О гноме Миме. Когда Белег ушел (а было это на второе лето после бегства Турина из Дориата) , для изгоев наступили дурные времена

Когда Белег ушел (а было это на второе лето после бегства Турина из Дориата), для изгоев наступили дурные времена. Дожди лили не по-летнему, и с Севера и из-за Тейглина, по старому Южному тракту, приходили все новые и новые орки, наводнявшие леса вдоль западных границ Дориата. Отряд не ведал ни покоя, ни отдыха - им чаще приходилось быть преследуемыми, чем преследователями.

Однажды ночью, когда изгои прикорнули во тьме, не разводя костров, Турин лежал и думал о своей жизни, и пришло ему на ум, что могла бы она быть и получше. " Надо поискать какое-нибудь надежное убежище, - думал он, - и запастись едой на зиму, на голодное время". И на следующий день он повел своих людей далеко, дальше, чем им до тех пор приходилось уходить от Тейглина и границ Дориата. После трехдневного перехода они остановились на западной окраине лесов долины Сириона. Земля там была суше и каменистее - местность поднималась вверх, к вересковым пустошам.

Вскоре случилось так, что в сумерках дождливого серого дня Турин и его люди укрылись в роще падуба, а перед рощей была пустошь, усеянная множеством стоячих и поваленных камней. Все было тихо, только с листьев капало. Вдруг часовой вскрикнул, все вскочили и увидели три фигурки в серых капюшонах, осторожно пробиравшиеся меж камнями. Каждый тащил большой мешок, но шли они быстро.

Турин крикнул им: " Стой! ", и его люди бросились за ними, как борзые, но те не остановились; Андрог выпустил им вслед две стрелы, но двое все же скрылись в сумерках. Один отстал - то ли он был не таким расторопным, то ли мешок его был тяжелее прочих. Его догнали, повалили на землю, в него вцепилось множество крепких рук, хотя пойманный отбивался изо всех сил и кусался как звереныш. Но Турин, подойдя, прикрикнул на своих людей.

- Вы что, озверели? Можно бы и поосторожнее. Он же старый, и маленький. Что он нам сделает?

- Он кусается, - сказал Андрог, показав окровавленную руку. - Это орк, или орочье отродье. Убить его надо!

- Точно, только что убить - взять то с него нечего, зря ловили, сказал другой, успевший порыться в мешке. - Тут одни корешки и камушки.

- Нет, - сказал Турин. - У него борода. По-моему, это всего-навсего гном. Дайте ему подняться, и пусть говорит.

Вот так в Повести о детях Хурина появился Мим. Он на коленях подполз к Турину, и принялся умолять пощадить его жизнь.

- Я старый, я бедный, - хныкал он. - Всего лишь гном, как ты изволил сказать, а вовсе не орк. Мое имя Мим. Не дай им убить меня ни за что ни про что, господин, ведь вы же не орки.

Тогда В душе Турина проснулась жалость к гному, но он сказал:

- Ты, Мим, и в самом деле кажешься бедным, хоть это и странно для гнома; но мы еще беднее: нет у нас ни дома, ни друзей. Если я скажу, что мы в великой нужде и не щадим никого из одной только жалости, что ты предложишь в выкуп?

- Я не знаю, чего ты желаешь, господин, - осторожно ответил Мим.

- Сейчас - совсем немного! - горько воскликнул Турин, оглядываясь и вытирая капли дождя, заливавшие глаза. - Спать в тепле, в безопасном месте, а не в сыром лесу. У тебя-то, наверно, есть такое местечко?

- Есть, - ответил Мим, - но я не могу отдать его в выкуп. Я слишком стар, чтобы жить под открытым небом.

- А тебе не обязательно становиться старше, - проворчал Андрог, подступая к гному с ножом в здоровой руке.

- Я тебя охотно избавлю от этого.

- Господин! - возопил Мим в великом страхе. - Если я лишусь жизни, ты лишишься убежища - без Мима ты его не найдешь. Я не могу отдать его тебе, но могу разделить его с тобой. Там теперь просторнее, чем в былые годы: слишком многие ушли навсегда, - и он заплакал.

- Твоя жизнь в безопасности, Мим, - сказал Турин.

- По крайней мере, пока не доберемся до его логова, - хмыкнул Андрог.

Но Турин обернулся к нему и сказал:

- Если Мим без обмана приведет нас в свой дом, и дом окажется хорошим, его жизнь выкуплена; и никто из моих людей не убьет его. Я клянусь в этом.

