Часть пятая 1 страница

Иммунитет
7.32 Лицо, допустившее клеветническое заявление, имеет право воспользоваться иммунитетом, если докажет отсутствие умысла и стремление к выполнению общественного долга.
Чарльз Арнольд-Бейкер
Организация работы местного совета
7-е изд.

I

Терри Уидон привыкла, что люди её бросают. Самой первой и самой болезненной потерей стало исчезновение матери, которая даже не попрощалась, а просто ушла с чемоданчиком, пока Терри была в школе.
Когда Терри в четырнадцать лет сбежала из дому, в её жизни появились многочисленные социальные работники и воспитатели, некоторые даже добрые, но в конце рабочего дня все они уходили. Каждый новый уход тонким слоем ложился на панцирь, которым обрастала её душа.
В приюте у неё были подруги, но в шестнадцать лет они стали самостоятельными, и жизнь их разбросала. Терри познакомилась с Ричи Адамсом и родила ему двойню. Крошечные, розовые, самые чистые и прекрасные на свете детки вышли из неё, и за несколько сверкающих часов, проведённых в палате, она сама будто бы дважды родилась заново.
А потом деток у неё забрали; больше она их не видела.
Хахаль её бросил. Баба Кэт бросила. Почти все от неё уходили, никто не оставался. За столько лет можно было привыкнуть.
Когда постоянный инспектор, Мэтти, вернулась к своим обязанностям, Терри спросила:
– А другая-то где?
– Кей? Она меня заменяла, пока я была на больничном, – ответила Мэтти. – Итак, где у нас Лайам? То есть нет… Робби, да?
Терри её не любила. Раз ты бездетная, откуда тебе знать, как детей растить, что ты в этом смыслишь? Поначалу она и Кей невзлюбила, да только… была всё же у ней какая-то особинка, как в прежние годы у бабы Кэт, покуда та не обозвала Терри потаскухой и не расплевалась навсегда… но вот поди ж ты: приходила с папками под мышкой, как вся эта шайка-лейка, устроила зачем-то пересмотр дела, а всё равно чувствовалось, что хочет она твою жизнь наладить, и притом не для галочки. Вот чувствуются такие вещи, и всё тут. А нынче и эта ушла… небось, и не вспомнит про нас, желчно подумала Терри.
В пятницу вечером Мэтти сообщила Терри, что «Беллчепел» почти наверняка закроют.
– Тут вопрос политический, – бойко разъяснила она. – Бюджет трещит по всем швам, а областной совет не одобряет лечение метадоном. К тому же пэгфордский совет хочет вернуть себе здание. Об этом в газете сообщалось – вы не читали?
Иногда она в разговоре переходила на панибратский тон, будто подразумевая: «как-никак мы делаем одно дело», однако у Терри от этого вяли уши, потому что такое заигрывание перемежалось вопросами о том, не забывает ли Терри кормить сына. Но сейчас Терри зацепил не тон, а смысл сказанного.
– Закроют, что ли? – переспросила она.
– Похоже на то, – оживлённо продолжила Мэтти, – но для вас ничего не изменится. Нет, вероятно…
Трижды Терри начинала курс реабилитации в «Беллчепеле». Пропылённое здание бывшей церкви, с перегородками и плакатами, с туалетом под голубой неоновой лампой (чтобы никто не мог втихаря попасть в вену и ширнуться), стало знакомым и почти родным. В последнее время Терри чувствовала, что отношение персонала изменилось. Поначалу все думали, что она опять сорвётся, но мало-помалу стали обращаться с ней так же, как Кей: будто знали, что в её обезображенном, обожжённом теле ютится живая душа.
– …вероятно, кое-что изменится, но метадон вы будете получать, как прежде, только у своего участкового врача. – Мэтти полистала пухлую папку, в которой государство фиксировало жизнь Терри. – Вы приписаны к доктору Парминдер Джаванде из пэгфордской поликлиники, верно? Пэгфорд… это же не ваш район?
– Я в Кентермилле медсестре по морде дала, – почти машинально ответила Терри.
После ухода инспектора она долго сидела в засаленном кресле и до крови грызла ногти.
Как только Кристал привела Робби из детского сада, мать сразу ей сообщила, что «Беллчепел» закрывают.
– Это ещё вилами на воде, – небрежно возразила Кристал.
– Много ты понимаешь, – рассердилась Терри. – Как пить дать закроют, а меня теперь в Пэгфорд погонят, чтоб он сгнил, и к кому – к той гадине, что бабу Кэт угробила. Сдохну, а не поеду.
– Поедешь, никуда не денешься, – сказала Кристал.
В последнее время Кристал заносилась перед матерью, будто была в семье старшей.
– Не дождёшься, – взвилась Терри и для порядку добавила: – Паршивка.
– Если снова начнёшь колоться, – Кристал даже побагровела, – у нас Робби заберут.
Робби, которого она всё ещё держала за руку, разревелся.
– Вот видишь? – в один голос выкрикнули мать и дочь.
– Всё из-за тебя! – заорала Кристал. – А докторша ничего бабе Кэт не сделала, это Черил воду мутит и вся родня!
