Образ патриарха Никона в трудах историков XVIII – первой половины XIX вв.

В отечественной исторической науке принято считать, что первое официальное свидетельство о начинающемся в Русской православной

церкви расколе можно отнести к периоду после 21 декабря 1662 г. Идея

“вины” патриарха Никона за раскол, рассмотрение фигуры опального патриарха как “захватчика” царской власти, “русского папы”, объяснение

поступков патриарха Никона гордостью было введено в ранг историографических аксиом Паисием Лигаридом в его “Истории суда над патриархом Никоном”:

чем он, множеством сел, количеством населения в своих владениях, чем Никон, когда он был Патриархом? Кто больше хвалился силой и властью, чем Никон Патриарх Великой, Малой и Белой Руси? Увы, он пал в колодец как

пес со всеми своими лапами, или, лучше, как Люцифер, ниспадший с неба в ад, уготованный им для него самого. Никон погиб и память о нем прошла как пустой звук, и его надменная гордость спета и превращена, подобно факелу, в пепел… позднее поднявшись, вопреки всякому ожиданию, до высокого достоинства патриаршего титула, он безумным честолюбием Люцифера

покушался поставить свой патриарший престол выше других патриарших престолов… надменный Никон стремился превзойти Царя в достоинстве, во всем выдвигал самого себя, стал Протеем и этим повергал в хаос управление царством и обычаи общества…читатель, обрати внимание

со мной на надменность Никона, который воспринял как пример Христа не умовением ног своих учеников, а восседанием на осляти с ветвями вай”.

Благодаря произведению Лигарида, в историю вошел тезис о надменности, амбициозности и непомерной гордыне патриарха Никона.

Оценки П. Лигарида в дореволюционной отечественной историографии немногим отличались от мнений современников и, прежде всего, опального патриарха Никона. Практически все обвиняли Паисия Лигарида в двурушничестве корыстолюбии, разница в оценках сводилась к большей или меньшей критике Лигарида. Так, П. Пирлинг назвал его “гнусным корыстолюбцем”, А.А. Быков – “умным пройдохой”, М.В. Зызыкин – “наемным слугой”, “миссионером и разведчиком Римской конгрегации пропаганды веры, тайным католиком”. Н.Ф. Каптерев, к примеру, называл Лигарида “запрещенным архиереем-авантюристом”. А.В. Карташев –“греком-проходимецем, лжемитрополитом”. Во времена Петра I, уничтожившего патриаршество на Руси, фигура Никона приобрела одиозный характер. По свидетельству Андрея Нартова, одного из сподвижников великого реформатора, Петр I стремился обуздать церковную власть: “Богу изволившу исправлять мне гражданство и духовенство, – говаривал Петр I о Никоне, – я им обое – государь и патриарх... Многому злу корень – старцы и попы! Отец мой имел дело с одним бородачем, а я с тысячами”. C 24 февраля 1710 г. по декабрь 1713 г. по приказу Петра I графом Н.М. Зотовым было разобрано и переписано в Ближней канцелярии дело Тайного Приказа, хранившееся в Печатном Приказе “Дело” патриарха Никона (в марте 1697 г. была составлена опись столбцам Патриаршего Разряда, где говорилось, что записанные дела – подлинные, листы – некогда разрознены, но ныне –разобраны в столбцы и описаны. Столбцов было 22, к делу Патриарха Никона относилось 5). В 1720-х гг. в придворных кругах возникают рассказы-анекдоты о патриархе Никоне. Один из самых известных анекдотов, опубликованный в “Русском архиве” рассказывает о том, что император Петр в дружеской компании, “притом после обеда, говорит о причинах распри патриарха Никона с царем Алексеем Михайловичем”, которая состоит в двух пунктах: во-первых, “подкуплен-

ный поляками, вызвал царя из похода в Москву, под предлогом случившегося здесь возмущения, которого на самом деле не было; во-вторых, научил и принудил царского духовника запретить царю причащение св. тайн”. “Анекдот” был посвящен П. Алексеевым императору Павлу “не для того, чтобы обесславить прежде усопших мужей… но единственно для удовольствия любопытства о древней церковной российской истории и для сорассуждения о настоящей и будущей участи православные нашей церкви”. Петр будто бы говорил, что “Никон заразился духом папского властолюбия”.

Это выражалось, по мнению Алексеева, в приложении к Кормчей подложной грамоты императора Константина и в пышности публичных церемоний, особенно Вербного воскресенья. Н.И. Субботин опубликовал свой комментарий на так называемый “анекдот” Петра Алексеева – он пишет: “Как надобно понимать его, и что надобно думать о самом ученом его произведении? Алексеев с неумолимой строгостью судит о Никоне, все несчастное дело патриарха объясняет из его непомерного властолюбия, из стремления сделаться первым лицом в государстве, стать вы- ше самого царя”. Субботин настаивает на том, что смысл не в расширении власти

патриаршей в ущерб власти государственной, а в отстаивании интересов власти духовной. Таким образом, в начале XVIII столетия закладывался символический стереотип “патриарх Никон – папист, теократ”, ставший нарративно представленным элементом новой политической мифологии. Формировался новый пантеон культурных героев, который предполагал и сакрализацию монарха, и культ светской святости, и отказ от святости православной, где опальный патриарх занимал место антигероя. В 1700 г. строительство Воскресенского монастыря было приостановлено, до 50-х гг. XIX в. на месте кончины патриарха Никона не был восстановлен крест. В

этих условиях образ патриарха Никона получил свою мистифицированно-мифологизированную интерпретацию как “реформатора Церкви”, гонителя староверов, папоцезариста-теократа, стремящегося возвыситься над царем, захватить государственную власть. В.Н. Татищев лишь вскользь упомянул о

патриархе Никоне, когда писал о реформе епархиального управления царя Федора Алексеевича. Доказывая преимущества самодержавного правления для России, он писал: “Вышеобъявленный (т.е. боярское правление), беспут-

ный и государству вредный правления порядок неколико Царь Алексей Михайлович исправил и власти своея прибавил, коему властолюбивый

Патриарх Никон столько в том воспрепятствовал, что он не мог совершенно самовластия получить, а по свержению онаго, болезни и другия препятствия не допустили”. Историк полагал, что борьба, возникшая из-за притязаний Никона, помешала Алексею Михайловичу довести свое дело до конца; а в борьбе с Никоном он нуждался в поддержке бояр, причем лицане родовитые, сами терпевшие от бояр, благосклоннее относились и к патриарху Никону. Например, А.Л. Ордин-Нащокин. Низложение патриарха Никона оценивалось В.Н. Татищевым как позитивный вклад в укрепление российской государственности.

М.М. Щербатов предостерегает государственную власть о мнимых захватах Никоном властных прерогатив: “архиереи и другие духов особы…суть люди почтенны их саном, а часто и пронырством, сочиняющие корпус между

собой, яко беспристрастно борющиеся для приобретения себе больше силы… правда, поныне не видно еще, чтобы архиереи многое захватили,

но посторонние тому обстоятельства противились”.

Во второй половине XVIII в. изучение церковных реформ и в этом контексте личности патриарха Никона предпринималось с позиций рационального восприятия мира, развития светской науки. Просвещенный абсолютизм, рациональный подход к истории, противопоставление схоластике идеалов Добра и Справедливости сформировали у историков этого периода осо-

бый ракурс рассмотрения церковной истории XVII в. Рационалистический дух столетия значительно повлиял на расстановку акцентов в оценке церковно-исторических событий. Светская культура, освобожденная от православной парадигмы, предложила утилитарный взгляд на Церковь, религию как орудие государственных интересов, на духовенство как силу враждебную просвещению народа, стремящуюся к обогащению и власти и, следовательно, весьма опасную. На это влияли социальные условия науки того времени (существование в “полицейском государстве”). Иностранные авторы XVIII в. (Пьер- Шарль Левеск (1736− 1812) и Иоганн Бакмейстер (Johann Bachmeister) в “Жизнеописании патриарха Никона” (“Bentrage fur Lebensgeschichte des Patriarchen Nikon”)) рассматривали фигуру патриарха Никона как борца с Соборным Уложением. В монографии Бакмейстера, написанной в 1784 г., вина за низложение патриарха Никона возлагается на бояр.

Таким образом, в отличие от отечественных историков, Левеск и Бакмейстер опирались на эпистолярное наследие патриарха Никона и его концептуальные труды. Отечественные историки рассматривали личность патриарха Никона в рамках господствующей идеологии, т.е. в рамках феномена, определяющего понимание происходящего и претендующего на внерационалистическое поклонение в качестве абсолютной, без альтернативной истины, идеологии как системы ценностноокрашенных стереотипов в рамках нарративно представленных политических символов.

В начале XIX столетия Н.М. Карамзин рассматривал патриаршество Никона через призму угрозы для государственности. Эта угроза заключалась в самом институте патриаршества: “верховная степень в нашей церкви (патриар-

шество – Н.В.), через 110 лет ниспроверженная самодержавцем Великим, как бесполезная для Церкви и вредная для единовластия государей…

Петр I знал историю Никона и разделил, чтобы ослабить власть духовную; он уничтожил бы и сан митрополита… Петр царствовал и хотел

только слуг”. Этот институт, по мнению Н.М. Карамзина, был, с одной стороны, бесполезен для церкви, и, с другой, вреден для государства, подрывая в нем принцип единовластия. Де-патриарха Никона показано как происходящее из самого факта существования патриарха во главе церкви. Уроками, извлеченными из борьбы царской и патриаршей власти, он объяснял синодальную реформу Петра I.

В парадигме историко-культурологического редукционизма выполнена работа Ю.Ф. Самарина, где он отмечает стремление патриарха

Никона безусловно отрешить церковные владения, управление ими и судопроизводство в них от всякой подчиненности верховной власти,

изолировав их в государстве. Эти выводы Самарин подтверждает выписками из свидетельских показаний по делу Романа Боборыкина, якобы

“единоличный суд” над Павлом Коломенским. При этом Самарин подчеркивает, что многие из обвинений были внушены личной ненавистью

и носят признаки грубой клеветы (самовольное присвоение титула Великого Государя, непризнание соборных постановлений, постройка мо-

настырей с похищением собственности и др.) Идеологические воззрения Ю.Ф. Самарин маркирует как “частный национальный папизм”.

Таким образом, первый период с XVIII в. до 60-х гг. XIX в. определяется тем, что исторические, политико-, социально- и психолого- культурологические реконструкции образа патриарха Никона в отечественной историографии

выстраивались через призму нормативизации патриарха как культурного антигероя в рамках строго определенного политического мифа, это была связанная система стереотипно- повторяющегося образа. Вполне очевидно, что историческое письмо самой своей природой обречено на постоянное метание между сциентическим дискурсом и мифологическим нарративом.

Цензурные сложности, неразработанность, да и недоступность архивной базы, определенная заданность рамок рассмотрения проблемы патриаршества в России привели к искусственному моделированию образа патриарха Никона как развенчанного антигероя. С другой стороны, врамках апологетического направления создавался методологический аппарат, способствующий возможному осмыслению источниковой базы:

было издано “Судное дело” патриарха Никона; “Известие” И.К. Шушерина. Патриарх Никон стал рассматриваться, прежде всего, как православный пастырь, предстоятель, церковный, а не государственный деятель. Возможно, такая постановка вопроса определялась и тем, что авто-ры (в подавляющем большинстве монашествующие) ориентировались на святоотеческие миро воззренческие установки.[x]