Тогда Мим обнял колени Турина, говоря:

- Мим будет тебе другом, господин. Сперва я по твоей речи и голосу принял тебя за эльфа; но ты человек, это лучше. Мим не любит эльфов.

- Где этот твой дом? - перебил Андрог. - Он должен быть очень хорошим, чтобы Андрог согласился делить его с гномом. Потому что Андрог не любит гномов. На востоке, откуда пришел его народ, об этой породе рассказывают мало хорошего.

- Суди о моем доме, когда увидишь его, - ответил Мим. - Но вы, неуклюжие люди, сможете пробраться туда только при дневном свете. Когда можно будет отправиться в путь, я вернусь и отведу вас.

- Ну уж нет! - воскликнул Андрог. - Ведь ты не позволишь этого, начальник? А то мы этого старого плута больше не увидим.

- Темнеет уже, - сказал Турин. - Пусть оставит какой-нибудь залог. Что ты скажешь, Мим, если твоя ноша останется у нас?

Но гном снова упал на колени - он казался ужасно обеспокоенным.

- Если бы Мим решил не возвращаться, разве вернется он из-за какого-то мешка с кореньями? - сказал он. - Я вернусь, вернусь! Отпустите меня!

- Не отпущу, - сказал Турин. - Не хочешь расставаться с мешком оставайся вместе с ним. Просидишь ночь в мокром лесу - может, пожалеешь нас.

Но он, как и прочие, заметил, что Мим гораздо больше дорожит мешком, чем тот стоит на вид.

Они отвели старого гнома в свое унылое становище. По дороге он что-то бормотал на непонятном языке, в котором слышались отзвуки застарелой ненависти; но когда ему связали ноги, он внезапно притих. Часовые видели, что он всю ночь просидел молча, неподвижно, как камень, и лишь бессонные глаза сверкали в темноте.

К утру дождь перестал, и в вершинах зашумел ветер. Рассвет был ясный, впервые за много дней, и легкий южный ветерок расчистил светлое небо. Мим все сидел неподвижно и казался мертвым, ибо теперь он прикрыл тяжелые веки, и в утреннем свете выглядел дряхлым и иссохшим. Турин встал и взглянул на него.

- Уже светло, - сказал он.

Мим открыл глаза и указал на путы; когда его освободили, он яростно выпалил:

- Запомните, глупцы: не смейте связывать гнома! Он этого не простит. Мне не хочется умирать, но из-за того, что вы сделали, сердце мое горит. Теперь я жалею о своем обещании.

- А я нет, - сказал Турин. - Ты отведешь меня в свой дом. И до тех пор не будем говорить о смерти. Это - моя воля.

Он смотрел прямо в глаза гному, и Мим не выдержал: немногие могли вынести взгляд Турина, когда он хотел утвердить свою волю или был в гневе. Скоро гном отвернулся и встал.

- Следуй за мной, господин, - сказал он.

- Отлично! - сказал Турин. - А теперь выслушай вот что: я понимаю твою гордость. Может быть, ты умрешь; но связывать тебя больше не станут.

Мим отвел их к тому месту, где его схватили, и указал на запад.

- Вон мой дом! - сказал он. - Я думаю, вы часто его видели, он ведь высокий. Шарбхунд звали мы его, пока эльфы не переделали все имена.

Он показывал на Амон Руд, Лысый холм - его обнаженная вершина была видна на пустошах за много лиг.
- Видели мы ее, но близко не подходили, - сказал Ангрод. - Где же там укрыться? Ни воды, ничего. Я так и думал, что он нас надуть хочет. Кто же на вершине прячется?

- Зато с Амон Руд видно далеко, - возразил Турин. - Так может быть безопаснее, чем сидеть в лесу. Ладно, Мим, я пойду посмотреть, что ты хочешь предложить нам. Долго ли придется идти туда нам, неуклюжим людям?

- Весь день до вечера, - ответил Мим.

Отряд отправился на запад. Турин шел впереди вместе с Мимом. Выйдя из леса, они шли очень осторожно, но кругом было тихо и пусто. Они прошли через россыпи камней, и путь пошел наверх - Амон Руд стояла на восточном краю нагорья, поросшего вереском, что разделяло долины Сириона и Нарога; более чем на тысячу футов вздымалась ее вершина над каменистыми верещатниками у ее подножия. С востока к ее отрогам вел неровный склон, по которому там и сям росли купы берез и рябин и старые могучие боярышники, цеплявшиеся за камень. Нижние склоны Амон Руд были покрыты зарослями аэглоса; но высокая серая вершина была голой - камень был одет лишь алым серегоном.

