Общественное развитие и депривация

Было бы ошибочным предполагать — и все же это приходится часто слышать — что депривация представляет зло, выпавшее на долю детей современности и что золотой, идиллический век прошлого ничего подобного не знал. Каждый реалистичный взгляд на прошлое может убедить нас в том, насколько жизнь детей прошлых поколений стояла далеко от идеального состояния. Лишь истоки и формы депривации здесь явно были иными.

Несомненно, нелегкое дело показать социально-культурную историю денривированных детей. Попытка, излагаемая здесь, неизбежно явится предварительной, неполной и неточной. Основу нашего рассмотрения представляет анализ содержания культурных моделей воспитательного обращения с детьми, приводимых в книгах, которые были изданы на чешском языке (оригинальные и переводные труды) за 1850—1962 гг. и предназначались для родителей. Речь идет о 78 книгах, приведенных в списке Университетской библиотеки в Праге. Мы должны, конечно, подчеркнуть, что изменения культурных моделей, выведенных из научно-популярной литературы, отражают, вероятно, лишь развитие в определенных слоях населения и не должны во всех направлениях отождествляться с переменами моделей, соответствующих действительным позициям широкой родительской популяции. Понятно, что общественное и культурное развитие отдельных европейских стран протекало несколько отлично в зависимости от многих экономических, социальных и политических факторов. Для нашего рассмотрения будет очевидно достаточным, если мы постараемся выявить основные тенденции, которые, по-видимому, повсюду являются сходными, хотя кое-где иногда и со сдвигом во времени и более или менее выраженным характером.

1. Европейское общество прошло через длительное и сложное развитие, оказавшее свое воздействие на начало рассматриваемого нами периода (с 1850 г.). Историки, изучавшие развитие культуры до этого периода (в частности, Ф. Ариес, 1960, 1962 гг., которого мы здесь будем придерживаться), показали, что средневековье приблизительно до 16 века имело существенно иное представление о детстве. Несколько самых первых лет жизни ребенок, очевидно, проводил в тесном общении со своей матерью или другой женщиной, удовлетворявшей все его потребности и предоставлявшей ему почти неограниченную свободу. Само выживание ребенка зависело, вероятно, от такой непосредственной материнской заботы. Как только ребенок был отнят от груди и как только он переставал быть зависимым от непосредственного физического ухода матери, кормилицы или няньки (т. е. в возрасте около 5 — 7 лет), он становился «маленьким взрослым» и переставал принадлежать своим родителям. Ребенок переходил из семьи в свою общественную группу, начинал принимать рабочие задания, одевался и развлекался одинаковым образом со взрослыми и вместе с ними. Дети смешивались со взрослыми на деревенских площадях, в трактирах, в военных лагерях, при работе. Начиная с этого времени, у ребенка возникают узкие эмоциональные связи с людьми помимо его собственной семьи, с членами группы, к которой он относится и с которой он в совершенстве идентифицируется, ценности и нормы которой им принимаются абсолютно. Нередко ребенок больше льнул к своему господину, у которого он находился на службе, чем к матери и к отцу, причем со своим господином он был связан солидарностью на жизнь и на смерть. Его жизнь была, конечно, суровой, по его эмоциональные связи были многочисленными и интенсивными.

Семья не являлась в такой мере источником эмоциональных связей и не являлась также местом последующего воспитания (на воспитание ребенок поступал часто как ученик, слуга или паж в другие семьи). Семья являлась скорее, инструментом собственнического владения предметами и людьми, естественным местом производства и охватывала целую группу родственников и слуг. Впрочем и государство — все организованное общество — понималось как целое, состоящее иерархически из таких патриархальных, институциональных семей.

При таких условиях депривированным ребенком являлся, очевидно, такой ребенок, который в раннем возрасте был лишен защиты, физической и аффективной заботы, необходимой для выживания — это был ребенок покинутый, оставленный, от которого отреклись. Это мог быть также ребенок, которого из-за его поведения, болезни или неспособности исключили из совокупности, которого отвергли. Такой ребенок был при подобных тяжелых обстоятельствах осужден, конечно, на жалкое прозябание, чаще же всего на смерть, если случайно он не превращался в объект милосердной охраны. Именно из этих побуждений создаются первые учреждения социальной охраны в средневековых монастырях. На размеры игнорирования возрастных периодов указывает тот факт, что эти учреждения предназначались одинаково как для покинутых и найденных детей, так и для больных и старых лиц.

2. С 16 или 17 столетия вплоть до половины 19 столетия в Европе происходит резкое изменение семьи, а тем самым изменение положения детей в обществе. Семья теряет постепенно свое значение как место производства и как образование, передающее имя, привилегии и собственность. Как подчеркивает Ф. Ариес, в это время в представлениях великих моралистов и педагогов возникает действительное понимание детства как своеобразного жизненного периода, причем, с одной стороны, внутри семьи, с другой же стороны, помимо нее.

Родители начинают больше ласкать детей, они начинают видеть в ребенке существо с милой наивностью, склонное к играм, существо занимательное; они играют с ребенком, резвятся и лепечут вместе с ним, целуют его, рассказывают сказки, радуются вместе с ним и утешают его в случае боли. Одновременно начинает, однако, появляться мысль, что ребенок нуждается не только в нежности, но прежде всего, в моральной заботе, а для этого необходима последовательная дисциплина. Детей следует вести от их несовершенства и незнания к нравственному совершенству и к мудрости. Средством для этого становится школа, которая перестает быть местом лишь подготовки к духовной профессии; школа все больше сосредоточивается на воспитании детей, которых она замыкает в строгую дисциплинарную систему.

Рис. Анализ популярных книг о воспитании детей в семье, изданных за последние 100 лет, предоставил возможность установить сдвиги в наиболее подчеркиваемых ценностях: постоянное понижение морализующей оценки характера ребенка, возрастание акцента, делаемого на продуктивности, успеваемости и жизненной выносливости ребенка вплоть до второй четверти нашего столетия и, наконец, явное возрастание подчеркивания связей между людьми за последние 10—20 лет.

Грубый образ жизни средневековых учеников, у которых нищенствование, бродяжничество и кражи являлись естественными средствами их пропитания, постепенно вытеснялся строгой дисциплиной закрытых школ-интернатов. Новая модель любовного воспитания в семье и строгой дисциплины в школе, которой семья ныне отдает ребенка на попечение вместо ученичества, приносит с собой и новый идеал воспитательной цели в представлении нравственного и пристойного ребенка. Данная модель находит свое применение сначала в среднем слое населения, тогда как в низших слоях сохраняются старые способы намного дольше, хотя величайший педагог того времени Я. А. Коменский прокламирует требование воспитания для всех, для мальчиков и девочек, для богатых и бедных. Сам Коменский создает современную систему воспитания от дошкольного возраста вплоть до университета.

При этих обстоятельствах в человеческом развитии наибольшая угроза нависала над ребенком, который претерпевал лишения из-за недостатка любви в семье и, прежде всего, от недостатка дисциплины (являющейся средством также духовного роста), следовательно над ребенком, который сохранил прежние проявления грубости, бесстыдства и безнравственности. Тип ученика-бродяги (vagabund), который собирает подаяния и занимается кражами, распевает песни на улицах и в трактирах, дерется и устраивает буйства, принимает участие во всевозможных бесчинствах при различных торжествах, т. е. тип поведения ученика, которое ранее не только переносилось, но даже в целом принималось, ныне все больше близится к уровню неприемлемого. Типом депривированного ребенка становится таким образом (помимо ребенка, физически покинутого) ребенок, покинутый морально — ребенок без дисциплины и морального руководства обществом в целом.

3. Оба понимания детства — одно, подчеркивающее потребность любви (особенно в семье), второе, делающее ударение на потребности моральной дисциплины (применяемое особенно в школе) — как бы объединились в единой модели воспитания ребенка, типичной для второй половины 19 столетия (являющейся первым периодом в изучаемом нами отрезке времени).

Аффективно теплое отношение, занимаемое к ребенку, и одновременно, строжайшая дисциплина становятся ныне условиями правильного воспитания в семье (см. рис.), где мать, как правило, предоставляет ребенку любовь, а отец обеспечивает своим авторитетом требуемую дисциплину. Теперь дети и взрослые удовлетворяют свои эмоциональные потребности прежде всего в семье, их радость — это интимные семейные взаимоотношения, тогда как отношения к людям вне семьи эмоционально становятся все более нейтральными. Прежде всего именно в семье ребенок теперь приобретает основы моральной дисциплины, причем с самого раннего детства. Базу морального воспитания представляет ясная иерархия авторитета в семье, являющейся пока сравнительно широкой, так как она все еще охватывает многие родственные связи. Родители чем дальше, тем больше чувствуют свою ответственность за воспитание детей, за их поведение и за их подготовку к профессии — поэтому количество детей в высших слоях начинает ограничиваться. Эмоциональное значение ребенка для родителей чрезвычайно возрастает, причем так же, как возросло эмоциональное значение матери для ребенка. В это время зарождается идея ничем не возместимой «материнской любви».

При таких обстоятельствах является понятным, что главный источник угрозы для ребенка — это недостаток любви и авторитета в данной новой семье: ребенок — сирота, ребенок — пасынок, растущий без материнской любви и отцовского авторитета, это ныне тип наиболее депривированного ребенка. Смерть матери для ребенка является таким же несчастьем, как смерть ребенка для матери, тогда как прежде ни то, ни другое не представляло особой трагедии, являясь, скорее, обычной составной частью жизни. Сиротские дома — особые учреждения для спасения таких детей, которым в противном случае угрожала страдальческая судьба детей, находящихся на попечении «общины» — хотя и учреждались ранее, однако в это время их забота расширяется, углубляется и становится более длительной, охватывая также потребности уже детей школьного возраста; появляются учреждения для одиноких матерей; расширяется, оплачивается опекунская забота; начинает организовываться социальная помощь; широко развивается деятельность женских обществ с благотворительной направленностью.

4. Начало нашего столетия (второй период нашего анализа — (годы 1900 — 1920); здесь сохраняется еще сходная с предшествующим периодом модель воспитания: подчеркнуто положительное эмоциональное отношение к ребенку ослабляется, однако, противодействием по-новому подчеркиваемой в воспитании разумности. Одновременно происходит также и медленное падение авторитарно вынуждаемой дисциплины. От детей следует требовать послушания скорее «сознательного», чем «слепого». Таким образом, отвергается как «слепая любовь», так и «дрессировка деспотов». Семья в это время освобождается от пут патриархальной иерархии, она становится более либеральной и демократизируется. Вводится равноправие и образование для женщин, так же как большее уважение к личности и самобытности ребенка — требуется «уважение к ребенку и понимание его души».

Наибольший источник депривации, таким образом, и в данное время усматривается в семейной депривации, однако дело касается уже не сиротства, но и запущенной родителями нравственной заботы, которые сами недостаточно образованы, нравственны, гуманны. Нравственно запущенный ребенок (скорее, чем полностью покинутый ребенок) находится в данное время в центре внимания: это ребенок из семей, которые не выполняют ни своей общественной, ни воспитательной функций, преобладающим образом из семей, оттесненных новейшей промышленной цивилизацией на самую окраину общества — из семей городской периферии, асоциальный образ жизни которых являлся следствием дезорганизации и социальной патологии. Борьба общества против депривации детей проводится посредством общественного просвещения: воспитания родителей, учителей и остальной общественности. Начинается борьба с бедностью, возникает отрасль социальной медицины, и развертываются систематические усилия по снижению высокой смертности детей.

5. Ограничение строгой дисциплины, являвшейся хребтом европейской модели воспитания начиная с 17 столетия и снова усилившейся во второй половине прошлого столетия, стало заметным уже после 1900 года и продолжалось также после мировой войны (третий период нашего анализа, охватывающий 1920—1950 гг.). Авторитет учителя, отца, родителей, руководителей, старших и взрослых вообще надает; уже не требуется, чтобы ребенок при всех обстоятельствах подчинялся слепо и беспрекословно. Наказание — физическое или психологическое — не считается уже столь неизбежным и действенным средством воспитания. Вместо этого в новой модели воспитания выдвигается порядок и щепетильно соблюдаемая регулярность, которую обосновывают, скорее, медицинскими, чем моральными принципами. О нравственном воспитании упоминают значительно меньше, чем это было ранее; зато значительно больше оценивается продуктивность, выносливость, успешность — в соответствии с требованиями современного промышленного общества. Рациональность, оправдавшая себя в организации процесса труда, становится основным принципом и в воспитании. Оно должно отбросить все чисто эмоциональное вместе со всеми предубеждениями прошлого и должно опираться лишь на единственный истинный и целесообразный авторитет — авторитет разума и науки.

Маленький ребенок нуждается, главным образом, в удовлетворении своих биологических потребностей (еды, сна, покоя) в границах, установленных воспитанием. Чрезмерная стимуляция ребенку только вредит. Если воспитатель систематически соблюдает данные принципы, начавши проводить подобный разумный способ еще у младенца или даже «с первого часа жизни», то наказание является, собственно, излишним. Если ныне родители наказывают ребенка физически лишь в виде исключения, то физическое наказание, проведенное учителем, считается уже вообще чем-то совершенно недопустимым. В установлении целесообразной программы воспитания и ее железном соблюдении должны принимать участие оба родителя в одинаковой мере; они — главнейшие воспитатели ребенка, тогда как роль школы чем дальше, тем больше начинает заключаться лишь в образовательных целях.

При этих обстоятельствах находящимся под наибольшей угрозой считается тот ребенок, которому недостает порядка и крепкого, целесообразного руководства: с одной стороны, это ребенок, запущенный в смысле воспитания, живущий в беспорядке, грязи, с недостаточным питанием, который ни в школе, ни на работе успеваемостью не отличается, так как родители не проявляют к нему интереса, а с другой стороны, это ребенок, которому недостает порядка, рационального питания и режима жизни по иной причине — на основе преувеличенной, неразумной и не приносящей ребенку пользы любви, на основе избыточной охраны. Если родители не способны руководствоваться советами экспертов (в частности, врачей) и если они следуют скорее за своими чувствами, чем за разумом, то тогда лучше доверить ребенка специализированой заботе — детскому учреждению, яслям, больнице, санаторию, школе-интернату, учреждению по перевоспитанию. Развитие этих учреждений в данный период являлось быстрым и значительно более дифференцированным и научным, чем это имело место прежде. Достижения в деле медицинской помощи детям — снижение смертности и заболеваемости детей, ограничение нарушений питания и самых серьезных эпидемий — свидетельствуют в пользу сторонников приводимых взглядов. Быстро развивается также социальная работа с индивидуальными семьями.

6. Дальнейший период начинается где-то после второй мировой войны. В нашем исследовании (в чехословацких пределах) мы его ограничили периодом 1950—1962 гг., но очевидным является, что характерные для него тенденции отмечаются в разных странах с различными сдвигами во времени. Маятник, который из положения совершенной уступчивости, характеризующей обычную средневековую модель воспитания, начал с 16 столетия отклоняться по направлению к авторитарной дисциплине, достиг во второй половине 19 столетия крайнего положения, от которого он начал снова возвращаться к идеалу уступчивого воспитания. В рассматриваемый период маятник достиг в данном направлении, по-видимому, крайней точки. Слишком рациональный аспект привел воспитание па фальшивый путь, оно начало походить скорее на «холодное содержание» скота, чем на воспитание сенситивной, гуманной личности. Благодаря прогрессивной медицинской науке ребенок, хотя и выживает без матери, однако его личное развитие невозможно без стойкого, интенсивного отношения к какому-либо материнскому лицу. Ребенок нуждается, прежде всего, в любви, а в полностью рационализированном и незаинтересованном мире он может получить ее только в семье — в малой семье-ядре, в которую постепенно свернулась когда-то диффузно по всему сообществу развернутая аффективность широкой родственной и соседской совокупности. Данная семья — это ныне особая территория, обеспечивающая для ребенка (как и для ее взрослых членов) эмоциональное удовлетворение, а также охрану в сложном и соревнующемся мире. Без матери или без отца ребенок лишен этого тыла любви, безопасности и уверенности, что теперь считается действительно самым наихудшим, с чем может столкнуться человеческое существо при своем развитии. Так прототипом депрнвированного ребенка становится ребенок без материнской любви, заменить которую не в состоянии даже наилучшим образом научно продуманная система воспитания. Поэтому в области социальной практики теперь также отходят от поиска единого лекарства для всех видов психической депривации, решение же находится, скорее, в богато расчлененном репертуаре возможностей для детей с различными потребностями, обоснованными чертами их конституции и индивидуальной историей.

7. Труднее всего писать о настоящем, когда нет возможности подходить к нему по прошествии требуемого интервала времени, занимая затем позицию незаинтересованного наблюдателя. Лишь с некоторым смущением мы решаемся, поэтому, продолжить наше описание. После 1962 года, когда был издан сборник ВОН «Deprivation of Maternal Care» и когда также завершился наш анализ, начинается, по-видимому, дальнейший значительный этан в ускоряющейся истории концепции депривированного ребенка. Многое свидетельствует в пользу того, что необходимость дисциплины и режима — скажем, лишь в легкой форме — снова становится правомерной после периода хваленой уступчивости. В качестве нового возникает пугало «всесильного ребенка» — продукта слишком уступчивого воспитания. При этом продолжает признаваться правомерность эмоциональных потребностей ребенка. На схеме изменений развития, таким образом, как бы замыкается круг, прочерченный за последние сто лет.

Однако это возвращение сознательное. Оно, прежде всего, характеризуется снижением чисто морализующей позиции в отношении развития ребенка и возрастанием лучшего психологического понимания — увеличением акцента па понимание и чувствительность, что касается межчеловеческих связей. Последнее приносит с собой и большее подчеркивание индивидуализации потребностей и подходов: с каждым ребенком следует обращаться по-иному, единая же культурная модель воспитания ребенка, собственно говоря, становится таким образом несоразмерной.