Проблема вкуса

То, что разным людям нравится разное, и даже весьма искушённые эстеты оказывают предпочтения (часто неожиданные) различным атрибутам искусства, известно давно. Споры о прекрасном во многом основаны на вкусовом начале, о чём мы упоминали в связи с аксиологией. Вывести проблему из тупика попытались сентименталисты, в частности, Н.М. Карамзин, выработавший систему просвещённого, высокого, утончённого вкуса. Лидер русского сентиментализма полагал, что «...приговоры наши основываются единственно на вкусе, необъяснимом для ума; что они не могут быть всегда решительны; что вкус изменяется и в людях, и в народах; что удовольствие читателей рождается от их тайной симпатии с автором и не подлежит закону рассудка; что мы никогда не согласимся с англичанами или немцами во мнении о Шекспире и Шиллере; что пример изящного сильнее всякой критики действует на успехи литературы; что мы не столько хотим учить писателей, сколько ободрять их нашим к ним вниманием, нашим суждением, исполненным доброжелательства...»[88].

Но, к сожалению, эти благие пожелания мало сказалось на психологии реципиентов. Сегодня мы так же подвержены личным пристрастиям, врождённым инстинктам, вековым архетипам и сиюминутным симпатиям. Договориться в этом вопросе трудно, практически невозможно. Но такие попытки предпринимались и с неизбежностью будут предприниматься в будущем, на что указывал уже упомянутый нами Д.С. Мережковский.

Это обстоятельство отмечал уже в ХХ столетии английский острослов и эссеист Гилберт Кит ЧЕСТЕРТОН (1874–1936): «Я рад, что всегда старался держаться в стороне от споров об искусстве, в которых нет ничего кроме сплошной вкусовщины, Человек, который первым сказал, что о вкусах не спорят, имел в виду лишь, что споры о вкусах бесконечны, ибо они неразрешимы. Большинство людей тем не менее очень любят спорить о вкусах, так как их меньше всего волнует, разрешим их спор или нет. Вы никогда не докажете своему собеседнику, что синий цвет лучше зелёного, зато вы можете так хватить его по голове, что он увидит все цвета радуги. А потому самые беспредметные споры всегда чреваты ссорой, а то и потасовкой. В таких спорах вместо истины рождается неопровержимый закон, который диктует какая-нибудь чванливая и неуступчивая особа, невзирая на все доводы своих оппонентов»[89].

Можно сказать, что Честертон тут немного лукавит, ведь разумный человек вряд ли станет спорить о преимуществе того или иного цвета, но доля истины в его словах есть: у большинства людей есть любимые краски, оттенки, звуки, мелодии, растения, животные, книги, и мы не всегда способны внятно объяснить причину своей любви. Кстати, это касается также и чувственной любви, о своеволии которой даже говорят, что она зла. Так как же быть с эстетическими критериями? Конечно, без вкусовых особенностей тут не обойтись, но, даже обладая определённой системой предпочтений, критик должен понимать, что прежде всего выражает своё личное мнение, которое может не совпадать с оценками и мнениями других участников художественного процесса. Лучшей формы поиска истины, чем соотношение, координация, а то и столкновение разных точек зрения, не существует. Плюрализм восприятия оказывается как нельзя кстати. Полемические формы критики, подробный разговор о которых впереди, – важнейшая сторона литературно-критической деятельности.

Больше того, как раз на этих путях перед критикой открывается широчайшее поле деятельности: именно её последовательная, постоянная, квалифицированная работа с публикой обладает возможностями формирования, улучшения, совершенствования вкуса массового сознания; ей дано право и даже вменено в обязанность – бороться с дурновкусием, воспитывать в людях умение грамотно и верно воспринимать и оценивать произведения литературы, отсеивая породу проходных, средних и тем более слабых произведений и проводя кропотливую старательскую работу.