Приближался вечер, когда изгои подошли к подножию горы. Они вышли к ней с севера - так вел их Мим. Заходящее солнце озаряло вершину Амон Руд, и серегон был в цвету.

- Смотрите! - воскликнул Андрог. - Там, на вершине - кровь!

- Нет еще, - отозвался Турин.

Солнце садилось, и во впадинах становилось темно. Гора нависала впереди, и изгои никак не могли понять, зачем в такое заметное место нужно идти с проводником. Но когда Мим привел их к горе и они начали взбираться к самой вершине, они заметили, что он ведет их какой-то тропой, то ли следуя тайным знакам, то ли просто по памяти. Он поворачивал то туда, то сюда, и, глядя по сторонам, они видели, что там сплошные трещины и провалы, или крутые склоны, усыпанные валунами и ямами, скрытыми под ежевикой и терновником. Без проводника они не нашли бы дороги и за несколько дней.

Наконец они поднялись к более крутым, но и более ровным склонам. Они прошли под старыми рябинами, и очутились под сенью высокого аэглоса - там царили сумерки, напоенные сладким ароматом. Внезапно они увидели перед собой каменную стену, ровную и отвесную, которая уходила ввысь и терявшаяся в полутьме.

- Это и есть двери твоего дома? - спросил Турин. - Говорят, гномы любят камень.

И он придвинулся к Миму, боясь, как бы тот не выкинул напоследок какую-нибудь штуку.

- Это не двери дома, это врата города, - ответил Мим. Он повернул направо, вдоль стены, и шагов через двадцать вдруг остановился. Турин увидел, что прихотью природы или искусства утес был высечен так, что концы стены заходили друг за друга, и между ними налево шел проход. Вход был укрыт кустами и травами, гнездившимися в трещинах скалы, но внутри была крутая каменистая тропа, уходившая во тьму. По ней тек небольшой ручеек, и в проходе было сыро. Изгои друг за другом вошли в проход. Наконец тропа повернула направо, к югу, и через заросли терновника вывела их на зеленую лужайку, пересекла ее и исчезла в темноте. Они пришли в дом Мима, Бар-эн-Нибин-ноэг, о котором говорилось лишь в самых древних преданиях Дориата и Нарготронда, а из людей никто его и не видел. Но тогда наступала ночь, на востоке уже зажглись звезды, и изгои не могли разглядеть, как устроено то удивительное место.

Вершина Амон Руд была увенчана чем-то вроде короны: огромная плосковерхая каменная шапка. С севера к ней примыкал уступ, плоский, почти квадратный; снизу его было не видно: позади его возвышалась, как стена, вершина горы, а на востоке и на западе края уступа обрывались отвесными утесами. Подняться туда можно было лишь с севера, как шли изгои, да и то, если знать дорогу. От расселины шла тропа, проходившая через рощицу карликовых берез, окружавших чистый пруд в каменной чаше. Пруд этот питался от источника, бившего у подножия стены за рощицей, и вода выбегала из пруда по желобу и белой струйкой ниспадала по западной стене уступа. За деревьями, близ источника, меж двух высоких выступов скалы, был вход в пещеру. Она казалась всего лишь неглубокой нишей с низкой, полуразрушенной аркой; но неторопливые руки Мелких гномов расширили и провели ее глубоко в гору за долгие годы, что прожили они здесь, не тревожимые лесными Серыми эльфами.

В глубокой тьме Мим провел их мимо пруда, в котором теперь отражались слабые звезды меж березовых ветвей. К входа в пещеру он повернулся и поклонился Турину.

- Войди же в Бар-эн-Данвед, Дом Выкупа, - сказал он, - ибо так будет зваться он отныне.

- Может быть, - ответил Турин. - Сперва надо взглянуть. И он вошел вместе с Мимом, а за ним, видя, что он не боится, последовали и остальные, даже Андрог, который больше всех не доверял гному. Они очутились в кромешной тьме; но Мим хлопнул в ладоши, и из-за угла появился огонек: из прохода в задней стене пещеры выступил другой гном с маленьким факелом.

- А! Значит, я промахнулся - жаль! - сказал Андрог. Но Мим перебросился с тем несколькими словами на своем грубом языке и, словно встревоженный или разгневанный тем, что услышал, бросился в проход и исчез. Теперь Андрог первый настаивал на том, чтобы идти вперед.

- Нападем первыми! - требовал он. - Их тут, наверное, целая стая, но они ведь маленькие.

