ПРИМЕЧАНИЯ. Во введении, существующем в различных вариантах, сказано, что, хотя Narn i Hîn Húrin написана на эльфийском языке и содержит немало эльфийских

Во введении, существующем в различных вариантах, сказано, что, хотя Narn i Hî n Hú rin написана на эльфийском языке и содержит немало эльфийских преданий, особенно преданий Дориата, создана она человеком, Диравелем, жившим в Гаванях Сириона во дни Эарендиля и собравшим все сведения о Доме Хурина, какие он мог получить от людей и эльфов, беженцев из Дор-ломина, Из Нарготронда, из Гондолина и из Дориата. В одном варианте введения сказано, что Диравель сам принадлежал к Дому Хадора. Эта поэма, самая длинная из песней Белерианда, была его единственным творением, но эльдары высоко ценили ее, ибо Диравель писал на серо-эльфийском наречии, которым владел весьма хорошо. Он использовал эльфийский размер, который называется Minlamed thent/estent, - в древности им слагали narn (повести в стихах, предназначенные не для пения, а для рассказывания). Диравель погиб во время нападения на Гавани сынов Феанора.

Здесь в тексте Narn имеется отрывок, повествующий о пребывании Хурина и Хуора в Гондолине. Он очень тесно связан с тем, что говорится в одном из текстов, относящихся к " корпусу" " С" - настолько тесно, что его можно считать не более чем вариантом, поэтому здесь я его не привожу. См. " С", стр. 164-166.
Здесь в тексте Narn имеется отрывок с описанием Нирнаэт Арноэдиад - я опустил его по причинам, изложенным в прим. 1.

В другом варианте текста прямо говорится, что Морвен действительно общалась с эльфами, что жили в тайных убежищах в горах неподалеку от ее дома. " Но они ничего не могли сообщить ей. Никто не видел гибели Хурина.

- С Фингоном его не было, - говорили они, - его оттеснили на юг вместе с Тургоном, но если кто из его людей и спасся, они ушли с войском Гондолина. Кто знает? Орки свалили всех убитых вместе, и даже если бы кто и решился отправиться к Хауд-эн-Нирнаэт, поиски были бы напрасны".

Ср. с описанием шлема Хадора " большие маски, ужасные на вид", которые были на гномах Белегоста в Нирнаэт Арноэдиад и " помогли им выстоять против драконов" (" С", стр. 208). Турин потом носил гномью маску, когда жил в Нарготронде, " и враги бежали пред ним" (" С", стр. 229). См. ниже (стр. 101) приложение к Narn.
Нападение орков на восточный Белерианд, во время которого Маэдрос спас Азагхала, нигде более не упоминается.

В другом месте отец отмечает, что речь Дориата, как самого короля, так и его подданных, уже во дни Турина была более архаичной, чем язык других местностей; и что Мим говорил (хотя в существующих работах, где говорится о Миме, об этом не упоминается), что, несмотря на то, что Турин ожесточился против всего дориатского, единственное, от чего он не мог избавиться, это манера речи, приобретенная им во время воспитания в Дориате.

В одном из текстов есть примечание на полях: " Он искал во всех женщинах лицо Лалайт".

В одном из вариантов этого отрывка повествования сказано, что Саэрос был родичем Даэрона, в другом - что он был его братом; опубликованный вариант, вероятно, является позднейшим.

[В английском тексте вместо " лесной дикарь" упомянуто редкое слово woodwose, и в этой сноске поясняется его значение. Прим. составителя]. См. примечание 14 к Друэдайн, ниже на стр. 245.

В другом варианте этой части повествования Турин открыл изгоям свое настоящее имя и объявил, что, будучи законным владыкой и судьей народа Хадора, он по праву убил Форвега, ибо тот был человеком Дор-ломина. Тогда Алгунд, старый изгой, что бежал вниз по Сириону после Нирнаэт Арноэдиад, сказал, что глаза Турина давно напоминали ему кого-то, только он не мог вспомнить, кого именно, и теперь он признает в нем сына Хурина.

" - Но Хурин был ниже ростом, невысоким для своего народа, хоть и пылок нравом; и волосы у него были цвета червонного золота. Ты же высок и темноволос. Теперь, приглядевшись, я вижу, что ты похож на мать она была из народа Беора. Хотел бы я знать, какая судьба постигла ее.

- Не знаю, - ответил Турин. - С Севера давно нет вестей".

В этом варианте изгои из Дор-ломина выбрали Нейтана вожаком именно потому, что узнали, что это Турин сын Хурина.

Все поздние варианты сходятся на том, что когда Турин сделался вожаком разбойников, он увел их от жилищ лесных жителей в лесах у югу от Тейглина, и что Белег пришел туда вскоре после их ухода; но география весьма расплывчата, и описания перемещений изгоев противоречивы. Видимо, приходится предположить, что, судя по ходу последующего повествования, они остались в долине Сириона и во время нападения орков на жилища лесных жителей находились неподалеку от своих прежних стоянок. В одном пробном варианте они отправились на юг и пришли в земли " выше Аэлин-уиал и Топей Сириона"; но в этом " неприютном краю" люди начали проявлять недовольство и уговорили Турина увести их обратно в леса к югу от Тейглина, где он впервые повстречался с ними. Это соответствует требованиям повествования.

В " С" (стр. 218-219) далее следует прощание Белега с Турином, странное предвидение Турина, что судьба приведет его на Амон Руд, приход Белега в Менегрот (где он получает от Тингола меч Англахель, а от Мелиан - лембас) и его возвращение в Димбар, к войне с орками. Текстов, дополняющих эти сведения, не имеется, поэтому этот отрывок здесь опущен.

