Структурализм: адепты и оппоненты

Структурализм, если прибегнуть к приёму тавтологии, содержит в себе довольно сложную и разветвлённую структуру, как в историческом, так и в теоретическом отношении. Истоки его лежат в культурно-исторической школе, а еще глубже – в идеологических учениях иудаизма, который сакрализует и возводит слово, текст, письмо в ранг исходной субстанции. В числе других его источников справедливо называют, например, идеи швейцарского лингвиста Фердинанда де СОССЮРА (1857–1913), петербургского профессора Ивана Александровича БОДУЭНА де КУРТЕНЕ (1845–1929), русский формализм и американскую «новую критику». Более того, школу французской структуралистской критики часто и именуют европейской «новой критикой». Её подходы и впрямь наследуют первостепенный интерес к форме литературного произведения, его семантической многоуровневости и фактической индиффирентности к личности и духовной жизни автора.

Одним из первых в этом направлении пошел Р.О. Якобсон, советский и американский теоретик литературы. В работе «Лингвистика и поэтика» (1960) он утверждал многосмысленность произведения, особое значение уделяя неоднозначности, символичности языка, которая проявляется как в бытовой, так и в творческой сферах.

Крупнейшим представителем французской структуралистской и семиологической школы был Ролан БАРТ (1915–1980). В 60–70-е годы ХХ века он – признанный лидер структурализма, левый критик и эссеист. Его работы «Нулевая степень письма» (1953), «Мифологии» (1957), «Критика и истина» (1966), «Смерть автора» (1967) прежде всего направлены на вычленение из произведения искусства объективной многослойной структуры, которая чаще всего бессознательно закладывается в него автором. Подробному анализу подвергаются тончайшие синтаксические связи между элементами текста. Мифологические символы и приёмы трактуются Бартом не как архаические формы, а как актуальные творческие конструкты, которые обнаруживаются во многих произведениях новейшего искусства. Особую значимость приобретают проблемы дискурса, знака, символа, функции, элемента, текстовой семиотики. Кроме стиля и языка структуралист развивал понятие письма, как универсальной основы литературного творчества. В соответствии со сложившейся традиции западной критики Барт стремится десакрализовать и ограничить роль автора в создании его опуса. В эссе «Удовольствие от текста» (1973) он касается таких аспектов чтения, которые направлены не на поиск информации и иные практические нужды, а на получение эстетического удовольствия, которое Барт недвусмысленно соотносит с сексуальностью, корреспондируясь таким образом с неофрейдизмом.

Среди единомышленников Р. Барта в той или иной степени можно назвать Вячеслава Всеволодовича ИВАНОВА (1924–2005), Юлию КРИСТЕВУ (р. 1941), Клода ЛЕВИ-СТРОСА (1908–2009), Юрия Михайловича ЛОТМАНА (1922–1993), Яна МУКАРЖОВСКОГО (1891–1975), Цветана ТОДОРОВА (р. 1939) Владимира Николаевича ТОПОРОВА (1938–2005), Мишеля ФУКО (1926–1984), Юрия Константиновича ЩЕГЛОВА (1937–2009), Умберто ЭКО (р. 1932) и др.

Ю. Щеглов, например, предложил структурную модель формальной организации прозы А. Конан-Дойла, основанную на оппозиции Danger (опасность) – Security (безопасность). И в самом деле авантюрные приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона во многом строятся и могут быть истолкованы исходя из того уровня риска, с которым сопряжены их расследования. Но «Записки о Шерлоке Холмсе» – хотя и первоклассная, но всё же детективная, развлекательная литература. Если же мы попробуем приложить схему D – S, скажем, к «Преступлению и наказанию», то это нам мало что даст. В романе Достоевского помимо фабульной криминальной основы существуют мощные уровни философского, теологического, социального, этического, сексуального, эстетического и иных планов. Для их идентификации потребуются другие схемы, и когда наложишь все их друг на друга, то образуется частая и разветвлённая сеть семантических, семиотических, герменевтических и художественных связей, которая будет иметь хаотический нераспознаваемый смысл.

Литературовед Пётр Васильевич ПАЛИЕВСКИЙ (р. 1932) для иллюстрации своего отношения к практике структурализма в статье «О структурализме в литературоведении» (1963) впечатляюще привёл исторический анекдот о том, как один из концертов Шаляпина решил посетить всемирно известный естествоиспытатель. Из-за кулис певец увидел, как перед началом концерта привели и усадили на передний ряд седовласого старца. Шаляпин был искренне польщён тем, что во время выступления именитый слушатель вскочил на ноги и стал выкрикивать явно восторженные возгласы. Каково же было его разочарование, когда по окончании выступления ему сообщили, чтó именно кричал физиолог: «Какой скелет!» Структурализм тоже выделяет в произведениях некий каркас, без которого не обойтись, но проходит мимо того, что составляет дух и суть искусства.

Словом, структуралистские подходы чаще всего оказываются бессильными или малопродуктивными по отношению к классике (они выхолащивают и лишают её духовности), зато оказываются незаменимыми при анализе сочинений представителей постмодернизма, которые изначально замышляются и чётко исполняются по предварительно заданной схеме. Вот ещё один пример того, как теоретические соображения и критические разработки предшествовали созданию большого массива современной беллетристики.