Личностный подход

Индивидуальные особенности личности, несомненно, решительным образом влияют на профессиональную работу критика. Его врождённый характер, усвоенные примеры, полученное образование, сформировавшиеся привычки и даже состояние здоровья, несомненно, отражаются на стиле и направленности критических выступлений.

Немецкий мыслитель Георг-Кристоф ЛИХТЕНБЕРГ (1742–1799), чьи прижизненно и посмертно опубликованные записные книжки содержат немало любопытных афоризмов, в том числе и касающихся литературы (например, «Когда книга сталкивается с головою и при этом раздается глухой пустой звук, разве всегда виновата книга?» или: «Книга – это зеркало; и если в него смотрится обезьяна, то из него не может выглянуть лик апостола»[87]), как известно, был горбуном. Биографы отмечают, что этот телесный ущерб, отразился на мизантропической направленности многих его высказываний. Более того, с течением времени пессимистические и циничные нотки проскальзывали у него всё чаще.

Специалисты по жизни и творчеству Льва Толстого утверждают, что написанное им по эмоциональному энергетическому настрою текста и даже по почерку возможно идентифицировать как ночной или дневной труд.

Темперамент, чувствительность, быстрота реакций, возбудимость, открытость, рассудительность, – любое из этих качеств мгновенно отражается га стилистике и звучании критической оценки. Даже не занимаясь специально критическим наследием наших классиков, мы вправе ожидать от Карамзина – мудрости и равновесия, от Пушкина – хлёсткости и афористичности, от Бестужева-Марлинского – романтического задора, от Гоголя – в начале поприща – пылкости и сатирической усмешки, а позднее – проповедничества, от Белинского – резкости суждений, от Дружинина – джентльменской невозмутимости, от Аполлона Григорьева – мятежных порывов, от Страхова – пристального взгляда, от Достоевского – психологической глубины, от Толстого – приверженности парадоксам, от Горького – сочувствия к простым людям, от Твардовского – крестьянской хватки… И наши ожидания в большинстве случаев сбываются: рафинированный Анненский погружает нас в глубину интеллектуальных отражений, теоретически оснащённый Андрей Белый погружается в глубины законов версификации, звонкий Есенин обращается к эстетике народного быта, дерзкий Маяковский – рубит сплеча.

Однако напрямую выводить настроение и тональность критики из личности тоже вряд ли разумно. Черты характера, особенно – внешние, способны преодолеваться благодаря воле и желание их носителя. Иван Андреевич КРЫЛОВ (1769–1844), известный как сибарит, гурман и флегматик, обладал молниеносным, экспромтным остроумием, а его критическим выступлениям свойственны хлёсткость и решительность, но отнюдь не расслабленность и добродушие. Да и к лицу ли баснописцу быть добродушным? И тогда его неприятие сентиментальной чувствительности выливается в нацеленную против Карамзина «Похвальную речь Ермалафиду» (1793), а в «Каибе» (1792) язвительнопародируется стилистика вольтеровских романов.

Нет никаких сомнений, что критик, которому тоже не чуждо ничто человеческое, может – вольно или невольно – обнаружить в своей работе следы человеческих пристрастий: житейская обида на одного автора способна перейти на его творения, а любовь и дружеские чувства к другому – вероятно, позволит сквозь пальцы смотреть на его технические и художественные просчёты. Иногда нам даже трудно проследить, в чём причина той или иной симпатии, антипатии. Раз за разом В.Г. Белинский строго бранит прозу А. Бестужева-Марлинского и стихи В. Бенедиктова, хотя они явно не заслуживают столь жестоких инвектив. Символистская критика последовательно превозносит поэзию Владимира Соловьёва, хотя она довольно рассудочна и суха.

В идеале, конечно же, нужно стремиться к освобождению от частных и приземлённых предпочтений, но добиться реализации этого постулата очень непросто, и личность критика всегда будет присутствовать в его высказываниях, ведь, по мысли Карамзина, автор всегда отражается в своём творении, и часто даже вопреки его воле. Даже стремясь к нейтральности тона и спокойствию выражений, индивидуальность критика проявит свой масштаб, обнаружит все достоинства и недостатки: скрыть своё подлинное душевное отношение к предмету исследования мало кому удавалось, но это и хорошо: всё-таки мы ждём от критика честного и искреннего разговора с публикой, с писателем, с самим собой. И этот откровенный, импрессионистический взгляд всегда вызывает всплеск интереса со стороны читательской аудитории.