- Похоже, всего лишь трое, - сказал Турин, и пошел вперед, а остальные пробирались сзади, держась за неровные стены. Проход несколько раз резко поворачивал то влево, то вправо; но наконец впереди показался отблеск света, и они вступили в небольшой, но высокий зал, освещенный неяркими лампами, подвешенными к потолку на тонких цепочках. Мима там не было, но Турин слышал его голос, и он вывел его к двери в конце зала, которая вела в комнату. Заглянув туда, Турин увидел, что Мим стоит на коленях на полу. Рядом молча стоял гном с факелом; а на каменном ложе у стены лежал другой гном. Мим рвал на себе бороду, причитая:

- Кхим, Кхим, Кхим!

- Не все твои стрелы пролетели мимо цели, - сказал Турин Андрогу. - Но лучше бы ты промахнулся. Ты стреляешь, не подумав; и, может быть, ты не успеешь научиться мудрости.

Турин бесшумно вошел и остановился позади Мима.

- Что случилось, Мим? - спросил он. - Я кое-что смыслю в искусстве целения. Не могу ли чем-нибудь помочь?
Мим обернулся - глаза его горели красным огнем.

- Нет - разве что ты сумеешь повернуть время вспять, и обрубить руки твоим безжалостным людям, - ответил он. - Это мой сын, стрела пронзила его. Теперь его уже не дозваться. Он умер на закате. Если бы не ваши путы, я мог бы исцелить его.

И снова давно забытая жалость пробудилась в сердце Турина, как источник в скале.

- Увы! - воскликнул он. - Как бы я хотел остановить эту стрелу! Отныне не напрасно место сие будет зваться Бар-эн-Данвед, Дом Выкупа. Ибо, останемся мы здесь или нет, я считаю себя твоим должником; и если доведется мне обрести сокровище, я в знак скорби уплачу выкуп за твоего сына, полновесным золотом уплачу я, хотя и не развеселит оно более твоего сердца.

Тогда Мим встал, и пристально посмотрел на Турина.

- Я слышу тебя, - сказал он. - Ты говоришь, как гномий государь былых времен, и дивлюсь я этому. Ныне остыло мое сердце, хоть и нет в нем радости. И потому я уплачу выкуп за себя: можешь остаться здесь, если желаешь. Но вот что скажу я к этому: тот, что выпустил стрелу, должен сломать свой лук и стрелы и положить их к ногам моего сына; и не должен он более брать в руки стрелы или ходить с луком. Если он сделает это, он умрет от лука и стрел. Такое проклятие налагаю я на него.

Андрог устрашился, услышав это проклятие; и, хотя и с великой неохотой, сломал он свой лук и стрелы и положил их к ногам мертвого гнома. Но, выходя из комнаты, он злобно покосился на Мима и проворчал:

- Говорят, проклятие гнома живет вечно; но и проклятье человека может найти свою цель. Чтоб ему умереть со стрелой в горле!

Ту ночь они провели в зале. Им не давали спать причитания Мима и Ибуна, его второго сына. Они не заметили, когда гномы замолчали; но когда они наконец проснулись, гномы исчезли, и дверь в комнату была завалена камнем. Утро снова было ясное; изгои умылись в пруду, радуясь солнцу, и приготовили еду из того, что у них было; и, когда они ели, перед ними вдруг появился Мим.

Он поклонился Турину.

- Он ушел, все сделано как надо, - сказал он. - Он покоится со своими отцами. А мы остались жить - обратимся же к жизни, хоть, быть может, и немного нам осталось жить. Нравится ли тебе дом Мима? Считаешь ли ты, что выкуп уплачен и принят?

- Это так, - ответил Турин.

- Тогда можешь устраиваться, как тебе угодно, все здесь твое, кроме той запертой комнаты: в нее не должен входить никто, кроме меня.

- Мы слышали тебя, - ответил Турин. - Но что до нашей жизни здесь: мы в безопасности - или так кажется; но ведь нам нужно добывать пищу и многое другое. Как же нам выходить отсюда - или, тем более, как нам возвращаться обратно?

Мим расхохотался гортанным смехом, и изгоям это не слишком понравилось.

- Боитесь, что попали в паутину к пауку? - сказал он. - Мим людей не ест! Да и пауку не справиться с тридцатью осами за раз! Смотрите, вы все при оружии, а я стою перед вами беззащитный. Нет, нам с вами придется делиться всем: и жильем, и едой, и огнем, а может быть, и другой добычей. Думается мне, что дом этот вы будете стеречь и хранить в тайне ради своего же блага, даже когда узнаете дорогу внутрь и наружу. Вы ее запомните со временем. А пока что Миму или его сыну Ибуну придется вас провожать.