Турин бежал из Дориата летом; осень и зиму он провел с изгоями, а убил Форвега и сделался их вожаком весной следующего года. Описанные здесь события имели место следующим летом.

Аэглос - " снежный терн"; о нем сказано, что он был похож на дрок (утесник), но повыше, и с белыми цветами. " Аэглосом" называлось также копье Гиль-галада. Серегон, " кровь камня" - растение вроде того, что называется " камнеломкой", с темно-красными цветами.

Утесник с желтыми цветами, через который пробирались в Итилиэне Фродо, Сэм и Горлум, тоже был " высокий, старый и тощий понизу, но вверху густо ветвился", так что они шли под ними, " почти не пригибаясь", и кусты были усеяны " желтыми искорками-цветками с легким пряным запахом" (" Две твердыни", IV, 7).

В других местах синдарское название Мелких гномов - Noegyth Nibin (" С", стр. 222), или Nibin-Nogrim. О " нагорье, поросшее вереском, что разделяло долины Сириона и Нарога", к северо-востоку от Нарготронда (см. выше, стр. 65) не раз упоминается как о Нагорье Нибин-ноэг (или с другими вариантами этого имени).
Утес, через который Мим провел их расселиной, которую он назвал " вратами города", был, похоже, северным склоном уступа - восточный и западный склон были гораздо круче.

Встречается другой вариант проклятия Андрога: " Пусть у него под рукой в час нужды не окажется лука". Мим в конце концов принял смерть от меча Хурина пред Вратами Нарготронда (" С", стр. 255).

Тайна содержимого мешка Мима так и осталась нераскрытой. Единственное, что сказано на эту тему - это торопливо нацарапанная заметка, где говорится, что, возможно, там были слитки золота, замаскированные под коренья - Мим разыскивал " старую гномью сокровищницу под " плоскими камнями". Это, несомненно, упомянутое в тексте (стр. 63) " множество стоячих и поваленных камней", меж которых поймали Мима. Но нигде не указано, какую роль эти сокровища должны были играть в истории Бар-эн-Данвед.

На стр. 43 сказано, что перевал через Амон Дартир был единственным " от топей Серех до прохода в Невраст далеко на западе".

В " С" (стр. 238) сказано, что мрачное предчувствие посетило Брандира, когда он услышал " весть, принесенную Дорласом", т.е. похоже, после того, как он узнал, что человек на носилках - это Черный Меч Нарготронда, о котором говорили, что это Турин, сын Хурина.

См. ниже (стр. 100), упоминание о том, что Ородрет с Тинголом " обменивались посланиями по тайным тропам".
В " С" (стр. 121) Высокий Фарот, или Таур-эн-Фарот, назван " лесистыми нагорьями". " Бурым и нагим" он назван, вероятно, потому, что тогда было начало весны, и деревья стояли без листьев.

Можно предположить, что только после всех этих событий, когда Турин и Ниэнор погибли, люди вспомнили этот ее приступ дрожи и поняли, отчего он напал на нее, и тогда-то Димрост и переименовали в Нен Кирит; но в легенде всюду употребляется название Нен Кирит.

Если бы Глаурунг действительно собирался вернуться в Ангбанд, можно было предположить, что он поползет по старой дороге к Перекрестьям Тейглина, и этот путь не слишком отличается от того, который вывел его к Кабед-эн-Арас. Видимо, предполагалось, что он будет возвращаться в Ангбанд тем же путем, как он приполз на юг, в Нарготронд, вдоль Нарога к Иврину. Ср. также слова Маблунга (стр. 97): " Я видел, как Глаурунг покинул Нарготронд - я думал, что он... возвращается к Хозяину. Но он повернул к Бретилю..."

Когда Турамбар говорил, что надеется, что Глаурунг поползет прямо, не сворачивая, он имел в виду, что Дракон мог бы проползти вдоль Тейглина к Перекрестьям и попасть в Бретиль, не перебираясь через теснину, где на него можно было напасть: ср. то, что он сказал своим людям у Нен Кирит, (стр. 87).

У меня не нашлось карты, чтобы проиллюстрировать детали расположения местности, но вот этот набросок, по крайней мере, соответствует указаниям текста:

Фразы " стремглав помчалась прочь" и " помчалась дальше" предполагают, что то место, где лежал Турин рядом с Глаурунгом, и край ущелья разделяло довольно значительное расстояние. Возможно, Дракон в агонии откатился довольно далеко от обрыва.

Ниже (стр. 98) сам Турин перед смертью назвал это место " Кабед Наэрамарт", и можно предположить, что позднейшее название возникло из предания о его последних словах.

Кажущееся противоречие, состоящее в том, что хотя сказано (и здесь, и в " С", стр. 247), что Брандир был последним человеком, который заглянул в Кабед-эн-Арас, к нему потом подходил и Турин, и эльфы, и те, кто воздвигал курган над Турином, наверно, можно объяснить, если понять слова Narn буквально: Брандир последним " заглянул в это темное ущелье". На самом деле, отец собирался изменить повествование: Турин должен был покончить с собой не у Кабед-эн-Арас, а на кургане Финдуилас у Перекрестий Тейглина; но этот вариант так и не был написан.

Видимо, это указывает на то, что " Олений Прыжок" - первоначальное название этого места, и словосочетание " Кабед-эн-Арас" означает именно это.

