Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Сентября 2010 г., 10:17 2 страница






– Отвали от меня, – сказала Мара и прошла мимо. Она понимала, что должна сказать что-нибудь язвительное, причем достаточно громко, чтобы слышали другие. Так завоевывается репутация крутой девчонки, но Маре было все равно. Новые подруги ей не нужны.

Она пропустила последний урок и рано ушла из школы. Может быть, это заставит отца обратить на нее внимание. Весь путь до дома она прошла пешком, но прогулка тоже не помогла; дом был безликим и пустым – ее шаги эхом разносились по просторным коридорам. Мальчики были с Ирэной – пожилой женщиной, няней, которую Джонни нанял на полдня, а сам Джонни на работе. Мара прошла через весь дом, но лишь в своей спальне почувствовала, что сил держаться больше нет.

Это чужая комната.

В ее комнате были светлые обои в полоску, деревянные полы и боковое освещение вместо яркого – как на допросах – светильника под потолком. Она подошла к черному комоду с зеркалом, представляя на его месте другой – ее комод, тот самый, который мама когда-то сама разрисовала. (Больше красок, мама, больше звезд!) Он выглядел бы нелепо в этой строгой комнате, как сама Мара в школе в Беверли-Хиллз.

Она взяла музыкальную шкатулку с персонажами из «Шрека», которую везла с собой. Подарок Талли на ее двенадцатый день рождения.

Зеленая коробочка как будто стала меньше и ярче. Мара повернула ключ, чтобы завести ее, и откинула крышку. Пластмассовая фигурка Фионы выскочила со щелчком и закружилась в такт музыке. Эй, теперь ты настоящая звезда.

Внутри пологого пространства хранилась разномастная коллекция дорогих ее сердцу вещиц – агат с дикого пляжа Калалох, наконечник стрелы, найденный на заднем дворе дома, крошечный пластмассовый динозавр, фигурка Фродо, гранатовые сережки, подаренные ей Талли на тринадцатый день рождения, а на самом дне розовый перочинный нож в форме Спейс-Нидл  [13], купленный в выставочном центре Сиэтла.

Мара раскрыла нож и посмотрела на маленькое лезвие.

Джонни, мне кажется она еще маленькая.

Она достаточно взрослая, Кейт. Моя девочка достаточно умна, чтобы не поранить себя. Правда, Мара?

Будь осторожна, малышка, не порежься.

Мара прижала маленькое широкое лезвие к левой ладони.

По телу пробежала дрожь. Мара тронула лезвие и случайно порезалась.

На ладони выступила кровь. Ее цвет заворожил Мару. Неожиданно яркая и притягательная. Она и не представляла себе такого насыщенного цвета. Похоже на алые губы Белоснежки из мультфильма.

Мара не могла отвести взгляд от ладони. Разумеется, она чувствовала боль – резкую, одновременно и сладкую, и горькую. Но вытерпеть ее было куда проще, чем вынести боль утраты и мучительное ощущение, что тебя бросили.

Ей было больно, но Мара радовалась этой боли, ожидаемой и естественной. Она смотрела, как кровь стекает с ладони, капает на черную туфлю и там почти исчезает – почти, но не совсем.

Впервые за несколько месяцев она почувствовала облегчение.


Следующие несколько недель Мара худела и отмечала свою скорбь крошечными порезами на внутренней стороне плеча или верхней части бедер. Каждый раз, когда она чувствовала себя подавленной, растерянной или сердилась на Бога, Мара резала себя. Она понимала, что поступает плохо, что это ненормально, но остановиться не могла. Раскрывая розовый перочинный нож, лезвие которого теперь было покрыто засохшими темно-красными пятнами, она чувствовала прилив сил.

Невероятно, но факт: от самой сильной депрессии она могла избавиться только одним способом – причинив себе боль. Мара не знала, почему так происходит, впрочем, это ей было безразлично. Кровь лучше слез или воплей. Порезы и боль помогали ей держаться.

