Сцена 3

Сцена повторяет первую. Утро. Двор.

Из Дома выходят Менестрель с Дочкой, Менестрель вновь пьет из бутыли. Затем с Дочкой уходит на Улицу.

Из Дома выходит Пьяница, ищет бутыль, где ставил.

Пьяница: Вот люди добрые! Сам не допьёшь, так помогут… (заглядывает под скамью, находит бутыль): Ах, нет, померещилось! (Садится на скамью, держа в руках бутыль, рассуждает вслух):

Что жена там говорила?

Дочку замуж выдавать?

Только в нашей-то деревне

Жениха ей не сыскать!

Кто ж на красоту такую

Тут позариться посмеет?

Надо крепко поразмыслить:

Дай, хлебну немного эля.

Пьяница прикладывается к бутыли, с Улицы заходит Монах.

Монах (торжественным и громким голосом): Сказано ведь в Писании: «bibens est gaudium… Невоздержанность в питии есть прямая дорога к грехопадению»! А еще сказано: «ignis est calefaciens… Если соблазняет тебя кувшин твой, лучше отдать его на поругание, чем войти с ним в геенну огненную»!.. (выжидающе смотрит на Пьяницу)

Пьяница: Аминь. А глотку-то, отче, вы здоровы надсаживать. Как бы не надорвали ненароком.

Монах (нормальным голосом и поучительно): Хвороба есть милость Господня, дабы усмирялась плоть греховна, и ведет к покаянию.

Пьяница: Ну, дай вам Бог смирения, святой отец (делает глоток).

Монах продолжает стоять у изгороди, пристально смотря на Пьяницу.

Пьяница беззаботно смотрит в ответ на Монаха. Пауза.

Пьяница: Так с чем пожаловали, отче, в края наши?

Монах (торжественно-тихо): Братия наша несет народу свет Истины и блага Царствия Небесного, питаясь лишь дарами, что ниспошлет нам Бог всемогущий. Ибо, как сказано в Писании: «Venit… Vidit… Просите – и дано будет вам»...

Пьяница (оживленно): Эт-точно! Я как-то попросил у барона в долг, так он мне и дал в морду раз!..

Монах (подхватывает тему радостно): Скупость нынче – грех повсеместный. То признак упадка времен, ибо близится гнев Господен и час Суда. А ведь сказано в Писании: «Minor non adaequabitur plus… Разве не вдова ли положила больше, ибо от бедности своей?». И глаголил Христос вдове сей: «Иди с миром и нынче же будешь в раю, со мной». Только нынче не хотят люди богоугодные дела творить.

Подмигивает Пьянице, делая легкий жест, намекающий на деньги. Пьяница делает вид, что не заметил.

Пьяница: И не говорите, отче. Вот, на прошлой неделе тоже монах один проходил, жаловался, что в деревне нашей ни одного шиллинга не получил. Так и ушёл восвояси…

Монах (со скорбным видом): Но вы-то, наверное, как человек богобоязненный, утешили страждущего?

Пьяница: Утешил, отче, конечно, утешил. Сказал, что в соседней деревне обязательно подадут.

Монах (переменив позу): Слышал я, непотребство в округе творится… (выжидающе смотрит на Пьяницу)

Пьяница: Может, и творится, (с намеком) да я свой нос в чужие дела не сую. Непотребств всяких не знаю.

Монах (постепенно распаляясь): Это похвально, это богоугодно. Да только сказано в Писании «Satan… Pater mi… Сатана – отец лжи»! Оглянуться не успеешь – а уже согрешивши. Особенно в ночи, после возлияний, подумаешь иной раз жену потискать, а и забудешь про пост. Ох, не дремлют силы сатанинские, не дремлют! Рыскают, аки волки, алкают душ христианских…

Пьяница (задумчиво): Эт-точно, завсегда по ночам шастают…

Монах (перебивает радостно): Да и во двор заглядывают!

Пьяница (крестится): Не, Бог миловал, больше всё по развалинам разгуливают.

Монах (внезапно успокаивается): Ну, благослови Вас Господь. Так нет ли грехов на Вас? Я бы исповедовал, епитимью наложил, отпустил бы… всего за шиллинг.

Пьяница: Увы, мне, увы. Ни грехов, ни шиллингов нет. Оно, ведь, как – шиллинг без греха не заработаешь. А коли не грешить, так и Господь прокормит… (многозначительно смотрит на монаха) Как в Святом писании сказано.

Монах: Ну, Господь с вами, а я пойду, пожалуй. (В сторону) Скряга.

Пьяница: И вам Бог в помощь.

Монах уходит в Улицу, Пьяница – в Дом.