С того места, где Турин со своими людьми поселился в древнем городе Мелких гномов на Амон Руд и до путешествия Турина на север после падения Нарготронда, где снова начинается Narn, детально разработанного повествования не существует. Однако из множества набросков и заметок можно извлечь некоторые сведения, которых нет в кратком изложении " С", и даже отрывки связного повествования в том же масштабе, что и Narn.

В одном отрывке описывается жизнь изгоев на Амон Руд, после того, как они поселились там, и устройство Бар-эн-Данвед.

" Изгои были довольны своей жизнью. Еды было вдоволь, и у них было хорошее убежище: теплое, сухое, и просторное, даже с избытком: они обнаружили, что в этих пещерах при нужде можно расселить сотню человек, а то и больше. За первым залом был другой, поменьше. У стены был очаг, а над ним - дымоход; она шел через скалу и его выход был искусно спрятан в какой-то расселине. Были там и другие комнаты, куда вели двери из больших залов или из коридора, что соединял их. Там были спальни, мастерские, кладовые. Делать запасы Мим умел куда лучше изгоев, и у него было множество сосудов, сундуков, каменных и деревянных, - очень древних на вид. Но большинство комнат теперь опустели: секиры и прочее оружие, что висело в оружейнях, было ржавым и пыльным, полки стояли голые, и праздны были кузни. Лишь в одной шла работа: в маленькой мастерской, что примыкала к дальнему залу и имела общий дымоход с его очагом. Мим иногда работал там, но никого другого туда не пускал.

До конца года они больше не совершали набегов, а на охоту или собирать пищу выходили обычно маленькими группами. Но они долго не могли научиться находить дорогу, и, кроме самого Турина да еще полдюжины людей, остальные так и не привыкли к ней. Однако, видя, что человек, искусный в таких вещах, может найти логово и без помощи Мима, они днем и ночью держали стражу вблизи расселины в северной стене. С юга им ничто не угрожало: взобраться на Амон Руд с той стороны было невозможно; но днем на вершине обычно стоял часовой - оттуда было далеко видно. Склоны вершины были очень крутыми, но туда все же можно было подняться - к востоку от входа в пещеру поднималась грубая лестница, до того места, где склоны становились положе.

Так шло время, без тревог и опасностей. Но с наступлением осени пруд сделался серым и холодным, березы облетели, начались ливни, так что приходилось больше времени сидеть в пещере. И вскоре они устали от темных подземелий и тусклого сумрака залов; и большинству казалось, что жизнь была бы куда приятней, если бы рядом не было Мима. Слишком часто возникал он из какого-нибудь темного угла или боковой двери, когда они думали, что он совсем в другом месте; а при Миме разговор не клеился. Они даже начинали разговаривать шепотом.

Однако с Турином было иначе, хоть его люди и дивились этому. Он все больше сходился со старым гномом, и все чаще прислушивался к его советам. Когда пришла зима, он, бывало, часами сиживал с Мимом, слушая рассказы о его жизни и гномьи предания; и, когда гному случалось дурно отозваться об эльдарах, Турин не одергивал его. Мим, казалось, был весьма доволен этим, и платил Турину искренним расположением; лишь его пускал он по временам в свою кузницу, и они подолгу беседовали там наедине. Людям же это не очень нравилось; и Андрог ревниво косился на эту дружбу".

Текст, что следует далее в " С", не сообщает, каким образом Белег нашел дорогу в Бар-эн-Данвед: он " внезапно появился среди них" " в тусклых сумерках зимнего дня". В других коротких набросках говорится, что из-за беспечности изгоев в Бар-эн-Данвед в разгар зимы иссякли запасы, а Мим неохотно делился съедобными кореньями; поэтому в начале года они вышли из крепости на охоту. Белег вышел к Амон Руд, наткнулся на их следы, и то ли разыскал лагерь, который им пришлось раскинуть, ибо их застала метель, то ли прокрался вслед за ними в Бар-эн-Данвед.

В это же время Андрог, разыскивая тайную кладовую Мима, заблудился в пещерах и нашел потайную лестницу, что вела наверх, на плоскую вершину Амон Руд (именно по этой лестнице несколько изгоев бежали из Бар-эн-Данвед во время нападения орков -" С", стр. 224). И то ли во время упомянутой вылазки, то ли позднее, Андрог, несмотря на проклятие Мима, вновь взялся за лук, и был ранен отравленной стрелой - только в одном из нескольких упоминаний об этом событии сказано, что стрела была орочья.

Андрога вылечил Белег - но, похоже, недоверие и нелюбовь Андрога к эльфу от этого не уменьшились; Мим же еще сильнее возненавидел Белега, ибо он посмел " снять" проклятие, наложенное Мимом на Андрога.
- Оно еще исполнится, - сказал гном. Миму пришло на ум, что если он тоже отведает лембас Мелиан, он вновь обретет юность и станет сильным; украсть их ему не удалось, и тогда он притворился больным и попросил лембас у своего недруга. Белег отказал ему, и ненависть Мима стала непримиримой, особенно оттого, что Турин любил эльфа.

Можно также упомянуть, что, когда Белег достал из мешка лембас (см. " С", стр. 222, 223), Турин сперва отказался от них:

" Серебристые листья казались красными в свете пламени; когда Турин увидел печать, глаза его потемнели.
- Что у тебя там? - спросил он.

- Величайший дар, какой может дать тебе та, кто любит тебя, - ответил Белег. - Это лембас, дорожный хлеб эльдар, и доселе ни одному человеку не случалось отведать его.

