Курукшетра. Путь Абхиманью

Дрона выстроил свои войска в виде тележки с мощными флангами.

Теперь он вывел против нас всю мощь народов, подвластных Хастинапуру. Огромные слоны, украшенные алыми попонами с золотыми колокольчиками, встали на правом фланге, окруженные копейщиками калингов. Великолепные всадники из племени гандхаров, сражающиеся сверкающими пиками, стояли во второй линии обороны под знаменем царя Шакуни. Колесницы бход-жей, вставших против своих братьев ядавов, следовали за знаменем Критавармана. Рядом с Кри-таварманом я с горечью увидел голубое знамя Кри-пы, чуть поодаль плыл по ветру змей Дурьодха-ны. Знамя Карны пока не появлялось в передних рядах, хотя мы точно знали, что он примет участие в битве.

Пренебрегая опасностью, сам Юдхиштхира выехал на поле, чтобы перестроить наши акшау-кини навстречу Дроне. Он противопоставил ему строй журавля, клюв которого составляла лучшая часть колесничего воинства панчалов.

Во все стороны летели гонцы на быстрых конях. Отряды менялись местами, повинуясь мановению руки или краткому слову полководца. Все это напомнило мне замысловатую игру, где рука полководца переставляла фигуры из драгоценных камней, решая судьбы царств, раджей, да и простых воинов.

Сможет ли Юдхиштхира заблаговременно проникнуть в замыслы Дроны и Дурьодханы, поможет ли " дух опережения" (мудрость Крипы) сломить ход колесниц куру в начале разбега, погасить порыв конницы тригартов?

С вершины холма наблюдал я происходящее и не мог сдержать унизительного для кшатрия чувства облегчения, что битва сегодняшнего дня начнется без моего участия.

Гибель Бхишмы вселила уверенность в сердца Пандавов. Решили они сокрушить мощь войска Дурьодханы единым ударом. Ушли в бой отряды панчалийцев и матсьев, ведомые Друпадой и Виратой. Пламенный Дхриштакету, решившийся вызвать на поединок Дрону, увлек за собой акша-укини чедиев. Ударили в центр войска Кауравов Дхриштадьюмна и Бхимасена, поддерживаемые близнецами.

Узри алого дракона, сжигающего ядом своих стрел войска панчалов! — сказал Юдхиштхира Арджуне, показывая на крайний левый фланг армии. — Это Царь тригартов Сушарман вызвался ценой своей жизни отвлечь тебя от нашего лагеря, чтобы открыть путь колесничему войску Дроны. Пять его братьев, а также лучшие воины тригартов, мадров и куру принесли клятву не покидать поле боя, пока не убьют тебя. Все вызвавшиеся имеют сыновей, достойных продолжить их род, все сочли свои земные обязанности выполненными и горят решимостью достичь высших миров славной жертвой на поле боя. Всю прошлую ночь приносили они жертвы огню и пели священные гимны. Они назвали себя " саншаптаки" — что значит " связанные нерушимой клятвой". Теперь они ищут встречи с тобой.

Согласно кшатрийским обычиям я не могу уклониться от подобного вызова, — тревожно ответил Арджуна, — оставайся под охраной близнецов и Сатьяки, а я постараюсь как можно быстрее освободить этих героев от данной клятвы, отправив всех в царство Ямы.

Так сказал Арджуна и, получив дозволение старшего брата, с легким сердцем умчался в битву, подобно искре, влекомой ветром.

Битва разгоралась, как костер под ветром. Дхриштадьюмне с панчалийцами удалось немного потеснить своих противников. Но передние ряды наступающих уперлись в стену щитов кшатриев Хастинапура. Их воодушевлял на битву великий брахман и непобедимый ратхин Крипа.

Навстречу нашему наставнику уже мчалась колесница Шикхандини. Дочь Друпады, пренебрегая смертельной опасностью, устремилась прямо на патриарха. Милосердие наставника или карма пока отводили от нее свистящие жала. Зато несколько стрел Шикхандини попали в лошадей Крипы, и его боевая повозка остановилась посреди кипящего водоворота боя. Я почувствовал, как мое сердце замерло от ужаса, но апсара-воитель-ница не пожелала добивать стрелами великого брахмана. Опустив лук, суровая дочь Друпады спокойно смотрела, как один из ратхинов куру подхватил Крипу в свою колесницу, спасая его, точно быка, увязшего в иле.

Савитар спустился к земле, словно пытаясь рассмотреть, как густые шеренги пехоты, съедая пространство колесничего маневра, вновь и вновь сходятся грудь в грудь. На фоне угасшего неба качались сгорбленные, полные зловещей решимости силуэты слонов с боевыми башнями. Оттуда летели дротики и стрелы. Целиться в сгущающихся сумерках было почти невозможно. И казалось, что лапы смерти слепо и жадно шарят в темноте по рядам сражающихся. Тогда Юдхиштхира и Дро-на отдали приказ прекратить битву.

* * *

И все-таки течение кармы явно поворачивало в благом для нас направлении. Кауравы, даже сохраняя численное превосходство, больше не решались сами атаковать.

На другой день Дрона построил войска многорядным непроницаемым для колесниц кольцом. В центре под белым зонтом встал Дурьодхана, окруженный колесницами Карны, Духшасаны, Крипы. Во главе войска расположился Дрона с царем Синдху и Ашваттхаманом. Здесь же были отряды царя гандхаров Шакуни, владыки мадров Шальи, предводителей бахликов Сомадатты и Бхуришраваса. Они готовились принять на себя первый удар колесничего войска Пандавов. В стороне от огромного кольца опять ожидали Арджу-ну саншаптаки — десять тысяч лучников в красных одеждах, поклявшихся на огне и воде отдать жизнь друг за друга.

С вершины холма наблюдал эту битву Юдхиштхира. Прямо перед походным шатром была приготовлена обрядовая площадка для жертвоприношений. Три угла ее были расположены на южной, восточной и западной частях света, соответствующих триединству Вселенной — мирам богов, людей, подземных тварей. Три священных огня развели по углам этого треугольника, принеся пламя, взращенное от солнца, молнии и дощечек ара-ни. Юдхиштхира сел меж этих огней, сам подобный огню от нагнетаемой сердцем внутренней мощи. Брахма окружила его горячим, почти зримым шаром. Заколебались, поплыли в слоящемся воздухе священные огни. Подобно могучему вихрю, воля Юдхиштхиры пробила тоннель в пространстве, увлекая мое сознание вслед за собой туда, где в клубах черной пыли плыла белоконная колесница.

Я был лишен его способностей, но за пеленой пыли угадывалось могучее сопротивление, комок силы, жестоко противостоящей нашему напору. Все чаще из пелены выезжали колесницы, сплошь утыканные стрелами. Верные суты вывозили ратхинов из пламени боя. Поток бился о скалу. Скалой был Дрона. Нет, не скалой. С гневной рекой сравнили его чараны. Построив свое войско плотным кольцом, уподобился Дрона могучему водовороту. Герои-воины, подобно деревьям, уносимым течением, кружили в страшном потоке. Разбивались о невидимые пороги силы лодки-колесницы. Слоны и кони дарили этой реке мощь и стремительность. Солнечными лучами пронзали ее стрелы Дроны, посылая на дно камни отрубленных голов, разорванные зонты, измятые диадемы, драгоценное оружие, блестящее на солнце серебристой рыбьей чешуей.

Страх и отвращение рождало во мне созерцание этого потока. Но рядом в тот день стоял Абхиманью — луноликий сын Арджуны, подобный пловцу, рвущемуся в ревущие воды битвы. Я взглянул на него и едва узнал того гордого, скупого на слова и великого сердцем царевича, которого помнил по Кампилье. Из нежных глубоких глаз пропала глубина. Сполохи огня метались на поверхности радужной оболочки. Подпорки его духа — дхарма и смирение — рухнули тогда же, когда от рук Арджуны и Шикхандини пал Бхиш-ма. Он не осуждал отца, давно став лишь продолжением его воли. Но лишь она — огненная воля Арджуны — и осталась сияющим лучом в погасшем сердце его сына. Слишком талантливым учеником дваждырожденных был царевич, слишком полно вмещал в себя узор братства и потоки брах-мы. Теперь же стрелы отца вдребезги разносили то, что привык Абхиманью почитать смыслом и целью жизни.

Я понял это сразу, стоило только взглянуть в лицо царевичу, а поняв, смог предсказать его скорую судьбу так же просто, как путь брошенной в небо стрелы.

Видя, как старшие Пандавы кружатся в водоворотах врагов, Абхиманью не желал ждать, сберегая себя для будущих подвигов, как скряга бережет золотую утварь, доставшуюся от предков. Для него не было будущего, ибо не было братства дваждырожденных. Все должно было кончиться здесь и сейчас.

— Видишь, Муни, до какого позора я дожил! Я не в силах обуздывать себя, следя, как другие купаются в золотом сиянии славы…

Он говорил со мной, но сам был там, на поле, нетерпеливо ждущий зова судьбы, уже порвавший привязанности сыновней любви, благоговения перед патриархами, преданности общине.

В шлейфе черной пыли пристала к холму измятая колесница. Взбежал к Юдхиштхире посланец Дхриштадьюмны. Поднялся ему навстречу сын Дхармы, вышел за границу трех огней.

Скажи, гонец, почему медленно и неудержимо приближается к нам войско Кауравов? За щетиной копий вижу я белые зонты и стяги Дро-ны и Дурьодханы, Карны и Шальи. Почему не остановят их наши могучие ратхины?

Строй Дроны невозможно пробить, — прокричал посланец, — саншаптаки почти поглотили Арджуну. Четвертая часть войска ядавов пала, атакуя ряды куру. Колчаны почти опустели…

Тогда отводите войска! — сказал Юдхишт-хира.

Отступая, мы разорвем собственный строй. Слабые духом побегут. А тогда разомкнётся стена щитов, и свежие конники кауравов довершат разгром, — ответил гонец.

И тогда вскочил на ноги, гремя доспехами пылкий Абхиманью:

— Мое время настало! — крикнул он Юдхиш– тхире. — Отец обучил меня, как пробить колес ницами стену копий. Я открою дорогу к Дроне.

— Да будет так, — медленно, словно через силу, сказал Юдхиштхира. — О сын Субхадры! В пламени Дроны сгорают ядавы, связанные с то бою родственными узами. Твой отец не успеет к ним на помощь. Открой дорогу для колесниц Дхриштадьюмны и Бхимасены. Сокруши их, но сдерживай ратный пыл, иначе утонешь в их войс ке, как неопытный пловец в бурном океане.

Мудрые слова. Но дух Абхиманью уже взлетел над заботами о собственном благополучии.

Это был день его славы и гибели. Колесницы сына Арджуны с налета прорвали первую линию пеших щитоносцев, подобно тому, как разгневанная акула прорывает сеть. Но дальше непреодолимая преграда остановила боевые повозки — нагромождение убитых лошадей, разбитых колесниц, туши слонов с поломанными боевыми башнями. Отряд Абхиманью увяз в этом мертвом болоте. И тогда, как поют чараны, из второй линии обороны на сына Арджуны напали сразу Ашват-тхаман, Критоварман, Шакуни, Карна и сам Ду-рьодхана. Увидя себя окруженным, Абхиманью затрубил в боевую раковину, наполнив ее розовую глубину призывной мольбой о помощи.

Если бы этот призыв услышал Арджуна! Но он был далеко на фланге, связанный жертвенной яростью саншаптаков. Отец не услышал сына. На помощь племяннику бросились Бхимасена, Наку-ла и Сахадева. Матсьи Вираты и панчалийцы Дру-пады с яростью отчаяния обрушились на стену щитов кауравов.

Но все было в этот день тщетно. Брешь, проделанную Абхиманью в рядах врагов, закрыла ак-шаукини Джаядратхи — царя страны синдху-сау-виров. Он ехал в первом ряду, и серебряный вепрь грозно сиял на его штандарте. Драгоценными камнями был украшен щит на его колеснице. Их сияние слепило отважных лучников. Белый зонт — знак его царского достоинства — защищал от стрел, падающих отвесно. Как морские волны на утес, накатывались ратхины Бхимасены на кшатриев синдху и разбивались о стойкость и волю его предводителя.

Сколько лет Джаядратха ждал этого мгновения! Еще в годы скитаний Пандавов в лесах правитель синдху был ослеплен любовью к прекрасной Кришне Драупади. Попытка похитить царевну закончилась весьма постыдно. Джаядратха был схвачен Бхимасеной, и только мягкосердечие Юд-хиштхиры спасло его от смерти. Впрочем, смерть была бы легче позора, павшего тогда на голову царя-кшатрия. Как, наверное, жалел Царь справедливости о своем добродушии в те мгновения, когда слышал затихающий призыв Абхиманью и видел бесплодность попыток своих усталых братьев прорваться сквозь войска Джаядратхи!

Да, правитель страны Синдху мог торжествовать. Даже Бхимасена, неистовый в своем гневе, не мог победить его. Чараны утверждали, что, понуждаемый ненавистью, Джаядратха несколько лет предавался аскетическим подвигам, и боги даровали ему способность противостоять Пандавам в бою. Это ложь. Джаядратха не был дваждырож-денным, неведома была ему огненная мощь брах-мы, а вместо аскетических подвигов излечил он уязвленную гордость женитьбой на сестре Дурьодханы. Но воистину сильным воином был он, раз смог противостоять напору Бхимасены и близнецов, пока в глубине войска Кауравов погибали последние ратхины Абхиманью.

И снова горький привкус неправды чувствую я в словах чаранов. Не было среди тех, кто метал стрелы в сына Арджуны, ни Критавармана, ни Карны. Не мог никто из дваждырожденных, воспользовавшись численным перевесом, хладнокровно расстрелять одного из достойнейших членов братства. Иначе как объяснить, что Арджуна почитал виновником в гибели сына лишь царя Синдху, остановившего прорыв Бхимасены. Никого из дваждырожденных не обвинил он в страшном преступлении, домогаясь мести.

Когда пали все соратники Абхиманью, спрыгнул он с колесницы, подняв над головой огромную палицу и вызывая на поединок высокородных кшатриев. Не мог израненный сын Арджуны признать себя побежденным, не желал сдаваться в плен и полагаться на милость патриархов. И ответил на его вызов сын Духшасаны Лакшмана. Несколько раз сбивали они друг друга с ног, поднимались, качаясь, и вновь воздевали трясущимися от усталости руками тяжелые палицы. С суеверным ужасом следили за их поединком видавшие виды кшатрии. Думал ли кто-нибудь из этих двоих дваждырожденных юношей, что приходятся они друг другу двоюродными братьями и что нет у них никакого повода желать смерти друг другу. Горькие плоды кармы своих отцов собирали они в тот момент.

У сына Духшасаны, вступившего в битву совсем недавно, хватило сил еще раз подняться с земли и обрушить свою палицу на голову сына Субхадры, который уже потерял способность осознавать происходящее. Не вскрикнув, словно погружаясь в успокоительный сон, осел Абхиманью на истоптанную землю. Помятый шлем откатился в сторону, и перепачканные кровью локоны упали на лицо. Битва для Абхиманью закончилась.

Солнце меж тем достигло горы заката, унося с собою блеск щитов и копий. Поредевшие, но спасенные акшаукини уходили на ночлег.

* * *

— Какие бессмысленные, бессильные слова должен я буду теперь сказать Арджуне и Кришне? Как царь ядавов объяснит своей сестре Суб-хадре гибель единственного сына? Кто передаст эту весть юной царевне матсьев Уттааре, обратив ее в безутешную вдову? Как объясню я брату, что, сам того не желая, принес в жертву его единственного сына? — так говорил Юдхиштхира, окаменев телом и лицом перед пылающим огнем алтаря. Черный туман скорби погасил сияние лиц дваждырожденных, окруживших тело Абхиманью.

Ночной ветер пластал пламя сторожевых костров, окружающих ставку Юдхиштхиры. В скорбной тишине, нависшей над холмом, было явственно слышно, как кричали во тьме гиены и выли шакалы над трупами тех, кого так и не успели унести с поля.

Не было радостных песен и на другой стороне Курукшетры. Там, кто с трепетом, а кто и с суровой решимостью, готовились к завтрашнему дню, зная, что Арджуна отомстит.

В траурном сиянии огней вернулась в лагерь колесница непобедимого лучника, обладателя Ган-дивы и небесной диадемы. Много врагов сжег он своими стрелами. Усталым было его лицо и тяжелым сердце. Его возница — луноликий царь ядавов Кришна, скорбно прикрыв ресницами всевидящие очи, заставлял белых коней ступать тихо и плавно. И все воины, стоявшие вокруг холма, медленно расступались в полном молчании, давая дорогу золотой колеснице.

— Почему затих наш лагерь? — воскликнул Арджуна, поднимаясь на холм меж сияющих огней, сам подобный огню. — Почему я не слышу победных криков?

Никто из отважных ратхинов не решился ответить Арджуне. Лишь Кришна да Юдхиштхира, всегда почитаемые и любимые им, встали по сторонам и подвели его к смертному ложу сына. Невидимым золотым кольцом брахмы окружили они неистового воина, растворяя, вбирая в себя невыразимую остроту страдания, способного испепелить слабого.

— Не было иного пути остановить Дрону, — сказал Юдхиштхира, — Абхиманью прорвал его круглый строй.

Скрипнул зубами и сжал могучие руки Арджуна:

— Это я обучил его. Но ведь не успел мой сын постичь искусство обратного прорыва. Не мог смирить свое сердце, неприемлющее отступления. Страшная вина… Но почему юноша пал в битве, а многоопытные ратхины — мои братья — верну лись невредимыми?

Страшно было смотреть на Бхимасену, сминавшего трясущимися пальцами боевые браслеты на запястьях.

— Мы следовали за ним, но царь страны Син– дху Джаядратха остановил нас. Знаем мы, что не под силу это смертному воину. Значит, иная воля вмешалась в происходящее…

Арджуна резко отвернулся от братьев и подбежал к алтарю, на котором ярко пылал жертвенный огонь. Устремив безумные глаза на толпы воинов, безмолвно окруживших холм, он опустил левую руку в огонь. Столь велика была мощь его пыла, что раздвинулось пламя, не касаясь его кожи. Страшную клятву произнес Арджуна:

— Завтра до захода солнца я убью Джаядрат– ху или сам войду в пылающий костер. Я снесу голову царю Синдху, даже если все хранители мира встанут на моем пути.

Бессильно шипя, мотались языки пламени, словно кобры, раскрывшие свои капюшоны вокруг руки непобедимого лучника. И воины, стоявшие вокруг холма, пали, как один, на колени и кричали:

— Чудо!

Кришна бережно обнял Арджуну за плечи и повел его в шатер, говоря:

— Не позволяй скорби омрачить твое созна ние, иначе взбешенный змей брахмы сожжет тебя изнутри. Твой сын несомненно достиг Высших миров. В один день он обрел полноту жизни и во шел в смерть в момент достижения цели. Не это го ли годами добиваются аскеты в лесных ашра мах? Разве не* ощущал он предначертание кармы, не жаждал этого пути?

Могучерукий Арджуна, облаченный в сияющие доспехи, понурил голову, словно юноша перед Учителем:

— Горечь потери вырвала у моего разума по водья чувств. Давно обузданные страсти подни маются во мне, словно кровожадный ракшас тянется через ночь к царю Джаядратхе. То, что почитал я непробиваемым доспехом дхармы дваж– дырожденного, слетает с меня, как лохмотья истлевшей одежды. Увы, все человеческое — пре ходяще и трепетно, как пузырьки на воде. Где смысл моих усилий? Где опора разуму и дхарме? Нет ничего, кроме жажды мести, сжигающей меня.

Кришна и Арджуна скрылись в шатре, а мы с Митрой, пройдя сквозь кольцо охранников, спустились с холма и по сухой, вбитой в землю траве побрели к своим отрядам.

Эта ночь была особенно тяжелой. Горечь потери жгла сердце, страшные неземные образы входили в сон, а луна заглядывала прямо в глаза мертвенным, остужающим душу оком. Волны чужой непонятной необоримой силы то накатывались, то уходили из тела, увлажняя кожу каплями липкого пота.

В темноте перекликались рабы, убиравшие тела по обеим сторонам великого поля. Красными цветами распускались погребальные костры. На одном из них обращалось в пепел могучее тело Абхиманью, ненадолго удостоившего меня своей дружбой. Что думал он в момент последней атаки? Действительно ли обрел он полноту бытия или в последний момент пожалел о жизни, пропадавшей в неудачном броске игральных костей? И страшно звучала в моем сознании фраза: " Благо тем, что погибнут первыми". Неужели годы упорных упражнений, постижение мудрости древних, принадлежность к царскому роду были нужны только для того, чтобы промчаться на бешеной колеснице сквозь строй и пасть, подобно звезде, сгорающей в безумном полете? Если так погиб ОН, то на что надеяться мне? Значит, и моя жизнь может обратиться в ничто в любое мгновение, без смысла и надежды. Предчувствовал ли Абхиманью свою судьбу? Не была ли вся его жизнь лишь мучительной и последовательной подготовкой к смерти?

Что ждет нас завтра?

* * *

В ту ночь Арджуна с Кришной провели в глубоком сосредоточении, окаменев на подстилках из священной травы куша, с лицами, обращенными к востоку. Огонь страдания сжег доспехи, сковавшие сердце Арджуны, и в открывшуюся бездну снизошли с Высоких полей дивные видения. Такой страшный плод обретается человеком лишь ценой наивысших страданий, рвущих все связи с миром живых.

Я не мог, да, признаться, и не пытался воплощаться в сознание Арджуны, боясь погибнуть в кипящем огненном жерле его сущности. Однако позже чараны сложили песню о ночном бдении Арджуны и Кришны. Чувствую, несет она крупицы истинного прозрения, которое доступно видению боговдохновенных.

" Постигнув страдания своего друга, Кришна птицезнаменный с глазами, как голубой лотос, сказал сыну Панду: " Прибегни мыслею к Владыке. Думай о нем, оставайся спокойным и обретешь ты великое оружие".

Арджуна прикоснулся к воде и глубоко сосредоточился мыслью на Владыке. И увидел он себя парящим в небе вместе с Кришной. Исполненный мощью, лотосоокий, держа его за руку, несся в небесах, усеянных звездами. Узрели они всю Землю, озаренную блеском лунных лучей, а потом, поднимаясь выше, достигли небесной горы, блеском равной сиянию планет и мирового огня.

На вершине этой горы сидел Тот, кто наделен великой мощью, подобной тысяче солнц. Тело его пестрело тысячью глаз. Вокруг того Покровителя всех существ увидел Арджуна великих мудрецов прошлого и прекрасных апсар. И восславил тогда Кришна словом, душою, разумом и действиями Бога-вседержатиля, который и есть первопричина Вселенной. Он — творец всего, что движется и не движется, равно как и разрушитель этого. Явным становится он лишь для обладателей брахмы и йогинов. И постиг Арджуна, что Источник всего сущего есть и Гнев, сжигающий все в конце юги. Великий сердцем Арджуна восславил Владыку и просил даровать ему извечное и высочайшее оружие. По слову Бога предстали пред ними два гигантских змея. Оставив свою змеиную форму, обратились они в лук и стрелу, а из Бога вышел риши с ярко-красными глазами. Взял он лук и выпустил стрелу в озеро, что разверзлось под его ногами. Затем бросил он туда дивный лук. И разом пропала гора вместе с мудрецами и дивными апсарами. Но Арджуна, с поднявшимися от радостного возбуждения волосками на теле, понял, что даровано ему исполнение клятвы".

К великим символам прикоснулась трепетная душа безвестного чарана, вложившего непостижимое в образы, доступные его пониманию. Какое оружие мог получить Арджуна в ночном видении, кроме сверхчеловеческой устремленности к цели? Как истолковать образ аскета, бросающего лук в бездонное озеро? Как разуму смертного, рвущемуся между понятиями добра и зла, вместить образ Бога, творящего и сжигающего свое творение?

Обо всем этом я начал думать позже. А утром четырнадцатого дня мягкий розовый свет вошел в мое сердце, и радовался я вместе с простыми воинами виду Арджуны, выехавшего на белокон-ной колеснице в центр войска. Преисполненный великой мощи и неколебимого спокойствия, вновь вел он к победе тех, кто отдался воле могучего потока времени, несущего все человеческие существа к непостижимой цели.

* * *

В ореоле золотого огня брахмы вышел Арджуна на поле. Подобно пяти белым языкам пламени, неслись по сухой траве его кони. Два знамени, два штандарта — с обезьяной и Гарудой — возвышались над его колесницей. И говорил великий духом царь ядавов, держащий поводья:

— Опрометчивую клятву дал ты пред всем войском. Сам Дрона обещал этой ночью охранять колесницу Джаядратхи. Согласно дхарме кшатрия придется тебе принимать вызов всех могучих рат– хинов, что закроют тебе путь к мести.

Обернулся к войскам Арджуна, и услышал его приказ каждый командир, ведущий в то утро войска.

— Начинаем атаку по всем направлениям. Ко лесничим войскам связать действия Дроны и Ду– рьодханы, Карны и Ашваттхамана. Оттесните их от акшаукини царя синдху-саувиров. Да исполнит ся моя клятва до заката солнца!

Арджуна поднес к губам блистающую на солнце раковину, и ее клич возжег огонь доблести в наших сердцах. Навстречу ему под звон литавров и бой барабанов на огромной колеснице, запряженной гнедыми конями, выехал Дрона. Поверх белых доспехов одел он в тот день шкуру черной антилопы — знак его брахманского достоинства. На знамени его были изображены кувшин и радужный лук.

В утреннем солнце, подобно океанской глади, зыбился свет бесчисленных доспехов наступающего войска. Земля дыбилась, ходила волнами, готовясь поглотить тех, кого настигнут жгучие стрелы и холодные клинки.

В тот день нас вел в битву сам Накула, одетый в сияющие легкие доспехи, весь озаренный багровым светом ратного пыла. Четверка каурых лошадей легко вынесла его в передовую линию войск, где замерли в ожидании боевые повозки сомаков и пешие кшатрии юга.

— Доблестные кшатрии! — зычным голосом прокричал Накула. — Дрона преисполнен реши мости помешать Арджуне совершить воздаяние за гибель сына. Ряды конницы и пеших ратей, растя нутые на десять полетов стрелы, предназначены втянуть нас в изматывающую битву. Там, за спи нами передовых отрядов, скрывается иглообраз ный строй, возглавляемый Критаварманом, пре дателем рода ядавов. Дальше, охраняемый Карной и Дурьодханой, скрывается царь страны Синдху. Нам выпала честь остановить удар Критаварма– на, сломать острие иглы. Тогда в ее ушко, подоб но тонкой нити, прорвутся быстрые колесницы, осененные знаменем с обезьяной. Да падет гнев Арджуны на голову Джаядратхи!

Я оглянулся на своих воинов. Те, что остались в живых, были спокойны и сосредоточены. Ничто в них не напоминало гордых, необузданных кшатриев, стремящихся удивить друг друга храбростью и безрассудством. Эти люди готовились к общему ратному труду, научившись верить, понимать и полагаться друг на друга за эти несколько дней больше, чем за всю прошедшую жизнь. Сегодня они шли в бой под моим командованием.

Кумару посчастливилось остаться в лагере с отрядом ядавов и панчалов охранять Царя справедливости. А мы двинулись вперед.

Колесницы сомаков ударили в стену щитов и копий, неся огромный урон. Но они рассекли передние шеренги куру. В образовавшийся проход, как вода в разрушенную плотину, устремились колесницы панчалов и чедиев во главе с Дхришта-дьюмной, конники матсьев и пешие отряды моих южан. Медленно, но неудержимо мы проламывались вглубь боевого строя, возведенного Дроной. Передние шеренги, обливаясь потом, рубились в невозможной тесноте. Убитые падали под ноги напиравших сзади. Расчлененное войско Кауравов напоминало болото. Запах крови и горячая пыль тяжелым смрадом наполняли ноздри. Где-то впереди указывал нам путь призывный вопль раковины Панчанджаньи. Впавший в неистовство Арджуна, начавший день в просветленной сосредоточенности, постепенно сделался свиреп, как полуденное солнце. Непрерывно метал он свои длинные стрелы, подобно тому, как солнце источает свои лучи.

Наша же битва в шлейфе пыли, оставленном колесницами, все больше напоминала тяжелую работу крестьян, истощающих свои силы на обмолоте зерна. Видел я, как по левую сторону от нас сошлись знамена царевича Накулы и хитроумного Шакуни. Младший Пандава перебил стрелами коней его колесницы, но сам советник Дурьодха-ны успел скрыться за спиной своих воинов. Несколько раз мимо нашего отряда, кружась в невообразимом ритуальном танце, проносились колесницы Арджуны и его врагов. Носящий диадему никогда не выпускал более одной стрелы в намеченную цель, зато сам казался облаченным в непробиваемый доспех.

Пока мы проламывались сквозь частокол копий туда, где плескалось на ветру знамя с изображением серебряного вепря, Дрона бросил своих лучших воинов прямо в центр войска Пандавов. Там, сомкнув большие щиты, стояли под знаменем Друпады его давние враги — кшатрии Пан-чалы. Доблестно сражался Друпада, но в этот день суждено ему было пасть от руки великого брахмана-воителя. Потом навстречу Дроне выступили воины страны Чеди. Их царь Дхриштакету в венке из свежих цветов и сияющих доспехах бросил свою колесницу навстречу патриарху. Говорят, что у повелителя чедиев был венок из волшебных лотосов, делающих любого неуязвимым для оружия. И лучше бы Дхриштакету одел именно тот венок, ибо ни его собственная брахма, ни изысканные доспехи не смогли устоять под стрелами наставника Пандавов и Кауравов.

Прорвавшись сквозь панчалов и чедиев, достиг Дрона Юдхиштхиры и даже срезал стрелой с серповидным наконечником знамя над его головой. Другая стрела пробила бронзовый панцирь и впилась в сердце Кумара, охранявшего колесницу нашего предводителя.

Сатьяки и Сахадева вместе с отборными кшатриями ядавов и куру своими телами, словно плотиной, остановили поток атаки. Много кшатриев пало под ударами стрел Дроны, но уже спешили на помощь Юдхиштхире Бхимасена и Дхришта-дьюмна, стремясь отрезать прорвавшиеся колесницы от остального войска.

Дрона повернул свой отряд назад, оставив после себя кучу тел и обломки повозок.

Юдхиштхира взошел на новую колесницу. Слуги начали убирать трупы. Черная пыль высоко вздымалась в жарком воздухе, закрыв собой знамя Арджуны где-то далеко впереди. Громкие крики защитников Джаядратхи и звон оружия почти заглушили рев раковины Панчаджаньи.

Юдхиштхира бросил горький взгляд на тела воинов, спасших его от Дроны, и повернулся к Сатьяки.

Чувствую я, что жажда мести увлекла Ард-жуну в трясину вражеского войска. Бьется он в окружении. Пехота не успеет. Веди же быстрые колесницы ядавов. Рассеки море врагов огненными стрелами, а мы постараемся задержать Дрону.

О Царь справедливости, — ответил Сатьяки, — я с радостью отдам жизнь Арджуне. Но приказал он моим колесницам не вступать в битву. Предвидел Арджуна, что Дрона попытается пленить тебя. Но тогда будет проиграна битва, и бессмысленными окажутся подвиги Арджуны, смерть Абхиманью и Друпады. Если уйду я, то кто, кроме Прадьюмны, останется с тобой, чтобы сдержать брахму Дроны?

Со мной останется Сахадева. Неподалеку ведет битву Дхриштадьюмна. Узнав о гибели отца, он сам ищет Дрону, так что старому лучнику будет не до меня. Спеши!

Да будет так! — воскликнул Сатьяки. Он на мгновение опустился на землю, скрестив ноги, чтобы сосредоточиться перед новой битвой. Телохранитель положил перед ним бронзовое зеркало и благоговейно отступил в сторону. Золотой луч солнца излился из зеркала в широко открытые глаза Сатьяки, и вспыхнули они огнем возрастающей мощи. Когда вновь вскочил на ноги могучий ядава, его движения были легки и стремительны, а в лице сиял восторг, переполнявший жизнерадостного ратхина в битвах и пирах. Почтив Юдхиштхиру глубоким поклоном, он взошел на колесницу.

Как лесной пожар, гонимый ветром, прошли ядавы сквозь частокол копий, оставляя за собой остовы колесниц, лоскутья знамен, изрубленные тела. Дрона, заметив прорыв, устремился навстречу, но Сатьяки не принял поединка, а, искусно объехав наставника с правой стороны, крикнул ему:

— Благополучие пусть сопутствует тебе, пат риарх! Не буду терять время на битву с тобой. Сле дом идут колесницы Дхриштадьюмны…

Миновав строй Дроны, Сатьяки врубился в отряды бходжей, пытавшихся заступить ему дорогу, а Дрону закружил в водовороте битвы подоспевший сын Друпады с оставшимися панчалийски-ми ратхинами.

Разумеется, я ничего не знал ни о нападении Дроны на Юдхиштхиру, ни о смерти друга Кума-ра, целиком сосредоточившись на том, чтобы не дать убить себя. Зато мы сразу ощутили, как ослаб напор врагов с флангов, когда под пение рога хлынули нам на помощь грохочущие колесницы ядавов. Подчиняясь команде, мои воины отошли назад, освободив место для действия ратхинов. Пламенный натиск Сатьяки был внезапно остановлен сыном великого царя бахликов Сомадатты по имени Бхуришравас.

Был он одним из дваждырожденных, о чем свидетельствовало изображение жертвенного алтаря на знамени, что трепетало над его колесницей. Две боевые повозки столкнулись, как огромные камни, скатившиеся с горы. Кони с громким ржанием встали на дыбы, обрывая постромки и ломая бамбуковые дышла. Оба колесничих бойца ловко соскочили на землю и, подняв щиты, начали кружить вокруг друг друга, потеряв всякий интерес к окружающей их битве. Другие кшатрии потеснились, опустив оружие, дабы не помешать поединку. В считанные мгновения разрублены щиты, зазубрены мечи. И оба бойца, посмотрев друг другу в глаза, отбросив оружие, сошлись вплотную. Широкогрудые и долгорукие, они были одинаково искушены в рукопашной схватке. Некоторое время раскачивались они в жутком смертельном объятии. Вдруг, к нашему ужасу, Бхуришравас поверг Сатьяки на землю и, ударив ногой в грудь, потащил за волосы к своей колеснице. Правой рукой он подобрал с земли меч и занес его над головой Сатьяки. Стоявшие вокруг словно окаменели от ужаса, не делая попыток вмешаться. Впрочем, я, например, понимал, что просто не успею сделать это.

С легким, почти нежным шуршанием, пронизала воздух стрела с широким серповидным наконечником. В ужасе закричали теперь наши враги, видя, как отделилась от плеча кисть, сжимающая меч. Украшенная браслетами, упала она в пыль. Бхуришравас выпустил волосы Сатьяки из левой руки и зажал кровоточащий обрубок. Глазами, полными боли и отчаяния, он смотрел, как въехала в круг белоконная упряжка Арджуны. — Как мог ты, брат Царя справедливости, совершить нечестивый поступок? — спросил он Арджуну. — Поглощенный поединком, я не мог видеть тебя. Безрадостными будут плоды твоей победы.

На губах Носящего диадему была улыбка жалости. Без ненависти и сожаления смотрел он на искалеченного воина.

— Разве не собирался ты отрубить голову тому, кто уже не мог продолжать поединок? Лишь позволив тебе убить моего друга, мог я нарушить дхарму кшатрия.

Бхуришравас медленно опустился на колени, поднял левой рукой отрубленную кисть и бросил ее под колеса колесницы Арджуны. Медленно сын Сомадатты начал разбрасывать по земле стрелы, оставшиеся в колчане. Рядом с перевернутой колесницей и поверженным в прах знаменем, несшим изображение жертвенного алтаря, кшатрий готовил себе достойное смертное ложе. Согласно давней традиции " прая" воин может расстаться с жизнью, отвратившись от битвы и как бы воплощаясь в отшельника, придающегося йоге. Многие кшатрии верили, что для проигравших это единственный путь, сохраняющий дхарму и позволяющий достичь небес. Бхуришравас, будучи одним из нашего братства, должен был понимать, что это не так. Тогда почему он не молил о пощаде и не пытался спастись? Устремив свои мысли к Высоким полям и застыв в медитации, он не видел, как Кришна развернул колесницу Арджуны навстречу новым отрядам врагов.

Тут пришел в себя Сатьяки, чей разум был все еще затуманен ожиданием близкой смерти. Слыша лязг оружия вокруг себя, видя топчущиеся в пыли ноги, он поднял меч и снес голову ненавистного врага, не осознавая, что поединок уже закончен. И свои, и чужие кшатрии, видевшие это, не смогли сдержать горестного крика, ибо нет более позорного поступка, чем убить того, кто уходит из жизни по обету прая. Качаясь как пьяный, Сатьяки смотрел то на голову Бхуришраваса, то на ложе из стрел, постепенно осознавая содеянное. Слезы сожаления прочертили серые борозды по грязным щекам. Он мог бы стать легкой добычей врагов, если бы я с несколькими воинами не прикрыл его щитами, из последних сил отбивая атаку кшатриев Бхуришраваса, жаждущих праведной мести. В пылу битвы понятия дхармы начинали казаться все более бессмысленными, и надо было просто спасать друзей и собственную жизнь.

На беду поблизости оказался и сам Сомадатта — великий брахман, запоздало ринувшийся на помощь сыну. Бахлики на конях и колесницах обрушились на нас с яростью ракшасов. Нас чуть было не смяли. Я приказал трубить призыв о помощи. Мои кшатрии рубились с обреченностью отчаяния, понимая, что в этом случае пленных не будет. Кровь, пролитая с той и другой стороны, прорвала плотину законов, казавшуюся незыблемой в залах Высокой сабхи.

В ответ на призывный клич наших раковин вернулась сияющая колесница Арджуны, а следом за ним искусный возничий Дарука пригнал новую колесницу для Сатьяки. И вовремя! Сметая и своих, и чужих, к нему рвалась боевая повозка Сомадатты. Могучий старец был одет в сияющие доспехи и держал разукрашенный золотом лук. Пылающими от ненависти глазами смотрел он на убийцу своего сына и кричал:

Как же ты, дваждырожденный, предался дхарме разбойника!? Как смог ты нанести удар совершающему обет прая? Лишь двоих ядавов уважал я до сегодняшнего дня — Прадьюмну и тебя. …

По воле кармы не удалось твоему сыну отомстить мне за твои унижения, — бесстрастно ответил Сатьяки, — а убит он был давно, в тот момент, когда бросил ты сам в душу сына семена ненависти к нашему племени.

И вновь ударили тетивы луков о кожаные браслеты, и понеслись по небу оперенные стрелы, словно вереницы гусей, скорбно перекликаясь с душами тех, кого звал в царство Ямы их страшный полет. Несколько позже я увидел, как, погоняя коней, искусный возничий Дарука мчал торжествующего Сатьяки Ююдхану в новую битву. Вернулась ли в лагерь колесница Сомадатты, я не знал.

Солнце миновало зенит и двигалось на запад. Арджуна сплачивал нас для последней атаки. Из рядов, застывших напротив, навстречу выехал сам Дрона.

— Куда ты направляешься, о Пандава? Не правда ли, что, не победив своего врага в сраже нии, кшатрий не вернется с поля?

Горько смеясь, ответил ему Арджуна:

Ты мой наставник, а не враг. Сокровенные сказания гласят, что ученик подобен сыну. Нет во всем мире такого человека, который смог бы победить тебя в бою. Лучше пожелай мне благополучия, о патриарх! По твоей милости я хочу проникнуть в ваш строй и убить царя Синдху.

Не победив сначала меня, невозможно будет тебе встретиться с Джаядратхой, — спокойно ответил Дрона.

Может быть, мне только показалось, но в его голосе звучала гордость за Арджуну.

Тут Кришна ударил коней хлыстом, и, уклонившись от Дроны, белоконная упряжь ринулась вглубь войска Кауравов. На Дрону обрушились панчалийские конники. Критаварман и правитель Камбоджей Сулакшин выехали навстречу Арджу не. Пешие воины не спешили втягиваться в битву, предоставив великим царям самим испытывать зрелость плодов кармы. Воздух наполнился гудением. Панчалийцы пытались ливнем стрел погасить яростное пламя брахмы, окутавшее Дрону. Патриарх был неуязвим, но он не мог преследовать Арджуну. Драгоценной диадемой, серьгами, браслетами и узорным панцирем украсил себя перед боем царевич Камбоджей храбрый Судакшин. Метнул он в Арджуну великолепный дротик, просиявший на солнце, как луч пламени. Затем прозвенела тетива Гандивы. Схватился царевич рукою за грудь в том месте, где из панциря торчало белое оперение стрелы. Кони еще несли колесницу, а сам Судакшин уже рухнул, подобно древесному стволу, на взбитую землю. Критаварман, видя это, развернул колесницу на панчалийцев, окруживших Дрону. Вступив с ними в единоборство, он открыл путь патриарху и заодно избежал верной смерти от руки Носящего диадему.

Поднятая пыль скрыла от нас великих ратхи-нов и вновь заставила вернуться к тяжелому ратному труду. Вечерело. Раковина Девадатта неистовствовала где-то глубоко в тылу наших врагов, заставляя гадать о кровавом пути Арджуны. Мы уже почти не видели лица тех, с кем еще продолжали обмениваться ударами. И вдруг новым торжественным звуком возопили раковины Арджуны и Кришны. Громкий крик " Царь убит! " взлетел на крыльях их победной мелодии, ширясь, подобно кругам по воде, охватывая все стороны света.

Попятились наши враги. Опустили свое оружие и мы, не в силах испытывать ни радость, ни облегчение. С грохотом пронеслась мимо нас стая колесниц. Над передней, как знамя без древка, сиял кровавый отблеск заката. Арджуна возвращался из боя.

Нам еще предстояло, упав на теплую землю вокруг лагерных костров, услышать рассказы о том, как ворвался он в самый центр войска Дро-ны, сопровождаемый Сатьяки и самыми отчаянными ратхинами ядавов. Ююдхана вступил в поединок с Дурьодханой, Бхимасена опрокинул колесницу Дроны. Отбросив Ашваттхамана, Карну и Шалью, Арджуна достиг колесницы Джаядрат-хи. Первым рухнуло в пыль нарядное знамя с серебряным вепрем, следом покатилась голова, которую оно осеняло. Последний луч солнца кровавым ручьем излился на поле, доказывая верность Арджуны принятому обету.