Ноября 1908 г. < >У старца Александра Гефсиманского спросили:«Можно ли держать у себя в келии святую воду, просфору или что–либо подобное?«Он отвечал отрицательно

< …> У старца Александра Гефсиманского спросили: «Можно ли держать у себя в келии святую воду, просфору или что–либо подобное? «Он отвечал отрицательно. Прочтя это, я спросил у Батюшки:

— Как относиться к сему, ибо у меня имеются подобные предметы?

— Ничего, Бог благословит. Можно иметь, наши старцы благословляли. У старца Александра хотя и говорится, что нельзя, но это частное мнение. Может быть, он пролил когда–либо святую воду и во избежание сего на будущее время и решил не иметь ничего подобного. А наши старцы благословляли, ведь это делается с благою целью, — сказал Батюшка.

Сейчас прочел у еп. Игнатия (Брянчанинова) о кончине мира. Когда я читаю его сочинения, я удивляюсь его прямо ангельскому уму, его дивно–глубокому разумению Священного Писания. Я как–то особенно располагаюсь к его сочинениям, они как–то особенно располагают к себе мое сердце, мое разумение, просвещая его истинно Евангельским светом.«Душа по природе христианка», она чувствует истину.

Те места Священного Писания, которые мною или вовсе не понимались, или понимались превратно, о смысле и отношении которых к жизни я имел весьма туманное представление, становятся для меня очень понятными и ясными. Конечно, не все, ибо некоторые требуют опытного понятия и духовного разума, которого у меня нет. Кроме того, я опять–таки не могу понять смысл какого–либо текста всецело. Ибо св. Петр Дамаскин говорит, что смысл Священного Писания открывается разным людям в различной степени, притом одному открывается в данном тексте одно, другому — другое, третьему — третье. Но всю глубину и весь смысл Священного Писания знает всецело только един Бог, Который и открывает его Своим избранникам по мере надобности. Этим самым, между прочим, св. Петр и объясняет кажущиеся разногласия в писаниях св. отцов, ибо они, действительно, только»кажущиеся», так как все св. отцы стремились к одной цели и достигали ее. Значит, я могу понимать настолько, насколько это мне нужно, но, надеюсь, понимаю правильно. Не читающие подобных книг остаются часто в полном неведении духовных предметов и явлений, и какое горестное это неведение! И это неведение, можно сказать, царствует в миру. Может быть и есть исключения, но обыкновенно это неведение, как некий страшный яд, разлито всюду.

Я родился, рос, воспитывался в хорошей, благочестивой, верующей семье, но не имел ни малейшего понятия о духовной литературе, даже о ее существовании. Когда мы впервые уже собрались ехать в Оптину, к нам на квартиру зашел о. Гавриил. В разговоре за чаем он сказал, что первым долгом нам дадут прочесть Авву Дорофея.«Авву Дорофея?» — подумал я, слыша первый раз это имя, и мне представилось, что это какая–нибудь такая дрянь, что ее только и можно в печку бросить. И как не горестно, таковы были мои понятия.

Все мои познания, приобретения, вся формировка в нечто определенное моих убеждений и понятий произошла здесь, в Скиту. Здесь, в Скиту, я приобрел более чем за всю мою жизнь в миру, более чем в гимназии и университете. Не ошибусь, пожалуй, если скажу, что там я почти ничего не получил, хотя в миру от рождения прожил девятнадцать лет, а в Скиту не живу еще и года. Великая, поистине великая милость Божия, что Господь привел меня сюда, в Скит! Чем я лучше моих, например, родных? Они живут в миру и едва ли не заблуждаются, а я, недостойный, питаюсь обильно духовной трапезой. Мне много дано, но много и взыщется. Поэтому я должен помнить, зачем я здесь живу, я должен помнить, что не я делаю кому–либо одолжение, снисхождение, живя здесь, а мне делает Господь великое снисхождение, что дозволяет находиться в Скиту!

Здесь хорошо. Конечно, люди везде люди, поэтому и в монастырях, следовательно, и в нашем Скиту живут не ангелы, а люди, имеющие каждый свои пороки и греховные наклонности. Но мне до этого дела нет. Прежде говорили: «Внемли себе — и довольно тебе». Чужие грехи и в миру очень удобно замечать, а вот свои грехи распознать да увидеть — это монашеское дело. А к этому здесь все удобства. И Батюшка говорит, что наш Скит, пожалуй, единственный такой во всей России (и от других приходится слышать это же). И не только духовная жизнь мне нравится, но куда бы ни обратил взор — все словно родное. А что было прежде?! Однажды я помогал пономарю в Предтечевом храме. Со мной был о. Кукша. Не помню, о чем мы говорили, запомнилась мне только одна фраза: «Как вспомнишь о старом, так даже заплачешь!» — сказал о. Кукша. Это свидетельствует, как хорошо ему было прежде. Но для меня старое — мир, а настоящее — Скит, и я благодарю Бога!