- Шлем моих отцов я приму от тебя с благодарностью, - сказал Турин, - но не возьму я даров из Дориата.

- Ну так верни свой меч и доспехи, - возразил Белег. - Верни и то, чему тебя учили, и хлеб, что ел ты в юности. А твои люди пусть перемрут от голода, в утеху твоей гордыне. Однако хлеб этот был подарен не тебе, а мне, и я могу делать с ним, что хочу. Можешь не есть, если он нейдет тебе в горло; но, быть может, другие более голодны и менее горды.

Тут Турин устыдился, и в этом деле поступился гордостью".

Есть еще несколько мелких сообщений о Дор-Куартол, Земле Лука и Шлема к югу от Тейглина, которой Белег с Турином правили из своей крепости на Амон Руд, сделавшись на время предводителями могучего воинства (" С", стр. 224).

" Турин радушно принимал всех, кто приходил к нему, но, по совету Белега, не пускал новоприбывших в убежище на Амон Руд (которое теперь называли Эхад и Седрин (" Echad i Sedryn"), Стан Верных); путь на гору знали только люди из Старого Отряда, и никого другого туда не пускали. Но вокруг устроили другие становища и крепости: и в лесу на востоке, и на холмах, и на болотах на юге, от Метед-эн-глад (" Конца Леса") до Бар-эриб в нескольких лигах к югу от Амон Руд; вершина Амон Руд была видна отовсюду, и можно было разными сигналами сообщать новости и отдавать приказы.

Таким образом еще до конца лета войско Турина сделалось большой силой; и орды Ангбанда были отброшены. Вести об этом долетели даже в Нарготронд, и многие эльфы Нарготронда забеспокоились, говоря, что если какой-то изгой сумел нанести такой ущерб Врагу, то что же медлит Владыка Нарога? Но Ородрет не хотел изменять своему образу действий. Он во всем следовал советам Тингола - они обменивались посланиями по тайным тропам; и Ородрет был мудрым владыкой, если считать мудрым того, кто заботится в первую очередь о своем народе, о том, как долго им удастся сохранить свою жизнь и свое добро от лап алчного Севера. И потому он не отпустил к Турину никого из своего народа, и отправил к нему посланцев, сказать, что, что бы он, Турин, ни сделал и ни задумал в своей войне, он не должен вступать в земли Нарготронда и загонять туда орков. Он отказался помочь Двум Вождям оружием, но предложил им всяческую иную помощь, буде случится в том нужда (и, по-видимому, на это его подвигли Тингол и Мелиан)".

Неоднократно подчеркивается, что Белег все время был против великих замыслов Турина, хотя и поддерживал его; что Белегу казалось, что драконий Шлем произвел на Турина действие, противоположное тому, на которое он, Белег, надеялся; и что он был в смятении, ибо предвидел, что принесут грядущие дни. Сохранились отрывки его бесед с Турином по этому поводу. В одном из них они сидят вдвоем в крепости Эхад и Седрин, и Турин говорит Белегу:

" - Отчего ты так печален и задумчив? Ведь все идет хорошо с тех пор, как ты вернулся ко мне, разве нет? Мой замысел оказался хорош, не так ли?

- Пока все хорошо, - ответил Белег. - Наши враги все еще не опомнились, никак не могут прийти в себя. Да, впереди еще будут хорошие дни; но не так уж много.

- А потом?

- Зима. А потом - следующий год, для тех, кто доживет.

- А потом?

- Ярость Ангбанда. Мы просто обожгли кончики пальцев Черной Руки, вот и все. Она не отдернется.

- Но разве не было нашей целью и радостью навлечь на себя ярость Ангбанда? - сказал Турин. - Чего бы еще ты хотел от меня?

- Ты сам отлично знаешь, - ответил Белег. - Но об этом ты мне запретил упоминать. Но выслушай меня. Предводитель большого войска нуждается во многом. Ему нужно надежное убежище; и ему нужно богатство и много людей, которые занимаются не войной. Многим людям нужно много еды, лес их не прокормит. И остаться незамеченными они тоже не могут. Амон Руд хороша для небольшого отряда: у нее есть и глаза, и уши. Но она стоит на равнине, и ее видно издалека; и не требуется большого войска, чтобы окружить ее.
- И все же я хочу, чтобы у меня было свое войско, - сказал Турин. - Если оно погибнет, погибну и я. Вот, я встал на дороге у Моргота, и пока я стою здесь, нет ему дороги на юг. За это Нарготронд обязан нам благодарностью; может, помогут и в нужде".

В другом коротком отрывке Турин ответил на предупреждения Белега о ненадежности его силы так:
" - Я хочу править страной; но не этой страной. Здесь я только собираю силы. К землям моего отца в Дор-ломине лежит мое сердце, и туда уйду я, как только смогу".

Утверждается также, что Моргот до времени не наносил удара и предпринимал лишь ложные нападения, " чтобы легкими победами вселить самоуверенность в этих мятежников; так оно и вышло".

Андрог снова появляется в описании штурма Амон Руд. Только тогда сообщил он Турину о существовании внутренней лестницы; и он был одним из тех, кто выбрался на вершину. Сказано, что он сражался отважнее многих, но наконец пал, смертельно раненный стрелой; и так сбылось проклятие Мима.

К изложенной в " С" истории похода Белега на помощь Турину, его встречи с Гвиндором в Таур-ну-Фуйне, спасения Турина и смерти Белега от руки Турина добавить пока нечего. О том, что у Гвиндора был один из " Феаноровых светильников", излучавших синий свет, и о роли этого светильника в одной из версий истории см. выше на стр. 32, прим. 2.

Можно также заметить, что отец собирался продолжить историю Драконьего Шлема Дор-ломина до периода пребывания Турина в Нарготронде, и даже дальше; но в повествования это так и не включил. В существующих версиях Драконий Шлем исчезает во время падения Дор-Куартол, во время разорения крепости изгоев на Амон Руд; но он должен был каким-то образом вернуться к Турину в Нарготронде. Он мог появиться там лишь в том случае, если его захватили орки, которые увели Турина в Ангбанд; но если бы Белегу и Гвиндору пришлось отнять его у орков во время спасения Турина, это потребовало бы некоторого развития повествования.

В отдельном отрывке сказано, что в Нарготронде Турин не хотел носить Шлем, " чтобы он не выдал его", но, отправляясь на битву в Тумхалад, надел его (" С", стр. 232 - там сказано, что на Турине была гномья маска, которую он нашел в оружейнях Нарготронда). Далее в отрывке сказано:

" Все враги избегали его, страшась этого шлема, - так и вышло, что он вернулся из той страшной битвы целым и невредимым. Он так и вернулся в Нарготронд в этом Драконьем Шлеме, и Глаурунг, желая лишить Турина его помощи и защиты (ибо даже он боялся этого шлема) стал насмехаться над Турином, говоря, что Турин, должно быть, признал себя его воином и вассалом, раз носит на шлеме изображение своего хозяина.

Но Турин ответил:

- Ты лжешь, и сам то ведаешь. Ибо образ этот создан как вызов тебе; и доколе есть человек, что способен носить его, вечно пребывать тебе в сомнении, страшась гибели от его руки.

- Что ж, тогда придется ему дождаться хозяина с другим именем, сказал Глаурунг, - ибо Турина сына Хурина я не страшусь. Скорее, напротив. Ведь это у него недостает дерзости открыто взглянуть мне в лицо.

И, воистину, Дракон был столь ужасен, что Турин не решался смотреть ему в глаза, и. говоря с ним, опустил забрало, защищая лицо, и не поднимал глаз выше лап Глаурунга. Но, слыша такие насмешки, он в своей гордыне и опрометчивости поднял забрало и посмотрел в глаза Глаурунгу".

В другом месте сказано, что именно тогда, когда Морвен узнала, что в битве в Тумхалад появился Драконий Шлем, она поняла, что верно говорят, будто Мормегиль был действительно ее сын, Турин.

Наконец, предполагалось, что Шлем был на Турине, когда он убил Глаурунга, и перед тем, как Глаурунг издох, в насмешку припомнил ему его слова насчет " другого имени хозяина"; но нигде не указано, как должно было быть выстроено повествование, чтобы это стало возможным.

Есть еще рассказ о том, как и в чем Гвиндор противостоял Турину в Нарготронде (в " С" об этом лишь упоминается - стр. 231). Это, собственно, даже не рассказ, но изложить его можно так:

" Гвиндор всегда противоречил Турину на королевских советах, говоря, что он сам был в Ангбанде, и кое-что знает о мощи Моргота и о его замыслах.

- Мелкие победы в конце концов окажутся бесплодными, - говорил он, - ибо они лишь дают знать Морготу, где живут самые отважные его враги, и тогда он собирает войско, достаточно большое, чтобы уничтожить их. Объединенных сил всех эльдаров и аданов едва хватало на то, чтобы сдерживать его и хранить мир во время осады. Долгим был тот мир, но не дольше, чем понадобилось Морготу на то, чтобы прорвать кольцо; и никогда впредь не сможем мы создать подобного союза. Теперь вся надежда лишь на то, чтобы скрываться, пока не явятся валары.

- Валары! - воскликнул Турин. - Они бросили вас, людьми же они пренебрегают. Что толку смотреть на Запад за бескрайнее Море? Нам приходится иметь дело лишь с одним валаром - с Морготом; быть может, нам не суждено победить его, но мы можем хотя бы вредить ему и препятствовать его замыслам. Ибо победа есть победа, как бы ничтожна она ни была; и ценность ее не только в ее последствиях. Но есть польза и от малых побед: если мы не будем ничего делать, чтобы задержать его, через несколько лет тень его накроет весь Белерианд, и он выкурит вас из ваших нор поодиночке. А что потом? Жалкие остатки бросятся на юг и на запад, и будут жаться на побережье Моря, меж Морготом и Оссе. Лучше уж добыть себе славу, пусть и будет наш век краток - ведь конец один. Ты говоришь - вся надежда на то, чтобы скрываться; но разве сможем мы переловить всех лазутчиков и соглядатаев Моргота, всех до последнего, так, чтобы ни один не вернулся в Ангбанд и не принес вестей? А ведь тогда он узнает о нас, и догадается, где мы живем. И вот что еще скажу я вам: пусть век смертных людей краток по сравнению с жизнью эльфов, люди готовы скорее погибнуть в бою, чем бежать или сдаться. Вызов Хурина Талиона великое дело; Моргот может убить того, кто это сделал, но не под силу ему сделать бывшее небывшим. Даже Западные Владыки почтили бы его; и разве не записано это в истории Арды, ее же не переписать ни Морготу, ни Манве?

- Ты рассуждаешь о высоких предметах, - ответил Гвиндор, - видно, что ты жил среди эльдаров. Но, видно, тьма в твоей душе, если ты ставишь рядом Моргота и Манве и говоришь о валарах как о врагах эльфов или людей; ибо валары не пренебрегают ничем, и менее всего - Детьми Илуватара. И не все надежды эльдаров ведомы тебе. Было нам пророчество, что некогда посланец из Средиземья преодолеет тени и достигнет Валинора, и внимет ему Манве, и смягчится Мандос. И разве не стоит попытаться сохранить до тех времен семя нолдоров, а также и аданов? Кирдан живет на юге, и строит там корабли - а что ты знаешь о кораблях и о Море? Ты думаешь только о себе и о своей славе, и хочешь, чтобы все мы думали так же; но мы думаем не только о себе - ведь не все могут сражаться и пасть в битве, и мы должны уберечь их от войн и гибели, пока это возможно.

- Так отошлите их на свои корабли, пока есть время, - сказал Турин.

- Не захотят они расстаться с нами, даже если Кирдан и сможет принять их, - возразил Гвиндор. - Нам надо жить вместе, пока это возможно, а не искать смерти.

- Обо всем этом я уже говорил, - сказал Турин. - Отважно защищать границы и наносить мощные удары прежде, чем враг соберет силы - вот в чем надежда на то, что вы проживете здесь как можно дольше. И разве тем, о ком ты говоришь, любезнее трусы, что прячутся в лесах и выслеживают добычу, уподобляясь волкам, чем воин, что носит шлем и расписной щит и разгоняет врагов, хотя бы они намного превосходили числом его войско? По крайней мере, женщины аданов не такие. Они не удерживали мужчин от Нирнаэт Арноэдиад.
Но меньше горя претерпели бы они, если бы не было той битвы, сказал Гвиндор.

Более подробно рассказано также о любви Финдуилас к Турину:

Финдуилас, дочь Ородрета, была золотоволосой, как все в роду Финарфина, и Турин находил радость в ее облике и ее обществе, ибо она напомнила ему о его родне и о женщинах Дор-Ломина в доме его отца. Сначала он встречался с ней только в присутствии Гвиндора; но позже она сама находила его, и они временами встречались наедине, хотя, казалось, случайно. И она расспрашивала его об Эдайн, которых знала мало, и о его стране и родичах.

И Турин говорил с ней откровенно, хотя не называл ни родины своей, ни семьи; и однажды он сказал:
- У меня была сестра, Лалайт, я так называл ее; и ты мне ее напомнила. Но Лалайт была ребенком, золотой цветок на весенней зеленой траве; и останься она в живых, она, возможно, потускнела бы от печали. Но ты, величественная, похожа на золотое древо; хотел бы я, чтобы у меня была столь прекрасная сестра.

- Но и ты величественный, - сказала она, - словно владыки из рода Финголфина; хотела бы я, чтоб у меня был столь доблестный брат. И я не думаю, что Агарваэн - твое подлинное имя, оно не годится для тебя, Аданэдэль. Я зову тебя Тхурин, тайна. [Thurin - прим. перев.]

Тогда Турин вздрогнул и сказал:

- Это не мое имя; и я не король, ибо наши короли из Эльдар, а я - нет.

Теперь Турин заметил, что Гвиндор стал относиться к нему много холодней; и его беспокоило, что Гвиндор, которого начали было покидать боль и ужас Ангбанда, вновь погружался в заботы и печаль. И Турин думал: возможно, он грустит потому, что я спорил с ним на Советах и одолел его; я хотел бы, чтобы это было не так. Ибо он любил Гвиндора, своего проводника и исцелителя, и был полон жалости к нему. Но в те дни и сияние Финдуилас померкло, ее шаг стал медленным, а лицо суровым; и Турин, видя это, предположил, что слова Гвиндора поселили в ее сердце страх перед грядущим.

На деле разум Финдуилас разрывался. Ибо она почитала Гвиндора и жалела его, и не хотела бы добавить ни единой слезинки к его страданиям; но против ее воли ее любовь к Турину росла день ото дня, и она думала о Берене и Лучиэнь. Но Турин был совсем не такой, как Берен: он не пренебрегал ею, и ему было хорошо в ее обществе, и все же она знала, что он не любит ее той любовью, какой ей хотелось бы. Его ум и сердце были далеко, у рек, что текли в прошлые весны.

И Турин говорил с Финдуилас, и сказал так:

- Не позволяй словам Гвиндора испугать тебя. Он настрадался во тьме Ангбанда; и тяжко столь доблестному пребывать столь слабым и молчаливым. Ему нужно утешение и побольше времени, чтобы исцелиться.
- Я очень хорошо знаю это, - отвечала она.

- Но мы выиграем для него время! - сказал Турин. - Нарготронд будет стоять! Никогда более трус-Моргот не покинет Ангбанда, и вся его надежда - на слуг; так говорит Мелиан из Дориата. Они - пальцы его рук, и мы раздробим и отрубим их, и ему придется убрать свои лапы. Нарготронд будет стоять!

- Может быть, - сказала Финдуилас. - Он будет стоять, если ты сумеешь добиться этого. Но будь осторожен, Аданэдэль; ибо тревожусь я, когда ты идешь в сражение, как бы Нарготронд не осиротел.

И позднее Турин разыскал Гвиндора, и сказал ему:

- Гвиндор, дорогой друг, ты опять становишься печален; не надо! Ибо к тебе придет исцеление в домах твоей родни и в сиянье Финдуилас.

Гвиндор взглянул на Турина, но не сказал ни слова, и его лицо было мрачно.

- Почему ты так смотришь на меня? - спросил Турин. - В последние дни твои глаза часто странно смотрели на меня. Чем я тебя опечалил? Я спорил с тобой на советах, да; но мужчина должен говорить то, что он думает, и не скрывать правды, которой он верит, что бы ни понуждало его к этому. Я бы хотел, чтобы наши думы совпадали; ибо я у тебя в великом долгу, и я этого не забуду.

- Не забудешь? - спросил Гвиндор. - Тем не менее твои слова и дела изменили мой дом и родню. На них лежит твоя тень. Чему радоваться мне, потерявшему из-за тебя все?

Но Турин не понял этих слов, и не догадался, что Гвиндор завидовал ему, заметному в Совете и сердце Короля.

Дальше следует отрывок, в котором Гвиндор предостерегает Финдуилас от любви к Турину, раскрывая ей, кто такой Турин, и этот текст весьма близок к тому, что сказано в Сильмариллионе (стр. 210-11). Но после слов Гвиндора Финдуилас отвечает ему более развернуто, чем в других версиях:

- Твой взор затмился, Гвиндор, - сказала она. - Ты не видишь или не понимаешь, что здесь происходит. Должна ли я покрыть себя двойным стыдом, открыв тебе правду? Ведь я люблю тебя, Гвиндор, и я стыжусь того, что не так сильно люблю тебя и принимаю любовь гораздо более сильную, из которой мне нет исхода. Я не искала ее, и долго молчала о ней. Но если вызывают во мне жалость твои раны, то пожалей и ты меня. Турин не любит и не полюбит меня.

- Ты говоришь это, - сказал Гвиндор, - чтобы снять вину с того, кого ты любишь. Почему он ищет тебя, и подолгу бывает с тобой, и оставляет тебя в радости?

- Потому что и он нуждается в утешении, - сказала Финдуилас, - и у него нет близких. У вас обоих есть свои нужды. А у Финдуилас? Разве не достаточно, что я открываю свою душу тебе, нелюбимому, а ты считаешь, будто я тебя обманываю?

- Нет, женщину нелегко обмануть в подобном деле, - сказал Гвиндор. - И немногих найдешь ты, кто станет отрицать, что они любимы, если это и в самом деле так.

- Если кто-то из нас и был вероломен, то это я; но не по своей воле. Но что говорить о твоей судьбе и слухах из Ангбанда? О смерти и разрушении? Могуч Аданэдэль в повести Мира, и когда-нибудь в грядущем его величие настигнет Моргота.

- Он горделив, - сказал Гвиндор.

- Но он также и милосерден, - сказала Финдуилас. - Он еще не пробужден, но жалость может пронзить его сердце, и он не отвергнет ее. Только жалость и может стать дорогой к нему. Но он не жалеет меня. Он благоговеет передо мной, словно я одновременно его мать и королева!

Может быть, Финдуилас говорила правду, провидя ее дарованием Эльдар. И вот Турин, не зная, что произошло между Гвиндором и Финдуилас, стал, видя, что она еще более помрачнела, еще более нежен к ней. Но однажды Финдуилас сказала ему:

- Тхурин Аданэдэль, почему ты скрывал от меня свое имя? Знай я, кто ты, я не менее почитала бы тебя, но лучше поняла бы твою печаль.

- Что ты хочешь сказать? - спросил он. - Кто я, по-твоему?

- Турин, сын Хурина Талиона, полководца Севера.

Как сказано в Сильмариллионе (стр. 211) Турин упрекнул Гвиндора за то, что тот раскрыл его настоящее имя.
Есть еще один отрывок, относящийся к это части текста, который существует в более полном варианте, чем в Сильмариллионе (нет никаких других описаний битвы в Тумхалад и разграбления Нарготронда, а разговоры Турина и Дракона описаны в Сильмариллионе настолько подробно, что вряд ли где-то есть более полное изложение). Этот отрывок содержит гораздо более полное описание прихода эльфов Гельмира и Арминаса в Нарготронд в год его падения (Сильмариллион, стр. 211-12). Описание их более ранней встречи с Туором в Дор-Ломине, на которую здесь есть ссылка, можно найти выше, на стр. 11.

Весной туда пришли два Эльфа, и они назвались Гельмиром и Арминасом из народа Финарфина, и сказали, что у них поручение к Владыке Нарготронда. Их привели к Турину; но Гельмир сказал:

- С Ородретом, сыном Финарфина, будем мы говорить.

И когда Ородрет пришел, Гельмир сказал ему:

- Господин, мы из народа Ангрода, и много где побывали после Дагор Браголлах; но в последнее время мы жили среди народа Кирдана в устье Сириона. И однажды он позвал нас и послал к тебе; ибо сам Ульмо, Властелин Вод, явился ему и предостерег об опасности, что приближается к Нарготронду.

Но Ородрет был осторожен, и он ответил:

- Почему же вы явились сюда с Севера? Или у вас были и иные поручения?

Тут Арминас сказал:

- Господин, с Нирнаэт я искал сокрытое королевство Тургона, и не нашел его; и боюсь, что в этих поисках слишком долго откладывал исполнение своей миссии. Ибо Кирдан во имя секретности и скорости отправил нас вдоль побережья на корабле, и мы сошли на берег в Дрэнгисте. Но среди корабелов есть такие, кто пришел на юг в последние годы как посланцы Тургона, и в их речах увидел я знаки того, что Тургон по-прежнему живет на Севере, а не на Юге, как многие думают. Но мы не нашли ни знака, ни вестей о том, что искали.

- Почему вы ищете Тургона? - спросил Ородрет.

- Потому что говорят, что его королевство дольше всех иных будет противиться Морготу, - ответил Арминас. И слова его зловещими показались Ородрету, и он нахмурился.

- Так не медлите же в Нарготронде, - сказал он, - ибо здесь вы не услышите известий о Тургоне. А о том, что Нарготронд в опасности, мне не надо рассказывать.

- Не гневайся, господин, - сказал Гельмир, - если мы правдиво отвечаем на твои вопросы. И наше отступление от кратчайшего пути к тебе не было бесплодным, ибо мы побывали дальше, чем любой из твоих разведчиков; мы прошли Дор-Ломин, и все земли у подножия Эред Вэтрин, и Ущелье Сириона, высматривая пути Врага. В тех краях собралось множество Орков и прочих созданий, что служат Злу, и войско их собирается вокруг Сауронова Острова.

- Я это знаю, - сказал Турин. - Ваши новости устарели. Если послание Кирдана должно было быть не напрасным, вам следовало доставить его раньше.

- По крайней мере сейчас ты услышишь это послание, господин, - сказал Ородрету Гельмир. - Слушай слова Властелина Вод! Так сказал он Кирдану Корабелу: " Зло Севера загрязнило истоки Сириона, и моя сила уходит из его вод. Но грядет худшее. Так скажи Владыке Нарготронда: Закрой двери твердыни своей и не покидай ее. Сбрось камни своей гордости в шумящую реку, дабы крадущееся Зло не отыскало твоих дверей."

Темны показались эти слова Ородрету, и он, как обычно, обернулся к Турину за советом. Но Турин не доверял посланникам, и сказал с пренебрежением:

- Что Кирдан знает о наших войнах, тех, чьи дома так близко от Врага! Пусть корабел заботится о своих кораблях! Но если в самом деле Властелин Вод передает нам послание, пусть говорит проще. В ином же случае мы сочтем за лучшее собрать войска и смело встретить врагов, пока они не подошли слишком близко.
Тогда Гельмир поклонился Ородрету и сказал:

- Я говорил, как мне было наказано, господин, - и отвернулся. Но Арминас сказал Турину:

- Ты и в самом деле из Дома Хадора, как говорят?

- Здесь меня называют Агарваэн, Черный Меч Нарготронда, - сказал Турин. - Ты, кажется, о многом говоришь намеками, друг Арминас; и хорошо, что тайна Тургона осталась сокрытой от тебя, а иначе о ней скоро узнали бы в Ангбанде. Имя человека - его собственность, и если сын Хурина узнает, что ты разболтал, где он скрывается, пусть Моргот возьмет тебя и выжжет тебе язык!

И Арминас был смущен черным гневом Турина; но Гельмир сказал:

- Он не будет предан нами, Агарваэн. Но разве здесь сейчас присутствуют чужие, что мы не должны говорить прямо? И Арминас спросил тебя, как мне думается, потому, что всем, кто живет у моря, известно, что Ульмо питает великую любовь к Дому Хадора, и некоторые говорят, что Хурин и брат его Хуор побывали однажды в Сокрытом Королевстве.

- Если бы это было так, он ни единому не сказал бы об этом, ни великому, ни ничтожному, и тем более - своему малолетнему сыну, - отвечал Турин. - Так что я не верю, что Арминас спросил меня в надежде узнать о Тургоне. Я не доверяю подобным вестникам беды.

- Придержи свое недоверие! - сказал Арминас во гневе. - Гельмир меня не понял. Я спросил, потому что усомнился в том, чему, кажется, здесь верят; ибо мало чем схож ты с родичами Хадора, как бы тебя ни звали.
- Что ты знаешь о них? - спросил Турин.

- Я видел Хурина, - ответил Арминас, - и его предков. В опустевшем Дор-Ломине я встретил Туора, сына Хуора, брата Хурина; и он похож на своих предков, а ты - нет.

- Может быть, - отвечал Турин, - хотя о Туоре я до сегодняшнего дня не слышал. Но я не стыжусь того, что мои волосы черны, а не блещут золотом. Ибо я не первый из сыновей, кто похож на свою мать; а я рожден Морвен Эледвен из Дома Беора, что приходится родней Берену Камлосту.

- Я говорил не о различии между черными волосами и золотыми, - сказал Арминас. - Но другие из Дома Хадора по-иному держат себя, и Туор в их числе. Ибо они придерживаются правил вежества, и склонны слушать добрые советы, и почитают Владык Запада. Но ты, кажется, слушаешь советы лишь собственной мудрости, либо же своего меча; и надменны речи твои. И я говорю тебе, Агарваэн Мормегил, что если ты будешь поступать так, судьба твоя будет иной, нежели следовало бы искать отпрыску Домов Хадора и Беора.

- Иною и была она, - отвечал Турин. - И если, как кажется, по причине доблести моего отца я должен нести на себе ненависть Моргота, должен ли я сносить еще и насмешки и презрение отступника, хотя бы он именовал себя родичем короля? Я советую вам - возвращайтесь к беззаботным морским берегам.

Тогда Гельмир и Арминас ушли, и вернулись на Юг; но, несмотря на Туриновы насмешки, они с радостью ждали бы битвы рядом со своими родичами, и вернулись лишь потому, что Кирдан по велению Ульмо поручил им принести ему весть из Нарготронда и сообщить об успехе их посольства. И Ородрет был весьма обеспокоен словами посланцев; но ярость росла в душе Турина, и менее всего стерпел бы он, чтобы был разрушен большой мост. Ибо по крайней мере эти слова Ульмо были поняты правильно.