Глава 1. Явление ужаса не нарушило нашу жизнь в ее повседневных делах

Явление ужаса не нарушило нашу жизнь в ее повседневных делах. Маму притесняли на рынке. Когда она переносила столик в другую часть рынка, объявлялись громилы, делая вид, что они ее покупатели. Они приставали к ней, разбрасывали или просто забирали товары, ничего не платя. Затем они угрожали ей и распространяли слухи, так что те, кто обычно покупал у нее товары, шли к другим столикам. Мама приходила домой, почти ничего не продав. Она зарабатывала очень мало.

Папа возвращался домой с каждым разом все раньше. Он еще больше ссутулился, и его спина так сильно болела, что иногда по утрам он долго не мог встать прямо. Папа стал неуклюжим. Шея у него все время ныла, и на ногах появились язвы. У него начала шелушиться кожа на плечах, на ушах, на шее и по всей спине. Цвет кожи стал сероватым от соли и цемента.

На время я прекратил свои путешествия. Приходя из школы, я просто уходил из нашего барака и играл на улицах. По вечерам я бегал по поручениям Мамы и Папы, которые слишком уставали, чтобы что‑ то еще делать. Я покупал свечи, москитные спирали, огогоро. Я разогревал еду, мыл посуду, убирался в комнате. Для Папы я собирал травы, которые он использовал для лечения. Я ходил к травникам за лекарствами, чтобы лечить его спину. Мы все вместе стали рано ложиться спать, и Папа уже не сидел часами на своем стуле.

Когда свеча догорала и крысы принимались за еду, я задувал огарок и ложился в темноте. Я прислушивался к храпу Мамы и Папы. Иногда, когда я засыпал, моя светлая часть покидала тело и принималась кружить в темноте. Меня окружал яркий свет, которого я не видел, но мог чувствовать. Меня кто‑ то доставал из тела и пробовал пронести через крышу, но это оказывалось не так просто, я вновь оказывался внизу и слушал шум грызущих крыс. Затем я исчезал во сне.

Однажды ночью я все же смог пробраться сквозь крышу. Я летел так быстро, что у меня перехватывало дыхание, а звезды словно мчались на меня. Неспособный контролировать свои движения, я возносился, падал и летел сразу во всех направлениях, достигая невероятных высот и кружась в вихрях. Ошеломляющая темнота казалась бесконечной, без каких‑ либо знаков и символов. Я блаженно парил, возносился вверх, так и не достигая небес.

Той ночью я только начал учиться управлять своими полетами, как вдруг большая вспышка, подобно внезапному шуму, окружила меня со всех сторон. Казалось, она распространилась во всех направлениях. Я стал листьями, которые взметнул ветер возвращения. Я почувствовал, как выпадаю из невыносимой безмерности темных пространств, меня просто вынесло на волне кромешной ночи, хотя я боролся и старался взять себя в руки. Я почувствовал, как лечу с ужасающим ускорением в темный колодец. Я уже падал на дно, как вдруг оно оказалось лицом светящейся луны, и ее белизна поглотила меня и обернулась теменью. Я чуть не разорвался от крика. Когда я успокоился, то услышал, как скребутся крысы, как храпят мои родители и как кто‑ то безостановочно стучит в дверь.

Некоторое время я без движения пролежал на мате. Головная боль была свирепой, В глазах кружились огни. Я чувствовал себя опустошенным. Стуки продолжались, и родители стали похрапывать с перебоями. Далее крысы притихли. Я встал, пошел к двери и спросил:

– Кто это?

Папа перевернулся на кровати. Мама перестала храпеть. Тот, кто стучал, не отзывался. Один из съемщиков крикнул из своего окна:

– Кто там стучит? Если не хочешь неприятностей, уходи отсюда, понял?

Стук повторился, но уже мягче, и стал похож на код, который я должен был понять. Я открыл дверь. Припадая к земле, стоял фотограф с камерой на плече. Его испуганные глаза мерцали в темноте.

– Это я, – ответил он.

Я долго смотрел на него. Он не двигался. Сосед закричал:

– Кто это тут хочет умереть?

Я открыл дверь шире, и фотограф, все еще горбясь, быстро прошел к нам в комнату. Я зажег свечку и увидел, что с его головы течет кровь. Он сел на мой мат, кровь сочилась с его лба, текла по глазам и впитывалась в его желтую рубашку. Он тяжело дышал, но старался делать это тише. Его волосы были взлохмачены, лицо в синяках, один глаз заплыл, нижняя губа вздулась и посинела.

– Что с вами случилось? – спросил я.

– Маленькие неполадки, – ответил он. – Не из тех, которые не под силу вынести человеку.

Он сел, затем встал на колени и обхватил руками голову. Когда он посмотрел вверх, его глаза были большие и яркие, полные страха и мудрости.

– Я слышал обо всем, что случилось на улице. То же произошло везде. Так или иначе, мы будем продолжать бороться за правду. И справедливость. И мы победим.

Его руки были в крови. Он вытер их передом рубашки. От красного на желтом я почувствовал себя больным.

– Поверь мне, – добавил он.

Он не скоро заговорил опять. Его глаза что‑ то припоминали, и на губах мелькала легкая улыбка.

– Когда эти трое пришли той ночью, я выпрыгнул в окно, побежал к болоту и спрятался за деревянным мостиком для ходьбы, пока черви не начали проедать мне ноги. Тогда я вылез из‑ под мостика. Мне было страшно. На меня завыл пес, который плелся за мной, куда бы я ни шел. Двухлапый пес. Это животное‑ калека продолжало донимать меня, выть, и люди смотрели на меня, и я не знал, кто мне враг, а кто нет, поэтому мне пришлось ударить пса. Он упал на землю и не встал.

Фотограф помолчал.

– Затем я пришел в дом своего друга. С ним была его подруга. Я помыл ноги и вышел. Затем я пошел искать своих родственников.

Он остановился.

Крысы продолжали прогрызать свой путь к нашим жизням.

– Что это? – спросил он, встрепенувшись.

– Крысы.

– А, это они, – ответил он.

Он замолчал, и я подумал, что он забыл, с чего начал. Он моргал, вертел глазами и глубоко стонал. Струйка крови, стекавшая у него со лба, остановилась на щеке. Я смотрел на него, пока он вспоминал.

– Я останавливался то у одного, то у другого родственника. Я заметил, что странные люди стали следить за их домами. Я услышал уже, что произошло на улице. Я задолжал ренту. Мне нужны были пленки для камеры. Я подумал, что прошло уже достаточно времени. И как‑ то ночью я решил вернуться домой. Идя к себе, я прятался по темным местам и старался быть осторожным, но, когда я уже приближался к поселению, двое людей прыгнули на меня и ударили по голове мотыгой и палкой, я дрался с ними, а потом убежал в лес. Там я и остался. Меня жалили москиты. Двулапый пес стал выть в темноте. Я не видел его, я был голоден и слышал голоса в деревьях, и затем решил, что пора возвращаться домой навстречу музыке.

Он опять сделал паузу. Кровь перестала течь по щеке. Затем он продолжил.

– Я пошел по другому пути. На этот раз я не прятался и избегал темных мест, потому что хотел, чтобы люди нашей улицы узнали меня. Когда я приближался к дому, два человека, прятавшиеся в сгоревшем фургоне, снова напали на меня. Я закричал, и они, прежде чем убежать, избили меня. Вот я и пришел сюда, потому что не чувствую себя в безопасности ни дома, ни где‑ нибудь еще.

Он снова замолк. Он слушал крыс и вытирал кровь ребром ладони.

– Должно быть, это большие крысы, – сказал он.

– Откуда вы знаете?

– А ты прислушайся к ним.

Я слушал крыс.

– У них большие зубы и очень острые, – произнес он. – Знаешь ли ты, что в Египте крысы съели целого верблюда?

– Что такое верблюд?

– Единственное животное, которое может выжить в пустыне.

Я с восхищением представил себе это животное.

– И крысы съели его?

– Да.

– Как?

– Зубами.

Я прислушивался к крысам.

– А нас они могут съесть?

– Они хоть сейчас могут это сделать. Но я не уверен.

– В чем?

– В их голоде.

Я снова прислушался.

– Я знаю хороший яд, который убьет их. Лучший яд. Я принесу его вам.

Крысы прекратили есть.

– Они могут понимать нас, – сказал я.

– Хорошо.

Он встал.

– Эта голова не дает мне покоя. Отведи меня во двор. Я хочу смыть кровь.

Я вышел вместе с ним. Ветер тяжело свистел по коридору. Сначала было очень темно, и я подумал, что развешанная на просушку одежда – это мужчины в темных очках, но ветер раскачивал одежду, и я понемногу привык к темноте. Фотограф обмыл раны из ведра, стоявшего рядом с колодцем. Он тихо стонал, с трудом сдерживая боль. Когда мы пришли опять в комнату, проснулся Папа.

– Кто это такой? – спросил он меня.

Я зажег свечку. Фотограф стоял в дверях, держа в руках ведро с водой, и кровь стекала у него по шее. Папа спокойно посмотрел на нас обоих. Пока фотограф вытирал волосы своей рубашкой, я рассказал Папе, что произошло.

Я старался не говорить громко, но вскоре проснулась и Мама. Узнав о том, что случилось, Мама пошла, согрела еду для фотографа и наложила компрессы на его раны. Они проговорили полночи. Они обсуждали то, что они могут для него сделать, и настояли, чтобы он остался у нас до утра. Они много чего решили, но я не узнал, что именно, потому что скоро стал клевать носом и заснул.

Когда под утро мы проснулись, фотографа уже не было. На столе лежали фотографии с празднования моего возвращения домой.