднейших вопросов лингвистики. Было предложено несколько объяснений на этот вопрос.

1. Высказывалось мнение, что предрасположения, предопределяющие направление фонетических изменений, заложены в расовых особенностях говорящих. Но тут возникает вопрос, относящийся к компетенции сравнительной антропологии: различен ли речевой аппарат у разных рас? Едва ли в большей степени, чем у разных людей. Ведь негр, живущий со своего рождения во Франции, столь же хорошо говорит по-французски, как и местные жители. Кроме того, пользуются такими выражениями, как “органы речи у итальянцев”, “уста германцев не допускают этого”, то рискуют чисто историческому факту придать постоянный характер. Это ошибка, аналогичная той, какую делают, когда формулируют фонетическое явление в настоящем времени; утверждать, что органы речи ионических греков противятся произнесению а и изменяют его в е, столь же ошибочно, как говорить, что в ионическом диалекте древнегреческого языка а “переходит в” е”. (там же, 179-180)

“2. Фонетические изменения часто рассматриваются как результат приспособления к природным и климатическим условиям. Некоторые северные языки нагромождают согласные, некоторые южные языки весьма широко пользуются гласными, чем и объясняется их гармоничность. Разумеется, климат и условия жизни могут влиять на язык, но при внимательном рассмотрении вся проблема оказывается более сложной: ведь наряду со скандинавскими наречиями, столь перегруженными согласными, саамский и финский языки изобилуют гласными еще в большей степени, чем даже итальянский язык. Заметим также, что нагромождение согласных в современном немецком языке во многих случаях оказывается новейшим явлением, вызванным отпадением послеударных гласных; далее, некоторые диалекты Юга Франции допускают скопления согласных более охотно, чем северные французские диалекты; в сербском языке их столько же, сколько и в русском языке и т.д.

3. Далее, иногда ссылаются на закон наименьшего усилия, вследствие которого будто бы две артикуляции заменяются одной, трудная артикуляция - более легкой. Что бы ни говорили об этой идее, она все же заслуживает рассмотрения; она до некоторой степени может разъяснить причину явления или по крайней мере наметить пути для ее отыскания.

Закон наименьшего усилия, по-видимому, объясняет некоторые случаи, как, например, переход смычного согласного в спирант (лат. habere франц. avoir “иметь”), отпадение конечных согласных во многих языках, явление ассимиляции (например, ly ll, *alyos греч. á llos “другой”, tn nn, *atnos лат. annus “год”), монофтонгизацию дифтонгов, представляющую собой лишь частный случай ассимиляции (например, ai e, франц. maiz ő n m e z ő (пишется maison) “дом”)) и т.п.

Но дело в том, что можно указать на такое количество случаев, когда происходит как раз обратное. Монофтонгизации можно, например, противопоставить переход i, u, ü в ei, au, eu в немецком. Если считать, что сокращение а, е в а, е, которое наблюдается на славянской почве, объясняется действием закона наименьшего усилия, тогда обратное явление, наблюдаемое в немецком языке (f ă ter Vater “отец”, g ě ben geben “давать”), придется объяснять действием закона наибольшего усилия”. (там же, 180-181)

“4. Согласно распространившемуся за последние годы взгляду, изменения в произношении приписываются нашему фонетическому воспитанию в детстве. Только после долгих проб, ошибок и исправлений ребенок научается произносить то, что он слышит от окружающих; здесь будто бы таится источник фонетических изменений: некоторые не исправленные в детстве неточности в произношении закрепляются у целого ряда лиц и охватывают все подрастающее поколение. Наши дети часто произносят t вместо k, хотя в истории наших языков соответствующее фонетическое изменение не встречается. Иначе обстоит дело с некоторыми другими отступлениями от нормы; так, в Париже многие дети произносят fl’eur, bl’anc со смягченным l; между тем в итальянском вследствие аналогичного процесса лат. florem перешло в fl’ore, затем в fiore “цветок”.

Эти наблюдения заслуживают внимания, но все же не решают проблемы. В самом деле, нельзя понять, почему данное поколение удерживает одни из усвоенных в детстве неточностей, а не другие, в одинаковой мере естественные; действительно, выбор неправильных произношений представляется чисто произвольным, рационально не обоснованным”. (там же, 182)

“5. Иногда стараются найти эти определяющие причины в общих условиях бытия народа в данный момент. Одни из переживаемых языками эпох связаны с б ó льшими сдвигами, чем другие; пытаются приурочить такие эпохи к бурным периодам внешней политической истории, устанавливая таким образом связь между политической неустойчивостью и неустойчивостью языка; полагают, что, исходя из этого, к фонетическим изменениям можно применить выводы, сделанные в отношении языка вообще. Указывают, например, что наиболее резкие перемены в латинском языке в период сложения романских языков совпадают с весьма беспокойной эпохой вражеских нашествий. Чтобы не запутаться в этом вопросе, следует принимать во внимание следующие два момента:

а) Политическая стабильность влияет на развитие языка вовсе не так, как политическая нестабильность, никакой симметрии здесь нет. Когда политическое равновесие замедляет эволюцию языка, речь идет о положительной, хотя и внешней, причине, тогда как политическая неустойчивость, эффект которой должен быть обратным, может действовать лишь отрицательно. Неподвижность, б ó льшая или меньшая фиксированность данного конкретного языка может проистекать из явлений, внешних по отношению к языку (langue) (влияние двора, школы, академии, письменности и т.п.), которым в свою очередь благоприятствует установившееся социальное и политическое равновесие. Наоборот, если какое-либо внешнее потрясение, происшедшее в истории народа, ускоряет эволюцию, то это значит только, что язык вновь обрел состояние свободы и следует своему нормальному течению. Неподвижность латинского языка в классическую эпоху объясняется внешними факторами и не может сравниваться с теми изменениями, которые он испытал впоследствии, ибо эти изменения произошли сами собой благодаря отсутствию сдерживающих внешних причин.

б) Здесь речь идет лишь о фонетических явлениях, а не о всякого рода изменениях в языке. Можно еще понять, что грамматические изменения связаны с вышеуказанными причинами; грамматические факты какими-то своими сторонами всегда связаны с мышлением и легче отражают на себе действие внешних потрясений, поскольку эти последние более непосредственно влияют на человеческий ум. Но у нас нет никаких данных утверждать, сто бурным эпохам в истории народа соответствуют резкие фонетические изменения в языке”. (там же, 182-183)

“6. Высказывалась также гипотеза о “предшествующем языковом субстрате”: некоторые изменения будто бы обязаны своим возникновением туземному населению, поглощенному новыми пришельцами. Так, различие между langue d’oc (говоры Юга Франции) и langue d’o ї l (говоры Севера Франции) будто бы соответствуют различной пропорции коренного кельтского элемента в южной и северной Галлии; эту теорию применяли также для объяснения диалектных различий итальянского языка, сводя их в зависимости от географического положения диалектов к лигурским, этрусским и другим влияниям. Прежде всего, следует сказать, что эта гипотеза предполагает наличие ситуации, которая встречается довольно редко. Кроме того, следует уточнить, что имеют в виду, говоря о языковом субстрате. Если этим хотят сказать, что, принимая новый язык, местное население вводит в него нечто от своих произносительных навыков, то это вполне допустимо и естественно. Но если при этом опять начинают ссылаться на неуловимые факторы расы и т.п., то мы снова сталкиваемся с теми же затруднениями, о которых говорилось выше.

7. Наконец, последнее объяснение, совсем не заслуживающее такого названия, приравнивает фонетические изменения к изменениям моды. Но причин изменения моды пока никто не вскрыл: известно только, что они зависят от законов подражания, интересующих многих психологов. Однако, хотя такое объяснение и не решает вопроса, оно все же имеет то преимущество, что делает его частью более широкой проблемы: причина фонетических изменений оказывается чисто психологической. Тайной остается лишь одно: где же искать отправную точку для подражания как у изменений моды, так и у фонетических изменений? ” (там же, 183-184)

“Если рассматривать только исходный и конечный пункты, современное слово не содержит ни одного из первоначальных элементов; тем не менее каждый этап, взятый в отдельности, абсолютно определен и регулярен; кроме того, каждый из них ограничен в своем действии, а совокупность их создает впечатление безграничной суммы модификаций. Аналогичные наблюдения можно сделать относительно лат. calidum (вин. п. от calidus “теплый”), сравнив его сперва непосредственно с тем, во что оно превратилось в современном французском языке (S о, пишется chaud “теплый”), а затем восстановив все этапы: calidum, calidu, caldu, cald, calt, tSalt, tSaut, Saut, Sot, So. Ср. также нар.-лат. *waidanju g e (пишется gain) “выигрыш”, minus mw e (пишется moins) “меньше”, hoc illi wi (пишется oui) “да”.

Действие фонетических изменений безгранично и неисчислимо еще и в том смысле, что оно захватывает любого рода знаки, не делая различий между прилагательным, существительным и т.д., между основой, суффиксом, окончанием и т.д. Так и должно быть, рассуждая a priori, ибо, если бы сюда вторгалась грамматика, фонетический факт сливался бы с синхроническим фактом - вещь совершенно невозможная. В этом-то и состоит “слепой” характер звуковых изменений”. (там же, 184-185)

Языковые изменения: