Прибалтийская модель

Горбачевская стратегия реформ или, можно сказать, иллюзия наличия стратегии реформ получила отпор со стороны этносепаратистских сил в некоторых союзных республиках. Главную роль в этом противостоянии сыграли национальные движения Прибалтики.

Республики Прибалтики занимали в составе СССР особое место. По своему культурному облику это была «наша внутренняя Европа», то самое окно на Запад, которое прорубил Петр I и через которое Россия сообщалась и воспринимала значительную часть влияния западной цивилизации.

Другая особенность состояла в том, что Латвия, Литва и Эстония вошли в состав СССР позже остальных регионов. В течение двадцати лет они были самостоятельными государствами, а их включение в СССР в 1940 г. сопровождалось такими обстоятельствами, что историки и правоведы до сих пор спорят, было это добровольным актом или аннексией.

Исторические ретроспекции и экстраполяции, выявление исторических констант, политических традиций и тому подобных вещей, которые определяют в истории место и роль конкретных народов и государств, имеют значение преимущественно для конструирования историософских абстракций и прикладных доктрин, предназначенных для достижения политических целей.

Такая эксплуатация истории свойственна именно национализму и широко применялась национальными движениями в период советской «перестройки». Столь же неправомерно выглядят исторические экстраполяции, направленные против национализма или обосновывающие национализм в отношении другого народа. Русские националисты, например, любят использовать некоторые поэтические образы Пушкина, Лермонтова и других сочинителей прошедших времен — враждебная России Литва и т. п. Это, конечно, лишь усугубляет недоверие и взаимные обиды и ничего не объясняет в современной жизни.

До «перестройки» национализм в Прибалтике, как часть общей и более разнообразной по содержанию идеологии протеста, существовал в скрытых формах или же преимущественно на бытовом уровне. Отдельные выступления под освободительными лозунгами в послесталинский период не были массовыми и способными создать угрозу властям, хотя, конечно, какое-то влияние на умы людей они оказывали.

Дарование Горбачевым «гласности» открыло легальные способы формирования и пропагандирования национальной идеи, создания националистских политических организаций, которые стали активно заниматься пропагандой своих идей, давлением на республиканские власти. Началом такого легального национального движения в республиках Прибалтики можно, видимо, считать лето — осень 1987 г., когда здесь были организованы массовые акции протеста в связи с очередной годовщиной пакта Молотова-Риббентропа. Затем последовало формирование народных фронтов (НФ), других организаций, в рамках которых и происходило развитие идеологии национализма.

Народный фронт Латвии был учрежден в октябре 1988 г. В 1988-1990 гг. возникли такие националистические организации, как движение за национальную независимость Латвии, комитеты граждан Латвийской республики, партия возрождения Латвии. В Литве спектр организаций определенно националистического характера был несколько уже. Безусловно, ведущее положение занимал «Саюдис» — литовское движение за «перестройку», зародившийся в мае 1988 г., учредительный съезд которого состоялся в октябре того же года. В числе организаций, поставивших цель добиваться независимости Литвы, были также Лига свободы Литвы (с 1978 г.), Литовский национальный союз «Таутининкай» (март 1989 г.) и др. В Эстонии главной оппозиционной политической силой стал Народный фронт (1988 г.). Кроме него возникали и другие, более или менее радикальные, чем он, организации, включая, например, партию национальной независимости Эстонии, аналогичные латвийским гражданские комитеты, занимавшиеся «на общественных началах» отфильтровыванием «неграждан», то есть неэстонцев.

На первых порах руководители фронтов старались представить свои организации как общегражданские, а не национальные. Эти организации не были моноэтничными. Национальный состав политических организаций и их идеология в национальном вопросе вовсе необязательно должны полностью коррелировать. Очевидно, однако, что НФ были именно (этно)национальными и националистическими по своим ориентациям и целям движениями. По мере того как вырисовывалась эта направленность, обнаруживалось, что республиканский суверенитет они трактуют как выход из СССР. НФ становились и более однородными в этническом отношении. В конце концов в НФ остались только те «некоренные», которые избрали для себя путь полной интеграции в соответствующие балтийские этносы. Лидер латвийского Балто-славянского общества В. Стешенко так обосновывал этот выбор: русская культура представлена в Латвии тончайшим слоем, а русскоязычное население ограничивается лишь потреблением массовой культуры, не создавая никаких культурных ценностей; ему, следовательно, надо ориентироваться на высокоразвитую латышскую культуру.

Идеологическое и организационно-политическое размежевание по национальному признаку в Прибалтике сильно коррелировало с чисто социальными различиями. Многочисленное «русскоязычное население» Латвии и Эстонии, составлявшее основу местной промышленности, было мало подвержено аккультурации балтийскими народами, оно само выступало как аккультурирующая среда в рамках своей социально-профессиональной группы. Оно не поддержало идею суверенизации своих республик, в том числе и потому, что со своими производствами они были интегрированы в общесоюзные отрасли экономики.

Эволюция национальных движений в Прибалтике привела к тому, что уже в 1989 г. они фактически отказались от своей тактической риторики в духе лояльности «перестройке», лозунгу «обновленного социализма» и лично Горбачеву и перешли на радикально антисоветские позиции. Поначалу Горбачев был использован национал-сепаратистами, а когда их движение достигло этапа реализации основной цели, он оказался уже помехой. Нечто подобное произошло с республиканскими компартиями и некоторыми их лидерами. Наиболее яркий тому пример — судьба первого секретаря компартии (КП) Литвы А.М. Бразаускаса, который сначала был вознесен «Саюдисом» на пьедестал национального лидера и героя, а затем «съеден» тем же «Саюдисом» и низвергнут на второстепенную должность заместителя премьер-министра. Его последующее возвышение было связано уже с политическими процессами в постсоветской Литве.

Важной частью тактики прибалтийских независимцев была борьба за конституирование самостоятельных компартий и установление «федеративных» отношений между ними и КПСС. Вокруг этого вопроса велись ожесточенные дискуссии с руководством ЦК КПСС и Горбачевым. Республиканские партийные лидеры аргументировали свою инициативу тем, что суверенные (в рамках СССР) республики должны иметь суверенные же (в рамках КПСС) компартии.

Суть этой тактики состояла в том, что требовалось обеспечить прикрытие национальным движениям со стороны компартий, без чего с Москвой было бы бороться гораздо труднее. Республиканские компартии стали, по существу, соорганизаторами этих движений и их участниками, что, кстати, на первых порах поощрялось центром, который, видимо, надеялся таким образом обеспечить контроль над ними. В результате сами эти компартии оказались интегрированными в Народные фронты, в том числе путем допущения членства коммунистов в НФ. Это произошло с КП Эстонии, чье высшее руководство (Вяляс, Тооме и др.) фактически ликвидировало ее и перешло в лагерь независимцев. В Литве пришлось предпринять раскол партии, создав самостоятельную компартию (остатки прежней организовались в компартию на платформе КПСС). В Латвии последнее руководство КП, до ее разгона, было просоветским. Но до этого, при Вагрисе, сама КП тоже была разъедена изнутри политикой «интеграции».

«Перерождались» не только компартии. Происходили изменения в сторону радикализации и в самих национальных движениях. Из их руководства вытеснялись сделавшие свое дело «мавры», которые не всегда, видимо, осознанно готовили почву для выхода на политическую сцену радикальных националистов и сепаратистов. Так произошло, например, с некоторыми создателями и главными идеологами «Саюдиса», которые были выдавлены из него радикалами во главе с В. Ландсбергисом. Лидер Народного фронта Д. Иванс тоже впоследствии жаловался, что власть в республике захватили безответственные и неумные люди

Одним из ключевых моментов тактики независимцев явилась пропаганда идеи экономической самостоятельности республик. Эта идея выразилась в разработке эстонскими экономистами в 1988 г. Программы республиканского хозрасчета (IME; дословно «чудо»), которая преподносилась как прогрессивная модель реформирования экономических отношений, действенное средство обеспечения Эстонии процветания. Эта концепция вышла за пределы Эстонии и стала преподноситься как новейшее слово в отечественной экономической мысли.

Суть идеи «республиканского хозрасчета» состояла в том, чтобы переподчинить значительную часть союзных предприятий республиканским властям, а остальные поставить в двойное подчинение, резко сократить отчисления республик в союзный бюджет, дать право республикам самостоятельно вести внешнеэкономические операции; радикальные интерпретации такого «хозрасчета» предусматривали также учреждение таможенных границ с другими республиками СССР, введение собственных денежных единиц и т.п.

Идеологическое обоснование «республиканского хозрасчета» включало ряд посылов: республики являются теми территориями, где живут люди, обеспечивается их существование, размещены производства; республики – это территории расселения конкретных этносов, а последние должны быть предметом первоочередной заботы государства; общесоюзное государство — лишь совокупность республик. Поэтому республики и должны быть главными распорядителями собственности, организаторами экономической деятельности. Проводилась также мысль, что именно союзные республики, но не «просто территории» (то есть края и области РСФСР) могут претендовать на такой экономический статус, поскольку в республиках происходит этнокультурное воспроизводство целых народов, в то время как в краях и областях располагаются только части одного — русского — этноса.

К пропаганде «республиканского хозрасчета» подключились и некоторые московские ученые. Например, О.И. Шкаратан и Л.С. Перепелкин всерьез утверждали, что этносы являются — ни много ни мало — субъектами экономических отношений и поэтому последние должны строиться по этническому принципу, в виде «этнических экономик».

Высказывались и критические соображения в отношении IME. Отмечалось, что субъектами товарно-денежных, рыночных отношений могут быть только непосредственные товаропроизводители и потребители, но не административные территории и не институты власти, что истинный смысл «республиканского хозрасчета» состоит не в реформировании экономических отношений как таковых, а в перераспределении функций административного управления экономикой, иными словами — контроля над общегосударственной собственностью, ресурсами, налоговыми поступлениями, доходами от внешнеэкономической деятельности и т. д. Для критики были все основания. Так, авторы литовского варианта «хозрасчета» К. Антанавичус и Г. Вагнорюс провозглашали полную самостоятельность предприятий. Но К. Прунскене, главный экономический идеолог «Саюдиса», утверждала, что этого делать нельзя, поскольку не предприятия, а республиканские власти выражают интересы людей. Э. Сависаар, комментируя IME, писал, что договорные цены между предприятиями должны утверждаться «договорами на государственном уровне». И при всем при том апологеты «республиканского хозрасчета» заявляли, что усматривать в нем политические и изоляционистские цели — это «пещерные аргументы».

В кулуарных дискуссиях эстонские ученые признавали, что их IME — это вовсе не «самохозяйствование», а «экономический суверенитет» — шаг на пути к суверенитету политическому. Это совершенно явственно вытекало и из публичных выступлений идеологов прибалтийских национальных движений. Так, руководство Народного фронта Эстонии провозглашало, что предпосылкой республиканского хозрасчета должен быть экономический и политический суверенитет республик. И. Тооме говорил, что коренная перестройка экономики должна заключаться, в частности, в суверенитете республик. Бразаускас высказывал такую же мысль, но употреблял термин «экономический суверенитет». Эстонский экономист академик М. Бронштейн, поначалу выступавший против абсолютизации республиканского суверенитета, затем стал говорить, что сначала придется разойтись и поделить имущество, а уж затем заниматься новой интеграцией.

Одновременно развивалась тема приоритета в республиках прав «коренных наций». При этом весьма своеобразно обыгрывалась проблема соотношения этих прав с правами этнических меньшинств. В рамках всего СССР первые объявлялись меньшинствами и поэтому нуждавшимися в особой защите и особых привилегиях. Были даже взяты на вооружение высказывания Ленина об оправданности «оборонительного национализма». Доцент Вильнюсского университета Ю. Каросас утверждал: «Малая нация националистична, она стремится к политическому самоопределению, так как для нее нет другого способа сохранить себя». М. Лауристин, одна из главных идеологов эстонского национального движения, заявляла: «Нужна национальная государственность, как защитная оболочка для развития наций, особенно (курсив мой. — С.Ч.) если говорить о жизни народа в рамках Союза».

Подобные требования основывались на том, что прибалтийские этносы находятся на грани исчезновения. Сколько-нибудь строгими демографическими аргументами подобные утверждения не сопровождались. Просто объявлялось, что народы страны подвергались целенаправленной, активной и эффективной русификации. Р. Озолас, видный активист «Саюдиса», говорил даже о том, что литовский народ приближается к «зоне абсолютной мутагенности». Впрочем, один «объективный» аргумент все же выдвигался. Я. Петерс обусловливал приближающуюся гибель латышского народа тем обстоятельством, что он мог превратиться в Латвии в этническое меньшинство. В основе подобных заявлений лежали представления о том, что народ-этнос может нормально существовать при условии его численного доминирования и что этот народ должен доминировать политически в пределах «своей» территории. В Латвии и Эстонии занимались подсчетами, какова должна быть максимальная доля «русскоязычного» населения, чтобы не создавалась угроза для «коренных» этносов. Остальных следовало каким-то образом убрать из республики, на что и были нацелены разрабатывавшиеся проекты законов о гражданстве. В Литве эта тема была менее актуальна по причине значительного преобладания литовцев в населении республики.

В то же время был выдвинут «демократический» принцип преимущества для большинства, то есть для «коренных» народов в своих республиках по отношению к этническим меньшинствам этих республик: демократическая норма, таким образом, была превращена в обоснование этнического неравноправия. В «Заявлении III Форума народов Эстонии о положении в Эстонии» говорилось, в частности: «Немыслимо также, чтобы в Эстонии равноправно развивались культура, образование, наука и доминантный признак нации — язык — всех советских народов. Так же как немыслимо, чтобы в России другие нации (эстонцы, латыши, литовцы и т. д.) могли претендовать на равноправное с русскими развитие своей национальной структуры». Очень скоро эта идеология стала воплощаться в законодательных актах. Так, в законе ЭССР «О языке» было, в частности, записано: «Эстонская ССР обеспечивает приоритет (курсив мой. — С.Ч..) развития эстонскоязычной культуры, одновременно поддерживая культурную деятельность других национальных групп».

В паре эти взаимопротиворечивые принципы — приоритетности прав меньшинств и большинства — отражали стремление оправдать этническую дискриминацию любыми средствами. Умеренные патриоты пытались смягчить, «облагородить» национализм. Так, академик Я.К. Ребане утверждал, что можно совместить принцип приоритетности «коренной нации» с принципом равноправия индивидов.

Наконец, прибалтийские национальные движения выдвинули лозунг восстановления государственной независимости своих республик на том основании, что они были аннексированы СССР. Так, Балтийская ассамблея (май 1989 г.) провозгласила, что нахождение Латвии, Литвы и Эстонии в составе СССР не имеет юридического основания. При этом были забыты все прежние реверансы в адрес «перестройки» и Горбачева, равно как и изменения, происшедшие в стране за последние десятилетия; утверждалось, что никаких положительных сдвигов в политике государства после Сталина не произошло.

Общественными силами, противостоявшими этнонационализму, были только Интерфронт в Латвии, «Единство» в Литве, Интердвижение трудящихся Эстонии и Объединенный совет трудовых коллективов (ОСТК) Эстонии (последний действовал в основном на промышленном северо-востоке республики). Их идеология в целом соответствовала горбачевской политике, но ее опорой, горбачевской «пятой колонной» они не стали. Интердвижения, по всей видимости, были обречены на поражение по ряду причин.

Интердвижения, не отрицая правомерности общих посылов о правах эстонского и литовского народов, никогда, однако, не признавали приоритетности этих прав и не пытались найти компромисс с Народными Фронтами. Собственно, и возможностей этого не имелось в силу ригоризма, непримиримости последних. Интердвижения вольно или невольно противопоставили себя национальной идее прибалтийских этносов, которая воспринималась значительной их частью как символ свободы. Социальный состав интердвижений был представлен в основном рабочими и инженерно-техническими работниками, пенсионерами, в том числе отставными военными; интеллигенции в них почти не было. Поэтому не имелось достаточного интеллектуального и искусного пропагандистского обеспечения, которое могло бы создать более привлекательный образ интердвижений в глазах «коренного населения». В результате интердвижения явно проигрывали идеологическую борьбу народным фронтам, где сосредоточился цвет научной и творческой интеллигенции «коренных» национальностей.

Интердвижения почти не имели выхода на публику через средства массовой информации и были вынуждены ограничиваться преимущественно собственными малотиражными и нерегулярно выходившими газетами, листовками, прокламациями. Союзные власти опасались выказывать свою поддержку интердвижениям, поскольку последние усиленно компрометировались не только прибалтийскими националистами, но и российскими «демократами». Впрочем, союзные власти, кажется, и не имели четкой позиции в отношении интердвижений: такое мнение у меня сложилось, например, из бесед с некоторыми тогдашними работниками ЦК КПСС, президентского аппарата Горбачева и Верховного Совета СССР, активистами интердвижений.

Я выделил «прибалтийскую модель» потому, что она послужила образцом для националистов и независимцев в других республиках СССР. Разумеется, национализм в других союзных республиках СССР был не экспортным товаром из Прибалтики, а продуктом их собственного развития, а также общих для СССР социально-политических процессов. Вместе с тем влияние Прибалтики ощущалось в характере выдвигавшихся лозунгов, политических понятий. Именно в Прибалтике первоначально были сформулированы идеи республиканского суверенитета и хозрасчета, разработаны доктрина этнического государства и его политики в области языка и гражданских прав. В Прибалтике впервые были выдвинуты и «научно» обоснованы расистские идеи о вреде смешанных браков и «национально-русского» двуязычия. Прибалтийская модель внесла некую систематизацию в зачастую стихийный и больше эмоциональный, чем интеллектуальный национализм, который существовал в ряде других союзных республик.

Влияние этой модели осуществлялось по разным каналам. Через центральную прессу, в которой появлялись статьи прибалтийских авторов или российских авторов, которые сочувствовали национальным движениям в Прибалтике. Через выступления прибалтийских депутатов на съездах народных депутатов СССР и сессиях Верховного Совета СССР. Через контакты представителей национальных движений. Активисты прибалтийских народных фронтов нередко посещали другие республики, где они пропагандировали свои идеи.

Последнее — весьма примечательно. Изначальная установка прибалтийских национальных движений состояла в утверждении, что прибалтийский случай — особый в рамках СССР, так как у Прибалтики — особая историческая судьба, особая культура, более высокая готовность к реформам, чем в других союзных республиках. Поэтому Прибалтика заслуживает особого подхода, может опережать других и в какой-то степени служить экспериментальной лабораторией «перестройки». Сложилась своего рода позиция отстраненности от проблем остальной страны. Ее смысл состоял в том, чтобы показать: мы не против СССР и не против «перестройки»; наши устремления затрагивают лишь ничтожную часть огромной страны, которая не может пострадать оттого, что наши республики займут особое положение в государственной системе СССР. На деле прибалты усердно трудились над созданием своего рода националистического интернационала, понимая, что для осуществления своих целей им необходима поддержка и ослабление союзного государства.