Турин кивнул и поблагодарил Мима; большинство людей Турина были очень рады: в лучах утреннего солнца, в разгар лета, пещера казалась приятным жилищем. Только Андрог был недоволен.

- Поскорее бы нам запомнить все входы-выходы, - ворчал он. - Не случалось нам прежде сидеть, как в плену, не смея лишний раз выйти.

Весь день они отдыхали, чистили оружие и чинили доспехи - у них еще оставалось еды на пару дней, а Мим добавил им из своих запасов. Он одолжил им три больших котла и дров, и приволок мешок.

- Дрянь, мусор, - сказал он. - Воровать не стоит. Так, корешочки.

Но когда изгои сварили эти коренья, они оказались вкусными, похожими на хлеб - изгои обрадовались им: они давно соскучились по хлебу, а добыть его они могли только воровством.

- Дикие эльфы их не знают; Серые эльфы их не нашли; а гордецы из-за Моря чересчур горды, чтобы рыться в земле, - сказал Мим.

- А как они называются? - спросил Турин.

Мим глянул на него исподлобья.

- Название у них есть только на гномьем языке, а ему мы не учим, сказал он. - И мы не станем учить людей искать их: люди жадные и расточительные, они станут копать, пока все не погубят; а теперь они шляются по глуши, а про корешки ничего не знают. От меня ты больше ничего не узнаешь; но я буду давать вам сколько надо, если вы не станете подглядывать и воровать.

Он снова рассмеялся гортанным смехом.

- Это великое сокровище, - сказал он. - Голодной зимой они дороже золота: их можно запасать, как белка запасает орехи, и мы уже собираем первый урожай. Но дураки же вы, если думаете, что я не расстался бы с мешком этого добра даже ради спасения собственной жизни.

- Так-то оно так, - сказал Улрад (это он заглянул в мешок, отобранный у Мима), - однако ты все же не захотел расстаться с ним, и после твоих слов я живлюсь этому еще больше.

Мим обернулся и мрачно посмотрел на него.

Ты из тех дурней, о ком по весне никто не пожалеет, если они не переживут зиму, - сказал он. - Я ведь дал слово, и вернулся бы, волей-неволей, с закладом или без заклада, - и пусть себе человек, не знающий ни закона, ни совести, думает, что хочет! Но я не люблю расставаться со своим добром по чьей-то злой воле, будь то хотя бы шнурок. Думаешь, я забыл, что ты был среди тех, кто наложил на меня путы и удержал меня, так что мне не пришлось проститься с сыном? Когда я буду раздавать земляной хлеб, тебе я не дам - пусть твои товарищи делятся с тобой, если хотят, а я не стану.

И Мим удалился; но Улрад, оробевший при виде разгневанного гнома, сказал ему в спину:

- Ишь, гордый какой! Однако же у старого мошенника в мешке было что-то потверже и потяжелее, хоть с виду точно такое. Может, в глуши можно найти не только земляной хлеб, но и кое-что другое, чего эльфы тоже не нашли, а людям знать не положено!

- Может быть, - сказал Турин. - Но в одном гном не солгал - это когда назвал тебя дураком. Зачем тебе говорить вслух все, что думаешь? Молчал бы лучше, раз уж любезные речи не идут у тебя с языка - так было бы лучше для всех нас.

День прошел спокойно. Никому из изгоев не хотелось выходить из убежища. Турин шагал взад-вперед по лужайке на уступе; он смотрел на восток, на запад и на юг и дивился, как далеко отсюда видно в ясную погоду. Обернувшись на север, он различал Бретильский лес, взбирающийся по склонам Амон Обель, что стояла посреди него; и глаза Турина все время обращались туда - он не знал, отчего: сердце влекло его скорее на северо-запад, где, как казалось ему, он мог за многие и многие лиги различить вдали, на краю света, Тенистые Горы, ограждавшие его дом. Но вечером, когда алое солнце опускалось в дымку над дальними берегами, Турин устремил свой взор на закат, туда, где скрывалась в глубокой тени Долина Нарога.
Так Турин сын Хурина поселился в чертогах Мима, В Бар-эн-Данвед, В Доме Выкупа.

Историю Турина от прихода в Бар-эн-Данвед до падения Нарготронда см. " Сильмариллион", стр. 204-15, а также Приложение к " Нарн и хин Хурин".