– Больно умная стала! – завопила в ответ Терри. – Ни хера не знаешь, а туда же…
Кристал ответила ей плевком.
– Пошла вон! – заверещала Терри, подхватив лежавшую на полу туфлю и замахиваясь на более крепкую и рослую Кристал. – Иди отсюда!
– И уйду! – гаркнула Кристал. – И Робби заберу, нафиг, а ты оставайся, трахайся со своим Оббо – вы себе ещё настрогаете!
Она поволокла за собой плачущего Робби, прежде чем Терри успела её остановить.
Кристал направлялась к своему обычному пристанищу, забыв, что Никки в это время тусуется где-то с ребятами. Дверь открыла мать Никки, ещё не успевшая снять форму продавщицы супермаркета «Асда».
– Ему тут делать нечего, – твёрдо сказала она; Робби канючил и вырывался. – Где ваша мама?
– Дома, – ответила Кристал, и всё, что она хотела сказать, испарилось под суровым взглядом хозяйки.
Пришлось возвращаться на Фоули-роуд, где Терри победно схватила сына за локоть, втащила в дом и преградила дорогу Кристал.
– Наигралась, да? – съязвила Терри, перекрикивая вопли Робби. – Проваливай. – И захлопнула дверь.
В тот вечер Терри уложила Робби с собой на матрас. Лёжа без сна, она всё думала, что Кристал не особенно ей и нужна, а обойтись без неё тяжело – хуже, чем без дозы.
А ведь Кристал злилась уже не один день. И то, что она рассказала про Оббо…
(«Чего-о-о?» – с издёвкой хохотнул он, когда они столкнулись на улице и Терри пробормотала, что Кристал на него зла.)
…он бы такого не сделал. Быть этого не может. Оббо из тех, кто её не бросил. Терри знала его с пятнадцати лет. Они вместе бегали в школу, а потом тусовались в Ярвиле, пока Терри жила в приюте, и глушили сидр под деревьями на тропинке, что прорезала маленький пятачок фермерских угодий, сохранившийся близ Полей. Вместе забили первый косяк. А Кристал всегда его терпеть не могла. «Ревнует, – думала Терри, глядя на Робби в фонарном свете, пробивавшемся сквозь хлипкие занавески. – Ревнует, вот и всё. Для меня никто столько не сделал, как он», – настойчиво убеждала себя Терри: кто её не бросил, к тому и она хорошо. А баба Кэт её бросила и этим перечеркнула всю свою заботу. Оббо как-то спрятал её от Ричи, отца её первенцев, когда она, босая, вся в крови, убежала из дому. Случалось, и дозу давал ей бесплатно. В её глазах это тоже было добрым делом. Все его убежища оказывались понадёжней, чем уютная комнатка на Хоуп-стрит, которую она три счастливых дня считала своим домом.
Воскресным утром Кристал не вернулась, но ничего тут особенного не было; Терри знала, что дочка, скорее всего, у Никки. Но её разбирала злость: в доме хоть шаром покати, курева нет, Робби канючит – по сестре скучает; она ворвалась в дочкину комнату и принялась расшвыривать ногой кипу шмотья в поисках денег или завалявшегося окурка. Под скомканной, ненужной гребной формой что-то стукнуло: это оказалась маленькая пластмассовая шкатулка с откинутой крышкой, а внутри – медаль за победу в гребной регате и часики Тессы Уолл.
Терри захотелось рассмотреть эти часики поближе. Раньше она их не видала. И не имела понятия, откуда они взялись у Кристал. Первой мыслью было: украла, но потом Терри подумала, уж не достались ли они Кристал от бабки Кэт – может, в подарок, а может, и в наследство. Кабы украла – это тьфу, а тут было над чем поразмыслить. Вот ведь паршивка скрытная: припрятала у себя, а матери ни слова…
Сунув часики в карман спортивных штанов, Терри крикнула Робби и сказала, что они с ним сейчас пойдут по магазинам. Надеть на него ботинки оказалось нелёгким делом; Терри потеряла терпение и надавала ему шлепков. По магазинам сподручнее было прошвырнуться одной, но инспекторша могла пронюхать, что ребёнок один в доме заперт.
– Где Кристал? – хныкал Робби, когда она выталкивала его за порог. – Я к ней хочу!
– А я знаю, где эта оторва шляется? – прикрикнула Терри, таща его за собой по улице.
У супермаркета, на углу, стоял Оббо с какими-то двумя парнями. Завидев Терри, он помахал, и его знакомцы отошли.
– Как делишки, Тер? – спросил он.
– Нормально, – соврала она. – Робби, отпусти.
Сын так впивался ей в ногу, что делал больно.
– Послушай, – сказал Оббо, – сможешь кой-какой товар на время заныкать?
– Какой ещё товар? – спросила Терри, отдирая Робби от своей ноги и хватая его за руку.
– Да пару сумок, – сказал Оббо. – Ты меня очень выручишь, Тер.
– Надолго?
– Дня на два. Вечерком заброшу. Лады?
Терри боялась думать, что скажет Кристал, если узнает.
– Ага, лады, – ответила она.
Тут она вспомнила кое-что ещё и вытащила из кармана часики Тессы.
– Сможешь толкнуть, а?
– Клёвая штука, – оценил Оббо. – На двадцатку потянут. Короче, вечерком заброшу, ага?
Терри прикинула, что часы стоят дороже, но побоялась его разозлить.
– Ага, давай, пока тогда.
Сделав пару шагов в сторону входа, Терри резко повернулась, не отпуская от себя Робби.
– Я, между прочим, в завязке, – напомнила она. – Так что не приноси…
– Всё ещё метадончиком пробавляешься? – ухмыльнулся он, поблёскивая толстыми стёклами очков. – «Беллчепел» вот-вот разгонят, так и знай. В газете написано.
– Ага. – Она съёжилась и потащила Робби ко входу в супермаркет. – Слыхала.
«Не буду я в Пэгфорд таскаться, – думала она, доставая с полки печенье. – Нашли дурочку».
Она почти привыкла, что её постоянно осуждают и ругают, что прохожие смотрят искоса, а соседи обзываются, но она не собиралась ездить в этот наглый городишко, чтобы получать всё двойной мерой да ещё как бы возвращаться каждую неделю назад во времени – туда, где обещала ей приют баба Кэт, а сама от неё отказалась. Проезжать мимо чистенькой школы, откуда ей приходили гнусные письма про Кристал: что, дескать, форма ей мала и не стирана, а поведение – неудовлетворительное. Она страшилась, что ей навстречу с Хоуп-стрит выплеснется забытая родня, передравшаяся из-за дома бабки Кэт, и боялась даже вообразить, что скажет Черил, прознав, как Терри по доброй воле якшается с чуркой, которая загубила бабулю. Это тоже пойдёт ей в минус, а родня и так от неё нос воротит.
– Им меня поганой метлой не загнать в этот Пэгфорд долбаный, – вслух забормотала Терри, потянув Робби в сторону кассы.

II

– Соберись с духом, – поддразнил Говард Моллисон в субботний полдень. – Мама скоро выложит результаты на сайте. Подождёшь, чтобы своими глазами увидеть, или сказать тебе прямо сейчас?
Майлз инстинктивно отвернулся от Саманты, напротив которой сидел за кухонной стойкой, допивая кофе. Саманта с Либби уже собирались выезжать на вокзал, чтобы отправиться в Лондон, на концерт. Крепко прижав трубку к уху, он сказал:
– Давай.
– Ты победил. С большим отрывом. Перевес над Уоллом – примерно два к одному.
Его сын заулыбался в сторону кухонной двери.
– Хорошо, – проговорил он, пытаясь унять дрожь в голосе. – Рад слышать.
– Погоди, – сказал Говард. – Тут мама хочет что-то сказать.
– Молодец, солнышко, – радостно завела Ширли. – Фантастическая новость. Я в тебя верила.
– Спасибо, мама, – сказал Майлз.
Эти два слова дали Саманте исчерпывающую информацию, но она заранее решила не язвить и не насмешничать. Футболка бой-бэнда и новенькие туфли на шпильках лежали в чемодане, причёска смотрелась бесподобно. Ей не терпелось отправиться в путь.
– Советник Моллисон, да? – спросила она, когда муж повесил трубку.
– Выходит, так, – с некоторой осторожностью подтвердил он.
– Поздравляю, – сказала она. – Значит, сегодня вечером тебя ждёт настоящий праздник. Как жаль, что меня там не будет. – В радостном предотъездном волнении она покривила душой.
Растроганный, Майлз подался вперёд и стиснул её пальцы.
На кухне появилась Либби, вся в слезах. В руке она сжимала свой мобильник.
– Что такое? – испугалась Саманта.
– Можешь позвонить маме Гарриет?
– Зачем?
– Ну пожалуйста.
– Да в чём дело, Либби?
– Она хочет с тобой поговорить, потому что… – Либби утёрла глаза и нос тыльной стороной ладони, – мы с Гарриет ужасно поругались. Позвонишь ей?
Саманта перешла с телефоном в гостиную. Эту женщину она представляла весьма смутно. Определив дочерей в частную школу-пансион, Саманта, по сути, перестала общаться с родителями их подружек.
– Вы даже не представляете, как мне неприятно, – начала мать Гарриет. – Но я обещала Гарриет с вами переговорить: пыталась сама её убедить, что Либби не нарочно уезжает без неё, а она не верит… Вы ведь знаете, они такие близкие подруги, мне просто больно видеть…
Саманта посмотрела на часы. Самое позднее через десять минут нужно было выезжать.
– …Гарриет вбила себе в голову, что у Либби есть лишний билет, но она жадничает. Я ей твержу, что это не так: вы купили билет для себя, чтобы не отпускать Либби одну, правда ведь?
– Да, естественно, – подтвердила Саманта. – Либби одна не поедет.
– Я так и знала. – В голосе собеседницы послышалось непонятное торжество. – Целиком и полностью разделяю вашу тревогу; я бы никогда не рискнула такое предлагать, не будь я уверена, что это избавит вас от множества хлопот. Но просто девочки так неразлучны… а Гарриет буквально помешалась на этой дурацкой группе… из того, что Либби сейчас сказала Гарриет по телефону, я заключила, что Либби жаждет поехать вместе с ней. Мне вполне понятно, почему вы хотите сопровождать Либби, но дело в том, что моя сестра ведёт на концерт двух своих дочек, так что присмотр за девочками обеспечен. Я могла бы подвезти Либби и Гарриет до стадиона и у входа передать с рук на руки сестре, а потом мы все вместе у неё и заночуем. Я вам гарантирую, что рядом с Либби постоянно будем находиться либо я, либо моя сестра.
– Ох… это очень любезно с вашей стороны. Но моя подруга, – у Саманты почему-то зазвенело в ушах, – нас уже ждёт, понимаете…
– Ничто не помешает вам навестить подругу… Я другое хочу сказать: вам нет нужды высиживать этот концерт, правда же, если с девочками будет кто-то из взрослых?.. А Гарриет в таком отчаянии… в страшном отчаянии… я бы ни за что не стала вмешиваться, но их дружба сейчас под угрозой… – И более прозаическим тоном: – Деньги за билет мы вам, разумеется, сразу отдадим.
Саманту загнали в угол; деваться было некуда.
– Ох, – повторила она. – Да, конечно. Я просто хотела пойти с ней…
– Им вместе будет веселей, – решительно заявила мать Гарриет. – Да и вам не придётся сгибаться в три погибели, чтобы не загораживать сцену этой мелюзге, ха-ха-ха… а сестре моей ничего не сделается – она сама от горшка два вершка.

III

Гэвину было не отвертеться от юбилея Говарда Моллисона. Вот если бы Мэри, клиентка их фирмы и вдова его лучшего друга, пригласила Гэвина остаться на ужин, тогда у него было бы моральное право не идти на банкет… Однако Мэри ничего такого не предложила. К ней нагрянули какие-то родственники, и во время беседы она проявляла странную нервозность.
«Ей перед ними неловко», – размышлял он, утешаясь её смущением, когда она провожала его к выходу.
По пути к себе в «Кузницу» он прокручивал в уме разговор с Кей.
«Я считала, он был твоим лучшим другом. Он умер считаные недели назад!»
«Да, и ради Барри я ей помогаю, – мысленно отвечал он. – Барри был бы доволен. Никто не ожидал, что так случится. Барри умер. Какие у него могут быть обиды?»
Дома он стал подбирать чистый выходной костюм, потому как в приглашении указывалось «форма одежды вечерняя», а сам тем временем представлял, как любопытный маленький Пэгфорд набросится на историю Гэвина и Мэри.
«А что такого? – рассуждал он, поражаясь собственной смелости. – Почему она должна вековать в одиночку? Всякое в жизни случается. Я ей помогал».
Ему совершенно не улыбалось тащиться на этот банкет, обещавший быть скучным и затяжным, но в душе бурлили маленькие пузырьки волнения и счастья.
В Хиллтоп-Хаусе Эндрю Прайс укладывал волосы маминым феном. Никогда ещё он не ждал ни одной дискотеки, ни одного праздника с таким нетерпением, с каким готовился к сегодняшнему мероприятию. Ему, Гайе и Сухвиндер за дополнительную плату поручили обслуживание банкета. По такому случаю Говард взял для него напрокат униформу: белую сорочку, чёрные брюки и галстук-бабочку. Он будет рядом с Гайей, причём не в качестве чернорабочего, а в качестве официанта.
Но его радостное предвкушение подогревалось ещё одним событием. Гайя порвала с легендарным Марко де Лукой. Сегодня после обеденного перерыва Эндрю застал её в слезах на заднем дворе «Медного чайника», когда выбежал перекурить.
– Ему же хуже, – бросил Эндрю, скрывая ликование.
А она шмыгнула носом и сказала:
– Спасибо тебе, Энди.
– Ишь ты, голубок малолетний, – фыркнул Саймон, когда Эндрю наконец выключил фен.
Саймон уже несколько минут подглядывал с тёмной лестничной площадки через приоткрытую дверь, как сын прихорашивался перед зеркалом. Эндрю вздрогнул, но тут же рассмеялся. Саймона резануло такое веселье.
– Ну надо же, – ухмыльнулся он, разглядывая проходящего мимо сына. – Вылитый педрила. С бантиком.
«Зато тебя, мудака, с работы турнули, и это устроил я».
Отношение Эндрю к своему поступку менялось чуть ли не ежечасно. Стыд, заслоняющий всё остальное, таял, а его место занимала скрытая гордость. Пока Эндрю на гоночном велосипеде Саймона катил по склону в город, у него под тонкой белой сорочкой, где бежали мурашки от вечерней прохлады, занималось огнём небывалое волнение. Эндрю переполняли радужные надежды. Гайя теперь свободна и беззащитна. А в Рединге живёт её отец.
Когда он подъехал к приходскому залу собраний, Ширли Моллисон в нарядном платье стояла у входа в церковь и привязывала к перилам надутые гелием золотые воздушные шары в форме гигантских пятёрок и шестёрок.
– Здравствуй, Эндрю, – заворковала она. – Велосипед подальше от входа, будь добр.
Он откатил велосипед за угол, миновав припаркованный зелёный «БМВ»-кабриолет последней спортивной модели. На обратном пути он обошёл автомобиль кругом и заглянул в шикарный салон.
– А вот и Энди!
Эндрю сразу отметил восторг и душевный подъём хозяина, под стать его собственным. Говард в необъятном, как у фокусника, бархатном пиджаке вышагивал по залу. Там было всего несколько человек: до начала банкета оставалось ещё двадцать минут. Повсюду висели голубые, белые и золотые воздушные шарики. На массивном фуршетном столе были расставлены накрытые полотняными салфетками блюда с закусками, а в торце зала престарелый диск-жокей настраивал оборудование.
– Энди, ступай помоги Морин.
Морин в своём нелепом наряде, залитая потоком верхнего света, расставляла бокалы на одном конце длинного стола.
– Какой красавец! – проскрипела она.
Кургузое сверкающее платье в облипку подчёркивало все контуры её костлявого туловища, на котором в самых неожиданных местах чудом сохранились жировые подушечки и складки, выпиравшие сквозь беспощадную ткань. Откуда-то вдруг донеслось знакомое «приветик»: у коробки с тарелками на корточках сидела Гайя.
– Вынимай из коробок бокалы, Энди, и ставь сюда, – распорядилась Морин. – Здесь у нас будет бар.
Эндрю принялся за дело. Пока он распаковывал стекло, к нему подошла незнакомая женщина с несколькими бутылками шампанского в руках.
– Надо в холодильник положить, если тут есть.
У неё был прямой, как у Говарда, нос, большие, как у Говарда, голубые глаза и его же вьющиеся светлые волосы, но если в его чертах сквозило что-то женственное, смягчённое жировыми отложениями, то его дочь – а это, безусловно, была его дочь – оказалась пусть не красавицей, но крепко сбитой особой с низкими бровями и раздвоенным подбородком. Она пришла в брюках и шёлковой рубахе с расстёгнутым воротом. Сгрузив бутылки на стол, она тотчас же отвернулась. По её одежде и манере держаться Эндрю заключил, что это и есть владелица зелёной «бэхи», припаркованной за углом.
– Это Патриция, – шепнула ему на ухо Гайя, отчего у Эндрю по всему телу словно пробежал электрический разряд. – Дочка Говарда.
– Я так и подумал, – ответил он, но его внимание было поглощено другим: отвинтив крышечку с водочной бутылки, Гайя наполняла бокал.
У него на глазах она заглотила водку и лишь слегка поёжилась. Не успела она закрыть бутылку, как рядом с ними оказалась Морин, которая принесла ведёрко со льдом.
– Ну и видок, – бросила ей вслед Гайя, дохнув на Эндрю спиртом. – Вот прошмондовка старая.
Он засмеялся, но тут же осёкся, потому что откуда-то сбоку появилась Ширли, сияя кошачьей улыбкой.
– А где же мисс Джаванда – ещё не прибыла? – осведомилась она.
– Уже едет, она мне сейчас эсэмэску кинула, – ответила Гайя.
Ширли не особенно интересовало местонахождение Сухвиндер. Она подслушала, о чём говорили Эндрю с Гайей, и у неё тут же поднялось настроение, подпорченное самодовольством Морин, щеголявшей в «вечернем туалете». Достойно пробить броню такого тупого, такого ложного тщеславия было непросто, но Ширли, направляясь к диджею, уже планировала, что скажет Говарду при первом удобном случае.
«К сожалению, молодежь… мягко говоря… посмеивалась над Морин… Какая жалость, что она нацепила это платье… Невыносимо видеть её позор».
Но и причин для радости было немало, напомнила себе Ширли, чтобы взбодриться. Они с Говардом и Майлзом будут теперь все вместе заседать в совете – это же чудесно, просто чудесно.
Она убедилась, что диджей помнит, какая у Говарда любимая песня: «Зелёная трава у дома» в исполнении Тома Джонса, а потом обвела глазами весь зал, проверяя, не осталось ли ещё каких-нибудь мелких дел, но вместо этого взгляд выхватил причину её неполной, вопреки ожиданиям, удовлетворённости развитием событий.
Патриция стояла в гордом одиночестве, изучая прибитый к стене герб Пэгфорда и даже не пытаясь завязать с кем-нибудь беседу. Ширли подумала, что дочери не помешало бы иногда надевать юбку; спасибо хоть приехала одна. А то Ширли опасалась, что в «БМВ» окажется ещё некто; в общем, отсутствие было гораздо лучше присутствия.
Не полагается испытывать антипатию к родным детям; их полагается любить, несмотря ни на что, даже если они не таковы, как нам хочется, даже если мы, видя им подобных, спешим перейти на другую сторону улицы. Говард придерживался широких взглядов и, более того, позволял себе шутить на эту тему – разумеется, беззлобно – за спиной у Патриции. Ширли не могла подняться до таких высот беспристрастности. Сейчас она сочла за лучшее подойти к Патриции в смутной, подсознательной надежде нейтрализовать своим видом, своим образцовым платьем, своим поведением ту странность, которую, к её ужасу, мог учуять в её дочери первый встречный.
– Выпьешь чего-нибудь, доченька?
– Не сейчас. – Патриция всё ещё разглядывала пэгфордский герб. – Вчера злоупотребила. Не знаю, как за руль села. Ходили с Мелли в ресторан, на её корпоратив.
Туманно улыбаясь, Ширли тоже воздела глаза к гербу.
– Мелли поживает прекрасно. Спасибо, что спросила, – процедила Патриция.
– Ну и хорошо, – ответила Ширли.
– Приглашение – обалдеть, – сказала Патриция. – «Пат и гость».
– Пойми, доченька, это общепринятая формула обращения к людям, не состоящим в браке…
– А, так это ты из справочника содрала? Немудрено, что Мелли дома осталась, если в приглашении даже имя её не прописано; она мне вчера такую истерику закатила – и вот, как видишь, торчу тут одна. Довольна?
Патриция неспешно двинулась в сторону бара, оставив позади ошеломлённую мать. В гневе Патриция бывала страшна с раннего детства.
– Опаздываете, мисс Джаванда! – окликнула Ширли, взяв себя в руки при виде взволнованной Сухвиндер.
По мнению Ширли, девчонка проявила определённую наглость, явившись к ним после скандала, устроенного Говарду её мамашей в этом самом зале. Она проследила, чтобы Сухвиндер присоединилась к Эндрю и Гайе, а сама подумала, что надо бы посоветовать Говарду отказаться от услуг такой официантки. Девочка медлительна, да ещё страдает экземой, которую прячет под футболкой с длинными рукавами; Ширли решила зайти на свой любимый медицинский сайт и проверить, не заразно ли это.
Ровно в восемь начали прибывать гости. Гайя в маленьком чёрном платье с кружевным фартучком, стоя подле хозяина, выполняла роль гардеробщицы: Говарду нравилось при всех называть её по имени и загружать поручениями. Но верхней одежды оказалось слишком много, и в помощь Гайе призвали Эндрю.
– Стащи бутылку, – приказала ему Гайя, когда они в крошечной гардеробной развешивали по три-четыре пальто на одни плечики, – и заныкай на кухне. Будем по очереди прикладываться.
– О’кей, – оживился Эндрю.
– Гэвин! – вскричал Говард, завидев делового партнёра своего сына: тот пришёл один, да ещё с опозданием на полчаса.
– А где же Кей, Гэвин? – поспешила к нему Ширли, чтобы опередить Морин, которая под прикрытием фуршетного стола переобувалась в блескучие туфли на шпильках.
– Она, к сожалению, занята, – ответил Гэвин – и в ужасе столкнулся лицом к лицу с Гайей, стоявшей наготове, чтобы принять у него пальто.
– Мама ничем не занята, – сказала Гайя чистым, звонким голоском. – Это Гэвин её бортанул, правда, Гэв?
Говард как ни в чём не бывало похлопал Гэвина по плечу и прогремел:
– Рад тебя видеть, проходи, возьми себе чего-нибудь выпить.
Ширли хранила непроницаемость, но острота момента притупилась не сразу, и других припозднившихся гостей она приветствовала слегка рассеянно и мечтательно. Когда Морин в своём кошмарном наряде приковыляла ко входу, чтобы вместе с ними встречать гостей, Ширли с огромным удовольствием сообщила ей на ухо:
– Тут сейчас была весьма пикантная сценка. Весьма пикантная. Гэвин и мамаша Гайи… Боже мой… Кто мог знать…
– Что такое? В чём дело?
Но Ширли только покачала головой, смакуя тонкое наслаждение от неудовлетворённого любопытства Морин, и распахнула объятия, потому что в зал входили Майлз, Саманта и Лекси.
– А вот и он! Советник Майлз Моллисон!
Саманта будто бы откуда-то издалека наблюдала, как Ширли обнимает Майлза. Она так внезапно рухнула с вершин счастья и предвкушения в бездну досады и расстройства, что мысли её превратились в белый шум, сквозь который нелегко было пробиться во внешний мир.
(Майлз сказал ей:
– Так это же замечательно! Сможешь пойти к папе на банкет – ты ведь сама жалела, что…
– Да, – ответила она, – я помню. В самом деле замечательно, правда?
Но когда она влезла в джинсы и футболку бой-бэнда, о которых грезила всю неделю, ему стало дурно.
– Мы же идём на юбилей.
– Майлз, мы идём в пэгфордский зал собраний.
– Никто не спорит, но в приглашении сказано…
– Я пойду так.)
– Привет, Сэмми, – сказал Говард. – Шикарно выглядишь. Не иначе как целый день наряжалась.
Но его объятия не стали менее пылкими, а рука привычно погладила её обтянутую джинсами ягодицу.
Одарив Ширли холодной, сдержанной улыбкой, Саманта направилась мимо неё к бару. Стервозный внутренний голосок нашёптывал: «А чего ты, собственно, ждала от концерта? Какой в нём толк? На что ты рассчитывала? Ни на что. На минутную забаву».
Сильные молодые руки, смех, желанная отдушина; мужские ладони на чудом постройневшей талии, пряный вкус нового и неизведанного – все эти мечты в одночасье лишились крыльев и рухнули на землю…
«Хотела одним глазком увидеть».
– Классно выглядишь, Сэмми.
– А, привет, Пат.
Золовку она не видела больше года.
«Пат, в этой семейке ты мне милее всех».
Майлз присоединился к ним и чмокнул сестру.
– Как поживаешь? Как Мел? Она приехала?
– Нет, не захотела, – ответила Патриция. Она потягивала шампанское с таким выражением, будто пила уксус. – В приглашении нас с ней назвали «Пат и гость…». Такую истерику мне закатила. Мамочка наша постаралась.
– Да брось ты, Пат, – улыбнулся Майлз.
– Какое, к чёрту, «брось»? – С неистовым азартом Саманта ринулась в атаку. – Это ужасное хамство по отношению к партнёрше твоей сестры, ты всё понимаешь, Майлз. Я считаю, твоей матери неплохо бы поучиться вежливости.
За прошедший год он ещё больше растолстел. Шея выпирала из ворота рубашки. Дыхание быстро становилось несвежим. Он перенял у отца манеру раскачиваться на носках. В порыве физического отвращения Саманта отошла к фуршетному столу, где Эндрю и Сухвиндер только успевали наполнять и подавать бокалы.
– Джин есть? – спросила она. – Мне двойной.
Эндрю она вспомнила не сразу. Наливая ей спиртное, он старался не пялиться на обтянутый футболкой бюст, но с таким же успехом можно было не жмуриться, глядя на солнце.
– Нравится? – спросила Саманта, осушив полбокала джина с тоником.
Эндрю залился краской и совсем растерялся. К его ужасу, она развязно хохотнула:
– Я про бой-бэнд спрашиваю. А ты о чём подумал?
– Да, я… да, я о них слышал. Но это… не совсем моё.
– Вот как? – Она залпом выпила до дна. – Повторим.
Только теперь до неё дошло: это же тот неприметный парнишка из кафе. В форме официанта он выглядел старше. А может, поднакачался за две недели, пока таскал ящики вверх-вниз.
– Кого я вижу! – Саманта заметила удаляющуюся от неё фигуру. – Гэвин. Пэгфордский зануда номер два. После моего мужа, естественно.
Довольная собой, она устремилась вдогонку с полным бокалом в руке; спиртное пошло отлично – и бодрило, и успокаивало. Отходя, она думала: «Запал на сиськи; посмотрим, что он про мою задницу скажет».
Заметив наступление Саманты, Гэвин решил себя обезопасить беседой с кем-нибудь из присутствующих – с кем угодно; ближе всех оказался Говард в окружении небольшой кучки гостей, куда и внедрился Гэвин.
– И я рискнул, – говорил юбиляр трём своим знакомым, размахивая сигарой и роняя пепел на бархатный пиджак. – Рискнул – и засучил рукава. Вот и всё. Никакого чуда. Мне с неба ничего не… о, вот и Сэмми. Кто эти юноши, Саманта?
Предоставив четвёрке стариков изучать вздыбленный её грудями бой-бэнд, Саманта обратилась к Гэвину:
– Салют. – Она склонилась вперёд для поцелуя, не оставив ему выбора. – А Кей не пришла?
– Нет, – коротко ответил Гэвин.
– Мы тут говорим о бизнесе, Сэмми, – радостно известил её Говард, и Саманта вспомнила свой бутик, приказавший долго жить. – Я проявил деловую хватку, – продолжил он всё ту же тему. – Вот и всё. Что ещё нужно? Деловая хватка. – Необъятный, шарообразный, он, как бархатное солнце, лучился гордостью и довольством. Нотки его голоса уже смягчились и сгладились от коньяка. – Я пошёл на риск. Мог бы потерять всё.
– Ну, допустим, это ваша мама могла бы потерять всё, – уточнила Саманта. – Разве Хильда не заложила дом, чтобы покрыть половину первого взноса за магазин?
Во взгляде Говарда она заметила вспыхнувшую искру, но улыбка его не померкла.
– Значит, честь и хвала моей матушке, – сказал он, – которая трудилась и отказывала себе во всём, чтобы поставить на ноги сына. А я приумножаю то, что получил, и возвращаю в семью… оплачиваю внучкам учёбу в «Святой Анне»… долг платежом красен, верно я говорю, Сэмми?
Она могла бы ожидать подобной отповеди от Ширли, но не от Говарда. Все осушили бокалы, и Саманта даже не попыталась остановить Гэвина, когда тот отошёл в сторону.
У Гэвина была одна мысль: как бы незаметно смыться. Он и так дёргался, а в этом гвалте просто терял рассудок.
С той минуты, когда он столкнулся у входа с Гайей, его не покидала жуткая мысль. Что, если Кей обо всём рассказала дочери? Что, если Гайя знает о его любви к Мэри Фейрбразер и раззвонит всему городу? От озлобленной шестнадцатилетней девчонки всего можно ожидать.
Меньше всего ему хотелось, чтобы по городу поползли слухи, пока он сам не объяснился с Мэри. Он планировал выждать ещё несколько месяцев, а то и год… пусть бы миновала годовщина смерти Барри… а там, лелея крошечные ростки доверия и привязанности, которые уже проклюнулись и обещали в скором времени открыть ей неизбежность её собственных чувств, как уже произошло с ним, он мог бы…
– Ты ничего не пьёшь, Гэв! – заметил Майлз. – Это надо срочно исправить!