В утро Рождества Мара проснулась рано. Первая, еще не очень отчетливая мысль: «Сегодня Рождество, мама», – а потом пришло осознание. Мама умерла. Мара снова закрыла глаза, мечтая заснуть и ничего не знать и не слышать.

Снизу доносились разнообразные звуки – семья собиралась вместе. Шаги по лестнице, хлопанье дверей. Братья громко звали ее. Наверное, они как безумные бегают по дому, хватают бабушку за руку, тащат из-под елки подарки и так сильно трясут их, что внутри что-то гремит. Мамы нет, и утихомирить их некому. Как ей только пережить этот день?

Это помогает. Ты уже пробовала. А больно всего одну секунду. И никто не узнает.

Она встала с постели, шагнула к комоду и взяла шкатулку. Трясущимися руками откинула крышку.

Вот он, нож. Мара раскрыла его.

Кончик такой острый, такой красивый.

Она проткнула подушечку пальца, чувствуя, как поддается кожа. На поверхности выступила кровь, завораживающая алая капля, и при взгляде на нее Мара снова почувствовала возбуждение. Стеснение в груди, которое становилось все сильнее, мгновенно исчезло – словно поворотом вентиля кто-то выпустил пар. Несколько капель скатились по тыльной стороне ладони и упали на пол.

Мара завороженно смотрела на алую струйку.

Зазвонил сотовый телефон. Мара попятилась, оглянулась и, обнаружив телефон рядом с кроватью, подняла его.

– Алло?

– Привет, Мара, это я, Талли. Хотела позвонить тебе до того, как ты начнешь открывать подарки. Я знаю, сколько времени это занимает у вас дома – открыть все подарки сразу.

Мара схватила с комода носок и обмотала палец.

– Что случилось? – спросила Талли.

Мара сжала кровоточащий палец. Порез пульсировал. Боль должна была успокоить, но Талли слышала каждый ее вздох, и Мара чувствовала только стыд.

– Ничего. Просто… Рождество без нее.

– Да.

Мара села на край кровати. В голове шевельнулась мысль: что будет, если она расскажет кому-нибудь о порезах. Ей хотелось покончить с этим. Действительно хотелось.

– У тебя уже появились подруги? – спросила Талли.

Мара терпеть не могла этот вопрос.

– Куча.

– Противные девчонки, да? – спросила Талли. – Что еще ждать от Беверли-Хиллз.

Мара не знала, что ответить. Она ни с кем не подружилась в новой школе, но ведь она и не пыталась.

– Тебе не нужна куча подруг, Мара. Достаточно одной.

– Талли-и-Кейт, – глухо сказала она. – Легендарная история дружбы.

– Я всегда с тобой. Ты же это знаешь, правда?

– Тогда помоги мне. Научи, как стать счастливой.

Талли вздохнула.

– В такой ситуации лучше бы обратиться к твоей маме. Она верила в то, что счастье возможно, и в то, что жизнь станет лучше. Но если хочешь знать мое мнение, я думаю, что жизнь сначала бьет тебя, а потом ты умираешь.

– Так и есть, жизнь действительна бьет. А потом ты умираешь.

– Поговори со мной, Мара.

– Мне здесь не нравится, – тихо говорит она. – Я скучаю по ней каждый день.

– Я тоже.

После этих слов говорить было уже не о чем. Прошлого не вернешь. Они обе усвоили этот урок.

– Я люблю тебя, Мара.

– Что ты делаешь на Рождество?

В разговоре повисла пауза. Маре показалось, что она слышит вздох.

– Ничего, – ответила ее крестная.

– Все изменилось, да? – сказала Мара.

– Да, – согласилась Талли. – И мне это очень не нравится. Особенно в такие дни, как сегодня.

Вот за это Мара и любила свою крестную. Талли была единственным человеком, который никогда не лгал и не говорил, что станет легче.


Первые несколько месяцев в школе в Беверли-Хиллз были настоящим кошмаром. Мара отставала по всем предметам, и ее оценки снизились. Программа была сложной и предполагала конкуренцию, но проблема заключалась не в этом. На уроках Мара не могла сосредоточиться, и ни один предмет не вызывал у нее интереса. В начале седьмого года ее вместе с отцом пригласили на беседу с директором и психологом. Сочувствующие взгляды, прищелкивание языком, беспрерывное повторение слов «горе» и «лечение». К концу беседы Мара поняла, что ждали от нее в этом новом, лишенном матери мире. И с трудом удержалась от признания, что ей наплевать.

А потом посмотрела в глаза отца и поняла, как сильно разочаровала его. «Чем я могу тебе помочь?» – тихо спросил он. Раньше Мара думала, что ждала именно этого, предложения помощи, но, когда он спросил, стало еще хуже. Мара поняла то, в чем не признавалась себе раньше. Она не хотела помощи. Она хотела исчезнуть. И теперь знала, как это сделать.

Не оставлять следов.

После этой беседы Мара притворилась, что все в порядке. По крайней мере, до такой степени, чтобы обмануть отца. Это оказалось до смешного просто. Пока она приносила хорошие отметки и улыбалась за ужином, он смотрел сквозь нее – был слишком занят работой. Мара усвоила урок: нужно быть послушной. Няня мальчиков, Ирэна – женщина с печальными глазами, которая при первой же возможности рассказывала, что ее дети выросли и уехали и у нее теперь уйма свободного времени, – тоже не обращала на нее особого внимания. Достаточно было сказать, что ее приняли в несколько спортивных команд, и Мара могла уходить и приходить, когда угодно. Никто не выражал желания посмотреть игру с ее участием и не интересовался ее успехами.

К выпускному классу Мара в совершенстве овладела искусством обмана. Каждое утро вставала вовремя и с затуманенными от ночных кошмаров глазами ковыляла в ванную. Она редко давала себе труд помыть голову или принять душ, даже в будни, перед школой. Это отнимало у нее слишком много сил. И ей, похоже, было абсолютно безразлично, как она выглядит.

Она оставила все надежды завести друзей в школе – да и не нужны ей эти пустышки, которые считают, что твоя ценность определяется стоимостью автомобиля.

Наконец наступил июнь восьмого года. Окончание средней школы Беверли-Хиллз. Вся семья собралась внизу, ждали Мару. Ради такого события прилетели бабушка с дедушкой и Талли. Они были полны радостного возбуждения, перекидывались такими словами, как «волнение», «достижение» и «гордость».

Ничего похожего Мара не чувствовала. Протягивая руки за выпускной мантией, она ощутила холодный, липкий страх. Дешевый полиэстер шуршал у нее под пальцами. Надев мантию и застегнув молнию, она подошла к зеркалу.

Бледная, худая, с припухшими глазами, под которыми проступали голубые тени. Почему никто из людей, которые якобы ее любят, не замечают, как плохо она выглядит?

Пока Мара делала все, что от нее требовалось – выполняла домашние задания, рассылала документы в колледжи и притворялась, что у нее есть подруги, – никто не присматривался к ней. Это был ее сознательный выбор, она сама так хотела – но все равно страдала. Мама обязательно заметила бы, как она несчастна. Это еще одна истина, которую усвоила Мара: никто не знает тебя лучше, чем мама. Сейчас она все бы отдала за тот взгляд – нет, юная леди, так не годится, – который когда-то приводил ее в бешенство.

Снизу послышался громкий голос отца.

– Пора идти, Мара!

Она подошла к комоду, не в силах оторвать взгляд от музыкальной шкатулки. От предвкушения сердце ее учащенно забилось.

Мара откинула крышку. Внутри лежал нож и десятки крошечных кусочков марли, коричневые от засохшей крови – реликвии, которые она не могла выбросить. Мара медленно раскрыла нож, закатала рукав и сделала быстрый, маленький надрез на внутренней стороне предплечья, где его никто не увидит.

И сразу же поняла, что лезвие вошло слишком глубоко.

Кровь потекла по руке, забрызгала пол. Ей нужна помощь. И не только для того, чтобы остановить кровотечение. Она не владела собой.

Мара спустилась в гостиную. Кровь капала на каменный пол у ее ног.

– Помогите мне, – тихо сказала она.

Первой среагировала Талли.

– Господи, Мара, – прошептала крестная и швырнула фотоаппарат на диван. Потом бросилась к Маре, схватила за другую руку, потащила в ванную и усадила на крышку унитаза.

За ними в ванную ворвался отец. Талли рылась в шкафчиках, разбрасывая куски мыла, расчески и тюбики зубной пасты.

– Что, черт возьми, происходит? – крикнул он.

– Бинты! – рявкнула Талли, опускаясь на колени перед Марой. – Быстро!

Отец исчез, но тут же вернулся с марлей и пластырем. Он стоял в стороне, растерянный и злой, пока Талли накладывала жгут, чтобы остановить кровотечение, а затем перевязывала рану.

– Ну вот, – сказала Талли. – Но мне кажется, надо наложить швы. – Она отступила, пропуская отца вперед.

– Боже… – произнес он, качая головой. Потом наклонился и посмотрел в глаза Маре.

Он попытался улыбнуться, и Мара подумала: «Это не мой папа, мужчина, который не может расправить плечи и редко смеется». Отец уже не был самим собой – не больше, чем она той дочерью, которую он помнил. Он даже поседел – когда это началось?

– Мара? Что случилось?

От стыда она не могла вымолвить ни слова. Хватит с него разочарований.

– Не бойся, – сказала Талли. – Когда ты просила помочь, то имела в виду лечение?

Мара смотрела в ласковые карие глаза крестной.

– Да, – прошептала она.

– Ничего не понимаю. – Отец переводил взгляд с Мары на Талли.

– Она сделала это специально, – объяснила Талли.

Мара видела растерянность отца. Он и представить не мог, что это – резать себя – помогает.

– Как я мог не заметить, что ты причиняла себе боль?

– Я знаю того, кто ей поможет, – сказала Талли.

– Здесь, в Лос-Анджелесе? – Папа поворачивается и смотрит на нее.

– В Сиэтле. Помнишь доктора Харриет Блум в моем шоу? Обещаю, что она примет Мару в понедельник.

– В Сиэтле, – повторила Мара. Это было как спасательный круг. Сколько раз она мечтала о возвращении, о встрече с подругами? Но теперь, когда такая возможность появилась, Мара поняла, что ей все равно. И это еще одно доказательство, что она больна, напряжена, подавлена.

Отец качает головой.

– Не знаю…

– Она сделала это здесь, Джонни. В Лос-Анджелесе, – сказала Талли. – И именно сегодня. Конечно, я не Фрейд, но могу тебе точно сказать, что это крик о помощи. Позволь мне помочь ей.

– Тебе? – резко переспросил Джонни.

– Ты еще на меня сердишься? За что, черт возьми? Нет, не отвечай, это не важно. В этот раз я не отступлю, Джонни Райан. Если я не дам тебе бой сейчас, Кейти надерет мне задницу. Я обещала ей, что позабочусь о Маре. По всему видно, что у тебя не очень получается.

– Талли! – В его тоне явно чувствовалась угроза.

– Позволь мне забрать ее домой и в понедельник отвести к Харриет – в крайнем случае, во вторник. Потом будем решать, что делать дальше.

Отец посмотрел на Мару.

– Ты хочешь пойти к доктору Блум в Сиэтле?

Честно говоря, Маре было плевать на доктора Блум. Она хотела только одного – чтобы ее оставили в покое. И еще уехать из Лос-Анджелеса.

– Да, – уныло сказала она.

Джонни повернулся к Талли:

– Я приеду, как только смогу.

Талли кивнула.

Джонни все еще сомневался. Он выпрямился и посмотрел в глаза Талли.

– Я могу тебе доверить Мару на несколько дней?

– Я буду как наседка, высиживающая свои драгоценные яйца.

– Мне понадобится подробный отчет.

Талли снова кивнула.

– Ты его получишь.

10

После всего что случилось, Мара не пошла в школу на церемонию выпуска – к своему огромному облегчению. Вместо этого она и Талли поднялись на борт самолета и полетели в Сиэтл. Талли сдержала слово и записала Мару на прием к доктору Блум на понедельник на два часа дня.

Сегодня.

Маре не хотелось вставать. Она плохо спала ночью и теперь чувствовала себя измученной. Но тем не менее сделала все, что от нее ждали. Приняла душ, помыла голову и даже не поленилась высушить волосы. Это отняло у нее силы. Мара взяла одежду из чемодана, а не из той кучи, которую вечером оставила на полу.

Надевая джинсы – ее любимые в той, другой жизни, – Мара удивилась и испугалась, увидев, как сильно она похудела. Джинсы висели на ней, открывая выступающие кости на бедрах. Она выбрала плотную толстовку с капюшоном, чтобы придать своей хрупкой фигуре дополнительный объем – и скрыть шрамы на предплечьях.

Застегнув молнию до самого подбородка, Мара направилась к двери спальни. Она собиралась просто выйти, захлопнуть за собой дверь и сделать то, что должна.

Но по пути ей пришлось обходить раскрытый чемодан, и ее взгляд упал на боковой кармашек, в котором был спрятан перочинный нож. На секунду мир вокруг стал нечетким, а время словно замедлилось. В ушах гулко отдавались удары сердца, кровь быстрее побежала по жилам. Мара представила кровь: яркую и притягательную. Мысль о том, чтобы причинить себе боль – один надрез, всего секунда, способная ослабить эту ужасную тяжесть в груди – была такой соблазнительной, что Мара шагнула к чемодану и протянула руку.

– Мара!

Она отдернула руку и быстро оглянулась.

Никого.

– Мара!

Это Талли. Она звала ее дважды и, значит, может уже идти сюда по коридору.

Мара сжала кулаки, почувствовав, как ногти впиваются в мягкие подушечки на ладонях.

– Иду, – ответила она, но голос ее был хриплым и слабым, почти неслышным даже ей самой.

Она вышла из спальни, и дверь с негромким щелчком захлопнулась у нее за спиной.

Талли была уже рядом. Взяла за руку и вывела из дома, словно слепую.

Пока они шли к центру города, Талли все время болтала.

Мара пыталась слушать, но ее сердце билось так сильно, что ни на чем другом сосредоточиться было невозможно. Ладони вспотели. Она не хотела сидеть напротив какого-то незнакомого человека и рассказывать о том, как режет себя.

– Ну вот, мы и пришли, – наконец объявила Талли, и Мара, вынырнув из серого тумана, обнаружила, что стоит перед высоким зданием из стекла. Когда же они прошли мимо парка, где у тотемного столба обычно собирались бездомные? Она не помнила. И это ее испугало.

Вслед за Талли Мара прошла к лифту, а затем в приемную врача, где серьезная молодая женщина с веснушчатым лицом предложила им сесть.

Мара неловко присела на край слишком мягкого синего кресла перед аквариумом.

– Наверное, рыбки должны успокаивать, – сказала Талли. Она села рядом с Марой и взяла ее за руку. – Мара?

– Что?

– Посмотри на меня.

Ей очень не хотелось, но кое-что она знала точно: попытки игнорировать Талли – это пустая трата времени.

– Ну?

– В твоих чувствах нет ничего плохого или неправильного, – ласково сказала Талли. – Иногда я так скучаю по ней, что боль становится невыносимой.

Никто больше не разговаривал с ней на эту тему. Да, конечно, все эти девятнадцать месяцев взрослые вспоминали маму, но похоже, у горя есть свой срок годности. Как будто ты захлопываешь входную дверь, оказываешься в темноте и должен забыть, как сильно ты скучаешь по свету.

– И что ты делаешь… ну… когда тебе больно вспоминать?

– Если я расскажу, твоя мама спустится с небес и надерет мне задницу. Я должна быть взрослым, ответственным человеком.

– Отлично, – сказала Мара. – Можешь, черт возьми, не говорить, как ты с этим справляешься. Никто ничего не говорит. – Она скосила глаза, чтобы посмотреть, не подслушивает ли администратор, но женщина не обращала на них внимания.

Талли молчала целую минуту, которая показалась вечностью. Потом кивнула.

– После ее смерти у меня начались приступы паники, и поэтому я принимаю успокоительное. И сплю плохо, иногда слишком много пью. А ты что делаешь?

– Режу себя, – тихо ответила Мара. Как ни странно, от признания ей стало легче.

– Два сапога – пара, – улыбнулась Талли.

Позади них открылась дверь, и из кабинета вышла стройная женщина. Она была красива, но лицо у нее было напряженным и злым. Мара сразу поняла, что женщина страдает. Она до пояса была замотана толстым клетчатым шарфом, конец которого она придерживала затянутой в перчатку рукой, как будто на улице не погожий июньский день, а метет метель.

– До свидания, Джуд. Увидимся на следующей неделе, – попрощалась администратор.

Женщина кивнула, надела темные очки и вышла. На Мару и Талли она даже не взглянула.

– Должно быть, ты Мара Райан.

Мара даже не заметила другую женщину, которая тоже вышла в приемную.

– Я доктор Харриет Блум, – сказала она и протянула руку.

Мара медленно встала. Теперь ей действительно хотелось удрать.

– Привет.

Талли тоже поднялась с кресла.

– Привет, Харриет. Спасибо, что согласилась нам помочь. Я знаю, что тебе пришлось изменить расписание. Разумеется, тебе нужна предварительная информация. Я зайду, чтобы…

– Нет, – сказала доктор Блум.

– Но… – растерялась Талли.

– Я позабочусь о ней, Талли, но это останется только между нами, мной и Марой. Не волнуйся, она в надежных руках.

Мара так не думала. Странные руки – костлявые, со старческими пятнами. Надежные руки выглядят не так. Тем не менее она продолжила играть роль послушной девочки и вслед за доктором прошла в ее прилизанный, строгий кабинет.

Окна во всю стену выходили на рынок Пайк-Плейс-Маркет и на сверкающие синие воды залива. Письменный стол из полированного дерева делил комнату на две части; позади него располагалось большое кресло, обтянутое черной кожей. Напротив стола два удобных стула, а у задней стены диван. Над ним спокойный пейзаж – берег моря летом. Наверное, Гавайи. Или Флорида. Пальмы.

– Наверное, вы хотите, чтобы я легла, – сказала Мара и обхватила себя руками. Ей вдруг стало холодно. Возможно, потому, что предыдущая пациентка была тепло одета. Самое странное, что в стене тут имелся газовый камин, и яркие языки пламени, голубые и оранжевые, обдавали ее теплом. Мара чувствовала это тепло, но все равно мерзла.

Доктор Блум села за стол и сняла колпачок с авторучки.

– Можешь садиться, куда хочешь.

Мара опустилась на стул и принялась разглядывать какое-то растение в углу, считая листья. Один… два… три… Ей тут совсем не нравилось. Четыре… пять…

Она слышала тиканье часов, отсчитывающих минуты, дыхание доктора, шуршание ее черных нейлоновых чулок, когда та скрещивала ноги под столом.

– Ты не хочешь ни о чем поговорить? – спросила доктор Блум, выждав не меньше десяти минут.

Мара пожала плечами:

– Нет, не особенно.

Пятьдесят два… пятьдесят три… пятьдесят четыре. В комнате становилось жарко. Маленький камин был раскален докрасна. Мара чувствовала, как по лбу ползут капельки пота. Одна скользнула вниз по щеке. Мара принялась нервно притопывать ногой.

Шестьдесят шесть… шестьдесят семь.

– Откуда ты знаешь Талли?

– Она подруга моей…

– Матери?

Это неправильно. Таким тоном спрашивают о машине или пылесосе. Но Мара все равно почувствовала, как все внутри у нее напряглось. Она не хотела говорить о маме с незнакомым человеком. Пожав плечами, Мара продолжала считать листья.

– Она умерла, да?

Мара прервала свое занятие.

– На самом деле она в папином шкафу.

– Прошу прощения?

Мара улыбнулась. Один-ноль в ее пользу.

– Мы арендовали гроб для похорон – если хотите знать мое мнение, это глупо. Все равно ее кремировали и положили в шкатулку из розового дерева. Когда Талли хотела развеять пепел, папа не был готов, а когда папа был готов, Талли не была. Поэтому мама до сих пор в папином гардеробе, за свитерами.

– А как насчет тебя?

Мара удивленно заморгала:

– Что вы имеете в виду?

– Когда бы ты хотела развеять пепел мамы?

– Меня никто об этом не спрашивал.

– Как ты думаешь почему?

Мара пожала плечами и снова отвела взгляд. Ей не нравилось, куда ведет этот разговор.

– Как ты думаешь, почему ты здесь, Мара? – спросила доктор Блум.

– Вы знаете почему.

– Я знаю, что ты делала с собой. Резала.

Мара снова посмотрела на растение. Листья действительно как восковые. Семьдесят пять… семьдесят шесть… семьдесят семь.

– Я знаю, что тебе становится легче, когда ты это делаешь.

Мара посмотрела на доктора Блум, которая сидела абсолютно неподвижно; ее острый нос будто нависал над тонкими губами.

– Но потом, когда кровь на лезвии ножа засыхает, становится хуже – я знаю. Ты испытываешь стыд и, возможно, страх.

Семьдесят восемь… семьдесят девять.

– Я помогу тебе справиться с этими чувствами, если ты мне о них расскажешь. То, что с тобой происходит, случается не так уж редко.

Мара закатила глаза. Очередная гнусная ложь, которую взрослые используют, чтобы приукрасить мир.

– Хорошо. – Доктор Блум закрыла блокнот. «Интересно, – подумала Мара, – что там написано. Наверное, «чокнутая, любит растения». – Сегодня у нас с тобой больше нет времени.

Мара вскочила, повернулась к двери и протянула руку. Из-за спины послышался голос доктора Блум:

– У меня есть групповые занятия для подростков, переживающих несчастье. Эти встречи могут тебе помочь, Мара. Не хочешь к нам присоединиться? В среду вечером.

– Без разницы. – Мара открыла дверь кабинета.

Увидев ее, Талли поспешно встала:

– Как все прошло?

Мара не знала, что сказать. Она отвела взгляд от Талли и увидела, что в приемной еще кто-то есть. Молодой человек в рваных, обтягивающих джинсах черного цвета и потертых черных ботинках с развязанными шнурками. Стройная, почти женственная фигура, черная футболка с надписью «УКУСИ МЕНЯ» под серой курткой. На шее у него висела цепочка с оловянными черепами, длинные, до плеч, волосы были неестественно черными, а отдельные пряди выкрашены в ярко-красный и зеленый цвета. Он поднял взгляд, и Мара увидела его глаза – необычные, почти золотистые, обведенные густой черной тушью. Кожа у парня была бледная. Наверное, больной.

Доктор Блум подошла к Маре:

– Пакстон, может, ты скажешь Маре, что собрания нашей группы не такие уж скучные, как может показаться.

Молодой человек – Пакстон – встал и направился к Маре; движения его были такими грациозными, что казалось, что он рисуется.

– Талли? – окликнула доктор Блум. – Можно с вами поговорить?

Мара увидела, что женщины отошли в сторону и стали о чем-то тихо говорить.

Она знала, что должна опасаться их заговора, но могла думать только о приближающемся к ней парне.

– Ты меня боишься, – сказал он, останавливаясь перед ней. От него пахло мятной жевательной резинкой. – Почти все боятся.

– Думаешь, меня пугает черная одежда?

Он поднял бледную руку и откинул волосы за ухо.

– Красивые девчонки вроде тебя должны оставаться в пригородах. Там безопасно. Группа терапии не для них.

– Ты ничего обо мне не знаешь. А тебе пора уже перестать играться с маминой косметикой.

К удивлению Мары, он засмеялся.

– Блеск! Мне это нравится.

– Эй, Мара, – позвала ее Талли. – Нам пора. – Она пересекла приемную, взяла Мару под руку и вывела в коридор.


По дороге домой Талли говорила не умолкая. Она спрашивала Мару, хочет ли она поехать на остров Бейнбридж и повидаться с подругами. Мара хотела сказать, что хочет, но потом подумала, что она там чужая. За год отсутствия дружба увяла, как крылья бабочки, превратившиеся в белые обрывки, на которых невозможно никуда улететь. С этими девочками у нее больше нет ничего общего.

Талли привела Мару в свою сверкающую, стильную квартиру и включила камин в гостиной. Пламя взметнулось вверх и принялось лизать искусственное полено.

– Ну вот. Как все прошло?

Мара пожала плечами.

Талли села на диван.

– Не закрывайся от меня, Мара. Я хочу помочь.

Боже, как ей надоело не оправдывать ожидания людей. Жаль, что не существует инструкции для детей, у которых умерли родители, как в «Битлджусе»  [14], – тогда бы она знала, как себя вести и что говорить, чтобы ее оставили в покое.

– Знаю.

Она подошла к камину и встала лицом к Талли. Огонь грел спину, вызывая дрожь. Она даже не осознавала, что замерзла.

– Нужно было убедить отца отвести тебя к психологу сразу после смерти Кейт. Но мы расклеились – и твой папа, и я. Хотя я все время спрашивала о тебе, звонила каждую неделю. Но ты никогда ни о чем не говорила. Я не слышала, чтобы ты плакала. Твоя бабушка говорила, что ты справляешься.

– А зачем тебе?

– Я знаю, что такое горе и одиночество. Знаю, как бывает, когда уходишь в себя. Когда умерла моя бабушка, я не позволила себе горевать. А когда меня бросала мама – каждый раз, – я говорила себе, что это не больно, и продолжала жить.

– А как насчет маминой смерти?

– Это было труднее. Я никак не приду в норму.

– Да. Я тоже.

– Доктор Блум считает, что ты должна посещать группу для подростков, переживших утрату. Вечером, по средам.

– Ну да. Будто это поможет.

Мара заметила, какую рану нанес Талли ее ответ, и вздохнула. Хватит с нее собственной боли. Огорчения крестной – этого ей уже не вынести.

– Отлично, – сказала она. – Я пойду.

Талли встала и крепко обняла ее.

Мара постаралась побыстрее высвободиться из ее объятий и слабо улыбнулась. Если крестная узнает, какой одинокой и потерянной она себя чувствует, это разобьет ей сердце. Бог свидетель, еще одного удара они обе не вынесут. Просто нужно делать то же самое, что и все прошедшие месяцы, – терпеть. Она выдержит несколько сеансов психотерапии, если все от нее отстанут. А в сентябре поступит на первый курсе колледжа в Университете Вашингтона, будет жить, как хочет, перестанет постоянно обижать и разочаровывать близких.

– Спасибо, – сухо сказала она. – А теперь я прилягу. Устала.

– Я позвоню твоему отцу и расскажу, как все прошло. В четверг он будет здесь и поговорит с доктором Блум после твоего следующего сеанса.


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.035 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал