Транснациональные идентичности

В 1996 году Ральф Нейдер обратился с открытым письмом к руководителям сотни крупнейших американских корпораций, указывая, сколь значительные налоговые послабления и прочие благодеяния (по оценке Института Като, в денежном выражении последние составляли 65 миллиардов долларов в год) они получают от федерального правительства, и предлагая им выказать поддержку стране, " их вскормившей и воспитавшей, взрастившей и защищавшей", посредством несложной процедуры; директорам, по мнению Нейдера, следовало открыть ежегодные собрания акционеров клятвой американскому флагу и республике, которую он символизирует. С одобрением к этой инициативе отнеслась одна-единственная компания -- Федеральная торговая система; половина не отреагировала на обращение либо отвергла его как не имеющее отношения к реальности. Представитель компании " Форд" четко обозначил позицию корпораций: " Будучи компанией многонациональной... " Форд" в определенном смысле является австралийской фирмой в Австралии, английской фирмой в Соединенном Королевстве, немецкой фирмой в Германии". Представитель компании " Aetna" назвал инициативу Нейдера " противоречащей принципам, на которых зиждется наша демократия". Представитель " Моторолы" осудил " политическую и националистическую подоплеку" этого предложения. Представитель " Price Costco" задался вопросом, что корпорациям предложат

дальше -- личные клятвы верности? А один из руководителей концерна " Кимберли--Кларк" заметил, что инициатива Нейдера приводит на ум " недоброй памяти 1950-е" ⁷.

Несомненно, столь резкая реакция лидеров корпоративной Америки отчасти объясняется тем, что Нейдер преследовал их много лет и они не смогли удержаться от возможности заклеймить его как " Джо Маккарти наших дней". Однако они далеко не одиноки в своем стремлении дистанцироваться от национальной идентичности; схожее стремление проявляет значительная часть элиты. Интеллектуалы, выдающиеся ученые нападают на " национальную гордость", называют ее " морально опасной", призывают " искоренить зло национальной идентичности" и утверждают, что американским студентам " отвратительно сознавать свою принадлежность к гражданам Соединенных Штатов" ⁸.

Подобные заявления лишний раз показывают, какой степени достигла " денационализация" среди американской элиты, среди бизнесменов, финансистов, интеллектуалов, " синих воротничков" и даже государственных чиновников; какому натиску подвергается национальная идентичность со стороны транснациональных и космополитических идентичностей. Широкая публика, впрочем, не разделяет этой идеологии, а потому пропасть между американским народом и его транснациональной элитой, контролирующей силу, богатство и знание, становится все шире.

11 сентября радикально изменило отношение элиты к собственной стране, и звездно-полосатый флаг вновь гордо взмыл к небесам. Останется ли он на верху флагштока? Вернемся на Чарльз-стрит: из семнадцати флагов к ноябрю осталось одиннадцать, к декабрю -- девять, к январю -- семь, к марту -- пять; в го-

довщину нападения террористов этих флагов было всего четыре -- вчетверо больше, чем до 11 сентября, но и вчетверо меньше, чем сразу после этой даты. Какой вывод отсюда можно сделать? Что нормально -- то, что происходило до 11 сентября, или сразу после него, или значительно позднее? Неужели Америке в целом, как Рэйчел Ньюман, необходим Усама Бен Ладен, чтобы осознать: мы -- американцы? Если не последует новых разрушительных атак, неужели мы вернемся к декадентствующему американизму 1990-х? Или все-таки обретем возрожденную национальную идентичность, которая не зависит от смертельных угроз из-за рубежа и которая обеспечит нам единство, казавшееся недостижимым в последние десятилетия двадцатого века?