Он решительно повёл своего делового партнёра к столу с напитками, где всучил ему пиво, а сам без умолку балагурил и, как отец, лучился счастьем и гордостью.
– Ты в курсе, что я победил на выборах?
Гэвин впервые слышал, но не решился изобразить удивление.
– Конечно в курсе. Поздравляю.
– Как там Мэри? – с воодушевлением спросил Майлз; сегодня все горожане были у него в друзьях, потому что они его избрали. – Держится?
– Вроде да…
– Я слышал, она переезжает в Ливерпуль. Может, оно и к лучшему.
– Как? – изумился Гэвин.
– Морин сегодня утром на хвосте принесла. Если ничего не путаю, сестра зовёт её и детей. У Мэри в Ливер…
– Она там родилась.
– Мне кажется, в Пэгфорде они поселились по настоянию Барри. Думаю, без него Мэри не захочет здесь оставаться.
Гайя следила за Гэвином через неплотно прикрытую кухонную дверь. В руке у неё был пластиковый стаканчик, в который Эндрю плеснул унесённой с банкета водки.
– Вот гад! – кипятилась она. – Жили бы мы себе в Хэкни, если б он не запудрил маме мозги. Она такая дурёха. Спросила бы меня, я сразу поняла: у него одно на уме. Он ни разу её никуда не пригласил. Ему лишь бы потрахаться – и пулей в дверь.
Эндрю, который раскладывал на подносе сэндвичи, не верил своим ушам: неужели она произносит такие слова? В его фантазиях таинственная Гайя была сексуально изощрённой и авантюрной девственницей. А чем занималась – или не занималась – настоящая Гайя с Марко де Лукой, он предпочитал не думать. Но из её суждений следовало, что она знает, как ведут себя мужчины после секса и что у них на уме…
– Хлебни. – Когда Эндрю с подносом подошёл к дверям, Гайя поднесла ему к губам свой стаканчик, и он отпил чуть-чуть водки.
Похихикав, она придержала дверь и сказала ему вслед:
– Уболтай Винду – пусть забежит выпить!
В зале было многолюдно и шумно. Эндрю опустил на стол поднос со свежими сэндвичами, но интереса к закускам у гостей поубавилось; Сухвиндер едва успевала разливать спиртное, и многие из присутствующих сами брались за бутылки.
– Тебя Гайя на кухню зовёт, – сказал Эндрю, становясь на её место.
Изображать из себя бармена он не стал, а просто наполнил все имеющиеся бокалы и предоставил гостям делать свой выбор.
– Ну здравствуй, Арахис, – бросила Лекси Моллисон. – Шампанского нальёшь?
Они вместе ходили в «Сент-Томас», но уже много лет не виделись. За время учёбы в «Сент-Энн» у неё даже изменился выговор. Эндрю ненавидел кличку Арахис.
– Перед тобой. – Он указал пальцем.
– Лекси, не вздумай пить. – Из толпы вынырнула Саманта. – Я запрещаю.
– А дедушка сказал…
– Слышать ничего не хочу.
– Почему всем…
– Кому сказано: нет!
Лекси затопала прочь. На радостях Эндрю улыбнулся Саманте и с удивлением отметил, что та в ответ просияла.
– Ты тоже с родителями пререкаешься?
– А как же, – ответил он, и Саманта рассмеялась.
Бюст у неё был просто необъятный.
– Леди и джентльмены! – загремел усиленный микрофоном рёв Говарда, и все умолкли. – Разрешите сказать несколько слов. Многие из вас, наверное, слышали, что мой сын Майлз избран в местный совет Пэгфорда!
Под жидкие аплодисменты Майлз поднял над головой бокал. Каково же было изумление Эндрю, когда Саманта вполголоса, но совершенно отчётливо бросила:
– Ура-ура, в заду дыра.
Напитков пока никто не требовал. Эндрю ускользнул на кухню. Гайя и Сухвиндер, смеясь, выпивали, а завидев Эндрю, в один голос воскликнули:
– Энди!
Он тоже расхохотался:
– Обе напились, что ли?
– Да, – сказала Гайя.
– Нет, – сказала Сухвиндер. – Она одна напилась.
– Плевать, – сказала Гайя. – Моллисон, если хочет, пусть меня увольняет. Я могу больше не копить на билет до Хэкни.
– Он тебя не уволит, – сказал Эндрю, пригубив водку. – Ты у него любимица.
– Да уж, – протянула Гайя. – Старый потаскун.
И они втроём опять посмеялись.
Сквозь застеклённую дверь раздался микрофонный скрежет Морин:
– Просим, Говард! Иди сюда… дуэт по случаю твоего юбилея! Давай… Леди и джентльмены, любимая песня Говарда!
Подростки в притворном ужасе переглянулись. Гайя, споткнувшись, подалась вперёд, захихикала и распахнула дверь. Загремели первые аккорды «Зелёной травы у дома», и бас Говарда в сопровождении скрипучего альта Морин вывел: